Среди них были голубые ирисы. И розы.
Пернилле мыла посуду и смотрела в окно.
За столом, который смастерили Пернилле с Нанной, сидела женщина из отдела криминалистики и два сына Бирк‑Ларсенов. Женщина улыбалась им, держа в руках ватные палочки. На вид ей было года двадцать два или около того. Немногим старше Нанны, когда та вышла из гимназии в ночь и не вернулась.
– Это так уж необходимо? – спросил Тайс Бирк‑Ларсен.
– Нам нужно сделать анализ ДНК, – сказала женщина в синей форме. – Для сравнения.
Внизу уже стояла наготове машина. В багажнике чемоданы с одеждой, коробки с детскими вещами. Вагн Скербек помогал, как всегда.
Он принес мальчикам новые игрушки. Машинки. Дешевые и с острыми краями, но у Вагна было туго с деньгами, и Пернилле не хватало духу критиковать его подарки. Работники в их фирме вели себя так же, как все. Как Тайс. Как она сама. Отчаянно хотели что‑то сделать, что‑то сказать, но не знали что.
– Готовы? – спросила женщина и не стала ждать ответа. Перегнулась через стол, сначала Антону велела открыть рот, потому Эмилю.
Пернилле смотрела на них от раковины, с тарелкой в руке.
В доме снова была полиция. Двое мужчин в синем ходили по комнате Нанны, крепили новые наклейки, делали пометки.
Лотта, ее сестра, более молодая, более красивая и все еще незамужняя, занималась сборами. Теперь она вышла на кухню и обняла их всех по очереди.
– Возьми цветов, если хочешь, – сказал Тайс.
Лотта посмотрела на него и покачала головой.
– Мальчики, – обратился Тайс к сыновьям, – пойдемте посмотрим, что делает дядя Вагн. Поможем ему загрузить вещи.
Пернилле пообещала тоже скоро спуститься, проводила их к лестнице. Когда за ними закрылась дверь, она встала посреди неприбранной кухни.
В этой маленькой теплой квартире выросло неожиданное чудо. Это чудо называлось семья. Общая жизнь. Общая любовь.
Теперь люди в синем топали по спальне Нанны, открывали ящики, которые уже открывали вчера, тихо переговаривались, умолкали, когда думали, что она их слышит.
Вдруг вернулись сыновья, схватили забытых было воздушных змеев, показали ей машинки, подаренные Вагном.
– Осторожнее с острыми краями, – велела она им. – Осторожнее…
Они умчались, не слыша, и следом за ними ушел и один из полицейских в синей форме и голубых перчатках, унося что‑то из вещей Нанны в свою машину.
Коп, который остался, был пожилым, с бородой и печальными глазами. Ему было неловко, он все отводил от Пернилле взгляд, опускал седую голову, изучал в который раз книжные полки Нанны.
Она подняла свою сумку, собираясь уйти.
В квартире стоял такой сильный запах цветов, что у нее заболела голова.
Здесь мы жили. Сидели все вместе за этим столом и думали, что так будет всегда.
И вот теперь мы бежим, скрываемся от неведения и страха, как будто от вины.
Дом. Повсюду метки криминалистов, повсюду следы их ботинок. Порошок для снятия отпечатков на стенах, рядом с улыбающимся лицом Нанны.
Сумка опустилась обратно на старый вытертый ковер. Пернилле вошла в комнату Нанны, где работал седой полицейский – просеивал кусочки короткой жизни ее дочери.
Она села на кровать и стала ждать, когда он наберется смелости взглянуть на нее.
– Мы уже заканчиваем. Извините…
– Что случилось в лесу? – спросила она и подумала: «Я не сдвинусь с места, я никуда не уйду, пока он не скажет».
Он отец. Она видела это по его лицу. Он понимал ее. Он знал.
– Простите, об этом нужно спрашивать не у меня. – Он возился с ящиком в письменном столе Нанны. – Я работаю. Вам придется выйти.
Пернилле сидела на простынях аккуратно заправленной кровати Нанны.
– Мне нужно…
Он закрыл глаза. Она видела его боль и то, что и он видел ее боль.
– Мне нужно знать, что случилось. Я мать…
Он снова повернулся к столу. Но на самом деле он ничего не делал, и они оба знали это.
– Что случилось с моей дочерью?
– Мне не положено…
– Те фотографии… у вас в полиции… Я видела… – Слова. Сейчас ей нужны были правильные слова. – Они все время стоят у меня перед глазами, я вижу их по ночам… Скажите мне… Я уже ко всему готова… Нет ничего хуже того, что я и так постоянно представляю.
Он замер с опущенной головой.
– Нет ничего хуже. Прошу вас… – Она подняла руку, дотронулась до своих волос. Голос был тих и слаб. – Вы должны мне сказать…
Коп нагнулся еще ниже к столу.
– Я ее мать. Неужели я должна умолять?
Молчание.
– Сутками напролет я вижу, как она умирает снова и снова. И с каждым разом ее смерть все ужаснее. Скоро похороны…
Его трясло.
– Мне нужно знать, – повторила она.
Потом увидела, как он вздохнул. И наконец услышала.
Тайс Бирк‑Ларсен осмотрел гараж: все ли в порядке. Помог Вагну выгрузить из фургона металлический сейф. Заглянул в салон машины, где мальчики играли со своими новыми игрушками. Проверил сложенные в багажнике вещи – вот их семья, сведенная к нескольким чемоданам, готовая ехать.
– Есть новости, Тайс?
Бирк‑Ларсен закурил, качнул головой.
Выскочили из машины Антон и Эмиль, вцепились в красные штанины Скербека. Стали выпрашивать у него деньги на мороженое, заставили его улыбнуться.
– Я что, похож на свинью‑копилку? – воскликнул Скербек, вынимая из кармана монетки, просыпая несколько на пол. – Вот вам, держите, купите себе по конфете. Но только не пиво, слышите? – Это была их старая шутка.
– А кто тот водитель, которого поймали? – спросил он у Тайса, когда дети убежали. – В газетах даже имени не назвали…
– Я не знаю. Нам они ничего не говорят. Не считают нужным.
Бирк‑Ларсен еще раз оглядел гараж, стараясь думать, как раньше: о заказах, о накладных, о счетах. Ничего не получалось. Смерть Нанны словно замкнула их в бесконечном моменте настоящего, в замороженной точке времени, откуда не было выхода. Где не было надежды на спасение.
– Мы люди маленькие, – пробормотал он.
– Нет, это не так.
Вагн Скербек стоял рядом с ним, не обращая внимания на детей, которые снова тянули его за комбинезон.
– Спасибо, что взял все на себя, – сказал Бирк‑Ларсен. – Не знаю, что бы… – Слишком много слов. Он похлопал Скербека по плечу.
– Ты спас мою шкуру, Тайс. – Лицо Скербека напряглось. На шее поблескивала его любимая серебряная цепь. – Я не забыл и не забуду. Тот гад, конечно, получит свое. Ты только скажи мне, если что надумаешь.
– О чем ты?
– Если он получит маленький срок. Или если его выпустят досрочно… Ты скажи мне, Тайс… Я хочу…
– Помочь? – Бирк‑Ларсен затряс головой.
– Если ты этого захочешь…
– Она мертва.
Бедный Вагн. Нелепый Вагн. И преданный, как сторожевой пес. И такой же глупый.
– Мертва. – Одно короткое беспощадное слово. – Разве ты не понимаешь?
Однако спичка была поднесена. И вспыхнула внезапная ярость. Тайс Бирк‑Ларсен как молотом ударил массивным кулаком по металлическому сейфу, так что тот задрожал на ножках.
– Где, черт возьми, Пернилле?
Наверху в кухне, окруженная цветами, задыхаясь от их запаха.
Коп говорил по телефону. И был встревожен.
– Пернилле?
Разыскивая ее, он поднялся по лестнице.
– Мы никуда не едем, – сказала она.
Он качнулся на больших ступнях, как всегда делал перед спором. Не то чтобы они часто спорили. Победителем всегда выходил он.
– Мальчики ждут. Коттедж забронирован…
– Мы не едем.
Дело было не в том, что она проигрывала. Скорее, она никогда не боролась. Теперь это – и много другое тоже – изменилось. Она сама еще не осознала, но со временем разберется.
– Нанна была жива, когда машина упала в воду. – Ее голос ничего не выражал, лицо тоже.
– Что?
– Она была еще жива. Лежала в багажнике. Не могла выбраться. Утонула.
Пернилле пошла в комнату Нанны. Одежда, вещи. Разбросаны повсюду, взывая к людям, чтобы их прибрали. Это забота матери…
Она принялась ставить книги на полки, складывать на место одежду. Глаза блестели от набегающих слез. Потом она остановилась, бессильно опустив руки.
– Нам пора ехать, – сказал Тайс Бирк‑Ларсен.
Он стоял рядом с аквариумом, подаренным Нанне. Как завороженная, Пернилле следила за плавающими там золотыми рыбками, запертыми за стеклянными стенами, глядящими наружу и неспособными понять окружающий их мир.
– Нет, – сказала она. – Мы остаемся. Я хочу быть здесь, когда его найдут. Хочу увидеть его лицо.
Они плавали круг за кругом, озадаченные собственными отражениями, ни о чем не думая, никуда не приплывая.
– Его должны найти, Тайс. Его поймают.
Такого момента еще не было между ними. Бирк‑Ларсен мял в руках шапку.
– Мы остаемся, – повторила Пернилле Бирк‑Ларсен. – Я приведу мальчиков. Ты неси вещи.
Люнге не спал. На голове повязка, игла капельницы в руке. Свежие порезы и ссадины закрыли старый шрам на щеке. В седых усах остатки запекшейся крови.
– Йон? – произнесла Лунд.
Движение. Дыхание. Наполовину открытые глаза. Она понятия не имела, слышит ли он ее. И доктор, которого она заставила впустить ее, знал не больше.
– Мне жаль, что так получилось. Вы меня понимаете?
Брови мужчины дрогнули.
– Я знаю, что вы не нападали на девушку.
Он был подсоединен к аппарату, на котором мигали цифры и ползли графики.
– Мне очень нужна ваша помощь, Йон. Я хочу знать, что произошло в гимназии. Кого вы видели. Где вы потеряли ключи.
Его глаза ожили, посмотрели на нее.
– Вы припарковали машину. Отнесли плакаты в здание. Потом пошли в спортивный зал. Вам тогда стало плохо?
Люнге закашлялся. Какой‑то звук. Слово.
– Что? Йон?
Еще один звук. Один глаз широко раскрылся. В нем страх и боль.
– Подвал.
– Вы спустились туда, чтобы сложить плакаты. И там вы потеряли ключи?
– Он разозлился, когда я туда вошел. Сказал, что мне туда нельзя.
– Йон. – Она привстала, приблизилась к его рту, чтобы ничего не пропустить. – Кто разозлился?
Снова свистящее дыхание. Он не мог говорить.
– Где в подвале? На стоянке велосипедов?
– Нет.
Лунд попыталась вспомнить планировку темного подвала.
– В соседнем помещении?
– В бойлерной.
И опять кашель и шипение. Дверь открылась – это вернулся врач, и он не был доволен тем, что увидел.
– Кого вы встретили в бойлерной? Йон?
Лунд вынула из сумки фотографию класса Нанны, сделанную для школьного альбома. Указала на портрет Оливера Шандорфа, спросила:
– Вы видели его? Вот этого? Пожалуйста. Посмотрите.
Тяжелое, хриплое сипение:
– Нет.
– Вы уверены? Посмотрите внимательно.
Врач замахал на нее:
– Все, все. Хватит. Прекратите немедленно. Уходите…
– Минуту, – сказала Лунд, не двигаясь с места. – Только…
Она поднесла фотоснимок к лицу человека на больничной кровати.
– Я буду показывать пальцем на всех по очереди. Кивните, когда я дойду до него. Хорошо?
Один за другим, лицо за лицом.
Когда ее палец остановился на высоком темноволосом школьнике с приятной внешностью, ничем не примечательном юноше, Йон Люнге кивнул.
– Вы видели в бойлерной этого мальчика?
– Хватит, говорю я вам, – прошипел доктор, хватая ее за руку.
– Йон?
Он встретился с ней взглядом. Его голова едва заметно качнулась.
Лунд поднялась, сбросила с себя руку доктора.
– Да, его, – сказала она.
Майер курил во дворе гимназии, когда она позвонила ему.
– Мне нужно, чтобы вы вернулись в подвал, – сказала Лунд.
После секундной паузы:
– А теперь скажите, что это была шутка.
Он посмотрел на команду криминалистов. Он был голоден, они тоже. И Свендсен начинал выводить его из себя.
– Идите туда, – сказала Лунд.
– Ребята собирают оборудование. Мы там уже все осмотрели. Что с Люнге?
– Выпишут через неделю. В подвале есть бойлерная?
– Есть, но ее держат под замком. Туда никто не может зайти, кроме сторожа.
– Я еду.
Он слышал в трубке шум движущейся машины. Черные, залитые дождем улицы были пусты. Она доберется до них через несколько минут. Майер двинулся обратно к бетонным ступеням, ведущим в подвал.
– Вы разве не знаете, что говорить по телефону за рулем опасно?
– Вы уже там?
– Сейчас, ждем сторожа.
– Мне нужно знать, что там.
– Хорошо, хорошо.
Он велел сторожу открыть дверь.
– Вошли?
– Да! Не кричите на меня.
– Что видите?
Пауза. Потом Майер сказал:
– Вижу бойлер, само собой. – И еще через пару секунд: – Тут просто склад всякого хлама. Столы, стулья, книжки. – Он откашлялся. – Все, Лунд. Ну да, дети могли сюда забраться. Но здесь ничего нет.
– Вы уверены?
– Постойте.
– Вы слышите меня?
Майер раздраженно крякнул в трубку.
– Связь плохая, Лунд, – буркнул он.
Бросил телефон в карман, пошел вперед, светя фонариком вправо, влево. Вверх, вниз.
Ему это уже приходило в голову. Но сторож говорил, что к бойлеру топливо подавалось из бака снаружи и никто не заходил туда, кроме техника раз в неделю. Каждую пятницу после обеда.
В конце бойлерной была вторая дверь. Без ручки. Выглядела так, будто ею не пользовались уже много лет.
Майер достал платок, надавил на металлическую дверь. Просунул голову, посветил фонариком.
Сюда приходили подростки. У его ног виднелись остатки самокрутки, втоптанные в пол. Пивные банки. И…
Майер присвистнул. Упаковка от презервативов, надорванная и пустая.
Какой‑то шум послышался позади. В основном помещении подвала что‑то происходило. Неважно.
Вытащил мобильник, набрал ее номер и стал говорить, не дожидаясь, пока она ответит:
– Думаю, вам стоит взглянуть на это, Лунд.
Тишина в трубке – сигнал не проникал в эти бетонные глубины здания гимназии.
– На что?
Майер чуть не подпрыгнул от неожиданности. В лицо ему ударил луч, затем быстро опустился на пол.
– Вы превысили скорость. Признайтесь, Лунд. Вы такой же нарушитель, как я.
Она не отвечала. Просто смотрела на то, что уже видел он: грязный матрас на полу. Пятна крови в углу. Пятна крови на серой облупленной стене.
На потрескавшейся штукатурке закутка в подвале гимназии стали проявляться отпечатки пальцев. Сотрудники в белых костюмах помечали, рисовали, фотографировали. Лунд беседовала по телефону: уговаривала Марка, чтобы он делал уроки, начал заниматься шведским.
– Я могу задержаться. Бабушка тебе поможет.
Проходя через холл гимназии, она остановилась рассмотреть цветы и фотографии на маленьком алтаре, установленном возле раздевалки в память Нанны.
– Да, хорошо, – говорила она. – Пока, милый.
Там была фотография двух девочек, наряженных ангелами. Нанна и Лиза Расмуссен, лет тринадцати. Перед снимком пара красных свечей. На холодном сквозняке подрагивал одинокий язычок пламени.
– Кто зажег свечу? – спросила Лунд.
Майер пришел в холл минут за пять до нее. Услышав вопрос, он на миг смутился:
– Не знаю. Какая разница?
– Нам не следует вмешиваться, Майер.
– А кто сказал…
Она отмахнулась:
– Забудьте.
– Вы идете в подвал?
Сара поправила одну из фотографий. Посмотрела на лицо погибшей девушки. Протянула к Майеру руку. Тот помотал головой, озадаченный.
– Зажигалку. Я бросила курить, помните?
– А‑а.
Он бросил ей «Зиппо». На вид серебряная зажигалка казалась довольно дорогой. Лунд смотрела на фотографии, на цветы, желая дать как можно больше ответов. Зная, что это предстоит сделать. Потом она зажгла вторую свечу. Заплясало крошечное желтое пламя.
Маленькое приношение. Жалкое.
– Нам пора в подвал, – сказала она и пошла вслед за Майером вниз.
Янсен, рыжеволосый криминалист, стоял возле переносного прожектора и перечислял, что им удалось выяснить на данный момент. Кровь на матрасе, на столе, на полу. Какие‑то пятна, похожие на сперму. Волосы. Шляпа ведьмы. У Нанны была такая же. И отпечатки пальцев. Много отпечатков.
– Как сюда можно попасть? – спросил Майер.
– Одна дверь из подвала, – ответил Янсен. – И еще одна со стороны лестницы в школе. Нужен лишь ключ.
– Один ключ…
– Для каждой двери свой, – уточнил Янсен.
В белом сиянии прожекторов видна была каждая деталь. На низком столе пустые бутылки из‑под кока‑колы, водки и одна – из‑под кьянти. Тарелки с остатками еды. И таблетки. Красные, зеленые, оранжевые. Яркие цвета детских сластей.
– Марихуана, – сказал Майер, – амфетамины, кокаин.
Тридцатью минутами позже в гимназию прибыла ректор Кох. Ей не позволили пройти к месту досмотра: слишком много людей в белых костюмах, слишком много находок.
В одном из классов Лунд спросила ее:
– Как вы используете то помещение?
– Для хранения столов и стульев. – Кох привезла с собой собачку, крошечного коричневого терьера, и поглаживала ее, пытаясь успокоиться. – Складывали туда ненужные книги и тому подобное. Ничего…
– Ничего?
– Ничего особенного там не было. Я не знала, что дети туда ходят. Им не положено…
Подошедший Майер хмыкнул:
– Не положено, а они ходят. И проводят там свои вечеринки. У вас под носом!
– Что вы там нашли?
Лунд не ответила и продолжила спрашивать:
– Празднование Хеллоуина было организовано школьным советом? У них был доступ в подвал?
– Все двери должны были быть заперты, – стояла на своем Кох. Она крепче сжала собачку. – Нанна… была там?
Лунд выложила на стол школьные фотографии, показала на юношу, которого опознал Люнге. Йеппе Хальд. Симпатичный. Аккуратные чистые волосы. Очки.
– Расскажите мне о нем.
Кох улыбнулась:
– Йеппе умница. Президент школьного совета. Лучший ученик. Мы гордимся им. Из хорошей семьи.
– Где живет этот вундеркинд? – спросил Майер.
– Он снимает квартиру вместе с Оливером Шандорфом.
– Шандорф тоже ваш лучший ученик? – съязвил Майер.
По‑прежнему улыбаясь, но уже не так тепло:
– Они оба из хороших семей. У обоих отцы юристы. Уверена, что они пойдут по стопам родителей и изберут ту же профессию…
– Не то что дочь грязного грузчика из Вестербро? – прищурился Майер.
Улыбка не дрогнула на губах директрисы.
– Я этого не говорила. У нас нет предвзятости.
– Лишь бы платили за учебу?
Ректор Кох смерила его взглядом.
– Упс. Кажется, сегодня меня оставят после уроков.
– Благодарю за помощь, – сказала Лунд директрисе и увела его из класса.
Йеппе Хальд ходил взад‑вперед возле окна, поглядывая на вспышки синих маячков, сопровождаемых завываниями сирены.
В кабинет быстрым шагом вошли Лунд и Майер, бросили на стол свои папки.
Высокий и худой, черные волосы, толстые линзы очков – странноватый старший брат Гарри Поттера, да и только. Или хочет казаться таким.
– Зачем меня сюда пригласили?
– Просто мы хотели задать несколько вопросов, – дружелюбно пояснила Лунд. – Пожалуйста, садись.
– Но мне еще надо писать доклад по физике.
Полицейские переглянулись. Майер уронил голову в ладони и притворился, что плачет.
Пока Хальд усаживался, Лунд сказала:
– В пятницу вечером ты встретил в подвале человека. Он привез плакаты для избирательной кампании.
Хальд смотрел на пустые стулья.
Майер наклонился к нему, жизнерадостно ухмыльнулся:
– Мы пытались дозвониться до твоего папочки, но он занят – у него примерка адвокатского парика. Так что насчет того человека в подвале?
– Да, я видел его.
– Почему сразу не сказал?
Молчание.
Лунд не отступала:
– Ты же знал, что мы ищем водителя.
– Откуда мне было знать, что он и есть тот водитель?
Майер поднес сложенные пальцы к губам и поцеловал их, словно повар, восхищающийся идеальным блюдом.
– Прекрасно сказано. Ты и Шекспира знаешь?
– Шекспира?
– «Первым делом, – заревел Майер, – мы перебьем всех долбаных законников!»[3]
Йеппе Хальд побледнел. Лунд неодобрительно посмотрела на Майера.
– Шекспир никогда не использовал слова «долбаный». Вы неправильно научите мальчика. Йеппе. Йеппе!
– Что?
– Водитель потерял ключи от машины. Ты, случайно, их не находил?
– Я здесь из‑за каких‑то потерянных ключей?
– Что ты делал в подвале? – спросила Лунд.
– Носил… носил кое‑что для бара.
Майер стал ковырять ногти. Его пальцы постепенно складывались в кулак.
– Мы тут нашли одну комнату, – проговорил он медленно. – Там кто‑то устроил свою вечеринку. Что‑нибудь слышал про это?
Хальд колебался. Почти сказал «нет». Потом передумал:
– Кажется, организаторам выделили комнату для хранения пива и напитков. Вы о ней говорите?
– О той, где хранились пиво, напитки, наркотики и презервативы! – ответил Майер, все еще разглядывая ногти. – Мы о ней говорим.
– Я про это ничего не знаю.
Лунд надолго замолчала, хранил молчание и Майер. Некоторое время они перебирали свои бумаги, а Йеппе Хальд сидел ни жив ни мертв, едва дыша. Наконец она показала ему фотографию.
– Это шляпа Нанны. Мы нашли ее в той комнате. Она заходила туда?
Отрицательно помотал головой. Пожал плечами:
– Не знаю.
Майер протяжно вздохнул.
– Последний раз я спускался вниз за пивом около девяти. Никого там не видел.
Майер медленно опустил голову на сложенные на столе руки и застыл в такой позе, глядя на парня напротив прищуренными глазами.
– Ты уверен, что после девяти больше не ходил туда? – быстро спросила Лунд.
Для пущей убедительности Хальд помолчал секунду и только потом ответил:
– Абсолютно уверен.
– Тебя никто не видел после половины десятого. Что ты делал?
– Э‑э…
– Подумай как следует, Йеппе, – произнес Майер, сдерживая зевок. – Подумай, прежде чем ответить.
Хальд заговорил с большей уверенностью:
– Зеркальный шар закоротило, я поставил последний предохранитель и поехал, чтобы купить запасные на всякий случай. Пришлось далеко ехать на велосипеде.
– Мы проверим, – пробормотал Майер, с головой зарывшись в руки.
– Когда я вернулся, то нашел в классе спящего Оливера. Он выпил слишком много. И я повел его домой. – Выпрямился на стуле, стал похож на примерного ученика. – Пришли мы около двенадцати. Я уложил его в постель.
– Около двенадцати! Так рано? – удивилась Лунд.
– С утра я собирался на охоту.
– На охоту! – На Лунд это произвело впечатление.
Майер пробубнил в рукав что‑то неприличное.
– Да, в поместье Сондеррис. Наш охотничий клуб проводил большое мероприятие. Я был там до воскресенья.
– Тоже займусь охотой, прямо через минуту, – пообещал Майер.
Лунд водила ручкой в блокноте.
– Я в самом деле хочу помочь, – взмолился Хальд.
Тонким голосом Майер пропел:
– Я в самом деле хочу помочь!
– Но я больше ничего не знаю.
Лунд улыбнулась ему, сказала:
– Хорошо. – Черкнула в блокноте что‑то еще. – Что ж…
Она захлопнула блокнот, пожала плечами. Йеппе Хальд улыбнулся ей в ответ.
– Тогда это все, – сказала Лунд. – Если только… – Она ткнула пальцем храпящего Майера. – У вас есть еще вопросы?
Тот выпрямился, направил взгляд в лицо юноше.
– Ты не против, если я возьму у тебя образец крови? – спросил он очень громко. – И отпечатки пальцев?
Он прикоснулся к руке Хальда, тот отдернул ее.
– Я постараюсь не сделать тебе больно.
Майер повернулся к Йеппе Хальду своим большим правым ухом и ждал. Ответа не услышал.
– В противном случае, – добавила Лунд, – мне придется арестовать тебя, после чего мы все равно возьмем образцы.
Йеппе Хальд, умный мальчик, звезда старших классов, проговорил детским жалобным голосом:
– Больше я ничего не скажу. Говорите с моим адвокатом.
Лунд кивнула:
– С адвокатом. Отлично. Майер?
– Конечно. – Он взял Хальда за плечо. – Сначала ты сделаешь положенный тебе телефонный звонок. Затем я познакомлю тебя с понятием «тюремная камера».
Через тридцать минут работы команды на телефонах стали поступать результаты.
– Мы проверили алиби Оливера. – Майер докладывал Лунд. – В субботу была его смена в кафе, где он подрабатывает. Там встретился с какой‑то женщиной. Они прошлись по барам, напились, а потом поехали в дом его родителей. Где и оставались до понедельника.
Вошел один из помощников с пакетом. Майер довольно заурчал:
– Ты ангел.
Лунд посмотрела, что он достает из пакета. Большой хот‑дог на булке с жареным луком и соусом ремулад. И сверху кусочки соленых огурцов. Майер жадно впился в сосиску зубами.
– Вы посылали кого‑то за едой, а мне ничего не сказали? – спросила Лунд.
– Я подумал, вы едите только шведские сосиски.
Поставив руки на бедра, она бросила на него испепеляющий взгляд. Майер продолжал есть с выражением блаженства на лице.
– Вот мерзавец, – сказала Лунд. – Какой мотив?
– Я проголодался.
Поднятые брови и молчание.
– А, вы не об этом. Йеппе и Оливер. Они врут. Сначала надо понять, что в их словах ложь. Мотив будет где‑то неподалеку. Смотрите учебник дедукции Майера, страница тридцать два.
Лунд все еще сердилась из‑за еды и из‑за шутки про шведские сосиски. В основном из‑за еды.
– Я съезжу поговорю с Рыжим, потом вам позвоню, – предложил Майер.
– Смысла нет. Он, как и Йеппе, сразу завопит про адвоката.
– Нет, – стоял на своем Майер. – Адвокат ему будет положен, только когда мы возьмем его под арест. Но если поговорить с ним просто как со свидетелем… Я знаю закон. И в основном соблюдаю его. А еще…
– Нет.
– Иногда вы бываете очень упрямы. И все из‑за того, что я не купил вам хот‑дог…
– Нам нужен материал для анализов. Кровь и ДНК. – Лунд быстро приняла решение. – Арестуем их обоих.
У Майера были сомнения.
– Сама идея мне нравится, но адвокаты вряд ли соизволят приехать быстро. Да мы тут полдня просидим сложа руки, пока они не появятся.
– У нас есть чем заняться. Обыщем квартиру. Проверим их электронную почту, получим список звонков с их телефонов. И найдем ту женщину, с которой Шандорф, по его словам, провел выходные.
Майер ел, слушал и бурчал с полным ртом.
– Что‑нибудь еще?
Опять эти интонации в голосе. Обычно он говорил по‑другому, она уже научилась различать его настроения.
– Почему вы злитесь, Майер?
Остатки сосиски исчезли у него во рту, пока он думал над вопросом.
– Потому что, – сказал он, – у меня есть чувства.
Лунд ничего на это не сказала.
– Так что‑нибудь еще? – повторил Майер.
– Нет.
Но потом она передумала:
– Да. – Лунд подошла и уперла палец в его грудь. – Когда в следующий раз будете посылать кого‑то за сосиской, заказывайте и на мою долю.
Лунд решила все же сначала посоветоваться с Букардом. Шеф взял с ее стола папку фотографий из морга, стал смотреть. Ссадины, раны, синяки. Ее мучили жестоко и долго.
– Что у вас есть на парней? – спросил он. – Доказано их присутствие в той комнате?
– Анализы пока не готовы. Но лаборатория обрабатывает наши материалы в первую очередь.
Букард продолжал перебирать фотографии.
– Ты, разумеется, помнишь, кто их родители?
Лунд нахмурилась:
– Почему это должно нас заботить?
По какой‑то причине шеф был в дурном настроении.
– У нас и так уже немало неприятностей. Нужно вести себя более благоразумно.
В дверь заглянул Майер и объявил:
– Хартманн хочет встретиться.
– Что ему нужно? – спросила Лунд.
– Не сказал. Но, похоже, что‑то важное.
– Хартманн подождет, – сказала Лунд. – Мы едем на обыск.
Она направилась к двери, но Букард остановил ее за руку:
– О чем мы только что говорили? Троэльс Хартманн может стать следующим мэром Копенгагена. И мы не будем раздражать людей из ратуши без особых на то причин.
– Нам нужно обыскать квартиру подозреваемого…
– Я могу взять это на себя, – вставил Майер. – Не беспокойтесь, обо всем доложу.
Букард кивнул:
– Прекрасно. Так и поступим.
Он вышел из кабинета.
– Не забудьте позвонить Хартманну, – крикнул Майер Лунд, выскакивая вслед за Букардом в коридор. – Он ведь лично с вами хотел встретиться.
Лунд ждала у стойки бара, чувствуя себя ужасно неловко. Она не часто ходила в рестораны, даже с Бенгтом. После последних сумасшедших дней ресторан в Нюхауне казался слишком теплым и мирным. Слишком обыденным.
Хартманн опоздал на пять минут, извинился и, пока они ждали столик, спросил:
– Как дела у родителей девушки?
Это вопрос политика или человека, пыталась понять Лунд.
– Вы для этого пригласили меня сюда? Чтобы поговорить о родителях?
– Как я понимаю, вы не сторонница светских разговоров.