Потом, несколько поговоря таким образом, начала она открывать ему свою любовь, от которого открытия Силослав насилу мог удержать в себе восхищенный дух. Сердце его затрепетало, и уста наполнились безмолвием. Он хотел говорить, но возбужденные мысли предупреждали его изречения и делали его бессловесным; словом, восхищения его и пламени изъяснить ему никоим образом было невозможно. Она, вставши, сделала ему знак, чтобы он последовал за нею, куда немедленно он и пошел.
Пришед в опочивальню, исполнила она произволение богов и страстную волю; потом, взявши его за руку, пошла вон из сего здания. Как только вышли они на крыльцо, то Силослав услышал по всему саду необыкновенное согласие весьма приятной музыки; неизъясненное веселие летало по всему саду, и от великой радости казалось, что и деревья находятся в движении. Стоящие подле крыльца нимфы в брачных одеяниях запели тотчас песни, одним только богам приличные; и когда она вела его по дороге окруженного всеми небесными прелестями, тогда купидоны бросали под ноги им цветы и пускали всякие ароматы в воздух.
Пришли они к той окамененной недавно женщине и увидели ее весьма горько плачущую. Повелительница сказала ей с гордым видом:
- Я тебя прощаю, помни долг и не отваживайся на такие предприятия.
Рыдающая женщина стала тотчас в прежнем своем образе и наполнилась превеликою радостию, благодарила богов и упала пред нею на колена, извинялась в своем прегрешении, которой, однако, приказано было тотчас встать. Любовница Силославова, извинясь пред ним, оставила его с своими нимфами и пошла в неизвестную Силославу дорогу.
Потом несколько времени спустя пришел к нему человек, весьма великолепно одетый, и казался больше быть богом, нежели человеком, который сказал Силославу повелительным и величественным голосом, чтобы он последовал за ним. Идучи, наполнялся Силослав великим страхом от невоображаемого великолепия, и чем далее он шел, тем больше встречал его великий ужас. Глаза его не находили конца великолепию и мысли воображениям. Все, что он ни видел, было для него ново, прелестно и ужасно; по дорогам разные истуканы разного изображения и разных металлов приводили понятие его в замешательство. Деревья, фонтаны, которых никак объяснить невозможно, остановляли его в пути, притягали к себе взор и делали мысли его неспособными к рассуждению об оных.
Потом, когда перестало быть в глазах его сплетение древесное, то открылась весьма обширная долина, она исполнена была всеми теми приятностями, какие только человек выдумать может между людьми, но природа украсила ее еще больше своими дарованиями. Сколько была пространна сия долина, толикое множество имела в себе и людей, только всякий имел свое место и подругу и ни один другому в забавах не препятствовал. Женщины украшали мужчин цветами и, украсив, любовались ими, осязали их, целовали, ласкали и, словом, показывали им все те приятности, коими наградила природа нежный пол женский. Со всякою парою присутствовал Купидон, он им всякую минуту представлял новые увеселения, умножая в сердцах их жар любовный, и старался ежеминутно привести любовь их к совершению. Тут присутствовала радость, невинные игры и приятные смехи; у всякого на лице изображено было восхищение, всякий прославлял природные дарования, и всякий охотно старался умножить страсть свою к прекрасному для него предмету и показать, что он от всего усердия жертвует ей сердцем и всею жизнию.
Посередине сей приятной долины находилась преогромная и превысокая гора, вершины которой Силослав увидать не мог, но только блистало на ней светозарное солнце. Гора эта сделана была вся из слоновой кости с превеликими уступами и внутри с преогромными жилищами; с самого верху по одной стороне ниспадал с приятным и тихим журчанием великий источник и протекал всю долину до окончания, из которого с превеликою жадностию пили все находящиеся в долине люди; но вода его столь была вкусна и приятна, что никогда они насытиться оной не могли. Всход на сию гору весьма был пространен и имел частые ступени. Проводник Силославов повел его за руку; Силослав, идучи, находил всякую приятность, встречал разных и украшенных самою природою животных, разного рода птиц, и, словом, все, чего только вообразить не можно.
Потом пришли они на возвышенную площадь, которая устлана была вся золотыми коврами; посередине оной стояло весьма великолепное и огромное здание; стены оного осыпаны были все дорогими и редкими каменьями; крупные жемчужные зерна лежали узорами на оных; рубины и карбункулы доканчивали все оное великолепие; двери сего здания находились растворенными. Они вошли немедленно в оное. Силослав как скоро взглянул на сие невоображаемое великолепие и богатство, то не только наполнился удивлением, но и довольно ужаснулся. Все, что есть на земле, все оные сокровища не могли бы составить и половины того, что он видел. Тут сидели и ходили, равно как и первые влюбленные люди; они были так же веселы, как и те, но только некоторое малое неудовольствие являлось на их лицах, и казалось, как будто бы чего-нибудь им недостает. Женщины не так были к ним приветливы, как к первым, и хотя ласкали их, однако чаще взглядывали на лежащие на столах сокровища. Всякая выбирала лучшее себе украшение и чаще подходила к зеркалу, нежели к любовнику. Тут мужчины больше ходили за женщинами, нежели женщины за мужчинами, хотя долг и природа повелевают женщине повиноваться мужчине.
Оставив сих, следовали они еще выше и, быв довольное время в пути, вышли на пространную площадь, которая обнесена была кругом миртовыми и лавровыми деревьями; также вокруг стояли позлащенные жертвенники, на которых пламенники не угасали; подле всякого жертвенника стояли на коленах, преклонив голову, государи в коронах и в порфирах; посередине сего невоображаемого круга находился храм, сделанный весь из одного изумрудного камня наподобие сплетенных дерев, и был столь зелен, как самая цветущая мурава, между которыми вмещены были розовые яхонты, кои изображали живые цветы. По четырем сторонам храма стояли из чистого золота великие истуканы, они несколько нагнулись и держали на плечах голубые яхонтовые шары, на которых имели движение блестящие звезды, и казалось, как будто бы сии истуканы были одушевлены. На верху свода, который изображен был куполами, стоял престол, из какого металла, об этом Силослав уведать не мог, но только он столь был ясен, что самое солнце не превышало его блистания; на престоле стоял Купидон из такого же металла и держал в обеих руках сердце, которое пылало необыкновенным пламенем, и летящие от оного вниз искры зажигали на жертвенниках пламенники.
Силослав с великим страхом вступил в сей храм и не нашел в нем ничего земного, но одна небесная красота тут обитала. Посередине храма весьма на возвышенном престоле, покрытом багряницею, и выше того, как будто бы на прозрачном и белом облаке, сидела нагая богиня Лада в одном только таинственном поясе, который сплетен был с преудивительным мастерством; на нем видны были самые пленяющие прелести, приятности, любовь, желания, веселия, тайные переговоры, неповинные обманы, приманчивые улыбки и прелестные забавы, пленяющие дух и мысли самого разумного человека. Вид ее столь был величествен, что Силослав как скоро взглянул на нее, то упал на колена. Не недоставало в том прекрасном ее образе ни роз, ни лилий, ни смешанных любезнейших вещей, ни потаенной красоты, пленяющей глаза, ниже приятности, превосходящей и самую красоту, и всего он преисполнен был. Радость являлась у нее на глазах, а на щеках смех, и хотя прелести ее оттого не умножались, однако приятнее становились. На каждой ступени пред престолом сидели грации в белом платье, и бог любви ДидДид, сын Лады, бог славенский веселия и любви. Он то же, что Купидон. играл посередине их невинными забавами.
Богиня, взглянув весьма снисходительно на Силослава, говорила ему так:
- Познай, Силослав, ту, которая по произволению богов и по своей воле совокупилась с тобою в моем обитании; для чего это сделано, теперь я еще тебе не открою, и кто от тебя произойдет, и то будет сокрыто до времени. Снисхождение мое приносит тебе великую славу, и ты должен теперь считать себя счастливее всех смертных; оно же не принесет огорчения и любовнице твоей Прелепе, но величайшую славу. Лада, сияющая завсегда бессмертною красотою и небесною славою, сделалась ей совместницей; это ей не досаду, а великое увеселение приключить должно, ибо она владеет тем, что и сами бессмертные иметь бы хотели.
Силослав с великим подобострастием поклонился ей до земли, благодарил за ее снисхождение и просил всемощного ее покровительства. Что богиня обещала ему с охотою и потом, указав на проводника, сказала Силославу:
- Этот человек откроет тебе все с тобою здесь случившееся; поди и больше ни в чем не сомневайся!
Силослав, конечно б, не похотел оставить сих прелестей или бы с великим принуждением то сделал, но пленившая его сердце Прелепа по соизволению богини вселилась опять в его память по временном отсутствии.
Потом вышли они на окружающую храм площадь. Свида (так назывался проводник) снял смертную завесу с глаз Силославовых, положил на них бессмертие и показал ему с превысокой той горы землю, на которую взглянув Силослав ужаснулся, ибо все, что ни было на оной, было ему откровенно. Но первое увидел он своих родителей, печалящихся о нем, весь город и все свое владение, потом окамененное царство, государя и своего наперсника, и, словом, все, что только он хотел видеть, выключая одну только Прелепу. Он просил Свида, чтоб он показал ему тот для него прекрасный образ, однако на то не получил никакого ответа.
Потом сошли они с той превысокой горы в долину на другую сторону. Свида, идучи долиною, начал говорить Силославу таким образом:
- Великий Чернобог, яко мститель всем за злость, изготовил твою кончину в то время, когда ты убил Полкана; он хотел мстить ему самым мучительным образом в жизни его, но ты предварил его определение и за то должен был низвергнуться во ад. Он растворил под тобою пропасть, которая пожрала тебя, и ты упал в страшную адскую долину; но богиня Лада соизволением великого Перуна искупила тебя из оной; я тебя вывел и привел в ее обитание. Нимфа ее хотела обманом тебя прельстить и за то обращена была в камень. Теперь должен я показать тебе то место, которое назначено было тебе от Чернобога, и рассказать тебе превращение Полканово.
В скором времени вышли они из прекрасной долины и пришли в такое место, где обитали страх и ужас.
Это была престрашная долина: земля ее покрыта была вечным льдом, а деревья инеем, и которую солнце никогда не озаряло плодотворными своими лучами, и на которую небо всегда смотрит свирепыми глазами. Положение свое имела она между двумя превысокими горами; земля сей долины производит одни только ядовитые зелия, и зима бывает там чрез все времена года, так что холодный воздух часто захватывал у Силослава дыхание и мороз проходил сквозь его одеяния. Вдали видны были мрачные поля, на которых земля вся изрыта была возвышенными поверхностями могил наподобие ужасного кладбища, между которыми шаталися усопшие тени; иные казалися встающими из гробов, а другие укрывающимися. Густой и замерзлый воздух делал мертвецов еще бледнее, нежели они в самой вещи суть. Из могил выходили ключи и, соединясь вместе, делали из себя кровавую и великую реку, по которой плыли усопшие тела, старые человеческие кости и раздробленные головы. Река сия упадала в пространную пещеру, которая весьма далеко вдалась в гору; отверстие ее обросло сухим тростником и голыми ветвями; вместо тихого журчания слышны были там печальные воздыхания и стон.
Свида повел Силослава в ужасную пещеру, которая при подошве другой горы находилась. Как только они в нее вошли, то превеличайший ужас объял Силослава и он не хотел далее следовать. Пещера сия была весьма пространна, наподобие какого-нибудь страшного храма; стены ее увешаны были чееными и разодранными сукнами, на которых висели пробитые стрелами щиты, изломанные оружия, поврежденные шлемы и кольчуги, которые все покрыты были запекшеюся кровию; освещена она была смоляными факелами, от которых копоти и дыма умножался пуще в оной мрак; посередине и во всех местах стояли раскрытые гробы, подле которых лежали и крышки; в них находились тела тех государей и полководцев, которые проливали в жизни своей всякий день неповинную кровь. Чудовище стерегло двери сего мрачного жилища, у которого истекала изо рта запекшаяся кусками кровь, из раздавленных глаз беспрестанно капали слезы, зубами повсеминутно скрежетало, с языка истекал у него смертоносный яд, платье на нем все было в крови, и около головы шипело премножество змей.
- Вот тут преддверие ада,- говорил Свида Силославу,- и это еще одно только его начало; по произволению богини должен я тебе показать его весть. Чрез сию пещеру невозможно тебе пройти, имев в себе бессмертие, итак, пойдем на гору, с которой ты будешь смотреть в сие ужасное обитание теней.
Потом вывел он его на поверхность горы и показал с оной все адские мучения.
Силослав как скоро взглянул в ту наполненную всякими мучениями бездну, то как ни храбр был, однако пришел от того в превеликий ужас. Как скоро обратил он глаза за гору, то открылось ему сие ужасное видение. Небо, земля и воздух столь были мрачны, как самая темная и пасмурная ночь; под низкими небесами ходили превеликие тучи, которые имели цвет наподобие зарева; на оных сидели огненные дьяволы разного и невоображаемого вида; по земле извивалась огненная река, в которой плавали мучающиеся люди; в нее впадала другая кровавая река, и от соединения их происходил великий шум; стенание людей и движение непорядочных стихий производили несносный слух ушам. За сими реками находилась весьма обширная пропасть, которая выбрасывала из себя премножество огня и который досягал до самых облаков. В сем огне вылетали на воздух люди, кои падали в огненную реку, которая влекла их опять в ту пещеру. Всякую минуту превеличайший и седой бес привозил к устью по кровавой реке по полной лодке беззаконников и выпрокидывал их в огненную реку; со всех сторон сгоняли бесы людей в огненную ту пропасть, и кипели люди, огонь и реки наподобие обуреваемого океана. Впрочем, ни огонь не мог нагреть воздуха, ни мороз преодолеть огня, а всякое находилось в великой силе. На открытых там полях, где стояли под вечным инеем деревья и где были страшные кладбища, обитала ужасная стужа, и люди некоторые бегали из огня в оную, но сносить ее ни одной минуты не могли и так возвращались опять в неугасимое пламя.
Свида говорил Силославу:
- Вот как жестоко наказуются злые люди; пойдем, я тебе покажу докончание сего ужасного видения.
Потом повел он его на другую гору, пришед в средину, ввел он его в самое ветхое и огромное здание, которое от давнишних веков сделалось все наподобие земляной и черной пещеры. Тут находилися все выдуманные на земле тиранами мучения и висели по стенам анатомические орудия.
Далее в последующей комнате, когда они вошли, то увидели человека, сидящего на камне и прикованного к двум столбам, стоящим подле оного, на которого сверху упадала растопленная и огненная смола. Он стенал и рвался столь отчаянно, что Силослав, смотря на него, прослезился.
Свида, увидя сожаление Силославово, говорил ему:
- Это тот, которого ты поразил пред городом Русом.
- Это Полкан!- вскричал Силослав с превеликим удивлением.
- Да, это он,- отвечал ему проводник, имевший уже на себе опять образ человека.- Я вижу,- продолжал он,- что мучение его тебя трогает, но переменить воли богов невозможно, ибо он достоин сего. Итак, выйдем вон, я тебя уведомлю о его судьбине.
Итак, вышедши в первое место, начал рассказывать Свида Силославу таким образом.
- Полкан, прежде называемый Аскалон, сын Азата, князя города Руса, брат Зинаидин, по возрасте своем влюбился в родную сестру свою и возжелал непременно иметь ее своею супругою, несмотря на благопристойность, на закон, ни на самую природу. Предложил он некогда отцу своему о такой чрезвычайности; но Азат в первый раз лишил его всей надежды, так, как долженствовало разумному и строгому отцу. Аскалон, пришед от сего в превеликое отчаяние, позволил умножиться в сердце своем безрассудной оной страсти, которая наконец сделала его злым и ненавистным к своему родителю. Он предприял лишить его живота и тем получить его царство и желаемую невесту, чего ради открыл он сие Горгону, первому министру, злому и ненасытному человеку, который давно уже предприял похитить руский престол.
Горгон, видя к тому удобный случай, не упустил, чтоб не подать Аскалону совета, ибо он ведал: когда Аскалон умертвит своего отца, то народ не оставит его без отмщения и лишит наследного престола; а ближе к оному не было, как Горгон. Он предложил ему, чтоб вызвать Азата на охоту и быть с ним только им двоим и там без свидетелей лишить его жизни.
По предложении Азат на сие согласился, однако взял с собою одного из вернейших придворных, который никогда и нигде от него не отставал.
Ехавши до места охоты, заехали они в священную рощу, которая посвящена была великому Чернобогу, и тут на несколько времени остановились. Прекрасные места сей божественной рощи понудили Азата с своим наперсником пойти для рассмотрения оных, а Аскалон с Горгоном пошли в другую дорогу для учреждения своего предприятия.
Азат с своим наперсником, рассматривая прекрасные места, увидел на одном пригорке нагого юношу в венце, который сделан был из листьев платанового дерева. Он высекал поспешно из превеличайшего камня чашу, которая была почти уже совсем отделана.
Азат, подошедши к нему, весьма тому удивился и спросил юношу, на что такая преогромная чаша годится и кому он делает.
Юноша, обернувшись к нему, отвечал так:
- Я делаю ее гражданам руским, а годится она к тому, чтоб собирать в оную со всего города и его окрестностей кровь и слезы. Азат, их князь, убит будет от родного своего сына Аскалона. Произойдут от того великие замешательства, слезы и кровопролития; а поспешаю я для того, что это сего дня исполниться должно.
Азат, как скоро сие услышал, то ноги его подогнулись, сердце окаменело и не мог больше сказать ни одного слова. Юноша тот исчез, а наперсник привез его бесчувственного во дворец.
Продолжение повести об Аскалоне Аскалон и Горгон идучи располагали свое предприятие. Сердца, наполненные злостью, никакой прекрасный предмет тронуть не может, чего ради не рассматривали они украшения природные.
Потом увидели вдали прекрасную девушку, которая спала подле весьма тихо журчащего источника на мягкой и зеленой траве; не красота ее, а единственно одно любопытство повело к ней сих двух злобных человеков. Они уже были очень близко подле нее, как увидели с великим стремлением бежащего к ней престрашного вепря, который в великой ярости хотел растерзать ее на части. Аскалон и Горгон, вооружась, пресекли его стремление и положили тут мертвого.
Аскалон, когда распорол ему саблею чрево, то кабан испустил преужасный рев и разбудил спящую подле ручья девицу. Она, открыв глаза, благодарила Аскалона за его избавление и обещала ему служить всем тем, чем только она может.
- Конечно бы ты, сударыня, умерла,- говорил ей Аскалон, вкладывая свой меч,- ежели бы мы не ускорили нашей помощию.
- Я за это обязана вам служить,- ответствовала девушка,- хотя в этот день и не предписано мне умереть, так, как и Азату, твоему отцу; не все по неистовому нашему желанию исполняется; и хотя я избавлена руками убийцы, однако должно, чтобы ты получил от меня награждение; прими его, вот что я тебе даю.
Потом подняла она руку и опустила ее на правое плечо к Аскалону и сама исчезла. Правая его рука отнялась и не мог уже он ею больше действовать; мысли его затмились, и превеликое забвение лишило его употребления разума. Сколько злость ни владела его сердцем, однако превеличайший страх и раскаяние о богопротивном умышлении не дали ей больше в оном места; он стоял, долго смотря на Горгона, и не мог выговорить ни одного слова. Горгон смутился и сам не меньше его, и для того с час не могли они оба выйти из сего изумления.
Наконец когда Аскалон пришел сам в себя, то и раскаялся в своем намерении; но Горгон подкреплял его как возможно.
- Ты, который так твердо предприял воцариться на твоем престоле и низложить недостойного теперь нами обладателя, веришь предсказанию обойденной разумом твари; представь себе все те сладости, которые ты, получа престол, вкусить можешь; ты не должен будешь тогда повиноваться никакому закону, но будешь давать людям оный сам. Знаешь, что престол есть часть божества, и так безрассудно от подобных себе верить предсказаниям.
Словом, Горгон отогнал совсем раскаяние от Аскалона и наполнил его еще пущею злобою. Они следовали немедленно в город, не нашед тогда государя, который уже освободился от великого мучения, и призвав к себе своего сына, желал узнать его о себе мысли; однако Аскалон умел скрыть свое намерение по научению Горгонову.
Хотя Азат и не сыскал в его словах никакого подозрения, однако не верил уже ему больше так, как родному своему сыну, и определил к нему надзирателя- человека строгого и набожного, живущего всегда под законом непременной добродетели.
Сей приставленный надзиратель весьма был верен своему государю; увидя в Аскалоне испорченный любовию нрав, желал непременно исправить его, чего ради, несмотря на придворное обыкновение, просил он государя, чтобы Азат запретил иметь обхождение Аскалону с Горгоном, что было и приказано. Все шло к тому, чтобы наполнить большею злобою сердца двух этих злых человек. Горгон, почитая себя чрез это обиженным, захотел отомстить надзирателю. Злобное его сердце не позволяло ему ни одной минуты быть в покое, и он везде искал случая умертвить его.
Некогда государь поехал в ЗничевЗнич- священный неугасимый огонь. Во многих славенских городах построены были ему храмы. Жертвовали ему частию из полученных от неприятеля добычей и пленными християнами, в тяжких болезнях имели к нему прибежище. Корыстолюбивые жрецы обманывали народ, сказывая ответы болящим, о которых уверяли, что получили их чрез вдохновение сего бога. храм для принесения жертвы, который стоял по другую сторону Ильменя на горе; и как только он из города выехал, то Горгон послал к надзирателю, именем Азата, чтобы и он ехал в тот же храм. Тотчас севши на лошадь, с малою свитою поехал он за государем; и как только выехал из города, то напал на него Горгон, который уже на этом месте его дожидался, рассек начетверо саблею и всех, кто с ним ни был, умертвив, разбросал тела их по дороге.
Государь, возвращаясь из храма, наехал на сие ужасное и плачевное позорище. Убитых могли тотчас узнать, но убийца их был неведом; однако как бы ни старался утаить Горгон сие дело, но правильное подозрение пало на него. Азат с сих пор начал стараться обличить Горгона.
Горгон, предузнав свою погибель, предприял убежать из своего отечества и приехал в город Рос, который стоял на берегу Двины-реки. Роский государь тогда имел великое несогласие с руским, и для того принял Горгона с великою радостию, и, узнав его ненависть к своему государю, дал ему у себя первое место.
Горгон предложил тотчас Великосану (так назывался роский государь), чтоб собрать войско и идти против Азата войною. Аскалон имел с Горгоном тайные переписки и обещал отдать престол Великосану, только чтобы ему получить Зинаиду себе в жену.
Но Горгон думал не так; он предприял победить Азата, и после умертвить тайным образом Великосана и Аскалона, и овладеть самому двумя престолами. Намерение его шло сперва весьма скрытно, и никто не мог проникнуть его предприятия.
В один месяц все было изготовлено, и войско выступило в поход. Находясь не малое время в пути, пришли наконец под город Рус, обставили его со всех сторон воинством, заняли проход и по озеру для потребных предосторожностей.
Азат как скоро услышал сию нечаянную весть, то пришел в превеликое замешательство, приказал, как возможно, готовиться своему воинству и хотел сделать сражение, вышедши из города. Он очень долго колебался в своем рассудке и не хотел поручить воинства своему сыну. Собирал частые советы, в которых все были его мнения и подтверждали ему, чтобы он не поручал своей жизни сыну, от которого уже и так много опытов неверности его видели, и лучше бы сам воевал с Великосаном; однако такой опасный случай не мог установить Азатовой мысли.
Между тем, как происходило установление в обоих ополчениях, в Великосановом воинстве пойман был переносчик тайностей, у которого нашли под шлемом письмо; оно было следующего содержания:
"Горгон Аскалону здравия желает.
Теперь пришло время к совершению намерения; Азат в твоих руках, а Великосан у меня. Старайся, как возможно, чтобы войска наши сразились, а я уже изготовил как Азату, твоему отцу, так и Великосану погибель, которой они во время сражения не минуют; притом поздравляю тебя государем руским и с присовокуплением престола роского".
Великосан как скоро прочитал сие письмо, так и приказал привести пред себя Горгона, которой, пришед, во всем признался и весьма жалел, что не исполнилось его предприятие, и вместо устрашения говорил он Великосану так:
- Ты счастлив и должен благодарить несчастливой моей судьбине; она тебя спасла от моих рук; я хотел насытиться твоею кровию, но жестокий рок превращает мое желание и приносит меня недостойному тебе на жертву. Терзай меня и вынь скорее мою душу; я не могу видеть тебя без нестерпимого движения сердца.
Такая наполненная злобою Горгонова речь привела Великосаиа в превеликую ярость, и он желал скорее предать смерти толь гнусное чудовище людям. Он спрашивал его о единомышленниках, на что Горгон говорил так:
- Я скажу тебе об оных не прежде, пока последнее дыхание останется во мне; я дам тебе ящичек, в котором лежат собственные их подписания, только ты открой его сам; и не верь никому, потому что есть тут некто из твоих любимцев, и так весьма будет нетрудно скрасть свои подписания.
Потом вывели Горгона на один пригорок и привязали к столбу. Тут Горгон объявил, где находился тот ящик, и государь приказал его принести к себе под крепким караулом, чтоб никто не осмелился прежде его открыть.
После, когда расстреляли Горгона, государь приказал собраться в свой шатер знатным и первенствующим боярам, чтоб обличить преступников при сем собрании. Когда они все собрались, то Великосан говорил следующее:
- Я, еще не открывая вверенного мне Горгоном обличения, не вижу из вас никого изменника и для того люблю еще и теперь всех вас так, как любил я и прежде. Желаю, чтоб боги были для меня милостивы и возвратили бы мне всех вас верными рабами, как были вы до сего времени. Я ужасаюсь, когда вздумаю, что должен буду кого-нибудь почесть из вас законопреступником.
При сем слове открыл он Горгонов ящик; и как с великим поспешением дернул с него крышку, то в самое это время выскочила из ящика превеликая сделанная змея и острым жалом поразила в самую грудь Великосана, и он едва только успел выговорить: "Простите, друзья мои!"- и скончался.
Все собрание пришло в превеликий ужас; всякий, возгласив отчаянно, стоял окамененным; после бросились помогать государю, но уже помощь их была напрасна. Члены его оледенели, и потухла их живость; поднялся великий в воинстве его вопль. Хотя начальники и старались скрыть смерть своего государя, однако все воинство в одну минуту узнало.
Наследний государь, сын Великосанов Ардалион, приняв скороспешно престол и область, вышел усмирить народ; он, как возможно великодушному государю, старался ободрять их, но будучи чувствителен о смерти отцовой, уговаривая их, сам прослезился, от него все воинство пришло в пущее отчаяние, и сие сетование во всем Ардалионовом ополчении не прежде начало уменьшаться, как дней чрез пять или еще больше.
На той змее, которая поразила храброго Великосана, от головы и до конца написаны были сии слова:
"Горгон и мертвый столь же страшен своим неприятелям, сколь и живой".
Ардалион приказал Горгоново тело волочить по всему стану со всяким позором и ругательством, и всякий воин укрощал свою над оным ярость и неудовольствие; однако уныние и болезнь еще во всяком оставались: столько-то глубоко впечатлены было в оных снисхождение Великосаново и его к подданным своим милость.
Великое сокрушение, отчаяние и смятение воинства были причиною тому, что Ардалион вознамерился было отступить от города и возвратиться в свое отечество; но начальники и старшины советовали ему вступить в сражение, чтобы при первом случае как воинство, так и народ в области не подумали, что Ардалион малодушен.
- Это правда,- говорили они,- что обстоятельства наши принуждают нас окончить воинские дела, но храбрость и слава нашего имени требуют того, чтоб и в несчастии быть столько же великодушным и отважным, как в самом благополучии.
Ардалион вознамерился по совету их вступить в войну и не отходить от города; чего ради предприял он ободрять свое войско и наполнять его сколько возможно великодушием. Хотя сердце его и терзалось отцовою смертию, однако всегда показывался воинам, как будто бы он хочет возобновить умершего Великосана славу. Охота его к тому умножалась, но сердечное чувствование приводило его в трепет; он боялся вступить в сражение, чтоб болезнь о его родителе не привела в то время его в отчаяние и чтобы не потерял он от того всего своего воинства.
Рассуждая о сем очень долго, наконец приказал готовиться к сражению. Войско его в одну минуту все пришло в готовность и стояло в порядке.
Тотчас жрецы начали приносить жертву и просить богов с теплым и усердным молением о милостивом их снисхождении. Знаменование сей жертвы весьма было счастливое, и все воинство от того наполнилось великою надеждою и храбростию. Происхождение ее было такое. Дым восходил от жертвы весьма выше обыкновенного, и казалось, что конец его уже был за атмосферою, как вдруг великий огонь покрыл все над ними небо, и явился среди пламени престол, который поддерживали четыре крылатые льва; по сторонам престола на облаках стояли весьма великого роста два стража с пламенными оружиями; и когда исчез в воздухе огонь, то явилась радуга, которая окружила весь престол и была перевита редкими и прелестными цветами; на престоле лежала подушка, а на оной шлем и перевитой лавром меч.