<…> Как следует из определения Г.О. Винокура, специфику значения производного слова необходимо искать в первую очередь в том, что оно как бы отсылает нас к семантике другого знака, принятого за исходный, т.е. может быть воспринято при необходимости via другой знак, через семантику другого знака. Можно, однако, подчеркнуть и иную сторону этого положения, диалектическое единство собственного индивидуального значения производного слова и семантики, заимствованной этим словом у другого знака.
Действительно, производное слово, в отличие от простого слова, передает свое значение посредством указания на другое, уже имеющееся в языке наименование и черпает свое значение из мотивирующего его слова. Так, слова сеялка, веялка и пр., обозначая вполне определенные реалии и понятия о них, наводят на мысль о тех действиях, которые ими производятся (сеять, веять) и как бы отсылают нас к этим действиям и их обозначениям. В этом смысле они выступают как вторичные, обусловленные другими знаками языка. Они опознаются нами, поскольку мы знакомы с этими первичными обозначениями.
<…> Поскольку наше сознание и язык, действительно, различают первичные и вторичные единицы, область значения мотивированных слов может быть описана через область значения исходных для них единиц. Это значит, что семантическая дефиниция производного слова не только сложна по составу, но и то, что она предопределена хотя бы частично мотивирующей единицей, ибо обязательно ее включает, ср. сеялка − это 'то, чем сеют', обезвоживать − это 'лишать воды' и т.п. Простые слова не могут быть ни определены, ни описаны таким образом, т.е. при их дефиниции мы не можем использовать однокоренного с ним образования и не можем объяснить их значения референцией к этим образованиям. С формальной точки зрения это находит свое выражение в том, что в морфологической структуре производного всегда содержатся знаки или часть знаков (в зависимости от типа производной единицы), которые входят в базовую или производящую единицу и которые могут быть по этой причине использованы для объяснения единицы производной.
Поэтому при попытке определить область референции производного слова мы сталкиваемся с тем, что можем осуществить его описание самым обычным способом – указанием на тот фрагмент действительности, обозначением которого служит данное слово, безотносительно к другим словам языка. Мы можем, однако, совершить это описание, указав на тот фрагмент действительности, по сравнению с которым или на основе которого было создано данное производное слово.
Так, область референции названия черника может быть объяснена рисунком этой ягоды или описанием ее вкусовых качеств, места произрастания и т.п. Но она может быть определена и отсылкой к слову черная.
Подобное свойство производного слова иметь и свое собственное, и заимствованное значения одновременно мы называем свойством двойной референции: референции к миру действительности, типичной для класса слов вообще, и референции к миру слов, типичной для вторичных единиц номинации. Первое отражает наличие у производного слова индивидуального лексического значения, второе указывает на источник этого значения и особую форму его существования. Первое объясняет, почему запоминание и использование производного слова может носить такой же характер, что и запоминание и применение простого слова; второе помогает понять, почему функционирование производных слов может принимать принципиально иную форму.
Простые слова референтны только по отношению к миру действительности, производные обращены к миру действительности и к миру слов. Ассоциации между простыми словами тоже разнообразны, но обычно они вызываются либо сходными звучаниями, либо ассоциациями стоящих за ними понятий или реалий. Ассоциации между производными и их исходными единицами могут иметь и другой характер, отражая не только экстралингвистические, но и чисто лингвистические связи между однокорневыми словами или же словами, построенными по одинаковой словообразовательной модели.
Так, интуитивное знание того, что слова соль и соленый, изучать и изучение, дождь и дождливый как-то между собой связаны, а слова соль и изучать или соленый и изучение – нет, составляет неотъемлемую часть сведений говорящих о русском языке, и этот факт должен найти свое отражение как в его научном описании, так и в практике его преподавания.
<…> Отличительным признаком производного слова является именно его связанность с другим словом (словами) и его семантическая обусловленность этим другим словом (словами). Свойство двойной референции производного слова имеет важные последствия для разработки принципов описания семантики производных слов. Наличие собственного лексического значения у производного заставляет считать его отдельным наименованием, которое, именно как особое новое слово, нуждается в принятии его обществом и которое может затем запоминаться говорящим как самостоятельный номинативный знак. Это ведет также к необходимости зафиксировать производное слово в словаре и дать ему лексикографическое, т.е. интерпретационное истолкование (ср. дождевик (1) ' определенный вид верхней одежды, служащей для зашиты от дождя' и дождевик (2) 'определенный вид грибов, появляющихся после дождя').
В то же время сама возможность объяснить индивидуальное значение данного слова через другое слово (понятие) и через отношение к обозначенной этим последним реалии ставит вопрос о необходимости описания таких фактов в виде системных, т.е. отражающих регулярно повторяющиеся семантические связи между однокорневыми образованиями. Отсюда проблема рационального истолкования производных слов через мотивирующие их единицы и установления таких общих правил, которые обеспечивали бы одинаковые стандартные формулы значений для описания однотипных производных и которые отразили бы наиболее типичные и частые случаи семантических ассоциаций одного слова с другим.
Итак, если наличие своего собственного значения у производного слова вынуждает рассматривать его как более или менее самостоятельную лексическую единицу, наличие у него референтного (отсылающего к другому референту) значения заставляет, напротив, рассматривать дериваты в числе вторичных единиц номинации и предусмотреть упрощение их семантического описания путем отсылки к первичным для них знакам, например, путем создания своеобразной системы типовых отсылок.
Подобно тому, как в словаре нет необходимости приводить при каждом отдельном слове все реализующие его словоформы, если только они образуются регулярным способом, нет необходимости приводить и все его дериваты и, главное, объяснять значения последних, если они тоже регулярны. В языке со сложной морфологической системой лексикографы прибегают к целому ряду условных приемов, обеспечивающих правильное образование форм данного слова (например, указанием на его тип склонения или спряжения и т.д.). Такая же система отсылок может служить характеристике значений производных от одного и того же слова. В таком случае словари могут фиксировать у производных слов только то, что свойственно им как индивидуальным лексическим единицам, и определение словаря как полного набора нерегулярных черт языка (the full set of irregularities)[2] приобретает более строгий характер.
При подаче производных слов в словаре до сих пор преобладали, по-видимому, семантические объяснения. Однако такое содержательное, понятийное истолкование производного должно быть сообразовано более полно с его «словообразовательным» истолкованием. На необходимость пересмотра словарных дефиниций производных слов в этом отношении справедливо указала еще в 1974 г. Е.А. Земская[3], и нельзя не согласиться с И.С. Улухановым, который в этой связи подчеркивает, что «толкования мотивированных слов, не включающие в свой состав мотивирующих слов, не могут быть признаны адекватными»[4].
Словообразовательное истолкование производного слова связано поэтому с представлением его смысловой структуры такой дефиницией, которая включает в качестве своей составной части мотивирующее слово. Оно коррелирует с основой производного слова. Дефиниция производного включает, помимо мотивирующего слова, и другие компоненты, представляя собой такую перифразу производного, которая семантически ему эквивалентна и которая выявляет все его значения в форме расчлененной эксплицитной номинации. Производное и его дефиниция, будучи семантически тождественными, содержит зачастую разное количество разных по своему статусу компонентов. Вместе с тем основе или основам производного слова в его дефиниции должны соответствовать слова с тем же корнем, а его аффиксам − слова, объясняющие их значение.
Формальная повторяемость одного и того же корня (основы, или нескольких основ, или заместителей этих основ в виде усеченной основы и т.п.) в мотивирующем и мотивированном словах создает материальную базу для поддержания семантической ассоциации между ними, однако, она отнюдь не свидетельствует однозначно о ее характере. Так, услышав слово дождевик, мы можем не догадаться сразу, о чем идет речь – о разновидности ли грибов или об одежде, но мы можем быть уверены в том, что описывается нечто, имеющее отношение к дождю и с ним именно связанное. Ясно поэтому, что семантическая, дефиниция не полна и без указания на тот тип связи, который фиксирует производное слово относительно производящего.
При объяснении, например, производного типа школьник, мы должны прибегнуть к дефиниции 'тот, кто учится в школе' (а не, скажем, 'учащийся школы'), ибо должны отразить в ней не столько факт наличия связи со школой, сколько тип этого отношения (учится – где) и его характер (в школе – учится). В итоге мы можем констатировать, что цельнооформленное образование школьник передает расчлененное содержание. Утверждая, он − школьник, мы утверждаем тем самым нечто, равносильное высказыванию он учится в школе, и, значит, производное отражает в свернутом виде тот же тип связи, что выражен и в высказывании. Содержание, передаваемое производным, расчленено, поскольку предметное значение выражено суф. -ник, а основа школь- указывает на место производимого действия.
Приведенный пример помогает понять, какую важную роль играют в семантической интерпретации производного компоненты, не находящие в его собственной морфологической структуре никакого материального выражения. Из этого следует, однако, что адекватное определение мотивированной единицы не может быть исчерпано простой отсылкой к мотивирующей единице, т.е. сведено к указанию на наличие отношений между ними. Ведь и чернота, и чернила, и черника равно отсылают к прилагательному черный, а слова школьник и школяр – к существительному школа. Каждое производное имеет собственное значение именно потому, что оно выражает особое отношение к мотивирующему слову. Это свидетельствует о том, что при характеристике семантической структуры производного слова мы должны каким-то образом учитывать не только само наличие связи, но и конкретизируемый производным словом тип этой связи или ее направление. <…>.
<…> В смысловой структуре производного четко противопоставлены две части. Одна из них связывает данное обозначение, например, дождевик, с мотивирующим словом (дождем) и, таким образом, отсылает нас к известному из предыдущего опыта источнику деривации. Коррелируя по форме и содержанию с формой и содержанием мотивирующего слова, эта часть повторяет необходимые для нового наименования категориальные и лексические значения источника деривации и служит их сохранению в смысловой структуре производного. Эту часть производного мы предлагаем называть отсылочной, ибо она отсылает нас непосредственно к структурно-семантическим характеристикам мотивирующей единицы, к области ее референции, и обеспечивает возможность хотя бы частичного угадывания значения производного на основе знания семантики его источника <…>.
Этой чертой семантики производного является имплицируемая им расчлененность передаваемого содержания и ее сложный (составной, комплексный) характер. Расчлененность в передаче содержания производным словом имеет своим следствием его принципиальную неэлементарность как составленность из нескольких значений, два из которых, по крайней мере, обретают здесь специальную форму своего выражения.
В слове топор, как и в словах сеялка, веялка, молотилка, тоже передается орудийное значение «то, чем...» и семантика всех этих слов может быть одинаково описана указанием на то действие, которое данное орудие производит. Однако в морфологической структуре слова топор подобное действие (колоть, рубить) никак не обозначено: лексема передает свое значение нерасчлененно. При разложении значения этого слова на семантические признаки приходится констатировать, что ни один содержательный признак (кроме грамматических) не находит себе специального или отдельного выражения. В этом смысле семантическая структура простого слова холистична, она существует как обозначение такой совокупности признаков, в которой ни одному из них нельзя приписать автономной сущности. Подобная совокупность целостна и интегративна, т.е. она противопоставлена другому аналогичному объединению именно по связной совокупности признаков. Лексическое значение и значение семантического разряда (орудийных имен) здесь нераздельны.
Напротив, поскольку в словах типа сеялка, веялка, колун и т.п. предметы и понятия о них обозначены через прямое указание на выполняемое ими действие, а сами значения «действие и орудие действия» выражены по отдельности, наименование предстает как семантически расчлененное. Слово топор существует в языке безотносительно к названию осуществляемого им действия, синонимичное же ему колун, наоборот, соотносительно с обозначением такого действия. Дефиниция его – 'орудие для колки дров', 'то, чем колют' – показывает на отношение орудия действия к производимому им действию и вызывает (при необходимости) у говорящего или слушающего диктуемые его внутренней формой ассоциации.
<…> Мотивированность производных слоев – главный отличительный признак их смысловой структуры – может быть в подавляющем большинстве случаев соотнесена с их «внутренней формой» и, следовательно, с такой поверхностной репрезентацией глубинных семантических признаков, которая сопряжена с выведением хотя бы части из них непосредственно на уровень морфологической структуры слова. Это создает предпосылки для существования производного как номинативного знака с расчлененным представлением его содержания. Расчлененный способ представления семантики обозначаемого производными и сложными словами выделяет эти единицы из того класса цельнооформленных слов, к которому они принадлежат по своим структурным и уровневым признакам, и помогает сблизить их с более сложными единицами номинации − несколькословными наименованиями с предикативной (предложение) и непредикативной (словосочетание) связью. На шкале лингвистических единиц производные и сложные наименования занимают вполне определенное место, помещаясь между простыми словами и словосочетаниями. С одной стороны, они завершают ряд «морфема − служебное слово − простое полнозначное слово», с другой – открывают такой ряд единиц неэлементарной номинации, как «производное слово – сложные слова разных типов − словосочетание − предложение».
Если по объекту наименования (отдельные явления, предметы, процессы, события и т.д.) производные и сложные слова проявляют черты несомненного сходства с простыми словами (и это объясняет отчасти, почему они вводятся в состав предложения наряду с простыми словами и могут выполнять те же функции, что и эти последние) и если по своим формальным признакам (цельнооформленности) они разделяют характеристики класса слов в целом, то по способу отражения действительности и способу ее представления в расчлененном виде они изоморфны скорее синтаксическим структурам. Они и строятся так, как синтаксические структуры, – путем оформления неких типов связей, а не так, как морфологические структуры большинства словоформ – путем уточнения семантики их составляющих.
Предложение и словосочетание, называя ситуацию или событие. представляют выражаемое им значение в расчлененной форме[5]. Проявлением этой расчлененности оказывается их составленность и из отдельных слов, благодаря чему семантику подобных единиц возможно считать композиционной функцией семантики их составляющих и грамматических отношений между ними[6]. Производное слово тоже передает свое значение расчлененно, а проявлением этой расчлененности оказывается двучастность семантической структуры, находящая выражение как в противопоставлении ономасиологического базиса ономасиологическому признаку, так и в противопоставлении отсылочной части формирующей части. Благодаря этому семантику производных слов тоже можно рассматривать как сложную (compositional) функцию семантики их составляющих и грамматических отношений между ними. Чтобы осуществить такое рассмотрение, необходимо обратиться прежде всего к анализу формирования производных слов и уяснить некоторые особенности процессов словообразования как важнейших актов в номинативной деятельности человека.
(Е.С. Кубрякова. Типы языковых значений. Семантика производного слова. − М., 1981. − С.5-20).
Вопросы:
1. Какие отличия (формальные и семантические) производного и «простого» (непроизводного) слова называет Е.С. Кубрякова?
2. Что понимается под «двойной референцией»? Проиллюстрируйте свой ответ примерами. Найдите близкое положение в статье Г.О. Винокура, процитируйте его.
3. Какие изменения в лексикографическую практику предлагают внести дериватологи на основе анализа семантики производного слова?
4. В чем проявляется связь производного слова и синтаксической структуры? Продемонстрируйте это на примере анализа слова «школьник».
5. Чем обусловлено включение деривата в ряд «производное слово – сложное слово – словосочетание – предложение»?
Н.С. Трубецкой
Некоторые соображения