§90. Слова произносительно-слухового языка делятся, с одной стороны, на фонемы (§10), с другой же стороны, на дальше не разложимые морфологические единицы, на морфемы, ассоциируемые в своем произносительно-слуховом составе с представлениями семасиологическими (с представлениями значения) и с представлениями построения, с представлениями морфологическими. Неделимые сами по себе морфемы повторяются в других сочетаниях; а эта возможность отделения от одних сочетаний и соединения с другими и является объективным средством установления морфологических элементов языкового мышления.
Это разложение слов произносительно-слухового языка на фонемы и морфемы стараются обозначать и в соответствующих произносительно-слуховым словам сочетаниях единиц писанно-зритель-ного языка.
Обыкновенно не только в школьных учебниках, но даже в сочинениях, претендующих на научность, выходят при этом от букв и просто отделяют буквы и сочетания букв от букв и сочетаний букв, заменяя этим проникновение в сущность произносительно-слухового языка. Ведь иначе пришлось бы мыслить и шевелить мозгами, а подобное занятие и тяжело и, может быть, даже опасно.
И вот мы встречаемся со следующим делением «слов» на «звуки»: в о д а, в-я-з-а-т-ь, 6-л-ю-с-т-и и т.п., точно есть в самом деле «звуки» (т.е. произносительно-слуховые целые), совпадающие без остатка и без недостатка с графическими целыми: в, д, з, т, б, л, с, т..., о, а, я, ю, и... (см. §§ 10, 40, 42, 55-57, 62, 65-72).
Морфологическое же деление слов на «корни», «приставки», «представки», «основы», «окончания» и т.п. осуществляется у наших «ученых» и «педагогов», между прочим, следующим образом: вод-а..., дын-я, земл-я, ше-я, зме-я, стру-я..., стол-ъ…, кон-ь…, кра-й, обыча-й…
Как ни невинными кажутся подобные топорные и бессмысленные приемы, в них, тем не менее, проявляется путаница и смешение понятий: смешение букв со звуками, графем с фонемами. Эти господа следуют рабски за буквами и вовсе не разбираются в том, чт о они сами называют «звуками». Они не отличают действительных морфем (морфологических частей слов) от каких-то смутных и неопределенных сочетаний чего-то произносимого и слышимого. Ибо как же иначе объяснить принимаемые ими «окончания» я (дын-я, ше-я...), й (кра-й…), ъ, ь (стол-ъ…, кон-ь…), поставление «окончаний» ъ, ь наравне с «окончаниями» а, я и с «окончанием» й?
Этим нашим «воспитателям», действующим с одобрения «авторитетных властей», мы обязаны ядом, отравляющим наше мышление не только по части языка, но и вообще.
Подобного рода приемы деления слов мы должны просто отвергнуть, объявив их вредными и, стало быть, недопустимыми.
§91. Самым удобным способом, позволяющим нам без труда отражать и на письме свойственное произносительно-слуховому языку деление слов на фонетические и морфологические части, является передача слов не с помощью обыкновенного русского письма со свойственными ему ассоциациями, а только с помощью транскрипционного «научного» письма, в котором самодовлеющие графемы вполне совпадают с соответствующими им фонемами, т.е. сполна, без остатка, без излишка и без недостатка указывают на все психически живые произносительно-слуховые элементы соответствующих фонем. Обыкновенному русскому письму и письму транскрипционному свойственны различные психологии (§66).
Ассоциируя с русскими написаниями ба/бя, лу/лю… общее представление обычного русского языкового мышления, мы тем самым возбуждаем навязчивые идеи, делающие невозможным полный параллелизм письма и произносительно-слухового языка (§65).
Если же, даже пользуясь русскими буквами, мы напишем, например, ба (бьа) \ б'а (бьа), лу (льу) \ л'у (льу)..., то уже этим самым создаем совпадение отдельных графем с отдельными фонемами. То, чего недостает графемам согласным обыкновенных русских написаний и что определяется только следующими за ними графемами (различение «мягкости» и «твердости»), то в «научной» транскрипции совмещается уже в графеме согласной. Графемам же гласным не приходится играть роли подспорья для графем согласных, и они вполне совпадают с соответствующими им фонемами.
<…> Во избежание соблазна, т. е. для уменьшения возможности сопровождать графемы нежелательными навязчивыми идеями из области произносительно-слуховой, при передаче русских слов транскрипционным «научным» письмом лучше пользоваться не в одно единое целое благодаря одновременности всех соответствующих работ и их частных результатов.
Кинема − с точки зрения языкового мышления, дальше не разложимый произносительный или фонационный элемент, например, представление работы губ, представление работы мягкого неба, представление работы средней части языка и т.д.
Акусма − с точки зрения языкового мышления, дальше не разложимый акустический или слуховой (аудиционный) элемент. Например, представление мгновенного шума, получаемого от взрыва между сжатыми произносительными органами, представление акустического результата работы губ вообще, представление носового резонанса и т. д.
Кинакема − соединенное представление кинемы и акусмы в тех случаях, когда благодаря кинеме получается и акусма. Например, кинема губ вместе с губным акустическим оттенком составляет кннакему губности; но кинема сжатия или смычки органов исключает в данный момент акусму, получаемую только в момент взрыва как прекращения смычки. Стало быть, в первом случае, при кинакеме, кинема и акусма находятся в отношении совместности, во втором же случае они друг друга исключают. Точно так же можно говорить о кинакеме дрожания голосовых связок гортани; но между кинемою работы мягкого неба и акусмою носового резонанса мы констатируем отношение взаимного исключения: когда мягкое нёбо работает, т.е. поднимается и закрывает воздуху вход в носовые полости, нет акусмы носового резонанса, и наоборот[1].
Звук языка − акустический результат мгновенного, преходящего обнаруживания существующей и индивидуальной психике фонемы.
«Мягкость» и «твердость» согласных. См. §§59, 63, 70, 92, 93-95. Предостерегаю перед соблазном смешивать «мягкость» согласных и вообще «фонем» с мягким нёбом. Фактически существующее мягкое нёбо, мягкость которого определяется осязанием, не имеет никакого отношении к переносному, метафорическому применению термина «мягкость» к обозначению одного из составных элементов известного рода фонем.
Графема − представление простейшего, дальше не делимого элемента письма, или писанно-зрительного языка.
Буква − остающийся во внешнем мире оптический результат обнаруживания существующей в индивидуальной психике графемы.
Морфема − дальше не делимый, дальше не разложимый морфологический элемент языкового мышления. Этот термин является родовым, объединяющим для частных, видовых понятий вроде корень, префикс, суффикс, окончание и т.п. Считать подобный термин лишним – это то же самое, что считать лишним объединяющий термин «дерево» и довольствоваться частными названиями «дуб», «береза», «ель», «ива» и т.д.
Хотя дальше неразложимым живым морфологическим элементом является морфема, ассоциируемая в своем целом с известною группою морфологических и семасиологических представлений, но тем не менее, как указано в §119-127, и отдельные входящие в состав произносительно-слухового целого неделимой морфемы произносительно-слуховые элементы (кинемы, акусмы, кинакемы) (до нуля включительно) и их сочетания могут семасиологизироваться и морфологизироваться.
Синтагма – слово как морфологический элемент более сложного морфологического целого, т.е. фразы или предложения. <…>
(И.А. Бодуэн де Куртенэ. Об отношении русского письма к русскому языку (1912) // Бодуэн де Куртенэ И.А. Избр. труды по общему языкознанию. – М., 1963. Т.II.).
Вопросы:
1. Какие признаки морфемы отмечает Бодуэн де Куртенэ? В каком отношении находится морфема с корнем, суффиксом, префиксом и окончанием?
2. В ряду каких единиц выделяется морфема? Насколько однороден этот ряд?
3. Что Бодуэн де Куртенэ понимал под морфологическим делением слова?
4. Чем его не устраивало морфологическое деление слов на корни, приставки, основы и окончания?
5. Почему, по его мнению, нельзя выделить в слове край окончание -й, а в слове конь – ь? Данные какого раздела языкознания и как необходимо учитывать при выделении морфем. Приведите свои примеры.
В.В. Виноградов