Из госпиталя Зоя вернулась в свой родной Сорочинск и снова пошла работать на мелькомбинат, откуда уходила в армию. Встретились мы с Зоей Ахметовной Юсуповой (Ахмеровой) на всесоюзном слете женщин-снайперов в Москве в декабре 1972 года. Слет был организован ЦК ВЛКСМ и Советом ветеранов школы. А после для его участников был устроен вечер. Когда музыканты заиграли «Цыганочку», в круг вышла совершенно седая, с моложавым лицом женщина и начала лихо отплясывать. Это была Зоя Юсупова, и не каждый знал, что на одной ноге у нее — протез.
…Валя Мощенко приехала в снайперскую школу из Сакмарского района, где работала секретарем канцелярии народного суда. После учебы — прибыла на 3-й Белорусский фронт.
Отправлялся из школы их взвод в количестве 50 человек, а прибыло в 45-й корпус — 51. Люда Шульгина, которая была оставлена в школе инструктором, ехала на фронт «зайцем». Девчата обнаружили ее в поезде через сутки, когда она попросила есть, выглянув из-за вещмешков с третьей полки. Так и приехала Люда на фронт.
Снайперский взвод перебрасывали на тот участок, где он был нужнее. Каждый раз он попадал в новые обстоятельства, приспосабливался к новым фронтовым условиям. Где только не приходилось маскироваться — на деревьях, в траншеях, разрушенных домах.
Валя Мощенко была командиром отделения снайперов. Руководить юными сверстницами, которые надели военную форму в свои 17—19 лет, было очень и очень нелегко. Ведь спрос с них был, как со взрослых.
Почти со всеми девчатами отделения Валя была в снайперской паре, на ее боевом счету 37 убитых фашистов. Но чаще всего она выходила на «охоту» с москвичкой Тамарой Алхимовой, с которой и открыла свой боевой счет.
На всех фронтах, где были девчата-снайперы, они помогали разведчикам, которые с уважением относились к ним. Однажды Валя уничтожила фашистского снайпера, который действовал в том месте, где должны проходить разведчики. Валя спасла им жизнь.
Она долго не могла определить, откуда бьет фашист. Просмотрела внимательно всю оборону врага, нейтральную полосу. Взгляд остановился на убитой лошади, лежавшей на нейтральной полосе недалеко от обороны противника. Ничего подозрительного. И вдруг из лошади блеснул огонек. «Выстрел бронебойно-зажигательной пулей», — отметила Валя. Стало ясно, что фашист спрятался в чучеле лошади. Так она выследила и уничтожила вражеского снайпера. Сколько благодарностей получила в тот день Валя от разведчиков, которым освободила путь.
— А вот когда мы стояли на реке Шешупе, — Валя улыбается, вспоминая об этом, — то совершенно случайно выполнили важное задание. С наблюдательного пункта сообщили, что в оборону противника поступает подкрепление. Оно могло прийти только со стороны реки, но наши даже с самолетов не обнаружили вражескую переправу. Разыскать ее поручили и снайперам. Мы с Тамарой наблюдали за рекой весь день. Везде было тихо. Затем мы сменили позицию, пробрались еще дальше по нейтральной. Тамара решила выкупаться в реке. Я возразила. Мы долго спорили и все-таки спустились к реке, разделись и осторожно вошли в воду. Отплыв от берега, чуть не ахнули. В узком месте, где река делала изгиб, с обеих сторон были наклонены и связаны ветви деревьев, под ними проходила переправа.
По координатам, которые сообщили девушки, переправа противника была разбита и фашисты отступили.
Историю о том, как Валя и Тамара трех пленных солдат привели, тоже нельзя слушать без улыбки.
Однажды, выбирая укрытие для наблюдения, они столкнулись на нейтральной полосе с тремя вражескими солдатами. Девчата приготовились обороняться, но те, побросав оружие, подняли руки. Пришлось возвращаться в часть. Идти надо было через лес, и Тамара высказала беспокойство. Тогда один, видимо, понимавший русский язык, отрезал все пуговицы у брюк солдат и у себя. Так и привели девчата пленных. Дружным хохотом встретили их однополчане.
…Живут в Сорочинске две тезки, две Клавдии Ивановны — Вергасова и Иглина. Обе окончили нашу снайперскую школу, обе получили назначение на 4-й Украинский фронт, только в разные полки.
У Клавы Вергасовой все началось, как у многих девчат, приехавших на фронт. Сперва знакомилась с обороной. Учил ее снайпер Безголосов. Снайперской парой Клавы была Капа Мелкозерова, тоже из Оренбуржья. Капа погибла при выполнении первого задания, не успев сделать ни одного выстрела. Утром на гибель Капы наши ответили артиллерийским огнем.
Клава осталась без снайперской пары, на «охоту» одну не посылали. Несколько раз Клава относила в термосе обеды солдатам на передний край. А вскоре в паре с Ниной Лопатиной открыла счет мести за Капу. Было дано задание — прикрывать переправу через Одер, и меткими выстрелами Клава уничтожила более десяти фашистов. За отличное прикрытие переправы она была награждена медалью «За боевые заслуги».
Приходилось Клаве принимать участие и в операциях за «языком». Однажды пошла в поиск вместе с разведчиками Мишей Марковым и Николаем Третьяковым. Она замаскировалась на чердаке заброшенного дома и внимательно следила. Вот разведчики незаметно подобрались к вражескому объекту, охраняемому часовыми. Скрылись за углом и через несколько таких напряженных для Клавы минут выскочили обратно, таща «языка». Следом за ними выбежал фашист с автоматом наготове — Клавин выстрел скосил его. «Язык» был доставлен, разведчики и снайпер награждены медалями «За отвагу».
Клава считала, что ей везет — за год фронтовой жизни у нее всего одно легкое ранение в голову. Но радоваться было еще рано. Шли бои на территории Чехословакии. Снайперов послали прикрывать переправу на реке. Меняя позицию, они, видимо, обнаружили себя и были накрыты минометным огнем. Так, за несколько дней до окончания войны Клава была тяжело ранена. 9 мая ей делали операцию, извлекли 18 осколков. Только в ноябре 1945 года вернулась она на Родину.
А Клава Иглина с группой девчат-снайперов прибыла в горнострелковый ордена Суворова Новороссийский полк в 2 часа ночи, и уже утром девчата начали пристреливать свои винтовки. Был бой за важный стратегический пункт. Два часа с обеих сторон шла артподготовка. Одна атака сменялась другой, но безрезультатно. Вражеские пулеметные расчеты мешали подняться в атаку. Снайперам было дано задание уничтожить их. Клава Иглина с Ниной Боруткиной окопались, сделали запасные окопы для отхода и, когда рассвело, обнаружили пулеметные расчеты. Они были замаскированы за подбитыми танками. Снайперы выжидали, бить надо наверняка. Наконец, они начали стрелять. Пулемет замолчал, но фашисты открыли яростный огонь по снайперам. В части волновались: вряд ли девушки останутся живыми. Вернулись они к своим ночью. Клава и Нина за уничтожение пулеметных расчетов были награждены орденами Славы 3-й степени. Закончилась война для Клавы Иглиной недалеко от Праги.
Бесстрашно воевали с врагом Наталья Кузьминична Рылеева, Анна Матвеевна Кадочникова, Клавдия Трифоновна Вавилина и многие другие мои землячки, мужественные девчата-снайперы.
Н. Н. МЫЛЬНИКОВ,
журналист, ветеран войны, полковник в отставке
СЕВЕРО-ЗАПАДНЕЕ ВЕЛИКИХ ЛУК
Пока Владимир Солуянов лечился в госпитале, произошло два выдающихся события — наши войска прорвали блокаду Ленинграда и завершили ликвидацию армии Паулюса под Сталинградом. Душа сержанта пела и от больших дел на фронтах войны, и от того, что сравнительно быстро вылечился, и, в довершение ко всему, попал в ту же 16-ю воздушно-десантную бригаду, в которой служил раньше.
В роте десантников-разведчиков не оказалось ни Паничкина, ни Сулина, ни Маслова, и Солуянову пришлось обзаводиться новыми друзьями. Без дружбы везде нелегко, а на войне тем более.
Ближе всего Владимир сошелся с Егором Суртаковым — невысоким, по-деревенски плотно сбитым сержантом-сибиряком, всегда веселым, жизнерадостным, умеющим вовремя стать серьезным, подчеркнуто собранным. Подружились они очень быстро, по-воински прочно, на правах равных.
В тот вечер, когда Солуянов возвратился из госпиталя в свою роту, как-то неожиданно разбушевался северный ветер со снежной крупой-шрапнелью. За ночь натащило такие сугробы, что десантникам пришлось объявить аврал для расчистки военного городка. Работая вместе с Суртаковым, который в отличие от других орудовал лопатой с завидной мастеровитостью, по-особому податливо, Солуянов полюбопытствовал:
— Ты в какой школе наловчился этому делу?
— По домашности приходилось — сызмальства. У нас забуранит — днем ни зги не видно.
— Где это так?
— В Барабинских степях.
Егор рассказал о том; сколь докучливыми бывают бураны в их местности, как ему, оставшемуся без отца на десятом году, ежезимно приходилось расчищать то волглые, то скрипучие сугробы, которые — весьма нередко — забивали выход из избы вровень с крышей.
— А какую профессию имел до войны? — спросил Солуянов.
— В колхозе работал. Сперва в борноволоках состоял. Потом стал прицепщиком на тракторе. Последний год попытал себя при колхозной кузнице — вроде бы подмастерьем у кузнеца.
— Получалось?
— Захочешь есть да помогать больной матери — получится хоть в кузнице, хоть в полеводческой бригаде.
— А как стал десантником? — добирался до цели Солуянов.
— Наверное, так же, как ты. Силком-то сюда не тянут. И калачом не заманивают. Согласен?
— Согласен.
— Тогда зачем спрашиваешь?
Парень нелегкой судьбы, рано познавший цену колхозному трудолюбию, Егор Суртаков по душе пришелся Владимиру Солуянову своими по-крестьянски вескими суждениями о жизни, большой сообразительностью.
А спрашивал Солуянов сослуживца не бесцельно, не ради праздной беседы. Ему было нужно знать, на что способен Суртаков в боевой обстановке, чему у него можно поучиться, в чем поучить его.
В свою очередь и Суртаков, когда ему стало известно, что Солуянов побывал в полуторамесячной операции на Брянщине, что он уже мечен немецкой сталью, почтительно потянулся к наторелому разведчику.
Было у Владимира и Егора и много общего. Оба они не умели скучать и хандрить, никогда не сетовали на учебные перегрузки и житейскую неустроенность. Оба дороже всего ценили свой род войск, знали все красноармейские песни, могли молодецки сплясать «Барыню» или «Подгорную».
У десантников бывают предбоевые передышки, в которые можно и отяжелеть и расслабить мышцы. А чтобы не получилось этого, командиры подразделений нередко устраивали затяжные марш-броски, проводили разновидные тактические занятия в глубоко заснеженных и залитых половодьем лесах.
Когда же ротные колонны возвращались в казармы и кто-то от усталости начинал терять ногу, либо Солуянов, либо Суртаков, не ожидая команды, запевали:
Споемте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой капитан.
Или:
Там вдали, за рекой,
Зажигались огни,
В небе ясном заря догорала…
Строй — и в том, и в другом случае — многоголосо подхватывал бодрые, расправляющие плечи припевы, ряды разом принимали «затылок в затылок» и шаг становился твердым, послушным.
Дружба между Солуяновым и Суртаковым росла и крепла день ото дня. Она помогала сержантам накапливать боевое мастерство, поднимала воинский запал десантников-разведчиков, стала их незаменимой помощницей во время работы в тылу врага.
Стоял второй военный апрель.
Диверсионную группу наших десантников (в ней было до сорока человек — разведчики и саперы-подрывники) забросили в леса северо-западнее Великих Лук. Командовал группой лейтенант Щукин, не однажды побывавший на специальных заданиях. Владимир Солуянов в этот раз возглавил отделение разведчиков.
Задачи диверсионной группы, орудующей в тылу врага общеизвестны: разрушать неприятельские дороги и мосты, пускать под откос поезда, производить налеты на войсковые штабы и аэродромы, взрывать склады с боеприпасами — словом, делать все то, что истощает силы противной стороны, расшатывает ее боевые порядки.
Для той поры бойкой оказалась шоссейная дорога между Великими Луками и Старой Руссой. По ней к передовым позициям днем и ночью подвозились боеприпасы, продовольствие, военная техника.
Командир группы решил взорвать мост, разрушить работу важной коммуникации гитлеровцев.
Разведчики выдвинулись к реке, через которую перекинулся прочный деревянный мост на бетонированных быках, способный пропускать не только автомашины, но и артиллерию, и танки.
Суртаков с напарником остались на этом берегу. Солуянов и Яншин переправились на противоположный берег. Тщательно проследили, где располагаются немецкие часовые, охраняющие мост, откуда к ним сподручнее подобраться как можно ближе, когда происходит смена караула, куда разводящий уводит тех, кто отстоял свой срок. Все было выверено так, чтобы не допустить ни малейшего просчета ни во времени, ни в действиях. На это ушло свыше суток. Зато не безрезультатно.
День простоял ведренный. А вечером, сразу после смены караула у моста, сыпанул сильный дождь, крупный, как горох, изгибчатый от ветра, холодный.
Застегнув брезентовые дождевики и накинув на головы капюшоны, немцы повернулись спинами к ветру, ослабили наблюдение за местностью. Разведчики воспользовались этим. Из кюветов, обросших лозняком, они бросились на часовых, прикончили их ножами и заняли позиции для прикрытия действий подрывников. Те, не мешкая ни секунды, прибежали с взрывчаткой, заложили ее там, где требовалось. Мост разлетелся в куски.
Потом Солуянов и его разведчики помогли подрывникам уничтожить склад с горючим, разрушить железнодорожный мост.
Немцы возмутились действиями советских десантников и бросили на них роту автоматчиков. Прикрывая огнем саперов-подрывников, разведчики пробовали сдержать напор фашистов, но силы оказались неравными. Лютый огонь автоматчиков загнал десантников в болото. Промокшие до пояса в ледяной воде, они довольны были тем, что погоня прекратилась, что не утратили своей боеспособности.
Лейтенант Щукин всмотрелся в карту, сориентировался по компасу, обнадеживающе сказал:
— Надо двигаться строго на восток. — Он показал направление ребром ладони. — Это наиболее надежный путь. К самому болоту примыкает густой лес: дорог нет. Значит, и немцы там не водятся.
Десантники переобулись, распределили груз между собой и, не дожидаясь темноты, тронулись на восток. А через каких-нибудь полчаса над болотом показалось звено бомбардировщиков. Десантники видели, как из чернобрюхих самолетов выпала зловещая стая бомб. Чуть погодя, они звонко завизжали, завыли и упали поодаль.
— Все целы? — спросил Щукин, очищаясь от болотной жижи, набравшейся и за шиворот, и в ноздри, и в уши. — Никто не пострадал?
— Вхолостую сработали шалопуты Геринга, — ответил Солуянов. — А шефу доложат: уничтожен крупный отряд русских партизан.
— Как пить дать, — поддержал Суртаков.
Но немцы докладывать вверх об авианалете не торопились. Вслед за первым звеном прилетело второе. Одна из бомб разорвалась неподалеку от хвоста рассредоточенной колонны. Разведчика, замыкавшего колонну, тяжело ранило в живот.
Друзья сделали сержанту перевязку, понесли с собой. Но спасти его не удалось. Он умер, не приходя в сознание.
Под утро десантники выбрались из болота, похоронили сержанта между двух сосен. В тот же день оборудовали новую стоянку, отоспались. А затем снова включились в дело.
Идя лесом на очередное задание, разведчики увидели женщину, привязанную колючей проволокой к стволу сосны. Попробовали окликнуть — она не промолвила ни слова. Осмотрелись. Прислушались. Вокруг тишина. Подползли к женщине, установили: жива, но без сознания. Ее отвязали, положили на носилки, изготовленные из плащ-палатки, и понесли с собой.
В дороге женщина (ее звали Аграфеной) пришла в себя, поняла, что она среди своих, и рассказала о том, как с ней — связной партизанского отряда — расправились фашистские каратели. Она же указала деревню, в которой расположился карательный отряд, назвала его командира — немецкого офицера — и активных главарей, завербованных из местных предателей.
Лейтенант Щукин принял решение — изловить фашистского верховода и передать его на суд партизанам. Провести эту операцию было приказано отделению разведчиков под командованием Владимира Солуянова.
Два дня и две ночи охотились. И напали на след немецкого офицера. И напали. Командир отряда по имени Курт находился в деревне Юхово, откуда должен был возвратиться в штаб, расположенный в селе Холм.
Стоял холодный весенний день. С севера, обгоняя друг друга, неслись набухшие ледяной тяжестью облака. Дорога, до блеска накатанная колесами, отлого сползла с недавно выжженной палачами пустоши, попетляла меж вербников, ворсисто покрытых гусенячьим желто-сизым пухом, и, будто намереваясь укрыться от северного дыхания, растянулась вдоль южной опушки сосняка.
Солуянов и Суртаков — группа захвата — спрятались возле самой дороги, в загустелом сосновом подсаде. По два бойца расположились справа и слева от группы захвата, на удалении до полусотни метров. Лежали почти весь день.
Под вечер пароконная повозка, сопровождаемая двумя верховыми охранниками, поравнялась с группой захвата. Суртаков выстрелил в кучера. Вслед за Суртаковым бойцы, лежавшие слева, сразили верховых. Тем временем Солуянов запрыгнул на повозку, рукоятью пистолета ударил офицера по голове. Тот, хоть и пьян был, понял, что произошло, дрожа от страха, то и дело твердил, тыча пальцем себе в грудь:
— Курт есть интендант. Фронт никс. Курт есть интендант. Фронт никс.
Никакого удостоверения личности у офицера не оказалось, и он выдавал себя за интенданта, который был призван в армию по тотальной мобилизации.
Поздно вечером Курта привели в землянку командира диверсионной группы лейтенанта Щукина. Он выслушал доклад сержанта Солуянова, взял в руки светильник — гильзу от немецкого зенитного снаряда, чтобы пристальнее всмотреться в пойманного офицера, озадаченно спросил:
— Он или не он?
— Судя по приметам, он самый. Но выдает себя за тотальщика.
— С виду и есть тотальщик. А нутро выясним завтра. Сейчас упрячьте его. Да надежнее. С караулом.
Утром, когда стало светло, в расположение десантников прибыла Аграфена. Она глянула на Курта, удивленно всплеснула руками и задохнулась от гнева, от возмущения тем, сколько бед и несчастий принес людям этот изверг, бешеный разбойник с большой дороги. Курт тоже узнал Аграфену. Большое круглое лицо его тотчас почернело, полные щеки судорожно задергались, глаза от страха сделались неподвижными.
Солуянов воспользовался паузой, на радостях возгласил:
— Кончилась игра в прятки.
Спазмы отпустили Аграфену.
Она крикнула:
— Он самый — собачий выродок! — вплотную подступила к Курту. — Ты меня узнаешь?
Курт помотал головой и приложил ладонь ко лбу, жалуясь на недомогание.
— А головой не крути! Я не крутилась, когда меня привязали к сосне.
В разговор вступил лейтенант Щукин.
— Эту женщину хотели казнить по вашему приказу? — спросил он.
— Найн. Здесь получилась какая-нибудь ошибка.
— А кто меня допрашивал? Кто меня пинал в бока, в спину, в грудь?
— Я не фашист. Я не могу бить человека.
Привели партизана, который тоже побывал на допросе у командира карательного отряда, но по счастливой случайности сумел убежать. Тот партизан узнал Курта, рассказал о его бесчинствах, назвал людей, которых по приказу карателя расстреляли, повесили, захлестали насмерть дубинками.
Десантники и партизаны срочно созвали судебное заседание и постановили расстрелять командира немецкого карательного отряда. Курт, услышав слова приговора, зарыдал. Аграфена, которой было поручено привести приговор в исполнение, отошла на положенную дистанцию, пересохшим от ярости голосом крикнула:
— Не орать! Я не орала, когда в меня впивалась проволока.
Она нажала на спусковой крючок автомата и очередью прошила грудь фашиста…
В лесах между Великими Луками и Старой Руссой десантники встретили первомайский праздник. Его лейтенант Щукин объявил нерабочим днем.
На следующий день десантники снова отправились на задание — заложить взрывчатку под железнодорожное полотно. Как обычно, разведчики действовали в голове диверсионного подразделения — они и были обязаны указать подрывникам место для работы и в случае надобности прикрывать их огнем…
* * *
Он прошел всю войну, этот мужественный человек. Вернувшись с фронтовых полей инвалидом первой группы, он не сдался, не отступил перед трудностями. Сначала закончил Челябинский железнодорожный техникум, а потом и заочно институт инженеров железнодорожного транспорта. И трудился на Южно-Уральской железной дороге. Совсем недавно не стало его среди нас, разведчика-десантника Владимира Иосифовича Солуянова, героя войны и скромного труженика послевоенных лет…
М. А. МЕНЬШИКОВА,
журналист
ОТ ОРЛА ДО ПРАГИ
Уральский добровольческий танковый корпус формировался в начале 1943 года. Его называли «особый». Все — от вооружения до последней пуговицы на гимнастерке солдата — было приобретено на средства трудящихся Челябинской, Свердловской, Пермской областей, сделано из сэкономленного, в нерабочее время. Все, что полагается, дали солдатам. Златоустовцы даже каждому челябинцу выковали нож с ножнами.
Бывший командир артиллерийского дивизиона мотострелковой бригады, ныне гвардии полковник в отставке Сергей Иванович Худяков вспоминает:
— Приказом командующего артиллерией УралВО я был зачислен в корпус…
В прошлом рабочий Саткинского металлургического завода Худяков еще в юности увлекался стрелковым спортом, выступал за свой город в зональных соревнованиях на лучшего ворошиловского стрелка. Затем окончил артиллерийское училище. Служил в Челябинске. Участвовал в боях на Халхин-Голе. Командовал противотанковой батареей. В июне сорок первого часть, в которой служил Худяков, передислоцировалась на Кавказ. О начале войны узнали на марше и с марша их развернули на фронт.
Первый бой, первая встреча с вражеской техникой были в начале июля. На позиции ползли короткоствольные немецкие танки и бронетранспортеры с пехотой. Уверенные в легкой победе, они даже не стреляли.
— Перва-ая батаре-е-я! Фугасны-ы-ми по танкам! Втора-а-я батаре-е-я! Осколочны-ы-ми! По пехоте! Огонь! — приказал старший лейтенант Худяков с наблюдательного пункта.
Связи с третьей батареей не было. Он дал ей команду тремя красными ракетами.
Орудия открыли огонь. И немецкие танки тоже начали стрелять. Расхваленные на все лады танки. Неужели сомнут? Неужели дрогнут артиллеристы? И вот наконец один танк загорелся, потом и второй закрутился на месте. Вспыхнул бронетранспортер. Фашисты разбегались, как тараканы из опрокинутой ловушки. «Ну, что, гады, получили?» — торжествовал Худяков.
Атака врага захлебнулась. Это была первая атака. А через каких-нибудь полчаса в расположении дивизиона стали рваться вражеские снаряды. Поквадратно била артиллерия. Снова пошли танки и пехота. Но и эта атака не имела успеха. Тогда над батареей появились бомбардировщики. Фугасная бомба грохнула рядом с наблюдательным пунктом Худякова, взрывная волна ударила его о землю.
Три месяца лечения в госпитале и снова фронт. С. И. Худяков уже в должности начальника артиллерии полка. В октябре сорок первого в одном из боев новое тяжелое ранение. Опять госпиталь. Потом его направили на Урал готовить кадры для фронта. Понимал, что это не менее нужное в войне дело, но сердце заставляло писать один за другим рапорты с просьбой отправить на фронт. И специальная комиссия зачислила его в Уральский добровольческий танковый корпус.
— Артиллеристы располагались в школе и детской больнице, — продолжает свой рассказ С. И. Худяков. — Но там они бывали только ночью, все остальное время — в артпарке. Находился он в лесу. Выезжали на стрельбы. Однажды «меткой» стрельбой перебили линию электропередачи. Но это казус! А на учебу срок действительно дали самый минимальный. Планы занятий разрабатывать командиры могли только ночью.
Каждый солдат чувствовал себя счастливым — ему выпала честь защищать Родину. Считали дни, когда отправят на фронт. В мае на инспекторских проверках были показаны «исключительно хорошая подготовка и знание каждым солдатом своего дела».
Был первый предбоевой марш по опустошенной войной местности, где все разрушено и сожжено, воздух пропитан гарью пожарищ, а вместо сел и деревень одинокие печные трубы и бурьян. У дорог сохранились таблички: «Село Боровки», «Деревня Васино». Что думал каждый солдат, Худяков, конечно, не знал, но видел, что становятся они молчаливее, суровее.
Дивизион расположился в березовой роще. Выставили боевое охранение, копали щели для личного состава, маскировали технику. Худяков, что бы ни делал, постоянно думал, как же поведут себя солдаты и офицеры в бою.
Уральцам предстояло наступать на северном участке Орловско-Курской дуги. Гитлеровцы стояли здесь почти два года, изрыли всю оборону ходами сообщения, блиндажами и дзотами, заминировали подступы, укрепили все высотки, овраги и речушки. Как-то справится с задачей его подразделение?
Перед боем Худякова вызвали к командиру бригады. По дороге случайно встретил Трофимчука, вместе кончали артиллерийское училище. Трофимчук командовал минометным полком, после ранения добирался к себе. Как бывало в таких случаях, посыпались вопросы: «Кого из наших видел? Где сам служишь?» Худяков с гордостью сказал:
— В Уральском добровольческом! Слыхал о таком?
— Ты вроде раньше к хвастунам не относился, — заметил Трофимчук. — Что такое добровольческий?
— А все от малого до большого — добровольцы! Комсомольская и партийная прослойка до семидесяти процентов!
…В три часа дня у командира мотострелковой бригады полковника М. С. Смирнова началось совещание. Еще ничего не было сказано, но в самой атмосфере чувствовалось напряжение. Настораживала даже карта, расположенная на столе комбрига. Начальник штаба бригады отмечал на ней какие-то точки.
Комбриг зачитал приказ. Дивизиону Худякова предписывалось с наступлением темноты совершить двадцатикилометровый бросок в район поселка Луганского и занять оборону. Получили предписание мотострелки и минометчики.
Сложное хозяйство дивизиона: батареи, рации и катушки проводов, машины, груженные снарядами, — к намеченному сроку было в указанном районе. Местность не разведана, и Худяков расположил батареи, сообразуясь с картой и собственным чутьем. Сам решил обосноваться на наблюдательном пункте второй батареи. Перед ним был пологий скат к речушке Орс, которую предстояло форсировать. За ней по всему далекому горизонту горели села.
На передний край ушли разведчики. Они вернулись в полночь и сообщили, что берега реки сильно укреплены. И командир стрелков просит поддержать их левый фланг, пулеметы противника не дают продвигаться вперед!
Худяков доложил комбригу, что дивизион готов к выполнению задачи.
Пулемет за рекой, расположенный на выступе небольшой высотки, беспрестанно строчил. У фашистов был хороший сектор обстрела, перед ними — болотистая местность, непроходимая для танков.
Командир первой батареи А. И. Кислый решил ударить по гнезду, выкатить одно орудие на прямую наводку. Прикинул, кто бы мог выполнить эту задачу. Первое орудие? Наводчик хороший, с первых дней на войне.
Ну, что ж, первое орудие первой батареи начнет бой! Командир батареи не стал скрывать трудности, предупредил:
— Если с первого выстрела не разобьете гнездо, второго — сделать не дадут!
Ночью с пушки сняли щит, немного подвезли ее машиной и покатили на руках чуть ли не к самому берегу. Расположились за ивовым кустиком. Окопы рыть не стали.
Когда начало светать и над рекой потянулся белесый туман, разведчик показал на едва приметный бугорок на травянистом берегу. До реки было метров сто пятьдесят, столько же от реки до бугорка.
Заряжающий протер снаряд, дослал в казенник, наводчик ручками поворотных механизмов навел перекрестие панорамы на цель.
— Готов! — доложил наводчик.
— Огонь! — взмахнул рукой командир орудия.
Фугасный угодил в цель. Весь вражеский берег ожил, ощетинился огневыми вспышками. Это и было нужно батарейцам. На наблюдательном пункте спешно засекали цели.
На участке против деревни Дулебино берега реки были посуше, но мотострелки и танкисты не могли продвинуться вперед.
— Бог войны! Немецкие танки прячутся за церковью! Подкинь огня! — просили мотострелки.
Худяков связался с третьей батареей, приказал командиру взвода Шаталову оба орудия выкатить на прямую наводку. Задача — подавить подвижные огневые точки противника.
Худяков видел, как выкатывали орудия, даже бинокля ему не понадобилось. Расчеты действовали вроде бы и слаженно. И вдруг откуда-то слева стала бить пушка. Ее огонь хорошо был виден Худякову. Последовала команда:
— Первое орудие развернуть во фланг! Орудие! Внимание! Угломер… Прицел… Огонь!
Началась орудийная дуэль. Тем временем фашистский танк вылезал из-за церкви, разворачивался. Снарядом ему разорвало гусеницу, а потом взметнулись языки пламени — другой снаряд угодил в бензобак. «Молодцы, пушкари!» — отметил про себя Худяков. Он продолжал корректировать огонь, мысленно слышал, как расчет у орудия повторяет за ним: «…угломер… прицел… выстрел!» Дуэль выиграло уральское орудие. Наши танки и с ними мотострелки вышли из укрытий.
Худяков побывал в стрелковых батальонах, понял, что мотострелкам держать через него связь с батареями несподручно. Он решил две батареи непосредственно подчинить командирам батальонов, одну оставил в резерве.
Только к вечеру мотострелковая и Свердловская добровольческая танковая бригада форсировали реку Орс и штурмом взяли Дулебино, отбили контратаки немцев. Впереди были реки Нугрь и Моховица.