Есть только одна вещь, которую я хочу сказать, относительно документа 1514-ПС. Это захваченный приказ командования военным округом VI, в Мюнстере, датированный 27 июля 1944, другими словами, летом 1944. Он касается сбежавших военнопленных и о том, что с ними делать. Он говорит «Ссылка», и затем он цитирует семь различных приказов с 1942 по начало 1944. Данный приказ касался вопроса сбежавших военнопленных и сам должен был быть включён в документ, если военное ведомство военного округа VI имело такой приказ. Этот факт заметен, и он приводит меня к выводу, что никогда не было письменного приказа и что ответственные военные власти никогда не получали такого приказа. Я не могу сказать больше, поскольку не могу подтвердить этого.
Нельте: Вам известно, что обвинение представило приказ, согласно которому советско-русские военнопленные отмечались средствами татуировки, для того, чтобы их можно было идентифицировать. Пожалуйста, вы сделаете об этом заявление?
Кейтель: Факты таковы: во время лета 1942, фюрер вызвал генерал-квартирмейстера армии в штаб-квартиру для доклада занявшего несколько часов, на котором фюрер попросил его доложить об условиях в тылу восточной армии. Я был внезапно вызван и рассказывал, что генерал-квартирмейстер говорил о тысячах русских военнопленных бежавших каждый месяц о том, что они растворялись среди населения, немедленно сбрасывая свою форму, и получая гражданскую одежду, их уже нельзя было идентифицировать. Я приказал изучить вопрос и пересмотреть средства идентификации, которые позволили бы идентифицировать их, даже после того, как они получали гражданскую одежду. Впоследствии я отправил инструкции в Берлин, говорящие, что такой приказ подготовлен, но изучение должно быть сначала сделано управлением международного права министерства иностранных дел для понимания того можно ли отдавать такой приказ; и, во-вторых, можно ли было осуществить его технически.
Я хочу сказать, что мы думали о татуировочных отметках, таких же, как у многих моряков или каменотесов в Германии. Но более я об этом не слышал. Однажды я встретил в штаб-квартире министра иностранных дел и поговорил с ним о вопросе. Министр иностранных дел фон Риббентроп знал о запросе направленном в министерство иностранных дел и считал эту меру чрезвычайно сомнительной. Это были первые новости, полученные мной о вопросе. Я отдал немедленные инструкции, либо лично, либо через адъютанта я не помню, чтобы приказ не принимался. Я ни видел, ни подписывал ничего подобного. В любом случае я отдал безошибочный приказ: «Приказ не принимать ни при каких обстоятельствах». Я тогда не получил дальнейшей подробной информации. Я ничего не слышал о нём и был убежден, что приказ не принят.
Когда я был допрошен, я сделал заявление в таких же чертах. Теперь мне рассказал мой защитник, что женщина секретарь начальника организации по делам военнопленных добровольно свидетельствовала, что приказ был пересмотрен и не был принят, и далее о том, что она получала такие инструкции лично. Однако она сказала в своем заявлении о том, что этого не происходило до тех пор пока приказ действительно не был принят и что это единственно возможное вернон объяснение того как появился этот приказ найденный в полицейском ведомстве.
Нельте: Господин Председательствующий, я представляю письменные показания свидетеля, полученные в установленное время.
(Обращаясь к подсудимому)
Теперь мы перейдем к делу Сагана. Обвинение изначально обвиняло вас в отдаче приказа об убийстве 50 офицеров королевских воздушных сил, которые сбежали из шталаг III[725] в Сагане.
Мне пока не ясно поддерживается ли еще тяжкое обвинение, поскольку рейхсмаршал Геринг и свидетель Вестхоф[726] допрошены, позднее вне рамок этих слушаний. У меня есть протокол допроса Вестхоффа и я представил его вам. Я хочу спросить вас вы подтверждаете сейчас заявление свидетеля Вестхофа сделанное им во время предварительного следствия и которое он кратко сделает на настоящем суде, и сказать, что вы лично знали об этом печальном инциденте.
Кейтель: Факты таковы, однажды утром мне доложили, что произошел побег. В то же время я получил информацию о том, что около 15 сбежавших офицеров найдены в окрестностях лагеря. Я не намеревался докладывать об этом случае на полуденном совещании о военной обстановке проводившемся в Берхтесгадене, или даже в Бергхофе, так как это было очень неудобно, являясь третьим массовым побегом за очень короткий период. Так как такой же случился только за 10 или 12 часов до этого, я надеялся, что в течение дня большинство из них будут пойманы и что таким образом вопрос будет удовлетворительно урегулирован.
Пока я докладывал, появился Гиммлер. Я думаю, ближе к концу совещания, он объявил в моем присутствии об инциденте, так как он уже начал общий обычный розыск сбежавших заключенных. Была чрезвычайно жаркая дискуссия, серьезная стычка между Гитлером и мной, поскольку он немедленно сделал наиболее поразительные обвинения против меня на счет этого инцидента.
Во взгляде Вестхоффа вещи иногда неправильно представляются, и вот почему я сделаю подробное заявление. Во время этой стычки фюрер заявил в большом волнении: «Этих заключенных не возвратят вооруженным силам; они останутся у полиции». Я немедленно резко возразил. Я сказал о том, что такая процедура была невозможной. Общее раздражение Гитлера снова привело его к существенному утверждению: «Гиммлер, я приказываю вам задержать их, вы их не вернёте».
Я начал стычку за людей, которых уже вернули и которые согласно первоначальному приказу могли быть снова переданы полиции. Я добился успеха в этом; но я не мог сделать большего.
После этой печальной стычки…
Нельте: Скажите мне, пожалуйста, кто присутствовал во время этой сцены?
Кейтель: Насколько я помню, генерал-полковник Йодль точно присутствовал, по крайней мере часть времени, и слышал кое-что, хотя вероятно не каждое слово, поскольку он находился сначала в адъютантской комнате. В любом случае, Йодль и я вернулись в наши квартиры вместе. Мы обсуждали это дело и разговаривали о чрезвычайно нехороших последствиях, которые в целом имел вопрос. По возвращении в свою квартиру я немедленно приказал генералу фон Гравеницу[727] доложить мне на следующее утро.
В связи с этим я могу объяснить, что рейхсмаршал не присутствовал. Если я был немного неточен об этом во время своего допроса это, потому что я рассказывал, что свидетель уже заявил о том, что Геринг присутствовал. Но уже с самого начала я думал, что невероятно и сомнительно. Поэтому также неверно, что Геринг выдвигал какие-либо обвинения против меня тогда. В Берлине также не проводилось совещание. Эти ошибки, которые я думаю, я могу объяснить, сказав, что Гравениц, который прибыл с Вестхофом и увидел меня впервые, присутствовал во время доклада и свидетельствовал о сцене несвойственной для военной жизни, потому что мои замечания касались насилия в связи с этим инцидентом.
Вы хотите спросить, что-нибудь еще об обсуждении с Гравеницем?
Нельте: Единственная вещь, которая меня интересует в связи с этим, повторяли ли вы Гравеницу приказ, ранее отданный Гитлером так, что у присутствующих Гравеница и Вестхофа, могли сложиться впечатление, что вы сами приняли приказ о расстреле сбежавших офицеров.
Кейтель: Согласно протоколу допроса Вестхоффа, который я вижу, я могу объяснить это так, я думаю как следующее: прежде всего, я предъявил серьезные обвинения. Я сам был чрезвычайно раздражен, за себя я могу сказать, что даже приказ о задержании этих заключенных полицией вызвал у меня чрезвычайную тревогу за судьбу этих людей. Я откровенно признаю, что возможность их расстрела, при попытке побега оставалась у меня на уме. Я определенно говорил тогда чрезвычайно возбужденно и не придавал значения своим словам. И я определенно повторил слова Гитлера, которыми были: «Мы должны показать пример», поскольку я опасался дальнейших осложнений для организации по делам военнопленных с других сторон, помимо случая невозвращения заключенных Вермахту. При прочтении доклада о допросе я увидел заявление Гравеница, или даже Вестхофа, в отношении того, что я сказал: «Их расстреляют, и большинство из них уже убиты». Я вероятно сказал что-либо вроде: «Вы увидите, что это катастрофа; вероятно многие из них уже расстреляны».
Однако, я не знал о том, что они уже расстреляны; и могу сознаться, что в моем присутствии Гитлер никогда не говорил ни слова о чьем-либо расстреле. Он лишь сказал: «Гиммлер, вы оставите их у себя; не передавайте их». Я не понимал до нескольких дней позднее о том, что они расстреляны. Я видел среди других бумаг также официальный доклад от британского правительства заявлявшего, что до 31-го — побег произошел 25-го — что до 31-го они действительно не были расстреляны.
Поэтому, Вестхофф также ошибся в мыслях о том, что приняты приказы, сказав, что было сделано объявление о расстреле отдельных людей или их не возврате и чтобы были вывешены списки. Приказа не принималось позднее, и я помню это; я помню это, потому что последовал инцидент:
Несколькими днями спустя, я думаю 31-го, перед докладом об обстановке, один из адъютантов рассказал мне о том, что поступил доклад о том, что некоторые расстреляны. Я запросил обсуждения наедине с Гитлером и рассказал ему о том, что я услышал о расстреле полицией. Все, что он сказал, было то, что он также получил его — естественно, поскольку это был доклад ему. В чрезвычайном смущении я высказал ему своё мнение об этом. Затем он сказал мне о том, чтобы он был опубликован в лагере в предупреждение другим. Только после этого было сделано объявление в лагере. В любом случае, воспоминания Вестхоффа о некоторых фактах, о которых он клялся, не совсем верны, даже если такие выражения использованные им и объясненные мной могли случиться. Мы услышим его на этот счет.
Нельте: Гитлер говорил вам о том, что приказал расстрелять этих людей?
Кейтель: Нет, он никогда не говорил мне этого. Я никогда не слышал этого от него. Я услышал гораздо позднее, насколько я помню, от рейхсмаршала Геринга, с которым весь инцидент, являлся конечно, предметом обсуждений и разговоров, особенно с учетом того, что это был лагерь воздушных сил.
Нельте: Я хочу сказать в итоге: вы заявляете здесь под присягой, что вы сами ни приказывали о том, чтобы этих офицеров королевских воздушных сил расстреляли, ни получали и не передавали такой приказ, ни знали о том кто отдал приказ?
Кейтель: Это верно. Я ни получал такого приказа, ни знал и не слышал о нем; ни передавал такого приказа. Я повторяю это под присягой.
Нельте: Теперь мы переходим к вопросу депортаций. Обвинение относит к депортации рабочих перемещение физически здоровых граждан оккупированных территорий в Германию или другие оккупированные территории с целью использования их для «рабского труда» на оборонительных работах или других задачах связанных с войной. Таково обвинение, которое я зачитал вам.
Обвинение периодически связывает ваше имя с этими обвинениями и говорит о том, что вы, то есть, ОКВ, содействовали в предоставлении рабочих для германской военной промышленности. Вам известен тот факт, что подсудимый Заукель являлся уполномоченным в этой сфере. Я хочу спросить вас забирались ли рабочие с оккупированных территорий и перемещались ли в Германию до назначения уполномоченным Заукеля.
Кейтель: Насколько мне неизвестно, рабочие прибывали с оккупированных территорий особенно с Запада: Бельгии, Голландии — я не знаю про Голландию, но определенно Франции — в Германию. Согласно тому, что я слышал, я понял тогда, что это делалось вербовкой добровольцев. Я думаю, я помню, что генерал фон Штюльпнагель, военный командующий в Париже, рассказывал мне однажды в Берлине во время встречи о более чем 200 000 добровольцев, но я не могу точно вспомнить, когда это было.
Нельте: ОКВ являлось полномочным органом по таким вопросам?
Кейтель: Нет, ОКВ не имело к этому никакого отношения. Эти вопросы решались, через обычные каналы, ОКХ, военных командующих во Франции и Бельгии и северной Франции с компетентными властями Рейха, ОКВ никогда не имело к этому никакого отношения.
Нельте: Что по поводу гражданской администрации на оккупированных территориях?
Кейтель: На оккупированных территориях с гражданской администрацией, Вермахт был отстранен от какой-либо исполнительной власти в администрации, так что на этих территориях Вермахт и его службы не имели к этому никакого отношения. Только на тех территориях, которые ещё являлись оперативными районами для армии существовали исполнительные власти переданные войскам, высшим командирам, командующим армиям, и т. д. ОКВ также не участвовало в таких официальных процедурах.
Нельте: Согласно докладу о допросе представленному здесь, подсудимый Заукель сказал, что вы, то есть, ОКВ, являлись ответственными за принятие инструкций военным командующим на оккупированных территориях и что он, Заукель, имел их поддержку в своих кампаниях по достижению установленных квот. Что вы скажете об этом?
Кейтель: Взгляд, высказанный уполномоченным Заукелем может, вероятно, быть объяснен тем фактом, что он ничего не знал об официальных служебных каналах, ни о функциях Вермахта, что он видел меня раз или два на обсуждениях посвященных рабочей силе, и, в-третьих, что он иногда приходил увидеть меня, когда он делал свой доклад и получал свои приказы наедине. Он, вероятно, отдавал приказы так делать, в обычной манере Гитлера: пойдите и увидьте начальника ОКВ. ОКВ не имело права отдавать приказы, но в случае с Заукелем я брал на себя работу проинформировать ОКХ или технические службы генерал-квартирмейстера. Я не принимал приказов или инструкций для своих военных командующих или других служб на оккупированных территориях. Это не являлось функцией ОКВ.
Нельте: Представлен документ, в котором генералы Шапф[728] и Нагель[729] согласовали попросить вас оказать давление или содействие во время вербовочной кампании на Востоке. Это, в любом случае, утверждается обвинением. Вам известно, как это случилось?
Кейтель: Я вспомнил это, когда был представлен документ. Вероятно это была попытка со стороны Шапфа, который работал со мной в армии долгие годы, получить поддержку или содействие фюрера посредством моего посредничества. Шапф, который являлся тогда директором восточного экономического штаба, и генерал Нагель, который был также упомянут в этой связи и который был ответственным за департамент экономической инспекции на Востоке, очевидно, пытались вовлечь меня в вопрос. Согласно документу некоторое давление запрашивалось от высших учреждений; но я не предпринял никаких шагов, так как не занимался такими вещами.
Нельте: Я теперь перехожу к вопросу расхищения культурных ценностей.
Председательствующий: Вероятно, мы прервемся.
(Объявлен перерыв)
Нельте: Французское обвинение обвиняло вас, помимо других вещей, в принятии директив относительно сохранности и конфискации предметов искусства, библиотек, и т. д. Какими были военные приказы, директивы, или инструкции принятые перед кампанией на Западе, относительно предметов искусства, библиотек, и обращения с ними на оккупированных территориях?
Кейтель: Нет, насколько я знаю, по таким вопросам ничего не было, хотя предписания делались еще за время войны. Я по памяти не осведомлен о каких-либо приказах отданных тогда.
Нельте: Я покажу вам три документа представленных французским обвинением, которое упоминает вас в связи со специальным штабом Розенберга, который упоминался здесь по различным поводам. Это документы 137-ПС, 138-ПС, и 140-ПС. Это документы от начальника ОКВ главнокомандующему армией во Франции и в Нидерландах.
Кейтель: Первые два документа, 137-ПС и 138-ПС, пришли из штаб-квартиры. Они были продиктованы с моей стороны и отправлены в учреждения армии. Один говорит: «Главнокомандующему армии» другой: «Главнокомандующему армией в оккупированной Франции» и «Командующему Вермахтом в Нидерландах». Они изначально предназначались как ответы на запросы от различных военных учреждений, которые считали себя ответственными за сохранность или охрану чего-либо на оккупированных территориям, и также от учреждений, которые очевидно собирали, инспектировали, регистрировали, или также исследовали эти культурные ценности, библиотеки и т. д., и конфисковали их. В одном случае я вызвал по телефону главнокомандующего армией, я думаю, который ранее протестовал против этого, рейхсляйтеру Розенбергу. Фюрер приказал мне проинструктировать военные службы разобраться с этим и предложить им соглашения, так как это были директивы которые он лично принял и одобрил. Способ, которым были подготовлены документы показывает сам, что они исходили из ведомства ОКВ. Мой адъютант подписал их; но я сам продиктовал их как приказы фюрера и отправил их. Эти запросы делались просто, потому что не существовало правил и принятых приказов. Я не знаю, что было сделано с этими культурными ценностями, и т. д; но я естественно занял точку зрения, того, что задача сохранить их. Не упоминалась транспортировка, или конфискация, или экспроприация; и вопрос не касался меня; я просто давал эти инструкции в краткой форме и не волновался далее о вопросе. Я принимал их как меры предосторожности и не считал их неоправданными.
Нельте: Этим вы подразумеваете, что ОКВ не имело юрисдикции в этих делах?
Кейтель: Нет.
Нельте: Это была просто передача писем военным властям для осведомления их о желании Гитлера помогать Розенбергу в его задаче?
Кейтель: Верно.
Нельте: В связи с этим хочу поставить вам личный вопрос. Вы приобретали для себя лично какие-либо культурные ценности из общественной или частной собственности на оккупированных территориях, или поручали какому-либо учреждению доставку вам предметов искусства?
Кейтель: Нет, я никогда не имел никакого отношения к таким вещам.
Нельте: Теперь мы переходим к вопросу так называемой экономической эксплуатации оккупированных территорий. Вы обвиняетесь в участии, в своей официальной должности начальника ОКВ, в экономической эксплуатации оккупированных восточных территорий и западных оккупированных стран. Данный вопрос уже обсуждался при допросе рейхсмаршала, так что, я затрону его относительно кратко. Однако, для вас необходимо разъяснить в какой степени ОКВ, и вы в особенности, были связаны с этими вопросами, и ОКВ и вы упоминались в этой связи, как и управление экономики вооружений, которое являлось отделом ОКВ. Генерал Томас[730] из этого отдела подготовил компиляцию, которая воспроизведена обвинением. Что вы можете сказать по этому вопросу, если я покажу вам документ 1157-ПС и СССР-80?
Кейтель: 1157-ПС касается «плана Барбаросса-Ольденбург[731]«. Я хочу рассказать об этом:
Управление военной экономики, которое даже тогда, уже не было известно как управление экономики вооружений осуществляло под руководством своего начальника, генерала Томаса, определенные организационные приготовления, сначала для кампании на Западе и позднее для кампании Барбаросса на Востоке. Они готовились военной экономической организацией, дома в Рейхе, чьи команды прикреплялись ко всем командованиям военных округов. Как результат, советники и некоторый персонал с опытом в проблемах военной экономики снабжения и небольших отделений, названных полевыми экономическими отрядами был прикреплен к армейским командованиям.
Персонал, прикрепленный к штабу квартирмейстера армейском командовании являлся ответственным за безопасность, или обеспечение безопасности, поставок, топлива, и продовольственных пайков на оккупированных или завоеванных территориях, также как и других вещей необходимых для немедленных запросов войск. Они затем сотрудничали со старшим квартирмейстером, который следил для меня за военными поставками, и интендантом ответственным за перевозку поставок, делая их доступными для сражающихся войск. Информация, полученная относительно военной экономики в важных районах Франции и Бельгии, постольку поскольку такая информация могла быть получена, сохранялась для дальнейшего использования. По Востоку, как мне кажется рейхсмаршал Геринг уже много объяснял, было организовано на довольно отличной основе в ввиду не только снабжения войск, но также эксплуатации завоеванных территорий. Была создана организация, служившая этой цели, названная (экономическая организация Восток—Ольденбург). Её связи с ОКВ вытекали из факта, что необходимые приготовления для организации и развития групп экспертов и технических отделов, должны были обсуждаться с министерством экономики, Четырехлетнем планом и министерством продовольствия и сельского хозяйства. Это была экономическая организация Ольденбург. ОКВ и его глава, то есть я, не имел власти отдавать приказы или инструкции в отношении её деятельности. Организация была создана и передана в распоряжение тех ответственных за практическое применение, дававших инструкции и работающим с ней. Если генерал Тома написал в своей книге, которая представлены здесь как документ…
Нельте: 2353-ПС (экземпляр номер США-35), страница 386. Вероятно, вы прочтете это, чтобы сделать вывод.
Кейтель: Да. Это отрывок из книги генерала Томаса, где он описывает подробно свои функции и те организации, которыми он руководил в ОКВ, как это происходило во время войны. Он говорит:
«Функции, осуществляемые управлением вооружений экономики при проведении восточной кампании заключались в основном в организационном управлении экономическим механизмом и советах оперативному штабу военной экономики Восток»
Нельте: Вам нужен только параграф 4 для вашего вывода.
Кейтель: Оперативный штаб по военной экономики Востока, приданный к Четырехлетнему плану как Барбаросса-Ольденбург, являлся ответственным за всё экономическое направление во всем восточном районе. Он являлся ответственным за технические инструкции государственным секретарям в оперативном штабе по военной экономике, для организации управления вооружением экономики Тома, и для применения всех мер принятых оперативным штабом для военной экономики Восток под руководством и командованием рейхсмаршала.
Нельте: Каковы были условия на Западе?
Кейтель: Я очень кратко описал небольшую группу экспертов приданных высшему командованию управлению квартирмейстеров на Западе. Позднее, как я уже заявлял, в начале июня, все экономическое направление было передано Четырехлетнему плану и уполномоченным Четырехлетнего плана, постольку поскольку все делалось для текущих поставок покрывающих ежедневную потребность, топливо, и т. д. Это было сделано специальным распоряжением, которое уже упоминалось рейхсмаршалом и которое было принято фюрером.
Нельте: Это изложено генералом Томасом на странице 304 в документе 2353-ПС, который мы уже упоминали. Для меня нет нужды читать его; и я прошу Трибунал позволить мне представить письменные показания подсудимого в документальной книге номер 2 о военном управлении по экономическому вооружению ОКВ, как документ Кейтель-11 в качестве доказательства для того, чтобы не потребовались дальнейшие вопросы. Я полагаю, обвинение согласится с такой процедурой.
Председательствующий: Что за номер у него в книге 2?
Нельте: Номер 4 в этой документальной книге номер 2. Это страница 27 и следующая, в представленной суду документальной книге 2. Документ датирован 29 марта 1946.
Председательствующий: Что за дата, вы говорите?
Нельте: 29-е марта 1946. Я не думаю, что есть какие-нибудь даты в документальной книге. Я представлю оригинал, у меня есть.
Председательствующий: Как это описано в самом документе? У нас есть документ, датированный 4 марта 1946, «управление вооружений экономики верховного командования Вермахтом». Правильно?
Нельте: Данный документ был написан 4 марта 1946, но письменные показания были добавлены 29 марта 1946.
Председательствующий: Но они появились 8 марта? Это тот документ?
Нельте: Управление военной экономики ОКВ. Это возможно.
Председательствующий: Здесь.
Нельте: В любом случае, нет сомнений по идентификации документа.
(Обращаясь к подсудимому)
Теперь я перехожу к теме, которую снова и снова представляют Высокому Трибуналу и которая очень трудна, потому что причина этих вопросов не правильно понята.
Против вас выдвинуто обвинение в том, что в своём качестве члена правительства, как утверждает обвинение, что вы знали, или должны были знать о происходившем в концентрационных лагерях. Поэтому, я прошу вас ответить о том вы знали, о существовании концентрационных лагерей, как много вы знали и что вы делали с этим. Вы знали об их существовании? Вы знали о том, что существовали концентрационные лагери?
Кейтель: Да, уже до войны я знал о том, что существуют концентрационные лагери; но я знал тогда, по имени два из них; и я предполагал и полагал, что есть другие концентрационные лагери кроме тех двух о которых я знал. Я не знал дальнейшей особенностей существования концентрационных лагерей. Что касается заключенных в таких лагерях, я знал, что они включали обычных уголовников и политических противников. Как сказал рейхсмаршал Геринг это являлось основой учреждения.
Нельте: Вы слышали, что-нибудь об обращении с заключенными?
Кейтель: Нет, я не слышал ничего точного об этом. Я полагал, что это была жёсткая форма заключения, или в определенных обстоятельствах одна из тех жестоких мер. Я ничего не знал об условиях узнанных здесь, особенно о жестоком обращении с заключенными, пытками, и т. д.
Я пытался в двух случаях освободить людей, которые находились в концентрационном лагере. Один был пастором Нимёллером[732], при вмешательстве гросс—адмирала Рёдера, я пытался вытащить пастора Нимёллера из концентрационного лагеря. Попытка была безуспешной. Я сделал вторую попытку вытащить семью в моей родной деревне, в случае когда крестьянин находился в концентрационном лагере по политическим причинам; и в этом случае мне это удалось. Лицо было освобождено. Это было осенью 1940. Я поговорил с этим человеком; и когда я спросил его на что были похожи вещи, он дал мне ответ в отношении того, что он прав. Он не пояснил мне подробностей. Я не знаю о других случаях.
Нельте: Когда вы разговаривали с этим человеком у вас появилось впечатление о том, что случилось с ним?
Кейтель: Несомненно, он не произвел такого впечатления. Я не видел его сразу после освобождения. Я увидел его позднее, когда находился дома. Причиной, по которой я говорил с ним, было то, что он пришел поблагодарить меня. Он ничего не сказал мне о плохом обращении или чем-нибудь таком.
Нельте: Здесь время от времени заявляется о том, что эти концентрационные лагеря посещались военнослужащими Вермахта, офицерами — также высокопоставленными офицерами. Как вы это объясните?
Кейтель: Я убежден, что эти визиты проходили по приглашению Гиммлера. Я сам однажды получал личное приглашение от него нанести визит в лагерь Дахау[733] в Мюнхене. Он говорил о том, что хочет мне его показать. Я также знал о том, что большим и маленьким группам офицеров и комиссиям показывали лагеря. Я думаю едва ли мне нужно рассказывать, как эти визиты проводились относительно того, что показывали. Дополняя своё заявление, я хочу сказать, что необычно было слышать такие замечания как: «Вы закончите в концентрационном лагере!» или «Там происходит всякое». Однако, я знаю, что у любого кто приходил ко мне с такими слухами и историями я спрашивал о том, что именно они знали и откуда получили информацию, ответом был всегда: «Я действительно не знаю; я просто слышал это». А значить можно было думать, что угодно, но ни у кого не было фактов и никто никогда их не получал.