- Нормальное тарновое седло, - прокомментировал я, - имеет страховочный ремень. Если он пристёгнут, то выпасть из седла невозможно.
- Верно, - согласился Таджима. - Но что, если ремень будет перерезан в сражении?
- Тогда, если есть риск падения, всадник хватается за одно из седельных колец, - пожал я плечами.
- Да, - кивнул Таджима, - но те, которые только что упали, как мне кажется, выпустили кольцо.
- Верно, - улыбнулся я.
- Так что позвольте им улучшить свои навыки, - сказал Таджима.
- Верно, - вынужден был признать я.
Лучше изучить это, когда тебе угрожает падение на песок не более чем с десятифутовой высоты, чем когда тебя от земли отделяет пропасть в тысячи футов.
Второй из людей Таджимы, упал с доски, после чего, не сопротивляясь, перенёс насмешки и удары.
- Меня так не обучали, - сообщил я Таджиме.
- В этом не было необходимости, - развёл руками тот. - Такое обучение опозорило бы вас.
- В каком смысле? – не понял я его.
- В ваших венах, - пояснил он, - течёт кровь воинов, тарнсмэнов.
- Ну и что? – снова не понял я.
- Никто, - сказал мой собеседник, - не учит тарна летать, а кайилу скакать.
Другой конец открытой учебной площадки, занимали несколько тарнов, некоторые со связанными крыльями, другие, продвинувшиеся дальше в процессе их обучении, с прикованными цепями к когтистым лапам тяжёлыми брёвнами, удерживаемыми верёвочными петлями, накинутыми на шеи так, чтобы если тарн попробует напасть на одного тренера, его могли бы удержать трое или четверо других.
- Я не вижу тарновых стрекал, - констатировал я.
- Их нет, - пояснил Таджима. - Механизм может дать сбой, заряд в батарее закончиться. Лучше использовать простую палку или даже прут, для ударов по щеке или по клюву. К тому же использование стрекала, сопровождается снопом искр, что ночью может привлечь внимание.
|
|
В другом месте я заметил человека, восседавшего на птице, которая была привязана и лишена возможности взлететь, как и все остальные здесь. Клюв тарна был завязан так, чтобы он не мог, повернувшись, схватить всадника. Стоило гиганту повернуть голову, как следовал мощный удар по стороне головы. Чуть дальше другой товарища, занимался приучением птицы к использованию сбруи, колец и ремней, которыми он двигал голову птицы, вверх-вниз, вправо-влево.
- Я не заметил здесь рабынь, - сказал я. - Я думал, что их могли бы использовать для удовольствия мужчин, приготовления пищи, наполнения бака водой и прочих надобностей.
- Поблизости от тарнов, - усмехнулся Таджима, - женщин лучше держать в капюшоне и связанными.
- Несомненно, в целом с этим не поспоришь, - признал я.
Известно, что большинство женщин боялось тарнов панически, и небезосновательно. Особенно это касалось умных женщин, наделённых образным мышлением, и хорошо знающих об опасности этой птицы и своей собственной незначительности, слабости и уязвимости. Фактически, для многих из женщин единственный их опыт полёта на тарне, ограничивался тем, что они голыми свисали с одного из пары колец, имеющихся с каждой стороны седла, или же, если они были единственным трофеем, то будучи уложенными на спину поперёк седла, привязанными за запястья и лодыжки прямо перед своим похитителем, извивались и вскрикивали под его праздной лаской, во время долгого обратного пути к его городу или лагерю. Разумеется, не столь страшно, путешествовать привязанной в тарновой корзине, подвешенной под брюхом тарна, обычно грузовой птицы.
|
|
- В городах, местами используют рабынь для работ в вольерах, - сказал я. – Оказывается, со временем они тоже привыкают к тарнам.
- Они примерно как стойловые шлюхи? - уточнил Таджима.
- Да, - кивнул я, вспомнив о прежней Мисс Вентворт, которая теперь, технически, как раз и была такой шлюхой.
- Еду сюда привозят мужчины, - сообщил Таджима, - на телеге, запряжённой тарларионом, а если кто-то желает, то он может прогуляться до столовой в главный лагерь.
- Уверен, - усмехнулся я, - там же можно несколько приглушить и муки другого голода.
- Если Вы подразумеваете муки того голода, который связан с рабынями, - улыбнулся Таджима. – То в рабских домах вдоль стен уложены циновки, и у каждой циновки есть своё кольцо, цепь и рабыня. Поскольку внутри темно, то следует взять с собой свечу, чтобы выбрать рабыню по вкусу. Кроме того, каждому входящему в дом, выдают стрекало, которое можно применить, если он не будет удовлетворён обслуживанием. Само собой, по выходе стрекало надо сдать.
Я предположил, что некоторых из рабынь, бывших свободных женщинах Ара, привезённых Торгусом и его товарищами, с которыми я столкнулся на берегу, если они ещё не были разобраны частными владельцам, можно найти на циновках такого рабского дома. Далеко забросила судьба бывших изменниц, спекулянток и коллаборационисток, от их богатств и паланкинов, от их тонких яств и сладких вин, от их садов на балконах и квартир в высоких башнях. Кардинально изменило их жизнь, как, несомненно, и жизнь многих других, народное восстание в Аре. Так что пусть теперь их шеи почувствуют на себе несгибаемое кольцо рабской стали плотно прилегающее к горлу, и пусть они лежат в темноте, ожидая, когда их осветит тонкий огонёк свечи, и они получат приказ ползти на коленях и целовать ноги очередного клиента, и надеяться, что он будет ими доволен.
|
|
Затем моё внимание привлёк человек, неподвижно стоявший перед опутанным верёвками тарном. Клюв гиганта был развязан, и он поднял свою когтистую лапу, словно собирался схватить стоявшего перед ним смельчака. Тарн открывал и со щелчком закрывал свой огромный, острый как бритва, клюв. Падая на табука, тарн ударом лапы ломает ему спинной хребет, а затем клювом, словно секатором, перерезает его шею. У мужчины не было при себе ни палки, ни прута, ни дубинки. Фактически, он был беззащитен перед птицей, реши та напасть. Не хотел бы я оказаться на его месте. Внезапно тарн закричал, страшно, угрожающе. В конце его крик перешёл в почти змеиное шипение. Этот звук предназначен для того, чтобы устрашить противника. Это весьма распространено во внутривидовых стычках. По этому звуку меньшая птица, или младшая, или менее агрессивная, обычно отступает. Такая реакция, по-видимому, будет принята благосклонно. Если нет, то с их стае, скорее всего, станет на одного самца меньше. Конечно, не факт, что самец, отступивший сегодня, отступит и завтра, и тогда дело кончится смертельной битвой гигантов, и горе побеждённому. Однако, в конце концов, младшая птица может оказаться сильнее и решительнее, а старик, рано или поздно, ослабеет, и тогда новый небесный Убар, стоя над дрожащим телом своего поверженного противника, будет кричать о своей победе и своих правах на власть в стае.
Но мужчина, несмотря на угрозу, явно исходившую от тарна, даже не пошевелился.
- Он станет тарнсмэном, - констатировал я.
- Я тоже так думаю, - поддержал меня Таджима.
Вдруг храбрец, протянул руку и потрогал клюв птицы. Тарн, как будто озадаченный такой наглостью, оставил это действие без последствий. Трудно не показать свой страх стоя перед таким монстром, но крайне опасно его показать. Тарн, так и многие хищники, может почувствовать страх, и это может вызвать его агрессию. Стоявший перед тарном, конечно, не был ни другой птицей, ни табуком, ни верром, он был другой формой жизни, человеком, не то, чтобы неизвестным для тарна видом добычи, просто существом, обычно не входящим в его рацион. Кроме того, тарн обычно нападает с воздуха. Известны случай, когда табуки спокойно паслись в присутствии сидящего тарна.
Мужчина приобнял, насколько ему хватило рук склонённую к нему огромную голову. Глаз птицы сверкнул злобой, но голову она не убрала. Тогда человек начал поглаживать перья гиганта. Тарн поднял было свою увенчанную гребнем голову к небу, но затем снова опустил, по-видимому, почувствовав удовольствие от прикосновения мужчины. Я не мог слышать, но я предположил, что человек говорил ему что-то успокаивающее. Человеческая речь, а ещё лучше плавное тихое пение, может успокоить встревоженного тарна. Девушки, которым иногда поручают присматривать за тарновыми вольерами, по вечерам, после кормления, что-нибудь напевают своим подопечным. Иногда трудно понять, когда тарн спит, а когда бодрствует, поскольку он, так и многие птицы, спит с открытыми глазами. Безусловно, он, очевидно, ничего в этот момент не видит, даже несмотря на то, что глаза открыты. Это в чём-то похоже на окно, через которое никто не смотрит. Порой спящий тарн может тревожно двигаться, вскидывать голову, сжимать лапу, иногда оставляя царапины на полу вольеры. Можно предположить, что птицы видят сны, в которых они, несомненно, летают, возможно, и охотятся. Некоторые люди, кстати, тоже иногда спят с открытыми глазами. Это может несколько нервировать наблюдателя. Безусловно, лунатики тоже спят с открытыми глазами, но, как раз они-то при этом явно всё видят, учитывая то, как они минуют препятствия.
- Я хотел бы, чтобы Вы осмотрели учебную зону и тарнов, - сказал Таджима. – В настоящий момент здесь найдётся немного работы для вас, но будем рады вам всякий раз, когда Вы пожелаете посетить это место. Обучение продолжается. Кроме того, мы ожидаем прибытия большой партии кожи для сёдел и сбруй. И как только у нас наберётся сотня или больше мужчин, полетевших на тарне и при этом выживших, мы перейдём к следующей ступени и попытаемся сформировать прайд всадников, из которого вам предстоит создать отряд тарновой кавалерии.
Выражение «прайд» в данном контексте, было, своего рода, метафорой. Дело в том, что прайдом называют группу ларлов. Термин является гореанским, но, как и очень многие слова в языке Гора, что не удивительно, учитывая путешествия приобретения, он был взят с другого языка, в данном случае, из английского.
- Я уже жажду приступить к делу, - заверил его я.
Признаться, я уже давно задумывался о возможных новшествах, как в тактике применения тарнов, так и в вооружении всадников. На мой взгляд, тарнсмэн по-прежнему оставался по сути посаженным в седло пехотинцем, не более чем пассажиром птицы, а не органичной частью единой боевой системы. В качестве аналогии, хотя и довольно несовершенной, можно было бы привести переход, который произошёл кавалерии с изобретением стремени. Тогда из второстепенного рода войск, служащего для поддержки, разведки, беспокоящих действий и преследования бегущего врага, кавалерия превратилась в основной род, в рыцарскую конницу, шокирующую, сметающую всё на своём пути, раскалывающую и крушащую сомкнутые ряды пехоты. Роль такой конницы на Горе, конечно, играла тарларионовая кавалерия. Но я много думал над тем, как можно было бы реформировать тарновую кавалерию. Например, мне казалось, что логично было бы изучить и применить на практике тактику летучих отрядов тачаков с их внезапными наскоками и мгновенными отходами. Кроме того, нужно было что-то делать с метательным оружием тарнсмэна. Большой или, как его ещё называют, крестьянский лук, в седле непрактичен, а арбалет, обычное оружие всадника, в полёте было трудно перезарядить, соответственно, его скорострельность была крайне неудовлетворительна. Обычной практикой была та, при которой, выстрелив из своего арбалета, тарнсмэн выходил из боя, чтобы натянуть тетиву, рычагом, лебёдкой или с помощью ноги и стремени, что было быстрее, но давало меньшую мощность. А потом ещё и следовало произвести дополнительную операцию, закрепить болт на направляющей. В любом случае, по моему мнению, скорострельность была непозволительно низкой.
- Очень рад, - сказал Таджима. - Уверен, точно так же будет рад и Лорд Нисида.
- Вскоре мне потребуется переговорить с ним, - предупредил я, - о многом, что надо будет сделать.
- А что насчёт всадников? - уточнил Таджима.
- В данный момент мы не знаем, кто именно станет всадниками, - пожал я плечами, - и кто из них выживет в процессе обучения.
- Верно, - согласился Таджима. – И я боюсь, что у ларлов будет на кого охотиться.
- Я поговорю с всадниками когда они хорошо освоятся в седле, - пообещал я, - но не раньше.
- Так и сделаем, - кивнул Таджима.
Я уже собирался покинуть площадку, но, поворачиваясь, я увидел то, что мне, но не Таджиме и его людям, показалось чрезвычайно странным.
- Что там происходит? - спросил я.
- Кто-то готовится вернуть свою честь, - пожал плечами Таджима.
На небольшой платформе, в белом кимоно, на коленях стоял один из людей Таджимы, которых я впредь буду именовать «Пани», поскольку именно так они сами себя называют. Его голова была склонена, а на платформе перед ним лежали кривые деревянные ножны, несомненно, скрывавшие нож. Подле него стоял мужчина, также одетый в выглядевшее церемониальным белое кимоно, с обнажённым мечом в руках.
- Не вмешивайтесь, - предупредил Таджима.
- Что там делает человек с мечом? - поинтересовался я.
- Иногда бывает трудно совершить действие, - пояснил Таджима. - Если кто-то не может завершить его сам, человек с мечом поможет. В этом нет потери чести.
- Прекратить это! – возмутился я.
- Не вмешивайтесь! - крикнул Таджима, учтивое спокойствие, которого в этот раз дало трещину.
Но я просто отпихнул Таджиму со своей дороги и зашагал к коленопреклонённой фигуре на платформе. Тот уже расслабил одежду и вынул небольшой кинжал из ножен.
Мужчина, стоявший рядом и державший меч двумя руками, посмотрел на меня. Он не казался возмущённым, оскорблённым или что-то в этом роде, скорее он был озадачен. Он не ожидал чьего-либо вмешательства, впрочем, как и тот парень на платформе, что теперь сжимал нож в руке.
Думаю, в этот момент кровь отлила от его руки. Он поднял голову, похоже не в силах понять происходившее вокруг него. Я понял, что он уже отдал себя ножу, и всё, что ему теперь оставалось, это закончить дело.
- Позвольте ему его достоинство! - попросил Таджима.
- Не позволю, - отрезал я.
- Кто Вы такой, чтобы останавливать это? - спросил Таджима, снова теряя контроль над своими эмоциями.
Пани, как я узнал в дальнейшем, чрезвычайно эмоциональный и вспыльчивый народ, и их внешнего спокойствие, их кажущаяся бесстрастность и даже апатичность, была не столько чертой их национального характера, сколько результатом постоянного самоконтроля.
Вежливость не украшение, а необходимость. Разве не монстр всегда прячется в каком-то локте от тебя? За фасадом разрисованной ширмы может скрываться ларл. Любая цепь может лопнуть, любую верёвку можно порвать. Дикость постоянно скрывается неподалёку от окрестностей цивилизации. Пограничье между ними узко и легко преодолимо. Не стоит, знаете ли, всегда понимать любезность или вежливость, за трусость, слабость или недостаток. Не стоит опрометчиво сдвигать ширму. Позади неё может оказаться такое, о чём Вы предпочли бы не знать. Тот, кто пишет стихи, потягивая чай в ожидании, когда распустится бутон цветка, на поле боя может в кровавом безумстве срубать одну голову за другой.
В любом случае неблагоразумно считать горы чем-то само собой разумеющимся. Под ними могут скрываться вулканы.
- Я - командир, я - капитан, - заявил я Таджиме.
- Этот человек - трус, - обвинил Таджима.
- Нет, - ответил я, - он не трус.
Лично мне казалось что, то действие, на которое он решился, было достаточным доказательством моей правоты.
- Он убежал от тарна, - объяснил Таджима.
- Но он не повторит этого снова, - сказал я.
- Не вмешивайтесь, - потребовал Таджима. - Вы всё равно ничего сможете изменить. Он просто закончит это позже, когда вас не будет рядом.
- Нет, он этого не сделает, - заявил я.
- Почему нет? - осведомился Таджима, и в нем действительно чувствовалась неподдельная заинтересованность.
- Потому, что я запрещаю это, - объявил я. – Этого больше не будет среди тех, кто отважился учиться полёту на тарне.
- Это - наш путь, - объяснил Таджима.
- Кто здесь капитан? - уточнил я.
- Вы, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, - ответил Таджима.
- Это не мой путь, - развёл я руками.
- Вы - капитан, - спокойно подтвердил Таджима.
- Вот именно, и я не собираюсь терять людей подобным способом, - предупредил я.
- Таких людей лучше потерять, - презрительно бросил Таджима.
- Если тебе так хочется умереть, - обратился я к стоящему на коленях на платформу парню, - сделайте это под когтями тарна.
- Для вас было неправильно вмешаться в это, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, - сказал Таджима. - Честь нужно вернуть.
- Честь возвращают в жизни, - объяснил я, - а не в смерти. Если он жив, то он может начать заново и вернуть честь.
- Это не наш путь, - покачал головой Таджима.
- Но это - путь, - заметил я.
- Несомненно, - согласился он.
- И это мой путь, - добавил я.
- Да, - кивнула Таджима. - Это - ваш путь.
- И я здесь капитан, - подытожил я.
- Да, - не мог не признать Таджима. - Вы - капитан.
- Встать, вернуться к тренировке, - скомандовал я, повернувшись к парню, стоявшему на коленях. - Ты теряешь время.
- Да, Капитан-Сан, - отозвался тот и, спотыкаясь и трясясь всем телом, направился к баракам.
- Я прослежу, чтобы ваши представления об этом вопросе были доведены до всех, - пообещал Таджима.
Я же поклонился мужчине с мечом и сказал ему:
- Спасибо за вашу службу, но ваша благородная помощь больше не потребуется.
Он вернул мне поклон, вложил меч в ножны и покинул платформу.
- Это, как Вы понимаете, касается только вашей команды, - предупредил Таджима.
- По крайней мере, в данный момент, - сообщил ему я. - У вас есть что-то интересное, что следует довести до сведения Лорда Нисиды.
- Это верно, - улыбнулся Таджима.
.
.
.
Глава 13.