<…> Перед советским языкознанием поставлен вопрос о строении языкознания как науки, о членении лингвистики на отдельные дисциплины, о соотношении и связи их. Ясно, что рациональное деление лингвистики должно соответствовать глубокому внутреннему разграничению разных элементов или разных сторон языка, его структуры. В грамматике, изучающей грамматический строй языка, объединяются два основных раздела – морфология и синтаксис. В синтаксис, кроме учения о предложении, входит и описание видов словосочетаний, способов сочетания слов в предложении. Морфология же имеет дело с правилами изменения слов.
По естественной склонности многих людей смешивать новое со старым или воспринимать новое на базе уже сложившихся представлений и понятий, некоторые наши лингвисты склонны понять слова о «правилах изменения слов» как указание на ограничение объема и задач морфологии изложением правил словоизменения. Понятие «словоизменения» соотносительно с понятием «словообразования» и до сих пор, как известно, не имеет устойчивого и твердого содержания. Обычно формы склонения и спряжения, а также формы изменения в роде прилагательных относят к словоизменению (Wortflexion), а все остальные формы к словообразованию (Wortbildung). Однако, как у нас говорил еще проф. А.М. Пешковский, «сами понятия,,склонения” и,,спряжения” никогда не были точно определены, а взяты прямо из традиции. Есть ли, например, „спряжение” только изменение по лицам и числам, или по временам, наклонениям, залогам?». Ставился также вопрос, в какой мере относятся к «словоизменению» формы числа имен существительных. Общеизвестно, что в отличие от падежных флексий окончания именительного падежа множественного числа могут заимствоваться одним языком у другого (например, в польском языке – из латинского, в коми-зырянском языке, в идиш, в некоторых иранских и тюркских языках и т.п.). Но своеобразие значений и функций именительного падежа множественного числа нельзя распространять на все формы множественного числа.
Таким образом, неясность и противоречивость термина «словоизменение» была непосредственно очевидна многим нашим лингвистам. Эта неясность не могла не отражаться и на понимании существа, объема и границ словообразования. Показательно, что академик Ф.Ф. Фортунатов… вынужден был различать два разряда или два типа форм словообразования: а) «формы, обозначающие различия в известном изменяющемся признаке отдельных предметов мысли, обозначаемых основами данных слов, в этих их словообразовательных формах»; таковы, по Фортунатову, в русском языке словообразовательные формы множественного числа имен существительных, например, волки от волк, звери от зверь и т.п.; б) «формы, обозначающие отдельные предметы мысли в известном отличии их от других предметов мысли, обозначаемых основами этих слов в других словах, не имеющих данной словообразовательной формы (например, словообразовательная форма слов писатель, читатель в их отношении к словам писать, читать)».
С этой точки зрения морфология никак не может ограничиться изложением правил словоизменения, она неминуемо должна включить в себя и правила словообразования, по крайней мере первого разряда, а по Фортунатову, – вообще все словообразовательные формы. Те, кто считает возможным различать лишь синтаксические (словоизменительные) и несинтаксические (словообразовательные) формы, относят к одному и тому же функциональному ряду словообразования такие разнородные лексические и грамматические явления, как читать, читал, читая, читающий, читавший, читатель, читательский, или писать, написать, пишущий, писавший, писал, письмо, писатель, писание, писанина. Дело осложняется еще тем, что некоторые языковеды, расчленяя самые синтаксические функции форм словоизменения, выделяют два рода этих форм: формы словоизменения первого рода, выражающие отношения между словами, например, формы падежа существительных, формы рода и числа прилагательных, формы лица и числа глагольных «личных слов» и т.п., и формы словоизменения другого или второго рода, не выражающие отношений между словами, а означающие только отношения к моменту речи или к «мыслимости» действия, т.е. глагольные формы времени и наклонения. <…> А.М. Пешковский приходит, в сущности, к отрицанию самого понятия «словоизменения». По его словам, традиционное деление на «словоизменение» и «словообразование» вполне условно, если эти термины понимать не как категории синтаксических и несинтаксических форм, а в их буквальном смысле, как «изменение слов» и «образование слов». «Неужели, например, – патетически вопрошает Пешковский, – можно утверждать, что живые языковые ассоциации между лиса и лисица гораздо слабее, чем между смотрю и смотришь и что эта разница так велика, что первая пара – разные слова, а вторая – одно слово. Нам думается, что как раз наоборот: лиса и лисица ближе стоят в языковом сознании друг к другу, чем смотрю и смотрит (там смысловая разница почти отсутствует, здесь − очень важна) и только общий перевес основы над синтаксическим аффиксом, бросившийся прежде всего в глаза первым наблюдателям языка, создал термин «склонение» и его отпрыск «словоизменение». Тут путаница и неразбериха в определении основных морфологических понятий доходит до предела. <…>
Не занимаясь специально вопросами словообразования, А.А. Шахматов колебался, куда отнести соответствующую дисциплину, – к грамматике или лексикологии.
Следуя русской традиции, заложенной еще великим Ломоносовым, А.А.Шахматов включал словообразование в грамматику, но на правах самостоятельного раздела – рядом с морфологией, синтаксисом и семасиологией, так как семасиология, по Шахматову, должна была входить и в грамматику как особый отдел.
Однако А.А. Шахматову иногда казалось, что словообразование составляет отдельную лингвистическую дисциплину, тесно связанную как с грамматикой, так и с лексикологией.
<…> Однако в «Синтаксисе русского языка», признав части речи категориями прежде всего синтаксическими, хотя и тесно связанными с семасиологическими основами разграничения слов, А.А. Шахматов перенес в область синтаксиса и относящиеся к каждой из частей речи внутренние категории. Он заявил, что «категория грамматическая познается и синтаксисе» и что даже те категории, которые находят морфологическое выражение, со всей полнотой раскрываются лишь в синтаксическом употреблении. Таким образом, область морфологии была незаконно сужена и обеднена. Она была ограничена внешним механизмом склонения и спряжения и стала лишь подсобным для синтаксиса систематизированным каталогом форм. А.А. Шахматов отнес к синтаксису также разные формы словообразования, например, словообразование посредством взаимоперехода разных частей речи, способы образования слов посредством субстантивации прилагательных, адвербиализации деепричастий, падежных форм существительного, прилагательного и т.п. С областью синтаксического словообразования А.А. Шахматов связал также образование уменьшительно-ласкательных форм существительных и прилагательных, вроде: светленькое платьице, маленькая девочка и т.п., видя здесь – вслед за А.А. Потебней – экспрессивное согласование. «Как отмечено Потебней, – пишет А.А. Шахматов, – уменьшительные и ласкательные суффиксы имен могут влиять на форму согласующихся с ними прилагательных, которые принимают соответствующие уменьшительные или ласкательные формы; маленький кусочек, сыночек, добренькая старушка, уютненькое местечко, беленький платочек, чистенькая рубашечка; таким образом эти суффиксы становятся сами синтаксическими факторами, что указывает и на их синтаксическую природу».
<…> Общеизвестно, что сначала А.М. Пешковский считал части речи словообразовательными формами. Так, в первом и втором изданиях «Русского синтаксиса в научном освещении» А.М. Пешковский писал: «Хотя формы частей речи и имеют огромное синтаксическое значение и рассматриваются обычно в синтаксисе, но все-таки, по существу, это – словообразовательные формы, вносящие каждая свой особый оттенок в вещественное значение слова». В иную формулировку А.М. Пешковский облек ту же мысль в статье «Синтаксис в школе»: «...Но части речи − это застывшие члены предложения, выкристаллизовавшиеся в определенные формы и системы форм, распознаваемые и вне своих сочетаний и приобретшие, в связи с этим, определенное словообразовательное значение». При таком отношении к частям речи было вполне естественно включить в морфологию и все способы словообразования. «Ведь, – как отмечает А. М. Пешковский в книге «Наш язык», – суффиксы соотносительны не только со своими основами, но и с флексиями, и могут быть выделены в сознании только по отсечении флексий. Кроме того, некоторые суффиксы связаны постоянной связью с определенными флексиями (например, суффикс -ец- только с флексиями существительных мужского рода, а суффикс -иц- только с флексиями существительных женского рода), и обойти эту связь при наблюдении нельзя».
<…> Таким образом, признание приоритета, главенства синтаксиса над морфологией складывалось в русской описательной, статической грамматике под влиянием неясности и зыбкости основных принципов построения системы такой грамматики, а также неопределенности центральных грамматических понятий… В так называемом «новом учении» о языке … словообразование то называлось «лексической морфологией» (а иногда лексическим словоизменением») и включалось в «лексику», которая – вместе с синтаксисом – относилась к грамматике (И.И. Мещанинов), связывалось с «палеонтологией речи» и сближалось с семантикой (Н.Я. Марр, Н.П. Гринкова и др.), то входило в состав «нефлективнойморфологии» и в конце концов растворялось в синтаксисе (С.Д. Кацнельсон). Понятно, что на этой базе нельзя было установить и определить отношение словообразования ни к морфологии, ни к синтаксису, тем более к лексикологии.<…>
«Ценное и поучительное» для более глубокого понимания задач морфологии и ее основных понятий можно найти в учении акад. Л.В. Щербы о формах слова и о формообразовании как главном предмете морфологии. <…> По мнению Л.В. Щербы, необходимо различать в историческом аспекте – при изучении структуры языка – формы слова и производные слова. Именно смешение форм слова с производными словами побуждало акад. Фортунатова и его последователей относить формы множественного числа имени существительного, формы степеней сравнения прилагательного, соотносительные видовые формы глагола, а иногда даже в русском языке формы прошедшего времени на -л и т.п. к формам словообразования. Между тем есть формы слов, не выражающие самостоятельных предметов мысли, как производные слова, и в то же время не выражающие разных отношений одного и того же предмета мысли к другим. Именно таковы формы числа существительных, формы вида глагола и т.п. Никто из владеющих русским не усомнится в том, что бутылки, бутылок и т.п. – это формы множественного числа слова бутылка, а не новые слова, что любить, любя, люблю и т.п. образуют ряд форм одного и того же слова, а не разные слова.
Таким образом, формы одного и того же слова могут быть синтаксически обусловленными и синтаксически обусловливающими. Формами слова являются те видоизменения одного и того же слова, которые, обозначая одно и то же понятие, одно и то же лексическое содержание, либо выражают разные отношения одного и того же предмета мысли к другим предметам мысли, либо различаются некоторыми дополнительными грамматическими оттенками, не создающими нового слова. О слове как системе или комплексе сосуществующих соотносительных и функционально объединенных форм говорил еще раньше проф. И.А. Бодуэн де Куртенэ. <…>
<…> У Л.В. Щербы противопоставление формообразования и словообразования было связано с определением и разграничением понятий «форма слова» и «производное слово». Ясно сознавая узость, метафизичность и антиисторизм традиционного различения форм словоизменения и форм словообразования, понимая механистичность подстановки под них понятий синтаксических и несинтаксических форм, Л.В. Щерба рассматривает изменяемые слова как системы форм, обозначающих оттенки одного и того же понятия, и стремится точнее установить границы между производными словами и формами слов в структуре изучаемого языка. Признавая важность и принципиальную необходимость разграничения и противопоставления формообразования и словообразования, Л.В. Щерба в то же время указывал, что во многих языках (например, в славянских) формы слов и производные слова образуются в большинстве случаев одними и теми же способами.
Таким образом, формообразование со всеми относящимися к нему морфологическими категориями, которые так тонко и остро распознавались в русском языке А.X. Востоковым, А.А. Потебней и А.А. Шахматовым, и составляет главный предмет морфологии. В этом случае правила изменения слов будут, собственно говоря, правилами образования форм слов, относящихся к разным категориям, к разным частям речи. Тем самым устанавливается самая тесная связь и взаимодействие между формообразованием и словообразованием.
Задачу морфологии составляет изучение правил, а также типов и норм изменения слов в системе данного языка. Исторические изменения в системах форм слов неотделимы от явлений словообразования. Достаточно сослаться на историю типов склонения имен существительных в славянских языках, на своеобразия в системе спряжения так называемых возвратных глаголов и т. п.
Так как системы форм слов различны у разных частей речи, то изучение способов формообразования тесно связано с учением о частях речи.
Несомненно, что учение о частях речи разными своими сторонами направлено к грамматике и к лексикологии. Ведь принадлежность слов к той или иной части речи отражается и на смысловом объеме слова и на способах объединения в нем значений, т.е. на его лексико-семантических качествах. В русском языке смысловая структура глагола шире, чем имени существительного; значения и оттенки качественных прилагательных более эластичны и гибки, чем значения глагола. Самый характер фразеологических связей слова, их широта и разносторонность также зависят от грамматических качеств и семантических особенностей разных частей речи. Однако попытки некоторых лингвистов обособить теорию частей речи в особый раздел грамматики, как своеобразную «грамматическую лексикологию» (термин Бодуэна де Куртенэ), явно несостоятельны. Между прочим, акад. Л.В. Щерба различал в составе того, что обычно называется морфологией, три части: 1) формообразование, 2) словообразование и 3) учение о частях речи или о лексико-грамматических категориях, в аспекте которых отражается и воспроизводится данной языковой системой действительность (части речи, категории глагольного вида, категория грамматического рода и др.), то, что Бодуэн де Куртенэ называл «грамматической лексикологией». Но в живой языковой действительности принадлежность слова к той или ином части речи определяется или системой его форм с соответствующим кругом категорий, центром которого является абстрактное, обобщенное семантико-грамматическое значение предметности, качества-признака, определяющего название предмета, действия-процесса и т.д., или функциональным применением в роли слов именно данного типа, т.е. в роли данной части речи. В сфере изменяемых частей речи отдельные типы слов представляют собою замкнутые, построенные по строгим законам грамматики соответствующего языка системы форм, чаще всего вращающиеся в пределах парадигмы (склонения, спряжения, степеней сравнения).
Так как в качестве одного из мотивов, по которым словообразование включается в грамматику, исстари выдвигалась связь систем словообразования с различиями частей речи, то Н.И. Греч даже пытался на этой почве установить границу между словообразованием лексикологическим и словообразованием морфологическим. В своей «Пространной русской грамматике» он делил все производные слова на «собственно производные» (образованные от других частей речи) и «второобразные» (образованные от той же части речи). По мнению Греча, «правила составления второобразных слов излагаются в грамматике; исчисление производных есть дело словаря». Само собой разумеется, что практически этот принцип не находил и не мог найти последовательного применения даже у самого Греча. <…>
Согласно давней традиции русской грамматики, традиции, начало которой положено М.В. Ломоносовым, словообразование включается в грамматику, в отдел морфологии. В тесной связи с анализом системы словообразования в русском грамматике обозначались и определились основные категории, относящиеся к структуре разных частей речи. Так, в кругу имен существительных состав трех родовых классов − мужского, женского и среднего рода – более или менее широко и полно очерчивается лишь на основе описания разных словообразовательных разрядов слов (ср., например, домина, хворостина; возница, зарница; подмастерье, подполье и т. п.). Зависимость родовых функций уменьшительных, ласкательных, увеличительных образований от производящих слов (чудак – чудачина; парень – парнишка; хвастун – хвастунишка, но хвастуха – хвастушка и т.п., но ср. пир и пирушка; голод и голодуха и т. д.) побуждает связывать описание способов их производства с категорией грамматического рода и даже с формами «экспрессивного согласования» (Потебня). Между тем характеристика основных типов русского склонения невозможна без разграничения родовых классов имен существительных.
Изучение вариантов падежных форм, а также анализ форм числа имен существительных, тесно связанный с лексико-семантическими разрядами singularia et pluralia tantum, приводит к выделению категории собирательности, вещественности, единичности, лица, которые имеют и разнообразные словообразовательные формы обнаружения.
В категории имен прилагательных дифференциация полных и кратких форм связана с различением словообразовательных категорий. Само собой разумеется, что деление имен прилагательных на качественные, относительные и притяжательные почти целиком опирается на семантические и словообразовательные критерии. Образование форм степеней сравнения сопряжено с процессами синонимического притяжения к ним различных словообразовательных типов производных имен прилагательных с ограничительными и усилительными приставками.
В системе глагола залоговые и видовые соотношения являются ареной сложного взаимодействия грамматических и лексико-словооб-разовательных категорий. В сфере причастии слияние и столкновение значении глагола и имени прилагательного сопровождается разнообразными процессами обособления омонимических прилагательных от форм причастий (например, потерянный вид, потерянный человек и потерянный кошелек; ср. ограниченный, убитый и т.д.).
Способы пополнения наречий и, отчасти, так называемой категории состояния носят ярко выраженный словообразовательный или семантико-синтаксический характер.
Таким образом, органическая связь словообразования с разнообразными морфологическими категориями, относящимися к структуре частей речи, несомненна. Разумеется, отсюда еще нельзя делать вывода о невозможности отграничить словообразование от формообразования. Однако чисто лексикологическое освещение процессов морфологического словообразования едва ли осуществимо. На это обратила внимание наша так называемая казанская, а впоследствии ленинградская лингвистическая школа.
И.А. Бодуэн де Куртенэ рассматривал словообразование как учение о словообразовательных аффиксах, с одной стороны, и о темах или основах, с другой стороны, и относил его к морфологии. Выдвинув принцип исторической изменчивости основ и всех других морфологических элементов слова, И.А. Бодуэн де Куртенэ предостерегает от антиисторизма, от этимологического формализма в подходе к морфологическому составу слова. Он рекомендует при анализе слов на том или ином этапе развития языка исходить из живых элементов языковой структуры и оперировать не «какими-то фикциями, витающими в туманной атмосфере праязыка..., но живыми частями склоняемых и спрягаемых слов». Он отмечает явления переразложения или «перемещения границ между отдельными морфемами или частями морфологически расчлененного слова, перемещения морфологических узлов или расчленений слова» и явления утраты морфологической членимости слова, явления «опрощения».
Словообразование является, с одной стороны, связующим звеном, между основным словарным фондом и грамматикой языка, а с другой – оно определяет формы и виды связей и взаимодействий основного словарного фонда с общим словарным составом языка.
Само собой разумеется, что для изучения законов развития грамматического строя и основного словарного фонда русского языка в связи с развитием словарного состава особенно существенны процессы и способы морфологического (т.е. суффиксального, префиксального или комбинированного префиксально-суффиксального, а также бессуффиксного, фонетико-морфологического) словообразования.
Именно эти типы словообразования особенно тесно связаны с разграничением частей речи, а также с разными грамматическими и лексико-семантическими категориями внутри частей речи.
Уже Н.В. Крушевский и В.А. Богородицкий выдвигают, как основу словообразования, учение о словообразовательных «категориях». Так, В.А. Богородицкий стремится «вопрос о суффиксах имен существительных свести на вопрос о суффиксальных категориях, посредством которых классифицируется в русском языке все разнообразие предметов мира». <…>
К словообразованию морфологическому тесно примыкают разные способы морфолого-синтаксического или синтаксико-морфоло-гического словообразования. Именно сюда должны быть отнесены факты перехода слов из одной части речи в другую, а также тесно связанные с ними случаи отрыва формы от системы форм слова и превращения в самостоятельное слово. Само собой разумеется, что изменения в системах форм могут вызываться и внутренними перемещениями слов из одного разряда в другой в пределах того же класса. Например, вожатый, провожатый приобрели комплекс форм субстантивированного прилагательного; ср ходатай, -ая. -аю и т.п., соглядатай; создать под влиянием дать включилось в ряд реликтов атематического спряжения: создам и т.п. <…>
Есть все основания допускать в русском языке наличие – наряду со способами морфологического, синтаксико-морфологического (или морфолого-синтаксического) и синтаксического словообразования – также словообразования лексико-морфологического. Сюда прежде всего относятся расхождения видовых форм одного и того же глагола и образования – на основе одной из этих форм – самостоятельного слова. Приведем несколько иллюстраций дли характеристики этого процесса: заседать и засесть в современном языке понимаются как разные слова, хотя они, в сущности, являются формами разных видов одного и того же глагола. <…>
В сущности, уже при анализе синтаксико-морфологических, синтаксических и лексико-морфологических способов образования слов мы вкладываем в термин «словообразование» несколько иное содержание по сравнению с теми случаями, когда говорим об образовании производных слов посредством сочетания основ и аффиксов, корневых и аффиксальных морфем. Когда осуществляется преобразование формы слова в отдельное слово, то происходит не сочетание морфем, а переосмысление строения того языкового единства, которое составляло форму слова, переосмысление его составных частей. Когда же словосочетание превращается в «слитное слово», то происходит утрата словосочетанием своего синтаксического качества, из прежних слов образуется единое нерасчлененное и непроизводное слово.
По-видимому, целесообразнее всего было бы различать словопроизводство (т.е. образование производных слов с помощью морфологических средств) и собственно словообразование (т.е. образование новых слов путем комбинаций уже существующих слов или путем переосмысления их форм).
Понятно, что все многообразие относящихся сюда вопросов не может быть исчерпано учением о морфологических способах образования слов, учением, иногда включаемым в морфологию. Содержание и задачи словообразования как лингвистической дисциплины, изучающей законы образования слов и законы пополнения словарного состава языка новыми словами – как на базе основного словарного фонда, так и на базе всех других элементов лексики – гораздо шире и разностороннее. Некоторыми своими сторонами и частями словообразование глубоко уходит в область лексикологии. <…>
Вопросы словообразования должны возбудить глубокий интерес советских специалистов по самым разнообразным языкам мира. Словообразование как научная дисциплина должна занять важное место в кругу других областей языкознания. В сфере изучения закономерностей и процессов морфологического и синтаксико-морфологического образования слов словообразование тесно сближается с морфологией, иногда даже как бы сплетается с ней. В кругу вопросов, связанных с изучением процессов лексикализации словосочетаний, а также процессов лексико-семантического образования слов, словообразование неотрывно от лексикологии. Разграничение разных типов словообразования может содействовать развитию общей теории языкознания в области исследования как грамматического строя языка, так и его словарного состава.
(Виноградов В.В. Словообразование и его отношение к грамматике и лексикологии (1952 г.) // Виноградов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. − М., 1975)
Вопросы:
1. В какой раздел языкознания в русской традиции включалась характеристика производного слова?
*2. Почему выделение словообразования в автономный раздел языкознания связано с определением объема понятий (и терминов) словоизменение (формообразование) и словообразование. В чем их близость и различие?
3. К какому разделу относил словообразование Ф.Ф. Фортунатов?
4. Какие разделы науки о языке, по мнению А.А. Шахматова, могло бы включать словообразование? Какие разделы он включал в грамматику? Каково место словообразования среди разделов о языке?
5. На чем базируется противопоставление формообразования и словообразования, по мнению Л.В. Щербы? В чем их близость?
6. Что В.В. Виноградов понимал под формообразованием?
*7. Как, по мнению лингвистов, словообразование связано с учением о частях речи? С какими еще грамматическими группировками связано словообразование?
8. Кто связывал словообразование с синтаксическими явлениями? Почему?
*9. Какие грамматические категории наиболее тесно связаны со словообразовательными явлениями?
10. Какие словообразовательные способы в бо́льшей степени тяготеют к грамматике? К лексике?
11. Связующим звеном между какими явлениями считал словообразование В.В. Виноградов? Как проявляется связь между словообразованием и лексикой?
12. Какое место в системе языка занимает словообразование?
Е.С. Кубрякова
Отличительные черты