Геринг: Нельзя было сказать определенно, что Гитлер выражал свое удовлетворение. Если бы Розенберг выразил свое несогласие, Гитлер, вероятно, выразил бы ему свое неудовлетворение в очень ясном виде; но, он, также заявлял, что Розенберг, правильно понял этот политический шаг.
Тома: Розенберг, как министр оккупированных восточных территорий, имел какое-либо влияние на разещение рабочей силы? Мог ли он предотвратить трудоустройство восточных народов?
Геринг: Определенное взаимодействию относительно программы трудоустройства должно было существовать между ведомствами Розенберга и Заукеля, но определенно не в том смысле, чтобы Розенберг мог запрещать вербовку восточных рабочих в противовес приказу фюрера.
Тома: Вам известно, что Розенберг периодически делал представления фюреру в целях улучшения культурных условий восточных народов, в особенности украинцев?
Геринг: Однажды я присутствовал при разговоре, когда Розенберг говорил, о разнообразных подходах к оккупированным восточным территориям, людям живущих там, и их культурным потребностям. Насколько помню — или лучше сказать — я особенно запомнил разговор о создании или необходимости продолжения деятельности университета в Киеве. Фюрер согласился с ним в его присутствии, но когда он ушел, мне кажется фюрер сказал: «У этого человека, какие-то особенные заботы. У нас и кроме университетов в Киеве и так хватает забот, о которых надо думать» Я это запомнил.
Председательствующий: Вероятно, нам следует прерваться на 10 минут.
(объявлен перерыв)
Председательствующий: Доктор Заутер, подождите немного. Я хочу поговорить сначала с доктором Нельте.
Доктор Нельте, рассмотрев ваше приложение, относящееся к документу названному «Характеристика генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля», Трибунал обнаружил, что данный вопрос упоминается на странице 4987 стенографических записей, которую вы вероятно помните; но вы не заметили, что документ «Характеристики Кейтеля» был отклонен распоряжением Трибунала в параграфе 2, который содержит решение Трибунала после обсуждения в судебном заседании, и которое отражено на странице стенографической записи, которую я упомянул. Следовательно, по мнению Трибунала у вас нет права представлять данный документ, который уже был отклонен Трибуналом.
Нельте: Господин Председательствующий, у меня нет в полном объеме записей слушаний. Но мне известно, что данные письменные показания были отклонены с объяснением, что если вызывается свидетель, письменные показания не оглашаются, так было дело.
Впоследствии сэр Дэвид Максвелл-Файф, цитировал этот отдельный документ, перечисляя мои документы, заявив следующее: Трибунал вероятно помнит, что в случае со свидетелем Блахой, мой друг господин Додд[202], одобрил практику вопроса свидетелю..» И эти письменные показания касались того документа.
Председательствующий: Доктор Нельте, я вполне ясно, обращаясь к вам, отослал вас к конкретной странице расшифровки, которую я изучил. Но защитникам подсудимых должно быть прекрасно известно, что Трибунал не выносил решения в открытом режиме относительно этих приложений для свидетельств и документов, и Трибунал ясно дал понять, что рассмотрит данные ходатайства. В каждом случае были подписаны распоряжения устанавливавшие, очень четко, для защитников подсудимых какие свидетели разрешаются, какие запрещаются, какие допросы разрешаются, какие запрещаются, какие документы разрешаются, какие запрещаются. В параграфе 2 распоряжения «Характеристика Кейтеля». Следовательно, по мнению Трибунала данный документ не должен был быть представлен. Это все.
Нельте: Я пытался объяснить, почему я полагал, что несмотря на отказ в письменных показаниях, материал для письменных показаний мог бы быть использован в ходе допроса свидетеля.
Заутер [203]: Я прошу разрешить задать следующие вопросы, относительно подсудимого Функа.
(Обращаясь к свидетелю). Подсудимый Функ вступил в партию летом 1931. В то время, насколько вам известно, он являлся главным редактором газеты «Berliner Borsenzeitung[204]«. Вам известно, что в этой должности он пользовался определенным уважением в прессе и в немецких экономических кругах?
Геринг: Я знаю, что тогда подсудимый Функ и его экономические статьи в «Borsenzeitung» были продуманными и что у него было много связей в экономических кругах.
Заутер: Мы уже слышали, что подсудимый Функ обвиняется в приложении своих усилий в приходе партии к власти, и мне интересно услышать от вас, играл ли Функ, до прихода партии к власти, какую-либо роль в партии; или если точнее, о том что после ухода с должности главного редактора «Berliner Borsenzeitung» он пошёл в так называемую службу экономической информации, не для партии, но для всех экономических кругов, включая Германскую народную партию?
Геринг: Могу я попросить вас поставить вопрос более точно; это целое повествование. Но я могу ответить кратко. До прихода к власти я был знаком с деятельностью Функа, только в качестве редактора «Borsenzeitung», который я только, что упомянул. И я слышал, о том, что его часто упоминали в экономических кругах. Только после захвата власти, я услышал о том, что Функ состоит в партии. Таким образом, его партийная деятельность не являлась столь значимой, чтобы он мог привлечь мое внимание другим путем. Что касается его информационной службы, даже если он помогал демократам или народной Партии, мне ничего об этом неизвестно.
Заутер: Затем, после захвата власти, Функ стал начальником управления прессы правительства Рейха. Вам это известно?
Геринг: Да.
Заутер: Затем, впоследствии он стал государственным секретарем в министерстве пропаганды. Вам это известно?
Геринг: Да.
Заутер: Теперь меня интересует узнать, в чем заключалась его работа, как начальника управления прессы правительства Рейха. Мог ли Функ своей работой оказывать влияние на принятие решений правительством Рейха?
Геринг: Я хорошо осведомлен об обстоятельствах назначения Функа начальником управления прессы. После того, как правительство было сформировано, был назначен новый начальник управления прессы. Мы находились в комнате отеля Кайзерхоф, и фюрер не хотел того, кто являлся бы полностью членом партии, но кого-нибудь у кого имелся некоторый опыт работы в прессе и кто был независим от партии, но связан с ней. Я не знал, кто именно упоминается под именем Функ. Но я, не разбираясь, сказал тогда: «Хорошо!»
Функ был призван и я уверен, что это было большим сюрпризом для него. У меня было такое впечатление. Начальник управления прессы был тогда, когда Гинденбург еще являлся президентом Рейха…
(Произошла пауза в слушаниях)
Председательствующий: Можете продолжать.
Заутер: Я хотел бы повторить свой вопрос, потому что это произошло в неподходящий момент. Мой вопрос должен выяснить: В то время, когда подсудимый Функ являлся начальником управления прессы правительства Рейха, то есть, после захвата власти, у него имелось какое-либо влияние на решения правительства?
Геринг: Начальник управления прессы не имел какого-либо влияния на решения правительства, у его задач была другая природа.
Заутер: Затем Функ стал государственным секретарем в министерстве пропаганды. Теперь меня интересует узнать от вас являлся ли он, каким-либо образом видным, занимая данную должность, что касалось вопросов пропаганды или политики прессы, и какими являлись его задачи, стоявшие тогда перед министерством, согласно вашим сведениям об условиях?
Геринг: Он стал государственным секретарем, потому что министерство взяло на себя функции контроля за прессой и решения вопросов прессы. Чисто пропагандистские мероприятия с самого начала курировались лично Геббельсом, который в то же время являлся начальником управления пропаганды партии. Функ как таковой был назначен начальником для организации министерства, в сфере организации экономических вопросов, связанных с прессой, то есть приобретением печатных органов, покупкой, субсидированием, и.т.д. Его специальные знания применялись именно в этой сфере.
Заутер: Затем, когда доктор Шахт покинул свои должности в ноябре 1937, Функ стал его преемником как министр экономики. Назначение произошло в ноябре 1937, но он принял министерство в феврале 1938. Могли бы вы сказать, почему это произошло, и кто руководил министерством экономики в этом промежутке.
Геринг: Я обсуждал Четырехлетний план и объяснял, что после отставки Шахта, я лично возглавил министерство с ноября 1937 по февраль 1938, хотя насколько помню, Функ был уже определен. Я сделал это с целью интегрировать в министерство экономики экономические службы вне министерства, которые были включены в Четырехлетний план. Освободив себя от этой обязанности, я смог управлять своими директивами в министерстве.
Заутер: Похожая ситуация имела место и для генерального уполномоченного по экономике, доктора Шахта, если я снова отмечу это, ушедшего с поста тогда же, как и из министерства экономики, в ноябре 1937. Однако, Функ был назначен преемником, в качестве уполномоченного по экономике, только в 1938. Почему так произошло?
Геринг: Он был назначен генеральным уполномоченным только в 1938, после того, как фактически возглавил министерство экономики. Согласно прежнему регулированию, генеральный уполномоченный по экономике был равен в полномочиях министру экономики. Но в период времени, когда Шахт последние годы совмещал эти посты, это был просто вопрос формы, как я уже объяснял; чтобы было понятно, с той минуты, когда я возглавил Четырехлетний план, я лично стал де факто генеральным уполномоченным по экономике.
Я предлагал упразднить эту должность, но, как часто бывает, с учетом вопросов престижа, такие вещи уже не имели значения. Делегат Четырехлетнего плана являлся единственным генеральным уполномоченным для всей немецкой экономики. Поскольку двух таких людей быть не могло, один из них существовал только на бумаге.
Соответственно, если я могу сделать вывод — и я прошу вас повторить это — доктор Функ в своей должности генерального уполномоченного по экономике, как и президента Рейхсбанка, подчинялся вам, как главе Четырехлетнего плана. Это верно?
Геринг: Естественно, согласно полномочиям данным мне, он выполнял мои экономические директивы постольку, поскольку они касались министерства экономики и Рейхсбанка. Существовала необходимость внести изменения в такой порядок, потому что я не следовал такому порядку при Шахте, но с самого начала Функ, занял позицию безоговорочного подчинения мне. Указания по экономической политике, которые получал министр экономики и президент Рейхсбанка Функ находились под мое полной и исключительной ответственностью
Заутер: Вероятно, вы помните поздравительное письмо, которое подсудимый Функ написал Гитлеру за неделю до польской кампании, мне кажется, 25 августа, в котором он благодарил фюрера за что-то. В том письме Функ заявлял, что он подготовил и исполняет меры, на случай войны, необходимые в сфере гражданской экономики и финансов. Вы помните это письмо, его уже зачитывали ранее.
Геринг: Да.
Заутер: Помните ли вы, когда вы дали Функу эти специальные полномочия? Письмо датировано, мне кажется 25 августа 1939, если я напомню снова. И когда вы дали подсудимому Функу такую задачу и приказы?
Геринг: В силу военной мобилизации, или скорее мобилизационной подготовки должны были быть приняты с целью следовать политической ситуации-либо напряженной или разреженной, или когда она изменится — по экономическим причинам, как я указывал в моих выводах вчера, следовать такому пути.
Таким образом, я также распорядился подготовиться к мобилизации в этих сферах. В связи с вопросами международного обмена и финансов, это было его обязанностью как президента Рейхсбанка, а как министр экономики он проводил подготовительные мероприятия, которые я обозначил, на случай войны, для поддержания безопасности немецких людей в экономической сфере. В какое время я отдал такой приказ я не могу вспомнить, ибо это была общая директива для всех.
Заутер: Какие полномочия имел Функ для принятия правил, и. т. д., на оккупированных территориях?
Геринг: Я уже не помню этого в подробностях. Главные указания получались от меня. Насколько и кому он передавал эти директивы, разрабатывая инструкции в специальной сфере на оккупированной территории, не могу сказать в деталях; но они всегда являлись результатом моей персональной ответственности.
Заутер: Правильно ли, что Четырехлетний план на оккупированных территориях имел специальных уполномоченных и ведомства, помимо Функа, выполняющие ваши директивы?
Геринг: В некоторых районах оккупированной территории так и было. В других районах я создавал ведомства, существующие здесь; и если я рассматривал его необходимость, я давал директивы министерству экономики, делать такое же в отношении оккупированных территорий.
Заутер: Затем в ходе войны, мне кажется в 1940, было создано министерство вооружений. Верно ли то, что в ходе войны по нарастающей, полномочия министерства экономики и, в конце, всей гражданской промышленности были переданы в это министерство, так что окончательно у министерства экономики осталась только функция министерства торговли.
Геринг: По моему предложению, моему срочному предложению, фюрер создал министерство боеприпасов под руководством Тодта[205]. Это исключительно военное министерство стало, по мере развития событий и дальнейшего развития, министерством вооружений под руководством министра Шпеера, и постепенно все больше и больше вопросов передавалось ему. Поскольку в центре внимания находились вооружения, вся экономика, и была направлена на реализацию исключительно этой задачи, множество задач министерства экономики были переданы министерству вооружений, в особенности производство. Это верно, что в самом конце от министерства экономики, осталась только оболочка, в которой остались работать отдельные управленя.
Заутер: Теперь, у меня остался последний вопрос относительно подсудимого Функа. Этот вопрос связан с вопросом центральной плановой комиссией, то есть, относительно вопросов зарубежных рабочих. Меня интересует, знали ли вы, о том, свидетель, что Функ вызывался на совещания этой центральной плановой комиссии первый раз в ноябре 1943, и никогда ранее? Вам это известно?
Геринг: Я знал центральную плановую комиссию. Я никогда не интересовался её внутренними вопросами. Я не могу сказать, когда именно Функ был включен в эту комиссию. Однако в отношении зарубежных рабочих, он не имел полномочий.
Заутер: Господин Председательствующий, если вы позволите, я хотел бы задать несколько коротких вопросов о подсудимом Ширахе.
(Обращаясь к свидетелю) Вам известно, что-либо о так называемом «летучем Гитлерюгенде[206]«, подразделении Гитлерюгенда, получавшем лётную подготовку?
Геринг: Летучий Гитлерюгенд занимался только спортивным планеризмом. После этого обучения, эти ребята принимались в Национал-социалистический лётный корпус, бывшую Лигу воздушного спорта Рейха, и они продолжали свое обучение в полетах на самолетах.
Заутер: Другой вопрос: проходили ли какие-либо совещания между вами и подсудимым Ширахом, в частности пока он являлся рейхсюгендфюрером, которые касались бы вопросов военной подготовки, или предварительной лётной подготовки молодежи? Проходили ли такие совещания?
Геринг: Обсуждались ли такие вопросы случайно, я не знаю. Не требовалось каких-либо официальных совещаний, потому что ситуация была абсолютно ясной. Лёный Гитлерюгенд была заинтересован в планеризме, и после прохождения предварительной подготовки поступал в воздушный корпус.
Заутер: Вы помните таблицу, которую показывали при описании организации правительства? В нижней части, под примечанием «другие участники заседаний правительства», таблица показывала имя подсудимого Шираха рядом с Боле, Попицем[207], Дитрихом, и Гереке[208]. По этой причине я бы хотел поставить следующий вопрос: являлся ли Ширах членом правительства, или какими правами или функциями он обладал в связи с этим?
Геринг: Правительство составляли только министры. Мы различали два вида заседаний, заседания правительства и заседания министерского совета.
На заседаниях правительства обычно присутствовали министры и их государственные секретари. В некоторых случаях, когда обсуждались специальные вопросы, министериальдиректоры, или высшие чиновники заинтересованных министерств, могли быть вызваны для короткого доклада. Затем, были так называемые высшие чины Рейха. Рейхсюгендфюрер также являлся одним из них. Поэтому если, законодательство касалось руководства молодежи рейха и обсуждалось в правительстве, и Ширах знал об этом, он мог, в силу должности рейхсюгендфюрера, просить присутствия на заседании правительства. На этом же основании глава рейхсканцелярии мог приказать ему явиться на такое заседание. Эти представители никогда не присутствовали на обычных заседаниях правительства. Мне кажется, я присутствовал на всех заседаниях и, насколько я знаю, Шираха там не бывало.
В отличие от этого в заседаниях министерского совета, принимали участие только министры и никого более.
Заутер: Я подошел теперь к периоду после падения Муссолини, когда Бадольо[209] принял правительство Италии. Свидетель вы помните, что тогда подсудимый фон Ширах послал вам телеграмму с определенными предложениями?
Геринг: Да.
Заутер: Что он предлагал и, что он хотел завершить?
Геринг: Он предлагал, чтобы я сказала фюреру, чтобы он немедленно заменил в министерстве иностранных дел Риббентропа на фон Папена.
Заутер: Тогда, последний вопрос относительно подсудимого Шираха. Вы помните другое письмо, которое подсудимый Ширах написал, насколько я знаю, весной 1943? Было письмо подготовленное Борманом, для того, чтобы вы знали, о чем было письмо, я должен кратко объяснить о нем. Борман тогда разослал письма, для формальности, всем гауляйтерам, согласно которым гауляйтеры должны были сообщать обо всех связях, которые они имели с зарубежными государствами. Ширах хорошо понимал, что это письмо значит для него, так как другие гауляйтеры не имели родственников за рубежом, Ширах написал письмо, которое, насколько я знаю, вы прочитали. И впоследствии вы вмешались в дело Шираха. Пожалуйста, расскажите нам, что это было за письмо, и какая опасность угрожала Шираху, и что вы и остальные делали, чтобы избежать такой опасности?
Геринг: Я должен вас поправить, так как знаком с этим инцидентом. Это письмо Бормана не приказывало прямо гауляйтерам объявить о наличии личных связей за границей. Борман, по приказу фюрера, написал письмо всем гауляйтерам, и это не было формально письмом касавшемся только гауляйтера Шираха, но касавшимся всех. Оно было призваны проверить политических руководителей в своих зонах ответственности, установив имелись ли у них сотрудники или подчиненные имеющие семейные связи или связи с зарубежьем, в особенности во вражеских странах, что могло, при определенных обстоятельствах, вызвать конфликт интересов или могло вызвать вопросы к надёжности. Это была генеральная директива фюрера, которая касалась офицерского корпуса, а не только одного Шираха. Я находился в штаб-квартире, когда письмо Шираха, поступило к Борману, и он передал его фюреру. Ширах отвечал, что, перед тем, как он будет ставить такой вопрос относительно своих сотрудников и подчиненных, ему необходимо было прояснить данный вопрос в отношении себя. Он кратко описал, что у него есть семейные связи с Соединенными Штатами Америки, по материнской линии, и также отметил в письме, что его связи с родственниками за рубежом были очень сердечными и в таких обстоятельствах спрашивал, возможно ли было ему оставаться в должности гауляйтера. Тогда фюрер не очень хорошо был расположен к фон Шираху и уже несколько месяцев непрерывно рассматривал его отставку. Он сказал по этому случаю — и вот так я получил это письмо, он вручил мне его: «Ширах думает о своей будущей защите. У меня есть определенные подозрения» Затем, в присутствии Бормана, я сказал фюреру очень четко и определенно, что считаю это необоснованным; что я не могу понять его отношение к Шираху, и что Ширах сделал единственно правильную вещь, когда прежде чем увольнять своих сотрудников и подчиненных по таким причинам, решил прояснить вопрос в отношении себя, поскольку его связи были известны; и, что у письма не имелось другой цели.
Заутер: Однако затем, в связи с его письмом, достаточно странная акция последовала в отношении Шираха?
Геринг: Я знал, что Борман и Гиммлер были против Шираха. Хотели ли они придать данному письму совершенно иную интерпретацию с целью заставить фюрера отозвать его и устранить, или насколько далеко могли идти предложения Гиммлера, либо поместить его в превентивное заключение, я не знаю. Но я услышал об этих идеях позднее из других источников.
Заутер: Ваша честь, я больше не имею вопросов.
Кранцбюлер [210]: Рейхсмаршал, когда вы впервые познакомились с адмиралом Дёницем?
Геринг: Мне кажется, я встретил адмирала Дёница впервые в его должности адмирала и командира подводных лодок в ходе войны, насколько я помню в 1940, на совещании в моём специальном поезде, во Франции.
Кранцбюлер: Совещание было посвящено только военным или политическим вопросам?
Геринг: Чисто военным вопросам, посвященное, существующей и будущей разведывательной поддержке воздушными силами подводных лодок в Атлантике. Затем адмирал Дёниц пожаловался, что разведка слишком слаба и скорее просил меня усилить ее, и насколько помню, хотя бы на 30 процентов.
Кранцбюлер: Вы имели дальнейшие совещания с адмиралом Дёницем до его повышения до главнокомандующего флотом.
Геринг:Нет.
Кранцбюлер: Вы, как главнокомандующий воздушных сил использовали так называемые спасательные самолеты для спасения пилотов сбитых над каналом?
Геринг: У нас были несколько эскадрилий спасательных самолетов предназначенных для канала и для спасения сбитых пилотов, как немецких так и вражеских, как ясно следовало из приказа.
Кранцбюлер: Как выглядели эти самолеты?
Геринг: Это были самолеты, насколько помню, отмеченные красным крестом.
Кранцбюлер: Они были вооружены?
Геринг: Поначалу нет.
Кранцбюлер: И как эти спасательные самолеты угрожали британцам?
Геринг: Были случаи, когда их не трогали, но было множество случаев, когда их сбивали при проведении спасательных мероприятий. Поскольку эти случаи доминировали, я сказал, что было бы более разумным не использовать красный крест и вооружить эти самолеты и таким образом спасать наших товарищей из моря. У нас были огромные потери в этих морских эскадрильях.
Кранцбюлер: У вас были стационарные спасательные буи в канале для сбитых пилотов?
Геринг: Было размещено множество буев, на которые могли забраться сбитые летчики. Спасательные буи были обеспечены продуктами, питьевой водой, спасательными жилетами, спасательными кругами, и другим. Кроме того, имелись буи в форме плотов, на которых летчики могли плыть. Там также имелась еда, питье, первая помощь, карты, и все что угодно.
Кранцбюлер: Как с этими буями обращались британцы?
Геринг: Разными способами, некоторые остались, некоторые уничтожались.
Кранцбюлер: У меня больше нет вопросов.
Экснер: Известно ли вам, что в особенности в 1942 между Фюрером и генерал-полковником Йодлем возник жесткий конфликт?
Геринг: Да.
Экснер: Известно ли вам, что тогда Йодля планировали освободить от должности?
Геринг: Конфликт возник из-за кавказского кризиса. Фюрер упрекал генерала Йодля, в том, что он не сконцентрировал достаточно войск для удара в направлении Туапсе; но при этом горноегерьские части маршировали по долинам на горную цепь Эльбрус, что фюрер, считал бессмысленным. Тогда, насколько помню, Йодль указывал ему, что этот вопрос обсуждался с ним, и был одобрен им. Фюрер жестко критиковал командующего ответственного за тот сектор. Йодль защищал его со своей стороны, что привело к крайне натянутым отношениям. Фюрер указывал, мне, что хочет отправить Йодля в отставку. Конфликт дошел до такой степени, что, насколько помню, фюрер отказался от посещений офицерского клуба, которым пользовались и члены оперативного штаба и высшего командования, и даже стал обедать в одиночестве. Даже некоторое время, несколько месяцев, он перестал пожимать руку этому господину. Это иллюстрирует насколько сильным был конфликт.
В качестве преемника Йодля, был выбран Паулюс; фюрер имел к нему особое доверие. Но почему-то эта перестановка не произошла, не знаю, почему именно. Я убедился, что снова, несмотря на разногласия, решающим для фюрера оставался фактор, что для него было сложно видеть новые лица, и что он не любил перестановок в своем окружении.
Однако по прошествии лет, его доверие к тактическим способностям Йодля существенно выросло; он полностью доверял ему в сфере тактики. Личные отношения обоих господ никогда не были очень близкими.
Экснер: Вам известно, что в особенности в феврале 1945, рассматривался выход из Женевских соглашений? Вам известно отношение Йодля к этому вопросу?
Геринг: Видимо это было в феврале 1945, когда министр Геббельс сделал это предложение фюреру. Это предложение встретило полное возражение всех нас. Несмотря на это, фюрер возвращался к этому снова и снова, и считанные дни оставались до выхода из конвенции. Причина была, довольно странной, в связи с тем, что на Западе было слишком много дезертиров и войска сдавались слишком легко. По мнению фюрера, если бы в войсках знали, что их в плену больше не защищает Женевская конвенция, они бы дрались яростнее и не поддавались распространению вражеской пропаганды, говорящей о том, как хорошо с ними будут обращаться, если они сдадутся. Объединенными усилиями, в которых конечно, участвовал Йодль, мы переубедили фюрера в том, что такая мера вызовет только большое возмущение в немецком народе и волнения за своих родственников в плену.
Экснер: Еще один вопрос. Перед началом норвежской кампании, Йодль записал в своем дневнике — это упоминалось ранее: «Фюрер ищет повода». Но это неверно. В оригинале написано «основание» Так, в какой степени фюрер искал основание в то время?
Геринг: Я помню этот момент очень хорошо и следовательно, я могу заявить под присягой, что использование слова «основание» или «повод» абсолютно здесь не к месту. Дело было так:
Фюрер знал точно, и мы хорошо знали, и имели достаточно обширные разведывательные и достоверные доклады подтверждающие, что Норвегия будет оккупирована союзниками, Англией и Францией. Я указывал на это в другой день. С целью предотвратить это, фюрер решил действовать первым. Он говорил о том, что для нас основания для англо-французской атаки были четкими, но у нас не было подтверждений этому для остального мира. Гитлер объяснял, что он пытается найти доказательства этому. Было бы лучше если бы Йодль записал, не то, что фюрер ищет основание, но — согласно тому, что фюрер имел в виду — что фюрер искал доказательства для остального мира. Такие, какие были у нас. Это один момент. Второй момент заключался в основном, в том, что министерство иностранных дел должно было осуществить необходимую подготовительную работу включавшую подготовку нот. Однако в случае, с Норвегией, фюрер уведомил министерство иностранных дел это только за, 24 или 48 часов. Тогда, он не хотел кого-либо информировать, чтобы сохранить операцию в максимальной тайне. Я помню, что я как главнокомандующий воздушных сил, был проинформирован об этом очень поздно. Секретность являлась второй причиной, почему он лично был озадачен поиском оснований. Существовали две таких причины. Я бы хотел снова заявить, что фюрер искал доказательств, более чем оснований.