Она поднялась, пошла по лестнице, споткнулась, упала. Протянутая рука предложила ей помощь. Пернилле увидела лицо, смуглое и доброе.
– Вы не ушиблись?
Это был учитель Рама, с которым она уже встречалась сегодня.
Она ухватилась за его руку, дотянулась до перил, встала на ноги.
– Как вы себя чувствуете?
Да, все задавали ей этот вопрос в последние три дня и не хотели слышать ответ.
– Плохо, – проговорила она. – Я чувствую себя плохо.
Она задумалась: а как Нанна относилась к этому приятному, умному мужчине? Нравился он ей или нет? О чем они говорили?
– Лиза рассказала что‑нибудь? – спросил Рама.
– Кое‑что.
– Если я могу…
– Помочь?
И эту фразу ей тоже часто говорили. Все прибегали к одним и тем же словам. Может, он имел в виду то, что сказал. А может, для него это была всего лишь очередная банальная формула, припасенная для неловких ситуаций.
Пернилле вышла из гимназии. Кажется, Тайс был прав. А она вела себя глупо. Полиция работает. Лунд знает, что делает.
Женщина из агентства недвижимости осматривала строительные леса, затянутые полиэтиленом окна, горы пиломатериалов, сложенные у входа.
– Дом необходимо продать. Как можно скорее.
Тайс Бирк‑Ларсен был в своей черной куртке, в ботинках на толстой подошве и красном комбинезоне. Он по привычке каждое утро натягивал рабочую одежду, хотя работа, недавно столь важная для него, теперь исчезла из его реальности. Фирма держалась на Вагне Скербеке. Вагн вполне мог справиться. Да и выбора не было.
– Разумеется, – кивнула женщина.
– Я не буду ждать лучшей цены. Возьму что дадут. Лишь бы поскорее избавиться от него.
– Понятно.
Он пнул ногой доски:
– Материалы в подарок.
На улице играли дети: перекидывались мячом, смеялись, кричали. Он наблюдал за ними с завистью.
– Это прекрасный дом, – сказала женщина. – Почему не подождать хотя бы пару месяцев?
– Нет. Я продаю немедленно. Разве это проблема?
Она помялась:
– Да нет, не проблема, но… Вы видели оценку экспертов?
Она вытащила пачку документов. Бирк‑Ларсен ненавидел бумаги. Это была работа Пернилле.
– Эксперты страховщика установили наличие сухой гнили.
Он мигнул, почувствовал тошноту и бессилие.
– Но это ведь должна покрыть страховка.
Она не смотрела на него, качая головой.
– Сухая гниль в вашу страховку не входит. Мне жаль.
Ветер набирал силу. Затрепыхался полиэтилен на окнах. Мимо проехали на велосипедах двое мальчишек с воздушными змеями на бечевке.
– Но…
Наманикюренным пальцем она указала на строчку в контракте.
– Вот здесь написано про сухую гниль – на нее требуется отдельная страховка, которой у вас нет. Простите. – Смущенный вздох сочувствия. – Если продавать дом сейчас, вы потеряете много денег. В таком состоянии…
Он молча смотрел на дом и думал о своих несбывшихся мечтах. Отдельные комнаты для сыновей. Счастливое лицо Нанны в верхнем окне, затянутом теперь черным полотнищем.
– Продавайте, к чертовой матери. – Тайс Бирк‑Ларсен махнул рукой.
Троэльс Хартманн ползал по полу на четвереньках – он рисовал красками с детишками в детском саду. Мортен Вебер присел на корточки рядом с ним.
– Троэльс, – сказал он, – не хочу мешать тебе развлекаться, но фотографы уже ушли. Тебе пора ехать на другие встречи.
Хартманн неумело нарисовал желтого цыпленка, встреченного восторженным писком малышей, улыбнулся и спросил у Вебера:
– Другие встречи будут такие же веселые?
– Такие же необходимые.
Хартманн обвел взглядом юные мордашки вокруг себя:
– Это наши завтрашние избиратели.
– Ну тогда приедем сюда еще раз завтра. Пока мы более заинтересованы в тех, кот голосует сегодня.
– Они приготовили для нас пирог.
Вебер нахмурился:
– Пирог?
Через две минуты они сидели вдвоем за столиком, в стороне от детей и воспитателей.
– Попробуй кусочек, Мортен.
– Извини. Не могу.
– Твой диабет лишь предлог. Ты в любом случае не прикоснулся бы к нему, слишком ты правильный для сладкого!
Они были достаточно близки для такой шутки, так считал Хартманн.
– Что нам известно о том репортере? – спросил он.
– Ты говоришь об Эрике Салине?
– Он охотится за мной, Мортен. Почему? Кто он? Как он узнал о машине?
– Он грязный репортеришко, который ищет, на чем бы заработать. Считай это комплиментом. Он не стал бы тратить на тебя время, если бы у тебя не было шанса на выборах.
– Но машина? Откуда он узнал, что она наша?
Вопросы Хартманна были неприятны Веберу.
– Ты считаешь, что информацию слил кто‑то из штаба? – спросил он.
– А ты нет?
– Такая мысль мне приходила. Но не могу представить, кто бы это мог быть.
Хартманн отодвинул тарелку с пирогом и пластиковый стаканчик с апельсиновым соком, полюбовался на расшалившуюся детвору.
– Я на сто процентов уверен в нашей команде, – заявил Вебер с помпой. – В каждом из сотрудников. А ты?
Ответить Хартманну помешал звонок. Он поднес телефон к уху, послушал, посмотрел на Вебера:
– Нам пора ехать.
Шагая по длинным гулким коридорам, Хартманн кипел негодованием.
– Где она?
– Обещала перезвонить через минуту.
Внизу у входной двери их встретила Риэ Скоугор и теперь еле поспевала за Хартманном. Вебер замыкал их маленький отряд, молчал и слушал.
– Эллер говорит, что Поуль Бремер сделал ей более интересное предложение. Она его еще не приняла. Хочет знать нашу реакцию.
– Наша реакция такова: пусть подавится.
Скоугор вздохнула:
– Это политика.
– Нет, это не политика. Это конкурс красоты. И мы в нем не участвуем.
– Выслушай ее. Узнай, что она хочет. Мы можем пойти на компромисс в отдельных направлениях…
Она остановила Хартманна перед дверью в штаб.
– Троэльс, ты должен успокоиться.
Его взгляд обежал стены. Иногда ратуша очень напоминала тюрьму, пусть и весьма комфортабельную.
Мобильник Скоугор издал трель.
– Привет, Кирстен. Буквально еще одну секунду. Сейчас Троэльс свяжется с тобой.
Дав отбой, она посмотрела на Хартманна и сказала:
– Будь вежлив. Держись равнодушно.
Он развернулся и пошел прочь. Она рассердилась, поймала его за плечо, крикнула:
– Эй! – Ее голос был резок и сух. – Остановись и выслушай меня хоть раз! Если Эллер будет на нашей стороне, мы победим. Если проиграем, то превратимся в еще одну маленькую партию, подбирающую крошки со стола Бремера. Троэльс…
Он снова уходил. Ее рука вцепилась в синий лацкан, потянула его обратно в тень.
– Ты понимаешь, что я говорю? Мы не получим большинства, играя в одиночку. У тебя нет столько голосов. – Она взяла себя в руки, немного успокоилась. – И тут ничего не поделать. Таковы факты.
Хартманн протянул руку за телефоном.
– Главное – будь спокоен, – сказала она и дала ему мобильный.
Хартманн набрал номер, поздоровался, обменялся парой общих фраз, потом:
– Я слышал о вас и Бремере. Что ж, такое случается. Не будем расстраиваться.
Он прикрыл глаза, слушая ответную реплику. Опять уклончивые фразы о дверях, которые еще не захлопнуты, о предложениях, которые пока не окончательны. И неизменные интонации нахального просителя.
– Как я понимаю, альянс у нас не сложился, – сказал Хартманн. – Давайте как‑нибудь выпьем вместе кофе. Будьте здоровы! До свидания.
Скоугор побелела от злости. Вебер вообще ушел.
– Довольна? Я был спокоен.
Судмедэксперт был разговорчивым мужчиной с белой бородой на загорелом лице. Всю дорогу к моргу он рассказывал о том, как надо делать сидр.
– В Швеции хорошие яблоки. Я дам вам рецепт!
– Отлично.
В морге они натянули перчатки и подошли к столу.
– Это необычный случай, – сказал он, поднимая белую простыню.
Перед ней открылось тело Нанны Бирк‑Ларсен. Вымытое и с признаками трупного окоченения.
– Кровь в волосах свернулась задолго до того, как она попала в воду. На руках и ногах отчетливо видны следы ударов, и еще на правом боку.
Лунд взглянула на указанные места, думая, что видела и так уже слишком много.
– Подойдите сюда, – велел он, – вот, на правом бедре.
– Вроде все это мы уже осматривали. Это ссадина?
– Нет. Вот пощупайте кожу.
Лунд пощупала. На ощупь – кожа.
– Вокруг этой раны имеется покраснение, – рассказывал о своем открытии судмедэксперт. – Когда тело находится в воде, эта краснота исчезает. Но через несколько дней проявляется снова.
Лунд помотала головой:
– Это потертости. Она находилась на твердой грубой поверхности, возможно на бетонном полу.
– В подвале гимназии бетонный пол.
Она еще раз потрогала поврежденный участок бедра. Перед глазами стояла тайная комната с окровавленным матрасом и наркотиками.
– Сколько времени она так провела?
– Несколько часов.
Лунд переваривала информацию, пыталась делать выводы.
– Вы уверены?
– Уверен. У нас есть основания полагать, что имела место серия изнасилований – возможно, с перерывом в несколько часов. Но у нас нет ни единой ДНК. Должно быть, насильник пользовался презервативом. Он не оставил никаких следов – ни под ногтями девушки, ни где‑либо еще.
– Смыло водой?
– Да, – кивнул он, – сначала я тоже так думал. Но она находилась в багажнике. Посмотрите на ее руки.
Он поднял по очереди руки девушки.
– Кто‑то подстриг ей ногти.
Руки упали обратно на белую простыню. Потом настал черед Лунд разглядывать их.
– В легких и печени следы эфира, – продолжал он, перелистывая отчет. – То есть девушку усыпляли, возможно несколько раз. Все было спланировано. Этот парень прекрасно знал, что делает. Я не… – Он умолк, словно сомневаясь в себе. – Это не моя сфера, но я не удивлюсь, если услышу, что он уже делал это прежде. Во всем чувствуется… метод.
Лунд взяла у него отчет.
– Надеюсь, вам это поможет.
Она пожала плечами.
– Что ж, – покивал он. – Если обнаружим что‑то еще, я вам пришлю. Ах да… – Он улыбнулся. – И рецепт сидра.
Лунд пошла обратно в свой кабинет. Перед дверью Букард спорил с лысым адвокатом – пытался удержать Оливера Шандорфа и Йеппе Хальда. Юрист собирался через судью требовать их немедленного освобождения. На лице Букарда не читалось особых надежд преуспеть в данном конкретном споре.
Эллер закрыла за собой дверь. Села, положила широкие ладони на широкие бедра и сказала:
– Ну и шуточку вы со мной сыграли, должна вам сказать.
– Это не шутка, Кирстен.
– Очень надеюсь. Потому что я ответила Бремеру «нет». Не думайте, что это было просто. Это не то слово, которое он привык слышать.
– Могу себе представить.
– Но, с другой стороны, мне не пришлось выбирать слишком долго. Наши пути во многом совпадают. А он… – Она улыбнулась. – Он просто старый кукловод.
Хартманн никак не отреагировал на это признание.
– Вы правы насчет необходимости нового курса. Надеюсь, вы справитесь, – добавила Эллер. – На кону моя голова.
– А что ваша группа?
– Сделает, как я скажу. Ну что ж… приступим к делу?
Через пять минут за столом в зале заседаний рядом со штабом Хартманна начались переговоры. Программы и назначения, финансирование и стратегии продвижения. Риэ Скоугор записывала и выдвигала предложения.
Хартманн и Эллер заключили альянс.
Майер вернулся после повторного обыска квартиры школьников.
– Этих отличников уже отпустили? – спросил он.
– Да.
– Придется снова вызвать.
Лунд сидела, уткнув нос в фотографии на столе: раны девушки, ее новые сапоги.
– Я не думаю, что это сделали они, – проговорила она.
– А я уверен, что они.
У него с собой было небольшое устройство для чтения карт памяти. Он подключил его к компьютеру Лунд.
– Вот, взгляните на это.
Компьютер разобрался, что за устройство к нему присоединили, открылось окно.
На экране замельтешили смазанные кадры любительского видео: вечерника по случаю Хеллоуина, подростки в костюмах – пьют пиво, орут, дурачатся, оставленные без надзора взрослых.
Лунд смотрела. Вот Йеппе Хальд – блестящий ученик, гордость учителей, всегда спокойный и невозмутимый умница Йеппе – вопит с экрана, то ли пьяный, то ли обкуренный. Лиза Расмуссен в коротком обтягивающем платье, примерно в том же состоянии, что и Хальд, едва стоит на ногах.
– Откуда у вас это?
– Из комнаты Йеппе Хальда. Он снимал это на свой телефон, а потом переписал на карту памяти. – Майер многозначительно взглянул на Лунд. – Чтобы потом смотреть на компьютере.
Лунд кивнула.
– И по‑моему, он совсем не так умен, каким его считают в гимназии, – добавил Майер.
– Стоп!
Майер остановил кадр.
Нанна в черной шляпе с пряжкой на тулье. Нанна жи вая, дышит, улыбается. Красивая, очень красивая. Очень… взрослая.
Она не выглядела пьяной. Она не вопила. Она казалась… удивленной. Как взрослый человек, на которого внезапно налетела орава несмышленых малышей.
– Дальше, – сказала Лунд.
Майер включил медленную скорость. Картинка перешла с Нанны на Оливера Шандорфа – растрепанная рыжая шевелюра, безумный взгляд. Заливая в горло пиво из банки, он не сводил с Нанны голодных глаз.
– В нашей школе таких вечеринок не было, – заметил Майер. – А в вашей?
– Меня бы в любом случае не пригласили.
– Ну да, точно. А теперь смотрите. – Майер испустил долгий горький вздох и сел рядом с Лунд. – Шоу начинается.
Картинка поменялась. Теперь снимали в другом месте, более темном. Света мало. Стол с едой, напитками. Должно быть, та комната в подвале.
Что‑то шевелилось в глубине, росло в кадре по мере продвижения снимающего.
Лунд пригнулась к экрану, впитывая каждую деталь. Чувствуя, как забилось сердце.
Звуки – тяжелое частое дыхание. Оливер Шандорф, обнаженный, рыжая голова раскачивается в такт его телу, извивающемуся над другим телом, тоже обнаженным, лежащим под ним с раскинутыми ногами, неподвижным.
Контраст между ним и девушкой был разительным. Шандорф весь – маниакальная энергия и отчаяние. Она… Пьяна? Без сознания? Невозможно понять. Но что‑то с ней не так.
Ближе.
Шандорф ухватил девушку за лодыжки, заставил обхватить себя ногами. Ее руки взметнулись, словно она хотела ударить его. Он был как сумасшедший, оттолкнул ее руки, зарычал.
Лунд смотрела.
Фокус переместился за спину Шандорфа. Ее ноги сомкнулись вокруг него. Подростковый секс. Как будто где‑то тикают часы, твердя: сделай это сейчас, и сделай быстро, или другого шанса не будет.
Снова рычание, снова яростные толчки.
Ближе. Черная шляпа, уже бывшая в кадре ранее, лежит поверх ее глаз, поверх лица. Светлые волосы. Вот шляпа начинает сползать…
– Черт, – воскликнула Лунд.
Что‑то случилось. Картинка хаотично заплясала. Они услышали его, поняли, что за ними подглядывают. Проклятья и суматоха. Девушка едва различима, пытается прикрыть себя. Светлые волосы, шляпа, голая грудь – все, что удалось разглядеть.
– Думаю, мне пора ехать за нашими героями, – сказал Майер.
На ступенях ратуши стояли друг подле друга Троэльс Хартманн и Кирстен Эллер, они прикрывали глаза от ярких вспышек фотокамер, улыбались, жали руки.
Дожидаясь Майера, Лунд смотрела новостной канал на своем компьютере. Потом снова включила школьное видео. Нашла тот фрагмент, который в первый раз с Майером они пропустили.
Гимназия. Нанна в вечернем платье. На голове шляпа. Улыбается в видоискатель мобильника Йеппе. Поднимает бокал с чем‑то, похожим на кока‑колу. Трезвая. Элегантная и спокойная. Совсем не ребенок. Ничего общего с ее одноклассниками. А через несколько минут… Раздетая, в подвале, принимающая звериные толчки Оливера Шандорфа.
– Надеюсь, ты прав, Майер, – прошептала она.
Сторож открывал для Лунд двери гимназии, когда позвонил Майер:
– Я привез обоих.
– Пока не допрашивайте их.
Пауза.
– С каких пор все изменилось?
– Я должна кое‑что проверить.
Протяжный вздох.
– Не беспокойтесь, Лунд. Вся слава достанется вам.
Шаги Лунд рассыпались эхом по темным пустым коридорам.
– Дайте мне двадцать минут, – сказала она и отключилась.
Цветы на алтаре Нанны возле шкафчиков поникли, свечи догорели. Лунд спустилась по холодной лестнице в подвал, освещая себе путь фонариком, нащупывая выключатели, которые никак не могла найти.
Через полосатую заградительную ленту, в дальнюю тайную комнату. Там повсюду – метки, линии, обведенные мелом пустые бутылки в пятнах порошка для снятия отпечатков. Она посмотрела на запачканный кровью матрас: одно большое пятно в ногах. И еще красная полоса на стене возле матраса. Крови немного. И она не размазана.
Майер не стал ждать, не видел смысла. Он привел Оливера Шандорфа в кабинет Лунд, усадил перед компьютером, заставил смотреть на экран. Огромная тыква. Пьяные ученики. Наркотики. Алкоголь.
Оказавшись один на один с Шандорфом и получив возможность поступать, как он считает нужным, Майер почувствовал себя гораздо свободнее. Он сел рядом с парнем, наблюдал за тем, как тот смотрит видео: всклокоченные рыжие кудри, лицо сморщено от страха и страдания.
– У тебя два варианта, Оливер, – сказал он тусклым равнодушным голосом. – Или ты признаешься прямо сейчас…
Нанна, в ведьминской шляпе, со счастливой улыбкой на лице.
– …или мы будем смотреть дальше. И подождем, пока выспится твой адвокат. Если он вообще соизволит вылезти из постели.
На экране танцевальный зал сменился коридором, потом лестницей и наконец подвалом. Тайная комната приближалась.
Две фигуры слились воедино в желтом свете тусклой лампочки.
Шандорф не отрываясь смотрел на экран.
– Я могу тут с тобой хоть всю ночь просидеть, – сказал ему Майер. – Но я знаю, что это сделали вы двое, и ты это знаешь. Так давай уже покончим с этим?
Молчание.
Майер почувствовал, что в нем начинает просыпаться злость, постарался успокоиться.
– Оливер? Оливер?
Лунд вытащила принесенные с собой фотографии. Фрагменты тела Нанны. Крупным планом ссадины и раны на спине, на бедрах.
По какой‑то причине электричества в подвале не было, поэтому она посветила на снимки фонариком. Поднесла их к матрасу, к пятнам крови на полу.
Затем вынула фотографии рук Нанны. С коротко обстриженными ногтями. Обвела лучом фонарика помещение, подмечая каждую деталь, перечитала список обнаруженных при осмотре вещей. Ножниц не было.
Она взяла телефон, посмотрела на дисплей – сигнал не проходил в этот склеп.
Оливер Шандорф как замороженный сидел перед компьютером. Два спаривающихся тела. Его рыжие кудри скачут вверх‑вниз. Он хватает ее ноги, закидывает себе за спину. Отталкивает ее руки, когда они тянутся, чтобы вонзиться в него ногтями.
Вот камера подбирается ближе. Его тело работает как насос, пронзая ее в безумном, исступленном ритме. Затем смятение. Беспорядочные кадры, среди которых видно, как он вскакивает, идет на невидимого наблюдателя, помешавшего им.
Скривив губу, как упрямый мальчишка, со смесью стыда и вызова на лице, Шандорф сидел в отделе убийств и отказывался говорить.
– Может, Йеппе заговорит первым, – сказал Майер.
На экране как раз возник Хальд. Пьяный, не контролирующий себя.
– Ты ведь понимаешь, что он здесь неподалеку. – Майер похлопал парня по плечу. – Может, он прямо сейчас говорит, что это был ты. Только ты. Вот будет здорово!
Шандорф был неподвижен, как камень.
– Знаешь, никак не могу забыть фотографии Нанны. Их сделали, когда ее вытащили из воды. Так и вижу их. – Майер не спускал с Шандорфа глаз. – Не вынуждай меня показывать их тебе. Для нас обоих так будет лучше.
Лунд не была готова выходить наружу в поисках сигнала, здесь еще оставались дела. Она натянула пару резиновых перчаток и взяла разбитый пивной стакан из круга, обрисованного мелом. Направила на него фонарик.
По краю стакана следы помады. Ярко‑оранжевой, кричащей.
Достала фотографию Нанны с вечеринки. Вот она стоит в своей черной маскарадной шляпе, и эта шляпа – единственное, что было в ней детского.
Заглянула в пепельницу. Перебрала окурки сигарет и самокруток. Наткнулась на комочек из фольги. Раскрыла его пальцами в перчатках: сережка. В луче фонарика блеснули три поддельных бриллианта в серебряной оправе.
Снова уткнулась в фотографии. Нанна и ее одноклассники. Лиза Расмуссен.
Прошло три дня, как они вытащили тело Нанны Бирк‑Ларсен из ледяной воды канала возле аэропорта. За все это время почти не было момента, чтобы они работали без версии. И каждая версия рассыпалась. Они гонялись за тенями, а те таяли в свете фактов. Загадка, сулящая ответы. И тем не менее…
Это расследование не было похоже ни на одно из тех, которые она вела раньше. В нем были слои, тайны, головоломки. Да, расследования никогда не бывают черными или белыми. Но никогда она не встречалась со столь неоднозначным, ускользающим делом.
Лунд смотрела на фотографию. Нанна и Лиза. Веселые, счастливые.
Где‑то наверху послышался звук, потом другой. Шаги в темноте.
– Может, это вообще не твоя идея была, – говорил Майер. – Может, все затеял Йеппе, а ты лишь поддержал приятеля.
Он нагнулся, ища взгляд Шандорфа.
– Оливер?
Никакой реакции. Только несчастное лицо, обращенное к монитору компьютера.
– Для тебя все еще может кончиться не слишком плохо, если ты расскажешь мне, как было дело. Так как мы с тобой поступим?
Майер откинулся на стуле, заложил руки за голову.
– Будем сидеть всю ночь, разглядывая снимки? Или покончим с этим?
Ни звука.
– Прекрасно. – В голосе Майера зазвучало раздражение, и он досадовал на себя за это. – Что‑то я проголодался. На двоих у меня денег не…
– Это не она, придурок, – буркнул Шандорф.
Майер моргнул:
– Что?
Наконец Оливер Шандорф поднял на него глаза:
– Девушка в бойлерной. Это не Нанна.
Наверху, перед алтарем в память Нанны, светился одинокий огарок.
Лунд проверила телефон. Связь была.
Опять услышала что‑то… шаги за ближайшей дверью. Лунд не собиралась прятаться. Направила луч на источник шума:
– Лиза?
Девушка застыла в ярком белом свете, в руке она держала стеклянную вазу с розами.
– Как ты сюда попала? – спросила Лунд.
Лиза поставила розы под фотографией Нанны.
– Цветы все завяли. Совсем забыли про них.
– Как ты сюда попала?
– Дверь в спортивный зал не закрыта. Замок сломан. Это все знают.
Она заправила за ухо светлую прядь, посмотрела на алтарь.
– Когда ты познакомилась с Нанной?
– В начальной школе. Уже в последний год. Потом Нанна выбрала Фредериксхольм, и я тоже. – Она переставляла цветы. – Хотя я не надеялась, что поступлю. Нанна умная. А ее отцу пришлось искать деньги. У моего отца хватает денег, но я… я глупая.
– Когда вы поссорились?
Лиза не смотрела на нее.
– Мы не ссорились.
– Телефон Нанны у нас. Мы знаем, что в последнее время ты не звонила ей, только писала сообщения.
Тишина в ответ.
– А Нанна тебе звонила.
– Это была не ссора, так…
– Из‑за Оливера?
Немедленно:
– Я уже не помню.
– Мне все же кажется, что дело в нем. Нанне он не нравился. А ты влюбилась в него всерьез.
Лиза засмеялась:
– Иногда вы задаете странные вопросы.
– Поэтому ты пошла в бойлерную.
– Мне пора домой.
Лунд показала ей сережку:
– Ты кое‑что там забыла.
Девушка уставилась на пакетик с уликой, обругала себя, развернулась, чтобы уйти.
– Мы можем провести у тебя дома обыск, чтобы найти платье, – сказала Лунд ей в спину. – Или ты сама мне все расскажешь?
Лиза Расмуссен остановилась, обхватила себя руками, словно озябла в тонкой красной куртке.
– Это очень важно, – продолжала Лунд. – Нанна тоже была в бойлерной? Или ты одна пошла с ребятами?
Застигнутая врасплох на полпути между ребенком и взрослым, Лиза выпалила:
– Я злилась на нее, понятно?
Лунд сложила руки на груди и ждала продолжения.
– Она всегда все решала. Обращалась со мной как с маленькой. Я была пьяна. Когда мы увидели, что этот придурок Йеппе шпионит за нами, мы пытались остановить его. Я в темноте споткнулась и упала. – Она закатала рукав, под ним заживающие царапины и полоски пластыря. – Вот, порезалась.
– Что было потом?
– Оливер отвез меня в больницу. Мы там провели почти всю ночь.
Она села на ступеньку, уличные фонари освещали ее заурядное юное лицо.
– Он все еще с ума сходил по Нанне. Я думала, может, я смогу… – Она опустила рукав, опять обхватила себя. – Безмозглая дура. Нанна была права.
– Где была Нанна?
– Не знаю.
– Лиза…
– Я не знаю! – выкрикнула она. И спокойнее: – Примерно в половине десятого мы вышли в вестибюль, она надела на меня свою шляпу. Обняла меня. И попрощалась. – Она смотрела Лунд в лицо. – Это все. Потом она ушла.
Лунд кивнула.
– А вы не расскажете моему папе? А то он меня убьет.
В машине, по дороге с одного приема на другой, Хартманн и Риэ Скоугор слушали радио. В новостях уже называли выборы состоявшимися. Альянс изменил соотношение сил в игре. Незыблемая на протяжении долгих лет политическая система города оказалась на пороге перемен.
Дело Бирк‑Ларсен они оставили позади. Впереди лежала финишная прямая избирательной кампании. Встречи, пресс‑конференции, рукопожатия, все новые и новые голоса. А также тайные совещания в узком кругу датской политики, в пышных залах, где правые, левые и центр собирались, чтобы соревноваться в широте неискренних улыбок и двусмысленности обещаний, обмениваться вежливыми оскорблениями, угрожать под видом заботливых советов.
Позже тем же вечером, вымотанный, мечтающий только о том, чтобы отвезти Риэ Скоугор к себе домой, в постель, Хартманн оказался лицом к лицу с ее отцом. Член парламента от Либеральной партии с незапамятных времен, Ким Скоугор был крепким общительным человеком с сильным ударом. В чем‑то он напоминал Поуля Бремера, который в тот момент мило беседовал со своими заклятыми врагами в соседней комнате. Раскатистый смех мэра перекрывал шум приема, организованного Скоугором в здании парламента.
– Не ожидал, что в списке ваших гостей окажется Бремер, – сказал Хартманн.
– Держи друзей поблизости, а врагов еще ближе, – ответил Ким Скоугор с улыбкой много знающего человека. – В конце концов, у всех нас одна цель – лучшая жизнь. Мы всего лишь расходимся в средствах достижения этой цели.
Хартманн молча улыбнулся.
– Вы больше не связаны с тем делом? – спросил Скоугор.
– Вы имеете в виду убийство девушки?
– Разве есть еще и другие?
– Мы никогда не были в нем замешаны. Это всего лишь случайное совпадение. Больше вы об этом не услышите.
Скоугор поднял свой бокал:
– Хорошо. Иначе нам было бы трудно оказывать вам поддержку.
– Пап… – вмешалась его дочь. – Давай не сейчас.
Он продолжал:
– Премьер‑министр… и кое‑кто еще хотят быть уверенными в том, что вы контролируете ситуацию.
– О да. Предвыборная кампания идет успешно. Мы выиграем выборы. – Улыбка, утонувшая в океане других улыбок. – Прошу меня извинить…
Он прошел в соседнюю комнату, взял Поуля Бремера под руку, попросил отойти на два слова. Вдвоем они нашли пустой угол возле камина.
– Как я слышал, Троэльс, приз в виде мадам Эллер достался тебе, – сказал Бремер. – Поздравляю. Надеюсь, цена оказалась не слишком высокой.
– Я знаю, чем вы занимались.
Бремер моргнул под стеклами очков, потряс головой.
– Если я еще раз застану вас за грязными играми… – Хартманн приблизился вплотную к мэру и проговорил хриплым шепотом: – Я подам на вас в суд. Вы поняли меня?
– Ни слова не понял, – ответил Бремер. – Не представляю, о чем ты говоришь!
– Отлично, – проговорил Хартманн и повернулся, собираясь уйти.
– Троэльс! Вернись.
Бремер догнал его, прищурился, глядя Хартманну в лицо:
– Ты мне всегда нравился. Еще с тех пор, когда ты был здесь новичком и держал свою первую речь на публике. Сегодня…
Хартманн пытался понять, что в словах Бремера искренность, а что издевка, и не мог.
– Сегодня ты победил меня. Такое случается не часто. А когда случается… мне это не нравится. И еще мне не нравится, когда ты в очередном приступе паранойи обвиняешь меня в чем‑то, о чем я не имею понятия.
Хартманн молча слушал, пытаясь не чувствовать себя как школьник‑озорник перед учителем.
– Если бы я хотел раздавить тебя, неужели ты думаешь, я бы не сделал этого давным‑давно? – Он похлопал Хартманна по плечу. – Подумай об этом. – Его улыбка превратилась в оскал. – Ты испортил мне настроение, Троэльс. Я ухожу. Надеюсь, ты чувствуешь, что виноват. – Бремер задумался, глядя на Хартманна. – Виноват. Да. Вот точное слово.