Попробуем взглянуть на происходящее глазами самого ребенка. Игры с водой ему очень нравятся, но как же трудно понять — почему за них вдруг наказывают Подчинить игры непонятным правилам дозволенного недозволенного он еще не может. Наказание приходите на пик игры, когда удовольствие от нее максимально, воспринимается как продолжение игры. Что, если дать ему возможность играть, не вызывая недовольства родителей?
Ему стали устраивать ежедневные получасовые купания в ванне, во время которых он мог делать все, ему угодно, а первые же попытки "аварийных" игр пресекались мягко, но решительно. Спустя несколько недель проблем стало значительно меньше.
Четырехлетняя девочка очень любила рвать в мелкие кусочки бумагу. Она ухитрялась добраться даже до книжных полок, специально поднятых выше ее роста, изорвала случайно оставленные на столе деньга, а о забытых взрослыми газетах и говорить не приходится. Бабушка ничего не могла с ней поделать и лишь пугала девочку: "Вот подожди — мама придет с работы и накажет!". Результатом стал панический страх прихода матери домой — из всего происходившего она поняла лишь, что за приходом матери следует наказание. Это и неудивительно, потому что ей было не по силам связать это наказание с тем, что происходило задолго до прихода матери. Приход матеря—наказание! Вместо одной трудности — две! Выход был найден не сразу. Мы начале с того, что мать, приходя домой, всегда имела с собой несколько листков бумаги и не наказывала дочь. Девочка могла разорвать принесенные матерью листки и даже получить дополнительные, если клочки разорванных были собраны. Затем "и показали, как "метать клочки в совок. Это занятие пришлось ей по душе, и она стала участвовать в уборке квартиры. Страх перед приходом мамы постепенно исчез. Бумагу девочка продолжала рвать, но много меньше и реже. Жизнь в доме стала намного спокойней.
Неконтактность мешает обычными способами (спросить, уточнить) убедиться в том, что ребенок нас понял и помял правильно, что мы донимаем его поведение, а же просто оцениваем его удобность или неудобность для нас. Об этом приходится судить лишь по особенностям поведения. Любой ребенок теряется, если установки и реакции взрослых непонятны или противоречивы. Если за одно и то же раз поцелуют, а другой накажут, то ребенок оказывается в ситуации "черный, белый—не беря, да и нет — не говори".
Приходится, особенно поначалу, напоминать себе, что ребенок не злонамерен—он просто не может, не умеет иначе, и у него есть свои переживания и мотивы, отнюдь не направленные на то, чтобы сделать плохо или насолить нам. В его поступках и поведении есть какие-то, пока скрытые от нас, смысл и значение; проникая в них, мы лучше понимаем, что мешает ребенку построить поведение правильнее, и можем помогать ему. Ну, а если все же не понимаем? И тогда лучше действовать исходя из того, что каждый поступок несет в себе какой-то важный для ребенка смысл, пусть и непонятный для нас. Обращаясь к нему в таких случаях, приходится принимать реальность такой, какая она есть, и постараться быть понятными. Достигая этого, мы вправе сказать себе, что вступили с ребенком в общение. Его форма, содержание и язык еще далеки от идеала, во это общение.
В МЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ
Даже взрослый человек, страдающий от монотонности жизненной рутины и ищущий новых впечатлений, нуждается в сохранении чего-то привычного, как ниточки, связывающей его "вчера" и "сегодня" — в чемодане или кармане путешественника всегда есть какая-то милая мелочь, играющая такую роль. Дети стремятся взять на прогулку какую-то игрушку, принести в детский сад что-то свое.
Можно только пытаться представить, как должны быть сильны подобные тенденции в поведении неконтактного ребенка. Ведь даже в привычном окружении для него скрыто так много непонятного и пугающего, так важны привычные, неизменные вещи. Любые изменения вызывают страх и напряжение. Пока окружающий мир не открывается ребенку свободно и полно, в своем единстве, а воспринимается как пугающий хаос, стремление противиться изменениям и находить успокаивающую поддержку в сохранении неизменности окружения буде" сохраняться и осложнять жизнь семьи. Но непереносимость нового, защищая от неприятных переживаний, одновременно сужает и ограничивает мир, в котором живет ребенок, становясь барьером на пути познавательного развития. Поэтому преодоление сопротивления новому не только облегчает жизнь семьи, но и расширяет перспективы ребенка.
В этом могут помогать уже упоминавшиеся приемы аккомпанирования и десенсибилизации.
Один из моих пациентов к 3,5 годам не ел ничего, кроме жидкой белой каши. Любая другая пища вызывала бурный протест. Мать все же не теряла надежду каждый день старалась предложить ему что-то ново что его, возможно, привлечет. Он стал бояться времени кормления, вообще не шел к столу. Я попросил мать на некоторое время прекратить эти попытки и оставить мальчика в покое — пусть с удовольствием ест то, что любит. Мать начала очень постепенно день за днем делать манную кашу более густой. Если она видела, что ребенок сегодня относится к каше настороженно, в ближайшие несколько дней она не меняла густоту. Затем так же постепенно, "гомеопатическими" дозами мать стала добавлять в кашу другие протертые крупы и продукты. Каждый день "неполноценного" питания казался ей. трагическим, добавки микроскопическими и едва ли способными изменить стиль питания, но она продолжала, и через какое-то время уже не приходилось при каждом ее визите обсуждать эту проблему — она втянулась и выполняла намеченную программу. Когда мы вернулись к вопросу о питании через год, меню было уже гораздо более широким и вполне терпимым.
Аккомпанируя новому чем-то привычным и приятным (надо только быть уверенными в том, что аккомпанемент действительно приятен ребенку, а не вам), часто удается ввести ребенка в новую ситуацию менее заметно для него, без особых страхов и протестов. Еще более широкие возможности открывает сочетание аккомпанирования и десенсибилизации, когда очень неспешный подступ к новому совершается под защитой привычного и приятного. Для этого совсем не обязательно всегда делать что-то особое. Находка одной из матерей сводилась к тому, что она вешала где-нибудь в стороне новую одежду для ребенка, не пытаясь ее надевать — он категорически отказывался надевать что-то новое. Она давала ему время ввести новую одежду в его "картинку мира". Иногда он оказывался рядом с одеждой, иногда трогал — первые реакции настороженности вскоре исчезли. А мать переместила одежду поближе к месту его игр. Так за несколько месяцев они пришли к тому, что стали надевать ее. В другой семье вещи покупали в 2—3 экземплярах, и постепенно появилась возможность менять сначала детали одежды, а потом и саму одежду.
Как правило, даже ждущие от специалистов "гарантированных" способов поведения родители сами придумывают множество приемов, подходящих именно для их детей. Они хорошо понимают, что пугает ребенка не только сам факт новизны, но и вполне определенная деталь, какой-то признак нового.
Иногда помогает случайность, если, конечно, родители могут ее использовать. Четырехлетний малыш упорно протестовал против появления в комнате сервировочного столика на колесах, и мать вынуждена была держать его в довольно тесной кухне. Как-то она застала сына играющим с водой в стоящей на столике миске. Она чуть Откатила столик, и мальчик передвинулся вслед. То1эда она, ни слова не говоря, потихоньку повезла столик в комнату — так, чтобы мальчик легко успевал за ним, не переставая играть. Через несколько минут он играл ухе в комнате, а когда он закончил игру — осталось только убрать миску.
Даже в самых благополучных случаях настороженность по отношению к новому сохраняется, не исчезая полностью. Один из первых исследователей аутизма у детей Ганс Аспергер образно говорил о "ностальгии кошек" — привязанности детей не столько к людям в доме, сколько к помещению и привычным вещам. В зрелом возрасте таким людям присущ известный консерватизм жизненных правил и привычек, некоторый педантизм.
Одной борьбы с сопротивлением новому недостаточно. Оно отражает повышенную потребность в упорядочении картины мира и определенности, приносящими чувство безопасности. Невозможно подчинить этому всю жизнь семьи, но лучше, если в ней присутствует та степень упорядоченности, которая дает возможность ребенку чувствовать себя увереннее.
РИТУАЛЫИ СТЕРЕОТИПИИ
Ритуалом может стать практически любое действие. Самые простые ритуалы, как мы уже говорили, восполняют недостаток информации из окружающего мира. Это могут быть раскачивания из стороны в сторону или вперед-назад, пробежки, прыжки, кружение, онанизм т.д. Близко к ним излюбленное неконтактными детьми качание на качелях, где они проявляют неожиданные ловкость и координированность. Все эти действия приносят массу ощущений — от тела, вестибулярного аппарата; они дают возможность чувствовать, ощущать, переживать себя. Такие ритуализованные стереотипии могут наблюдаться даже у исходно здоровых взрослых в условиях монотонной и обедненной жизни. Кто из нас не ловил себя, например, на раскачивании в моменты погружения в себя, задумчивости, когда мы как бы отключаемся от окружающего мира? Потребность неконтактных детей, чьи связи с миром крайне ограничены, в такой самостимуляции значительно выше.
Другие стереотипии и ритуалы более сложны и содержательны. За ними можно уловить какие-то события, лежащие в их основе, например, связанные со страхом. Внешне они могут быть очень похожи на навязчивости — "самонаказание" ударами по голове в состоянии раздражения, многократное мытье рук и т.д.
Но так или иначе, прежде чем пускаться в борьбу со стереотипно-ритуальным поведением, имеет смысл вспомнить и подумать о том, что в нем проявляется не сама "болезнь", а проявления защиты от нее, совладание с ней, что это — пусть и болезненная, но все же форма приспособления ребенка к миру. Это предохранит от тотальной войны против стереотипий и ритуалов и позволит обращаться к тем из них, которые вносят непереносимо много неудобств в жизнь семьи или создают опасность для самого ребенка. Иными словами, речь идет не о закрытии "театра ритуалов", а о его репертуаре. Много раз я видел, как при попытках полностью блокировать этот тип поведения дети становились практически неуправляемы.
Прервать ритуал трудно. Он потому и ритуал, что должен быть выполнен в полном объеме и именно таким образом. Если родители решают бороться с тем или иным проявлением стереотипно-ритуального поведения, им придется набраться выдержки и упорства. Американский психолог Уитмер описал в 1919 году историю неконтактного мальчика Дона. Дон не расставался с игральной картой, которую никогда не выпускал из руки. Если ее отнимали, он до крови расцарапывал себе лицо. Уитмер посоветовал няне отобрать карту, мягко, но решительно удерживать руки Дона, не давая ему царапать лицо. Она держала его руки несколько часов. Иногда она освобождала их, но, едва Дон тянулся к лицу, снова захватывала и держала. Спустя несколько часов он уже мог оставаться без карты, не царапая лицо. После этого преодоление Других ритуалов шло уже легче. Вмешиваться лучше в самом начале ритуала, но еще лучше — при первых его предвестниках. Принципиально важно, чтобы вмешательство было доведено до конца. Как ни трудно перенести вызывающие жалость протесты ребенка, необходимо оставаться непреклонным и решительным, но мягким. Эта процедура не терпит раздражения взрослого и должна выполняться со всей возможной любовью. В ней ребенок совершает маленький, но принципиальный шаг в развитии — он убеждается в том, что без ритуала можно жить, а родители не злы, но непреклонны. Если родители по каким-то причинам (из жалости или надеясь, что "дальше сам поймет" или отозвавшись на телефонный звонок) уступают, они тем самым показывают ребенку, что у него есть шанс, что он сильнее их, невольно побуждая к продолжению сопротивления.
Успех не должен побуждать родителей злоупотреблять своей силой, становясь ожившей фигурой Самсона, разрывающего пасть льву. От менее хлопотных или опасных ритуалов ребенка можно просто отвлекать — дав некоторое время понаслаждаться им, попытаться переключить на что-то интересное. Какое именно время? — спрашивают часто. Оно для каждого ребенка разное, у каждого есть свой предел, за которым ритуал становится уже не нужным, и свои признаки, по которым это можно заметить. Это самое удачное время для попытки отвлечь, переключить. Обычно не приходится экспериментировать слишком долго — все это известно по предшествующей жизни; да в нет смысла спешить—лучше несколько позже, но эффективнее.
Часть ритуалов можно попытаться перевести в игру, наполняя ритуальную форму игровым содержанием. Ольга Сергеевна Никольская приводит такой пример. Часами ребенок может кружиться с поднятыми над головой руками. Взрослый на расстоянии, никак специально не привлекая к себе внимания -ребенка, начинает так же кружиться, очень-очень постепенно и осторожно приближаясь к ребенку и дожидаясь, пока тот обратит на него внимание. Тогда взрослый, продолжая кружение, негромко нараспев начинает приговаривать: "Мы — деревья. Мы — большие высокие деревья. Вот как качаются наши ветки",— стараясь не спугнуть ребенка и удерживать его внимание. Он ничего не требует от ребенка — просто кружится, теперь уже рядом, и приговаривает, пока не начнет чувствовать, что ребенок кружится уже не престо рядок, а вместе с ним, "подключается" к предложенной игре. Используя приемы такого рода, можно переводить многие ритуальные формы в игр в бытовые навыки.
Справляясь с одними ритуалами, надо быть готовыми к возникновению других; пока есть потребность, будут находиться все новые и новые формы. Недавно освоенные навыки могут становиться ритуалами — один без конца моет посуду, другой мете" пол, третий чистит зубы. Эти ритуалы чаще временны и не требуют особых усилий для преодоления — их вытесняют новые обретенные навыки, нуждающиеся в закреплении, автоматизации и одновременно успокаивающие.
Склонность к ритуализации можно использовать для выработки житейских умений. Когда привести ребенка к осознанному и правильному поведению в определенной ситуации (встречи, прощания и др.) не удается, повторные показы или — часто это лучше — выполнение вместе того или иного действия приводит к его усвоению и возможности пользоваться им (пусть не так осознанно и свободно, как хотелось бы) в нужных ситуациях или при напоминании. Но прививаемый таким способом навык должен быть сразу законченным, так как, усвоенный отчасти и ритуализованный, он потом трудно поддается доделке и переделке. И, конечно, важно "привязывать" так формируемые навыки к ситуациям или сигналам, чтобы ребенок не делал жест прощания вместо приветствия или не смахивал крошки со стола сапожной щеткой.
С какой-то частью ритуалов поделать так ничего и не удается. Все, что в этих случаях остается взрослым, это пытаться контролировать их время, место и интенсивность, чтобы они не совершались на людях, не затягивались надолго. Если все же это случается — дайте ребенку закончить ритуал: это его лекарство, без которого "сюрпризы" поведения могут быть более впечатляющими.
РАЗРУШИТЕЛЬ
"Он передвигается по квартире, как тайфун — там, где он прошел, все разбросано или сломано", — рассказывает мать. "Кажется, что все ломается от одного его взгляда", — говорит другая. Действительно, за многими детьми не уследить — за ними остается след разрушений: разбитая посуда, разорванные книги, потоп в ванной, перевернутая ваза. В одних случаях это проявление раздражения в ответ на неудачу. Пришедший на помощь взрослый, который поможет добиться успеха и поощрить этот успех, поможет больше, чем утешающий в раздражении или порицающий.
В других случаях — гораздо чаще! — это проявление недостаточной координации, неумения играть. Сюжетные, творческие игры становятся возможными с большим запозданием, если вообще возможны. Ребенок, можно сказать, играет даже не предметами, а отдельными их свойствами: кастрюля — гремит, вода — льется, ключи — постукивают, песок — сыплется, бумага — рвется. То, что нравится, ребенок будет повторять подолгу, каждый раз заново получая удовольствие от получаемого эффекта. Игры такого рода довольно просты, а родителям кажутся то примитивными, то разрушительными по сути своей. Зачем, скажем, толкать кастрюлю в чашку? Сделавший это мой пациент пришел в восторг, видя, как мама вставляет вымытые кастрюли одна в другую. Вкладывание предмета в предмет стало любимой игрой. В ход шло все, до чего он мог добраться. Одна беда — он еще плохо отличал большое от маленького, а потому пытался запихнуть кастрюлю в чашку, большую коробку в маленькую, порезал руки, заталкивая чайный стакан в кофейную чашечку. Он ничего не хотел разрушать, этот мальчик. Каждый раз, когда очередная вещь ломалась, он ужасно сердился и огорчался.
На разрушительные игры можно смотреть по-разному. Да, они доставляют много хлопот и сожалений. Но в них могут изучаться и познаваться свойства предметов и мира. Эти игры свойственны и здоровым детям, стремящимся узнать; что там, внутри куклы или машины, изрисовывающим новые обои или обдирающим их клочок за клочком. Едва ли кто-то из детей минует этот этап. Но у неконтактных детей он наступает позже, и поведение "такого большого" ребенка не только приносит больше неприятностей, но и больше раздражает взрослых.
Если собственное место для игр и игрушек должен иметь любой ребенок, то неконтактный — обязательно. Пусть игрушек будет не слишком много и пусть они, будут простыми и прочными. Нет смысла в картонных кубиках с малопонятными рисунками, а вот цветные пластиковые будут в самый раз. Хороши игры с глиной, пластилином, песком, водой. Сейчас в продаже уже есть импортный пластилин — разноцветный к яркий, он сделал из нетоксичных материалов (его можно даже есть) я легко отмывается, удаляется из волос. Если в большую корзину насыпать много мелких пластиковых шариков, получится отличный "сухой бассейн". Там, где ребенок спит и играет, стены лучше покрасить легко моющейся краской — они могут служить отличной доской для рисования.
Если в доме есть такой игровой уголок, то остальную часть дома легче оградить от разрушительных экспериментов ребенка. Конечно, он не может безвылазно сидеть в этой "золотой клетке", это и не нужно. Но разрядка и удовольствие, полученные в своем уголке, успокаивают ребенка и улучшают его поведение в других местах.
СТРАХИ
Пугать и напугать неконтактного ребенка может все ("даже то, что не может",— добавил в разговоре со мной один из отцов). За большинством страхов так или иначе кроется неспособность достаточно объемного видения мира. Столкнувшись с предметом или даже его свойством и испытав неприятные ощущения и переживания, ребенок начинает их бояться и избегать. Повышенная готовность к образованию стереотипий быстро закрепляет страховое поведение. Часто и страх сам по себе давно прошел, а страховое поведение сохраняется. В три года мальчик споткнулся и ушибся, он падал и ушибался потом много раз, но в тот двор, где он впервые ушибся, его ввести было невозможно: "Я физически ощущаю его ужас", — говорит мать, уже сама обходя этот двор.
Если страх стал просто привычкой, то справляться с ним приходится так же, как с любой другой привычкой. Способность родителей наблюдать и понимать ребенка, импровизировать, используя ресурсы ситуации здесь-и-сейчас —играют решающую роль.
Один из детей панически боялся открытого портфеля. Этот страх очень помешал установлению контакта между нами: к несчастью, на. первом приеме около моего стола стоял открытый портфель, и на последующих приемах мальчика с трудом удавалось ввести в кабинет.
Начало страха было связано со временем, когда у него установился симбиотический контакт с матерью, а она как раз должна была выйти на работу. Перед уходом она открывала портфель, чтобы сложить необходимые вещи и бумаги. Уже на второй день ее работы мальчик отреагировал на открытый портфель сильным страхом. Когда мать возвращалась с работы, он всячески стремился убрать портфель в шкаф. Давно уже он мог спокойно оставаться без матеря, но страх открытого портфеля сохранялся. Я не стал прятать от него свой портфель, но каждый paз из портфеля выглядывало или | вынималось что-то, что могло быть интересным для него — веревочка (од очень любил веревочки) или конфета.
Мать стала собирать портфель вечером, когда мальчик уже слал, и оставлять его в прихожей. Утренние сцены вокруг открытого портфеля прекратились. А возвращаясь, она каждый раз приносила и на глазах у мальчика доставала из портфеля что-нибудь, что ему нравилось. Сначала он при этом жался к бабушке, а у меня на приемах — к матери, но любопытство брало свое, и открытый портфель привлекал его все больше. Он осмелел и стал сам подходить к портфелю, чтобы достать веревочку. Видимо, мы с матерью переусердствовали — он стал открывать любые портфели в ожидании приятного сюрприза, а не найдя его, плакал. Кроме того, далеко не всем нравилось такое его поведение. Пришлось пойти на решительное пресечение покушений на чужие портфели, а дома организовать игры с "фокусом" — портфель можно было открывать сколько угодно, но сюрпризы в нем были все реже и реже, а потом исчезли. Зато они стали "находиться" где-нибудь в другом (каждый раз — разном) месте. Проблема "открытого портфеля была решена.
Когда ребенок понимает речь, можно прибегнуть к внушению с использованием механизма запечатления (у неконтактных детей это может быть даже легче, чем здоровых, благодаря прекрасной механической памяти и склонности к формирования" стереотипов). Девочка к возрасту 5 лет и 9 мес. ни разу не дала остричь себе ногти без скандала, да и со скандалом это удавалось лишь изредка. Время от времени, не обращаясь специально к девочке, родители "подвешивали в воздухе" слова о том, что все дети, которым исполнилось 6 лет, с удовольствием стригут ногти. Через день после своего шестилетия девочка сама попросила постричь ей ногти и протянула руку.
К страхам ребенка присоединяются страхи родителей, и не всегда известно, что сильнее. Меры: по предупреждению страхов у ребенка норой достигают гигантских масштабов и сами способны поддерживать страх. Некоторые родители воспринимают страх как предвестник или симптом "психоза" — у них развивается такой сильный страх страха, они так тревожно-настороженны в отношении ребенка, что создают буквально перенасыщенную тревогой атмосферу вокруг него. Между тем, ребенку часто достаточно один раз переступить страх, чтобы он никогда больше не возвращался. Лорна Винг приводят блестящий пример мальчика, который панически боялся ванны. Новая няня, ничего не знавшая об этом, в первый же день окунула, его в ванну. Удивленная раздавшимся из ванны смехом вместо крика мать обнаружила его радостно плещущимся в воде. Так же легко няня научила его пользоваться туалетом. У этой няни был лишь один секрет успеха — она ничего не звала о страхах мальчика, а потому не была напряжена сама и вела себя совершенно естественно.
В зависимости от происхождения, выраженности и содержания страхов возможна одна из трех тактик:
— сразу доказать ребенку, что бояться нечего;
— постепенно, используя аккомпанирование, десенсибилизацию и другие методы, научить его не бояться;
— позволять ж помогать ему взбегать того, что его пугает, ожидая, что с течением времена удастся найти удачный подход или страх угаснет сам.
При любой выбранной тактике очень важна уверенность родителей в том, что они делают. Труднее веете качать, но по мере продвижения вперед уверенность возрастает.
Удивительно, что нередка захлестываемые страхами дети не чувствуют реальной опасности и ведут себя до безрассудства неосторожно — могут шагнуть в яму, выйти на дорогу, повиснуть на подоконнике, пытаться трогать проходящий поезд. Это псевдобесстрашие держится на незнании и непонимании окружающего мира., Безусловно, это требует не только усиленного надзора за склонным к импульсивным поступкам ребенком, но и обучения элементарным навыкам безопасности — избегать огня, высоты, правильно переходить улицу. Мало рассказать и даже показать—всегда надо убедиться, что ребенок в состоянии делать то, чему мы учили, том числе и тогда, когда мы за ним не смотрим. Даже это не может быть абсолютной гарантией безопасности, а потому дополнительные меры предосторожности не будут лишними. Важно учить безопасному поведению, не запугивая и не формируя новые страхи.
ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ
То, что здоровые дети осваивают с минимальной помощью взрослых и достаточно легко, для неконтактных становится трудной проблемой. Это особенна очевидно в повседневной жизни, в самых простых житейских делах.
Вряд ли, к примеру, родители здорового ребенка припомнят, чтобы им приходилось учить его жевать. Час неконтактных детей не может научиться делать это за трудностей управления жевательными мышцами. приходится очень постепенно вводить в рацион твердую пищу или даже двигать руками их челюсти, обучая жеванию. Но и при всех ухищрениях жевание может стать доступным довольно поздно — к 5—б годам. Иногда дети, однажды столкнувшиеся с твердой пищей, которую не смогли разжевать и поперхнулись или подавились боятся жевать, уже хорошо это умея. Тогда уместно работать с этими затруднениями как со страхами.
Немало хлопот доставляет родителям неумение ребенка самостоятельно есть, даже когда он не слишком избирателен в еде и хорошо жует. Обратите внимание на то, что именно вас не устраивает: неумение пользоваться столовыми приборами и вести себя за столом - совсем не одно и то же. Может ли ребенок аккуратно поесть, если ложку держит, как лопату, и не попадает в рот? Можем ли мы ждать, а тем паче — требовать, чтобы он вел себя за столом "прилично"? Когда ребенок кормится отдельно от взрослых, у него нет возможности наблюдать, как это делают другие; пусть лучше ест всеми как умеет. Если он не в состоянии делать нужные для еды движения, можно встать сзади, взять его руку в свою и совершать все нужные движения вместе. Это придется повторить не раз, люка вы почувствуете, что ребенок уже не сопротивляется… уже идет за вашей… уже начинает действовать самостоятельно. Из-за трудностей владения ложкой родителя не решаются дать ребенку в руки вилку; и долго кормят некоей смесью первого и второго. Это не лучший выход из положения. Можно нарезать второе блюдо заранее и дать все же ребенку возможность учиться обходиться с ним.
Из-за неаккуратности, медленности еды или из-за того, что ребенок слишком мало ест, родители, нередко сами кормят ребенка. Но так он вообще теряет возможность научиться есть самостоятельно! Кормление с ложки решает проблему сегодня, порождая, еще большую проблему на завтра.
Очень полезно привлекать ребенка к помощи в накрывании стола. Зарубежные специалисты советуют использовать (а вы можете сделать сами) клеенку с нарисованными чашками, тарелками, ложками, вилками и т.д., подсказывающими, что куда поставить. После еды ребенок может помогать собирать и мыть посуду. В это время можно и чашки посчитать, и цвета рисунков на посуде показывать...
Объяснение и демонстрация—на доступном уровне— нужны, но не исчерпывают помощи. Ребенку нужно и почувствовать, ощутить всем телом то, что он делает — психолог сказал бы о включении двигательной, мышечной памяти. Вспомним также, что мелкие движения пальцев рук у неконтактных детей не слишком хороши. Поэтому, обучая одеваться и раздеваться, застегиваться и расстегиваться, хорошо обратить внимание на одежду. Она должна быть простой, с крупными пуговицам и широкими петлями. Поначалу, чем их меньше, тем лучше. Как и при обучении пользованию ложкой, становимся сзади и мягко, без насилия, но уверенно руководим движениями ребенка, подбадривая его словами, если они не мешают, и не забывая похвалить, когда действие закончено. Так придется действовать долго — до тех пор, пока не почувствуем, что руки ребенка все меньше и меньше нуждаются в наших, и сможем все больше отпускать их на волю.
Одевание и раздевание — что, казалось бы, проще? Но попробуйте взять лист бумаги и написать инструкцию по надеванию и сниманию рубашки для воображаемого человека, который и в глаза-то ее не видел,—вы увидите, как эта простота. обманчива. Где у нее верх низ, где лицевая сторона и изнанка, эти пуговицы должны быть спереди или сзади? Все это отнюдь не простые для неконтактного ребенка вопросы. А ведь еще надо понять последовательность действий — сначала голову, а потом руки или наоборот? Просто деть ребенку рубашку в сказать: "Надевай — значит поставить его перед всеми этими вопросами в оставить наедине с ними, а потом еще сердиться на него. Можно использовать одежду с рисунками, различающимися на передней и задней сторонах, или сделать цветные нашивки для передней стороны. Положив одежду так, чтобы ее была удобно надевать, мы можем направлять движения ребенка, если ему самому они пока не удаются. Все это требует терпения и времени, я вечно спешащее родители едва ли смогут бить хорошим" помощниками. На такие простые вещи уходят недели и месяцы.
Освоив отдельные действия, но еще не умея использовать их в ансамбле, ребенок продолжает нуждаться в уходе. Рубашка надета — победа! Но она так и осталась незаправленной в штанишки. Лицо моется с похвальной энергией, но на щеках остаются полосы грязи — оказывается, он тер нос и губы! Для некоторых родителей все это становится знаком того, что внешний вид особого внимания не требует: "Целое, теплое, не промокает— в хорошо, а остальное ему безразлично!". Может быть, сегодня, и действительно, безразлично. Но это небезразлично другом: встречают, как известно, по одежке, и красивый аккуратный ребенок получит больше поддержки от окружающих. Со временем это поможет больше обращать внимания на свою внешность, станет дополнительным побуждением х уходу "а собой. Что же до безразличия к своей внешности, то неконтактные дети часто поражают своей тонкой эстетичностью, умеют ценить красоту в гармонию, в окружении которых и вести себя начинают иначе.