Позднее, во время конференции в Берхтесгадене, было потребовано, чтобы министерство безопасности было передано доктору Зейсс-Инкварту. Данное требование было мне совершенно неизвестно, я не обсуждал его с Шушнигом. Просто упоминалось, что подходящему человеку, следует дать министерство внутренних дел. Сегодня нам известно из показаний свидетелей, что в дополнение к этой моей официальной конференции, существовали австрийские партийные каналы, по которым предложения направлялись Гитлеру, предложения которые были мне неизвестны.
Кубочек: Пожалуйста, приведите нам свои мысли о ходе обсуждения в Берхтесгадене.
Папен: Данная конференция постоянно описывалась здесь. Я лично сопровождал господина Шушнига и господина Шмидта; совершенно возможно, что когда я принял их на австрийской или немецкой границе, я сказал им, что, в дополнение к Гитлеру, они могли обнаружить там одного или нескольких генералов, потому что совершенно возможно, что я телефонировал в Берхтесгаден утром и узнал, что эти генералы должны были присутствовать.
Ход конференции, конечно очень сильно отличался, от привычных конференций в дипломатической жизни; но она не была настолько драматичной как было описано здесь различными источниками. По моим сведениям, эти генералы, вызванные Гитлером вечером ранее и неизвестные мне, просто должны были воздействовать своим присутствием и должны были иметь только такой эффект. Насколько мне известно, и в рамках моего собственного участия, они не должны были вызываться для участия в политических конференциях.
Тон в котором Гитлер вёл переговоры, обвинения которыми он разразился на Шушнига, на мой взгляд, были наиболее неприятными; и по этой причине я непрерывно вмешивался как посредник. Я помню очень хорошо инцидент, который случился, когда Гитлер и Шушниг вместе вели переговоры и обсуждение стало чрезвычайно громким. Я вошел в конференц-зал обнаружив, что Гитлер обвиняет господина Шушнига в том, что он не немец, в нехватке национальных чувств, из-за чего я вмешался и сказал господину Гитлеру: «Вы совершенно неправы о господине Шушниге. Образ мыслей господина Шушнига настолько же немецкий как у меня и у вас, он лишь не хочет союза двух наших стран при той государственной доктрине которую вы представляете в Германии». Во время этого совещания, господину Шушнигу и господину Шмидту была представлена программа, которая как я уже сказал была неизвестна мне лично. После переговоров, ряд пунктов были устранены из этой программы, например, командование австрийской армией генералом фон Гляйсе, и все экономические требования; и поэтому, к вечеру, когда конференция подходила к концу, я сказал господину Шушнигу, чтобы он лучше принял оставшееся для того, чтобы мирное развитие не было исключено. Помимо этого, господин Шушниг сделал лишь прямое замечание в связи с этой программой или этим соглашением о том, чтобы установления были бы подтверждены австрийским правительством и австрийским президентом. Поэтому возможность последующих поправок со стороны Австрии точно предусматривалась.
Кубочек: В одном положении ваше отношение не совсем ясно. Вы прибыли в Берхтесгаден только, когда прибыли Шушниг и доктор Шмидт? Вы уже находились в Берхтесгадене или вы провели ночь где-то ещё?
Папен: Я ехал из Вены в Зальбург с господином Шушнигом, проведя с ним ночь, и поехал с ним на следующее утро в Берхтесгаден. Другими словами, я не был в Берхтесгадене до него. Однако, господин Шушниг предположил, что ранее утром перед нашим визитом я говорил с ним, что генералы были там. Я не могу этого вспомнить; но это возможно, потому что могло быть, что мне позвонили из Зальцбурга утром и сказали об этом.
Кубочек: Есть ещё одно положение, требующее дополнения. Шушниг сказал, что вы встретили его на границе. Вероятно, вы также можете это разъяснить.
Папен: Что же, господин Шушниг и я провели ночь вместе в Зальцбурге, как я сказал. Следующим утром я выехал раньше к границе и дождался его у немецкой границы.
Кубочек: Соглашение в Берхтесгадене в основном отличалось от соглашения от 11 июля 1936?
Папен: Результатом соглашений в Берхтесгадене было безусловное расширение в сравнении с июльским соглашением. Но в нём не было отхода от основы июльского соглашения — от его принципов, то есть, поддержания австрийского суверенитета. Это также очевидно из двух коммюнике правительств, которые были приняты по случаю принятия соглашения.
Кубочек: Я сошлюсь на два официальных коммюнике, документ номер 78, страница 174; и также документ номер 79, страница 175, речь Гитлера в Рейхстаге от 20 февраля относитительно вопроса.
26 февраля вы нанесли прощальный визит к Шушнигу. Обвинение в этой связи представило меморандум. Пожалуйста, расскажите нам об этом прощальном визите.
Папен: Эта запись из дел, очевидно, содержит информацию, которую я дал господину фон Риббентропу по телефону относительно своего прощального визита. В этой записи я обращаю внимание министерства иностранных дел на факт…
Председательствующий: Какая дата у записи?
Кубочек: Запись датирована 26 февраля и была представлена обвинением.
Максвелл-Файф: Документальная книга 11а, страница 1.
Папен: В данном меморандуме я упоминаю давление оказанное на Шушнига и находясь под которым он действовал. Факт о том, что я проинформировал министерство иностранных дел действительно указывает на то, что я лично не одобрял такое давление; иначе я бы не сделал такого доклада. Тогда, 26 февраля мои временные занятия, полностью подошли к концу.
Кубочек: 9 марта 1938 Шушниг объявил плебисцит. Будьте любезны прокомментировать его.
Папен: Плебисцит, объявленный господином Шушнигом явился полной неожиданностью. На мой взгляд, он противоречил духу положений согласованных в Берхтесгадене и вопреки тенденции мирного урегулирования напряженности.
Плебисцит также являлся нарушением австрийской конституции. Он являлся не решением австрийского правительства, но спонтанной мерой австрийского канцлера, и по моему мнению это было совершенно очевидно тем элементам в Австрии, которые были в пользу союза двух государств и являлись наиболее недовольными этим плебисцитом.
Кубочек: Свидетель Райнер[3056] сказал, в своих показаниях, и в речи, которая цитировалась, что вечером 9 марта он находился в вашей квартире. Это являлось подготовительным совещанием, совещанием вообще или обменом взглядами?
Папен: Вообще нет. Я отсутствовал в Вене с вечера 26-го, насколько я помню, до 9 марта. В тот день я вернулся в Вену, и естественно возможно, что эти господа прибыли ко мне в посольство и поговорили со мной там. Вопроса предварительной подготовки с моей стороны не стояло.
Кубочек: Вы находились в Берлине 11 марта?
Папен: Вечером 10 марта телефонный звонок из рейхсканцелярии застал меня в посольстве с приказом от Гитлера немедленно ехать в Берлин той же ночью. Я вылетел в Берлин следующим утром и приблизительно между 9 и 10 утра я прибыл в рейхсканцелярию. Почему Гитлер направил за мной я не знаю; я полагал, что, так как данный кризис развивался он мог хотеть моего совета; вероятно, также он мог думать о том, чтобы моё присутствие в Вены не помешало его планам. В любом случае, в тот судьбоносный день, 11 марта, я находился в рейхсканцелярии. Я встретил Гитлера окруженного множеством министров, господином Герингом, доктором Геббельсом, фон Нейратом, государственными секретарями и также военными людьми. Он поприветствовал меня словами: «Ситуация в Австрии стала нетерпимой; господин Шушниг предал немецкую идею и мы не можем признать этот принудительный плебисцит».
И когда я видел, каким возбужденным он был, я напомнил ему вновь о его обещании мне в Байройте и предупредил его немедленно против скоропалительных решений. Но тем утром он сказал мне: «Либо плебисцит будет отменен, либо правительство должно подать в отставку».
Сегодня мы знаем из письма, которое он направил доктору Зейссу специальным курьером, об ультиматуме австрийскому правительству. Тогда он не проинформировал меня о таком активном вмешательстве со своей стороны. Затем в течение дня, я вместе с присутствовавшими лицами, оставался в большом зале, пока Геринг звонил из личного кабинета Гитлера. То о чём он говорил, мы кто присутствовал в большом зале, могли только догадываться; но конечно сегодня мы знаем об этом из документов.
Есть лишь один инцидент, который я хочу упомянуть. К 5 часам вечера, пришёл доклад из Вены о том, что правительство Шушнига готово к отставке. Соответственно я давил на Гитлера, чтобы он отменил военные приказы. Господин Гитлер сделал это. Между 5 и 6 часами вечера он приказал военным силами готовность к отходу. По этому поводу я поздравил генерала Кейтеля и генерала фон Браухича[3057], которые присутствовали о том, что они избавились от дела. Но 1 часом спустя ситуация снова совершенно изменилась. Когда телефонный звонок пришёл из Вены заявляющий, что федеральный президент отказал в выдвижении правительства Зейсс-Инкварта, Гитлер снова отдал приказы войскам. Следом за этим, поздно вечером, стало известно, что австрийское правительство запросило ввести германские войска, поскольку иначе оно не сможет контролировать ситуацию. Я всё ещё вижу господина фон Нейрата стоящего за мной и говорящего мне: «Это настолько важный доклад из Вены, что мы абсолютно должны иметь его в письменном виде».
Таким образом, у нас сложилось впечатление, что это был зов о содействии прибывший к нам из Вены. Дальнейшие события вечера известны, и я могу лишь сказать, что я лично был глубоко потрясён таким поворотом событий, потому что было совершенно ясно, что вступление армии в Австрию могло привести к инцидентам и кровопролитию, и новое кровопролитие между двумя нациями стало бы не только плохо разрешаемой немецкой проблемой, но также оставило бы наиболее худшее впечатление о ведении германской политики.
Кубочек: Тут я обращаю ваше внимание на документ номер 97, страница 241, третьей документальной книги. Я прошу прощения, он ещё не содержится в документальной книге, он только представлен — документ 97, страница 241. Это письменные показания Тасса, друга свидетеля Папена, который говорил ему вечером 11 марта. Я цитирую приблизительно с середины документа:
«11 марта 1938, началось вступление германских войск в Австрию, господин фон Папен появился в союзном клубе поздно вечером, где очень взволнованно и безнадёжно заявил:
«Я только, что из рейхсканцелярии. Я пытался уговорить Гитлера не вступать в Австрию и решительно советовал против этого, но он руководим безумием и только, что отдал приказ вступить в Австрию».
Свидетель, вам, что-либо известно о военном плане «Отто[3058]«?
Папен: Я услышал об этом плане Отто впервые в этом суде. Планом Отто была, как заявлялось теоретическая подготовка военного нападения на случай того, что в случае реставрации Габсбургов[3059] чехи и венгры вступят в Австрию.
Председательствующий: Это именно то, что подсудимый делал, когда я прерывал вас. Он говорил о том, что ничего не знает о документе и теперь пытается его объяснить. Это спор, а не показания.
Кубочек: Да, верно, господин Председательствующий.
(Обращаясь к подсудимому)
Давайте перейдём к следующему вопросу. Недавно вы упоминали, что вы решили, что дела, которые имели документальное подтверждение вашей деятельности в Австрии следовало перевезти в Швейцарию. Это действительно было сделано?
Папен: Да, это было сделано. Мой секретарь, господин фон Кеттелер[3060], вывез дела в Швейцарию в начале марта 1938.
Кубочек: Опишите кратко обстоятельства убийства вашего помощника барона фон Кеттелера, после вступления немецких войск в Австрию. В частности, что вы делали, что бы их выяснить?
Папен: В дни вступления в Вену мой секретарь и друг господин фон Кеттелер, внезапно исчез. Я проинформировал венскую полицию сразу же, также как и господина Гиммлера[3061], господина Гейдриха[3062] и доктора Кальтенбруннера. Они пообещали расследовать. Расследование долгое время было безуспешным. Изначально я полагал, что господин фон Кеттелер сбежал, поскольку его отношения с австрийской партией были очень плохими. Но затем несколькими неделями спустя выяснилось, что тело фон Кеттелера было обнаружено в Дунае ниже Вены. Я написал заявление об убийстве неизвестным лицом прокурору. Я попросил вскрытия тела. Вскрытие показало, что не было признаков насильственной смерти.
Несмотря на это, я совершенно уверен, что этот новый акт был актом мести Гестапо против меня и моей политики и моих друзей. Я сам обратился к Герингу, который командовал Гестапо и попросил его содействия. Геринг потребовал материалы из Гестапо и сказал мне, что есть подтверждение того, что господин фон Кеттелер готовил покушение на жизнь Гитлера. Я заявил, что это совершенно не обсуждается. Но затем Герингом через Гестапо было установлено, что я забрал свои дела в Швейцарию и что господин фон Кеттелер помог мне в этом. Господин Геринг пообещал мне переговорить с Гитлером и потребовать наказания людей из Гестапо, которые принимали участие в этом деле. Мне кажется, что он это сделал, но это вмешательство не принесло успеха.
Кубочек: После своего отбытия из Вены вы удалились в частную жизнь. Вы имели какие-либо новые посты за рубежом?
Папен: Я удалился в частную жизнь, поскольку мой опыт после 30-го июня и позднее в Австрии не были такими, чтобы я желал новый пост. Я могу лишь сказать, что за время последовавшего периода, господин фон Риббентроп просил меня дважды поехать в Анкару в качестве посла и я дважды отказывался.
Кубочек: Теперь я перехожу к обсуждению относительно короткого периода, то есть, вашего времени в Турции. Могу я начать это?
Председательствующий: Почему необходимо вдаваться в дела после аншлюса в марте 1938, в виду того, что обвинение, что-то заявило? Я имею в виду, как это прольёт свет на прошлое? Как я понял это…
Кубочек: Господин Председательствующий, тогда я закончил со всем австрийским комплексом. Теперь я разберусь только с кратким предметом, деятельностью подсудимого в качестве посла в Анкаре. Я лишь спрошу будет ли сейчас подходящее время для того, чтобы начать с этим либо суд желает прерваться. Я полностью закончу за час.
Председательствующий: Мы сделаем это сейчас, но о чём я спрашиваю вас это, почему необходимо вдаваться в историю подсудимого в Анкаре в виду того, что обвинение говорило относительно своих обвинений против подсудимого? Как я понял это, обвинение сказало, что у него нет обвинений против подсудимого в связи с его работой в Анкаре. Если история этого времени не проливает свет на прошлое, время до марта 1938, это не кажется суду относящимся к делу.
Кубочек: Обсуждая его деятельность в Турции, я ограничу себя несколькими положениями, для единственной цели, как заметил Трибунал, пролить свет на предыдущую деятельность подсудимого фон Папена. Поэтому доказательства, относятся к факту, что посредством своей деятельности подсудимый давал понять, что он являлся чётким противником войны на каждой фазе, и что на каждой фазе войны он просто пытался достичь мира. Этот материал о периоде в Турции, поэтому завершает контрдоказательства против обвинения в том, что ранее подсудимый был каким-либо образом активным участником в военной политике. Мы должны также получить полную картину человека, который обвинен в заговоре. Если он находился на официальной службе непосредственно перед началом войны и во время войны, тогда мы безусловно должны установить его отношение того времени не только представив точные контрдоказательства против того, что он ранее каким-либо образом соглашался с планами которые, и это правда, осуществлялись с ранних дней его службы. Вопрос краток, и мы…
Председательствующий: Трибунал отложен.
(Объявлен перерыв)
Кубочек: При каких обстоятельствах вы были назначены послом в Анкаре в апреле 1939? Почему вы приняли данный пост?
Папен: Я принял пост, после двукратного отказа, в чрезвычайных обстоятельствах. В день оккупации Италией Албании, господин фон Риббентроп вызвал меня и срочно попросил прибыть в Берлин. Там он объяснил мне, что пост в Анкаре, который оставался вакантным 6 месяцев, должен быть занять немедленно, потому что могут возникнуть осложнения из-за оккупации Албании. Перед принятием данного поста я внимательно изучил, что я могу сделать и можно ли, что-нибудь сделать для гитлеровского правительства. После 15 марта, вступления в Прагу, мы знали, что сидим на пороховой бочке. В этой европейской проблеме существовало две возможности конфликта; одной была польская проблема, в которой я ничего не мог сделать; другой была юго-восточная проблема, которая обострилась с оккупацией Албании. Я чувствовал, что я могу что-нибудь сделать там и смогу внести вклад в поддержание мира в Европе. По этой причине я сразу поехал в Анкару.
Кубочек: Сначала вы поехали в Анкару для получения информации; там вы получили картину ситуации, и затем в устном и письменном виде доложили с объяснением вашего мнения. Пожалуйста, прокомментируйте его.
Папен: В Анкаре я немедленно получил картину общей ситуации, потому что я знал там всех ведущих личностей.
Председательствующий: Доктор Кубочек, вы не предлагает подсудимому пройти весь лабиринт турецкой политики, не так ли?
Кубочек: Нет, этого я не планирую. Проблема касалась доклада, который подсудимый сделал в Берлине не только Гитлеру, но также и другим ведомствам. Подготовка этого доклада и его содержание показывают положительную деятельность по поддержанию мира. Вот почему я кратко рассмотрю данный вопрос. Свидетель, я прошу вас очертить…
Председательствующий: У вас есть доклад?
Кубочек: Нет, данный доклад также в делах министерства иностранных дел, к которым у меня нет доступа.
Председательствующий: Что же, тогда, вам лучше разобраться с предметом, но разобраться коротко.
Кубочек: Свидетель, пожалуйста, продолжайте.
Папен: Ваша честь, я буду очень краток. Я вернулся из Турции и рассказал Гитлеру в докладе о том, что должно быть сделано с целью поддержать европейский мир. Я направил данный меморандум также Кейтелю и Браухичу. Я заявлял в данном докладе, что было необходимо с целью сохранять под контролем ситуацию на юго-востоке, для Италии немедленно сделать позитивные обещания о том, что её военные силы будут отозваны из Албании с целью устранить какие-либо сомнения в искренности итальянской политики и её отношения с Турцией будут перестроены. Очень жаркая дискуссия об этом совете последовала между мной и графом Чиано[3063]. Граф Чиано находился в тот день в Берлине для подписания германо-итальянского союза. Когда я сделал ему своё предложение, он сильно негодовал об этих требованиях и пожаловался на меня господину фон Риббентропу. Самая горячая дискуссия была затем с господином фон Риббентропом, который сказал мне, что он является ответственным за немецкую политику, а не я, и что в конце концов, не моей задачей было делать предложения о сохранении мира. Затем я предложил свою отставку господину фон Риббентропу и сказал ему, что было бесполезно в таких обстоятельствах направлять меня в Анкару; но господин фон Риббентроп забрал свои слова и я вернулся.
Кубочек: В данном докладе, вы в целом предупреждали против военной авантюры и какие причины вы приводили для такого предупреждения?
Папен: Меморандум, который я также вручил генералу Кейтелю и генералу Браухичу также содержал военное представление ситуации, в котором я заявлял, что начиная войну за польский коридор, необходимо будет вести мировую войну. Если такая мировая война начнётся, положение Германии будет безнадёжным, так как без сомнения Англия сдержит своё обещание Польше и Англия и Франция придут на помощь Польше.
Кубочек: Какой была ваша реакция на новости о начале войны 1 сентября 1939?
Папен: Когда новости о начале польской войны достигли меня в Анкаре, я был абсолютно шокирован. Конечно, я надеялся, что Гитлер избежит такого шага, который окунёт нас в величайшую неудачу.
Кубочек: Я сошлюсь на документ 14, страница 62, письменные показания дамы, которая долгие годы являлась личным секретарем свидетеля фон Папена. Я процитирую короткий отрывок со страницы 64, второй параграф с конца:
«Я слушала объявление по радио о начале войны в посольстве в Анкаре с послом и всем штатом. Потом я пошла в парк посольства с послом. Посол был чрезвычайно возбужден и потрясён. Я никогда не видела его таким, даже после тёмных дней июня 1934 и даже после убийства его друга Кеттелера.
«Вот почему я помню точные слова, которые посол сказал по этому поводу: «Запомните мои слова, развязывание этой войны величайшее преступление и величайшее безумие, которое Гитлер и его люди могли совершить. Германия не может победить в этой войне. Все будет похоронено под руинами».
Свидетель, какими были ваши решения на будущее?
Папен: Что я мог сделать? Я мог также протестовать — тогда, с целью не быть расстрелянным как предатель я должен был оставаться за рубежом. Я мог эмигрировать. Я никогда не мог сделать этого, так как я всегда верил, что лучше работать в своей собственной стране, чем как эмигрант. Я мог уйти в отставку; тогда бы я вернулся в Германию и стал солдатом. Лучшей вещью как мне казалось было оставаться там где я находился и сделать всё, чтобы помочь своему отечеству.
Кубочек: Теперь я перехожу к обсуждению ваших различных усилий к миру. Пожалуйста, опишите сначала ваши переговоры с голландским посланником доктором Виссером.
Папен: Непосредственно после польской кампании, я провёл переговоры с голландским посланником в Анкаре, тогдашним доктором Виссером, который сам пожелал через своего министра иностранных дел посредничества в Лондоне. Условием мира было, конечно, восстановление Польши с соответствующей перестройкой коридора, проблемы немецких отрезков.
Я доложил о возможности мирных переговоров господину фон Риббентропу, но мне показалось, что это не дошло до Берлина; и поэтому в ноябре 1939 я сам поехал в Берлин. Господин фон Риббентроп сказал мне: «Фюрер ничего не хочет слышать о мирных переговорах; пожалуйста, не предпринимайте никаких дальнейших шагов».
Несмотря на это, я пошёл к Гитлеру доложил ему о голландском предложении и выразил желание голландского посланника доктора Визера лично прибыть в Берлин. К сожалению, Гитлер отверг все мои аргументы.
Кубочек: Я хочу указать на то, что с одобрения суда опросник по данному предмету был направлен посланнику доктору Визеру, но опросник ещё не прибыл.
Вы делали дальнейшие предложения по окончанию войны в 1939?
Я думаю в данной связи о докладе по восстановлению законной жизни в Германии.
Папен: Да. В декабре 1939 я направил подробный доклад для Гитлера господину фон Риббентропу и в данном докладе я сказал, что первое условие для какого-либо заключения мира и для какой-либо готовности за рубежом для заключения мира было бы изменение нынешних методов в Германии; то есть, возвращения к конституционным условиям в Германии. Затем я говорил Гитлеру: «Если вы сделаете это, вы получите больше доверия за рубежом; и может быть подготовите путь к мирным переговорам».
Кубочек: Какой была инструкция, которую вы получили из Берлина относительно мирных усилий и что вы, несмотря на неё делали?
Папен: Министр иностранных дел Рейха постоянно принимал строгие приказы начальникам миссий ни при каких обстоятельствах не побуждать какие-либо мирные чувства. По мнению министерства иностранных дел, такие попытки являлись бы признаком слабости.
Я не соблюдал этого правила, потому что я определился со своей собственной инициативой сделать все, чтобы сократить войну. По этой причине, весной 1941 перед балканским кризисом, я обратился к его величеству королю Швеции с просьбой начать мирное посредничество. Я также попросил президента Турции, Исмета Инёню[3064], рассмотреть возможности посредничества. Президент Инёню согласился сделать это, в то время как его величество король Швеции отказался, сказав, что ситуация не казалась ему подходящей для таких усилий. Турецкий президент попросил лишь того, чтобы была официальная просьба о посредничестве. Этого конечно не было сделано.
Кубочек: Что вы думаете о событиях 10 мая 1940, входе немецкие войск вступили в Голландию и Бельгию; и какое заявление вы сделали в данной связи?
Папен: 10 мая 1940 я воображал о впечатлении которое доминировало всю первую мировую войну, вопросе почему Германия нарушила нейтралитет Бельгии. Это было полностью несовместимо со мной, чтобы эта психологическая ошибка повторилась во второй раз, и я выразил своё мнение в письме, которое я направил голландскому посланнику доктору Визеру, 10 мая.
Кубочек: Что вы делали с целью остановить распространение войны на Балканы?
Папен: Когда разразился югославский кризис и наши войска шли через Болгарию, я должен был направить личное письмо Гитлера турецкому президенту. В этом письме он гарантировал турецкому президенту, что ни при каких обстоятельствах он не намерен воевать с Турцией, и по этой причине он приказал немецким войскам держать 40 километровую дистанцию от турецкой границы.
Кубочек: В июне 1941 вы заключили договор о дружбе с Турцией. Вы кратко заявите о причинах этого?
Папен: Причины были просты: ограничить войну. Турция должна была знать, что, несмотря на наш союз с Италией, несмотря на войну на Балканах, несмотря на войну с Грецией, мы бы никогда не угрожали Турции. Турция также должна была знать, что мы не пытаемся продвигаться через Турцию к Суэцкому каналу. Переговоры были долгими и сложными, потому что господин фон Риббентроп не хотел в этом договоре каких-либо упоминаний об обязательствах Турции к союзникам. Тогда я указал господину фон Риббентропу по телеграфу, что Турция верна своим договорам.
Кубочек: Вам известно о намерениях Гитлера против России? Что вы думаете об этой войне?
Папен: Начало войны с Россией, конечно, являлось полной неожиданностью для нас, но конечно я полагал и надеялся, что Гитлер сохранит свой пакт с Россией и что он не начнет эту войну. Я считаю начало войны с Россией преступлением, с точки зрения как немецких, так и европейских интересов.
Кубочек: Вы, после возвращения из визита в Германию, осенью 1943, продолжали свои усилия к миру?
Папен: Осенью 1943, после Сталинграда, стало ясно, что мира с правительством Гитлера не будет заключено. Относительно этого, было много дискуссий между мной и моими друзьями, включая моих военных друзей. Осенью 1943 я должен был инициировать так называемый план Бека, который упоминался здесь свидетелем Гизевиуса. Тогда данный план не включал устранение Гитлера посредством посягательства на его жизнь, но намерением было окружить его штаб-квартиру войсками и затем предать его суду. Причины для этого были очевидны. Даже если у многих генералов было мнение, что войну нужно остановить, они опасались предпринимать действия против Гитлера, потому что у них было мнение, что Гитлер всё ещё пользовался величайшим престижем. Более того, существовала другая сложность, если бы Гитлера устранили, никто не знал, что союзники сделали бы с нами.
Председательствующий: Доктор Кубочек Трибунал думает, что это можно рассмотреть более коротко.