.
.
.
Стемнело. Ночь вступила в свои права.
Получив на входе зажжённую тонкую свечу и стрекало, я вошёл в рабский дом. Само собой, я здесь был не единственным посетителем. Судя по мерцавшим в темноте огонькам, здесь было человек семь или восемь мужчин, экипированных точно так же, как и я.
Дом представлял собой узкий, не меньше ста длиной и порядка двадцати футов шириной, построенный из толстых брёвен и крытый ветками и соломой барак без единого окна. Высота от настила до потолка составляла приблизительно восемь футов. Вдоль каждой из стен лежало примерно по двадцать пять - тридцать матрасов, шириной около ярда, сшитых из грубого полосатого холста и набитых соломой так, что толщиной они были дюйма три – четыре.
Первое, что я услышал, шагнув в темноту, было тихое испуганное хныканье тут и там, лязг цепей, шорох тела ерзавших по набитым соломой матрасам.
Меня интересовала одна, особая рабыня. Медленно идя вдоль прохода, я перемещал тонкую свечу то влево, то право.
Каждая из девушек была прикована за шею к кольцу, закреплённому в полу, слева от её матраса, если смотреть с её стороны в сторону прохода. Длина цепей у всех невольниц составляла примерно четыре фута.
Когда я поднял свечу над одной из рабынь, она съёжилась, опустила голову, присела и попыталась прикрыться. Вообще-то, и она, конечно, не могла этого не знать, такое поведение не было разрешено. Но я не стал её бить.
Следующая девушка лежала на боку, плотно сжав ноги, согнувшись калачиком, обхватив себя руками, и испугано смотрела на меня. Это также было запрещено, но и её я оставил без наказания.
Обе были встревожены и напуганы. Не трудно догадаться, что они совсем немного времени провели на этих матрасах.
Торгус, вожак наёмников, с которым мы как-то повстречались на берегу, сдал в аренду некоторых из своих пленниц, некогда высоких женщин Ара, в этот дом.
Я установил, что среди тех, кого он продал лесорубам, мастерам, тренерам или самим Пани, той, которую я искал, не оказалось.
Соответственно, оставалось поискать её здесь.
Некоторые из матрасов пустовали, но по моим прикидкам, в этом бараке одновременно могло находиться что-то около шестидесяти девушек.
Я поднял свечу над очередным матрасом.
Девушка, попавшая в круг света, так же как и предыдущие, сжалась и отпрянула к стене, наполовину стоя на коленях, наполовину лёжа.
- Не бойся, - успокоил её я и продолжил путь.
Конечно, многим из них было в новинку лежать на матрасах, их пугал свет свечей, выхватывавший из темноты их обнажённые тела, они боялись цепей на своих шеях, опасались стрекал мужчин. Эти женщины, уже знали, что они больше не свободные, но ещё не полностью сознавали то, чем должна быть рабыня. Впрочем, это понимание уже было не за горами.
Та девушка, которую я искал и рассматривал возможность её покупки для Пертинакса, была той самой, которую я заметил на цепи Торгуса, когда она вместе с остальными стояла на коленях на песке в полосе прибоя, и которая как я заключил, была самой готовой и полной потребностей, чтобы стать первой, кто начнёт умолять о прикосновении мужчины. Иногда страсть в женщине начинает разгораться, стоит ей только почувствовать, что ошейник обнял её шею, и понять, что снять его она уже не сможет. У других это может быть связано со столь простым действием, как её раздевание и связывание её запястий за спиной. Иногда для этого может быть достаточно, просто обнаружить себя голой рабыней, стоящей на коленях перед мужчиной. Бывает, что это вспыхивает, когда она начинает целовать ноги мужчины, или, когда чувствует тяжесть цепей на своём теле и так далее. Эти действия сами по себе, что интересно, зачастую являются не больше, чем ключами, которые отпирают дверь, столь долго державшую в темнице несчастную тоскующую рабыню. В своей душе она жаждала, чтобы её взяли, ей овладели и направили. Она никогда не была более свободной, чем в тот момент, когда стала полностью его.
Я поднял свечу над следующим матрасом, и лежавшая на нём рабыня тут же вскарабкалась на колени и согнула спину, ткнувшись лбом в матрас, принимая первое положение почтения. Её волосы казались влажными, а на спине виднелись красные полосы.
Её реакция была близка к той, которая ожидалась от такой как она, но ещё не той, какой она должна была быть.
Когда рабыня попадает с круг света, она должна продемонстрировать себя настолько вызывающе, насколько это возможно. Это не является чем-то устоявшимся, и может меняться от девушки к девушке. Многие принимают какое-нибудь подходящее положение из набора демонстрационных рабских поз. И действительно, когда женщина проводится через рабские позы, хоть на поводке, хоть так, чем это может быть ещё, как не подробной демонстрацией порой мучительной прекрасной собственности её владельца? А вот если мужчина со свечой задерживается или выглядит заинтересованным, вот тогда девушка принимает первое положение почтения и просит позволить ей доставить ему удовольствие. Интересно, что к шеям рабынь не были подвешены коробочки для монет, как это имело бы место с «монетными девками» в некоторых, обычно портовых городах, как не было и миски для монет около матраса, как в больших лагерях, где клиенты могли бы оставить оплату услуг. С меня даже не спросили бит-тарск на входе. Эти рабыни были своего рода удобством лагеря, предназначенным для удовлетворения потребностей мужчин, у которых не было их собственной рабыни. По-видимому, пани выплачивали арендную плату за нанятых за девушек, например, тому же Торгусу, из бюджета, рассматривая это как одну из форм довольствия, наряду с прочими, вроде одежды, постельных принадлежностей, жилья, инструментов, оружия, еды, ка-ла-на, паги, кал-да и так далее.
Я продолжил свой путь.
Та женщина, которую я искал, насколько мне удалось выяснить, потолкавшись среди наёмников, прежде была Леди Портией Лией Серизией из Башен Солнечных Ворот, привилегированного района Ара, неподалёку от улицы Монет, где были расположено большинство банкирских домов города. Анклав получил своё название от Солнечных Ворот, одних из главных ворот Ара, хотя до самих ворот было не меньше двух пасангов. А сами эти ворота были названы исходя из того факта, что они регулярно открывались с восходом солнца и закрывались на закате. Многие крупные торговые анклавы находились вблизи стен города, рядом с которыми располагались склады. Это удобно, как для получения товаров, прибывающих в город, так и для их отправки из города. Караваны обычно формируются вне стен. Товары с этих складов, конечно, позже распределяются по рынкам и магазинам, разбросанным всюду по городу, где распродаются в розницу. Можно вкратце пояснить, что Леди Серизия принадлежала к одной из ветвей Серизиев, одной из наиболее старых банковских семей Ара, чьё влияние было серьёзно подорвано после восстания. Похоже, банкирский дом пошёл на сотрудничество с оккупационными силами, активно кредитовал их, пополнив их казну, когда средства, предназначенные для этого, по тем или иным причинам, оказались не в состоянии достичь города. Кроме того, стало известно о скупке большого количества трофеев, включая женщин, для последующей перепродажи в других местах, а также об интригах, приведших к конфискации активов конкурирующего дома. На какое-то время дом Серизиев стал самым богатым и сильным в Аре, но затем произошло восстание. Я подозревал, что Леди Серизия могла быть последним выжившим членом этого дома. Проскрипционные списки – штука серьёзная, а гореанское правосудие, и без того склонное быть быстрым и эффективным, в таких вопросах действует с особым усердием. Я не сомневался в том, что многие спекулянты, предатели и прочие коллаборационисты украсили своими телами колья в первые же аны после начала восстания. Свободные женщины принимают участие в коммерческой жизни гореанских государств наравне с мужчинами, владея и руководя компаниями, ссужая монеты, договариваясь о кредитах, организуя караваны, инвестируя капитал, осторожно или рискуя им, в сделках с недвижимостью, путешествиях, предметах потребления, в переводе товаров и капиталов на благоприятные рынки и так далее. Безусловно, большая часть этого делается через агентов-мужчин, поскольку в теории такие проблемы расцениваются ниже достоинства и внимания свободной женщины. Предполагается, что в своём достоинстве и благородстве, она выше таких мелких проблем. Достаточно уже того, что она существует во славе своей свободы, что она настолько отличается от постыдной рабыни, что она добавляет блеск городу и его Домашнему Камню. Считается достаточным, что она может посвятить себя тонким делам вроде посещения театров, песенных конкурсов, чтению поэзии и так далее. По существу, свободную женщину, помимо того, что её расценивают как бесценное сокровище, кардинально отличающееся от рабыни, которую, словно животное, можно купить за определённое количество монет, считают украшением города, украшением государства. Но многие из них становятся богатыми и влиятельными, а другие терпят неудачу.
Я поднял свечу над следующим матрасом, на этот раз слева, и женщина, теперь, фактически, девка, поскольку она была рабыней, выставила руку перед глазами, прикрывая их от света.
Это была она.
Послышался лязг цепи. Это она приняла первое положение почтения.
- На колени, - приказал я ей, и девушка приняла указанную позу.
Я не думал, что она могла узнать меня в первый же момент.
- Разве тебе не объяснили как вести себя на матрасе, девка? - поинтересовался я.
- Господин? – не поняла она.
- Ты что, не понимаешь значение циновки и цепи? - спросил я. - Заинтересуй меня.
- Я не знаю, как, - прошептала рабыня. - Моё тело перед вами, перед мужчиной, разве этого недостаточно?
Её слова вызвали у меня невольную улыбку. Какой глупой она всё ещё оставалась, прямо как сводная женщина! Вот так же они, свободные женщины, думают, что ей не нужно ничто большего для привлечения мужчины, чем быть женщиной. Безусловно, намёк на грудь, на соблазнительную ширину бёдер под одеждами сокрытия, действительно был привлекателен, и это понятно даже свободным женщинам, в конце концов, хорошо известно, что не все рабыни носили ошейники. Так же и тон голоса, поворот головы, возможно провокационная, поспешная поправка вуали, тем или иным путём вдруг сбившейся, может стать актом, подобным повёрнутому ножу в животе мужчины.
«Да, - подумал я, - возможно, что не так уж она и не права. То, что женщина – это женщина, так сказать, может быть тысячу раз более чем достаточно».
Разве не самой природой, в её равнодушной мудрости, создана эта взаимозависимость? Представьте себе десять тысяч случайностей. Среди них есть некоторые, которые с большей вероятностью, чем другие, всего привели бы к закреплению генов. Разве стремительность табука закрепилась в генах не для того, чтобы он мог убежать от слина или ларла? Как получилось, что глаз тарна может различить даже пошевелившегося в траве урта за тысячу футов? А акула, которая чует издалека след крови в воде, разве она не станет первой, кто доберётся до добычи? Разве мотылёк, который в тёплом ночном воздухе чувствует аромат своей самки за четыре пасанга, не окажется первым, кто будет парить рядом с нею? Существо, которое, так или иначе, считает целесообразным защищать своё потомство, вероятно, добьётся того, что его дети переживут его. Среди всех предложенных случайностей некоторые реализуют будущее, некоторые, но не все.
«Да, - подумал я, - полагаю, что для женщины достаточно просто быть женщиной. Что-нибудь в этой соблазнительной конфигурации вызовет генетический ответ, отобранный для этого за тысячелетия эволюции. Вероятно, с точки зрения рациональности одна форма несильно отличается от другой. Какая разница, что выбрать, круг или треугольник, но кровь и время настроены на другую геометрию».
И, конечно, эта рабыня, как все остальные на их матрасах, была обнажена для удобства обзора свободных мужчин.
«Насколько отличаются они от нас», - подумал я, и признаться, не без удовольствия.
Мне также пришло в голову, что женщины идут на многое, почти на всё, чтобы привлекательно одеться, если, конечно, они гормонально нормальные, неслабоумные, не безумные, неподавленные культурой или идеологией. Например, одежды сокрытия, предписанные и почти повсеместно принятые для гореанских свободных женщин, конечно, более высоких каст, не были однородной, серой массой, наложенной на них, скажем, репрессивным обществом, которое расценивало женщин, как низшие, грязные и нравственно опасные создания. Наоборот, в их обилии, в их слоях и вуалях, в их складках и манере ношения, присутствовали вкус и привлекательность. И само собой, они были яркими и красочными. Возможно, мы не видим большую часть женщины, когда она в одеждах сокрытия, но нет сомнения в том, что она там есть, и не заметить этого факта невозможно. Да, женщина может быть довольно привлекательной даже в одеждах сокрытия, и в этом нет сомнений. Ещё раз мы отметим, что не все рабыни носят ошейники. Безусловно, одежды сокрытия, по-своему, дразнящи, провокационны. И, конечно, женщины подозревают об этом. Возможно, это - одна из причин того, что мужчины так хотят избавить от них их носительниц и заменить на более откровенные и восхитительные одеяния рабынь. «Ты больше не будешь меня дразнить. Теперь я рассмотрю тебя, как мне захочется, поскольку теперь Ты больше не своя, но наша, Ты - собственность мужчин. Радуйся, игры закончены. Ты красива. Знай себя выставленной напоказ и принадлежащей».
Но девушкам на матрасах, конечно, не предоставили даже рабской полосы. Они были матрасными рабынями, и обнажены были соответственно.
Было ли недостаточно её тела?
В некотором смысле, конечно, вполне достаточно, но ведь помимо этого была плавность и грациозность, аппетитность, игра, тонкость, движения, потребности, готовность и мольба рабыни!
- С одной стороны, - сказал я вслух, - твоего тела достаточно, и даже более чем достаточно, но с другой, причём с ещё более важной стороны, вне коротких, бессмысленных актов, это тело - не больше, чем начало, что-то необходимое, но само по себе недостаточное, далеко недостаточное.
- Но почему, Господин? - спросила она.
- Потому, что Ты больше не свободная женщина, - пояснил я. – Потому, что Ты теперь рабыня.
- Я не понимаю, - прошептала девушка.
- Потому, что Ты теперь в тысячу раз больше женщина, чем прежде, - добавил я.
- Господин?
- Потому, что Ты теперь рабыня, - повторил я.
- Пожалейте меня! – всхлипнула она.
- Покажи себя, - потребовал я, - девка.
- Но я не знаю как! - растерялась рабыня.
- Это живёт в тебе на уровне инстинкта, - усмехнулся я. - Это спрятано в твоей крови. Ты же самка.
- Не оскорбляйте меня так! – попросила она, глотая слёзы.
- Начинай, - приказал я, - рабыня.
- Да, - заплакала девушка, - Я - рабыня!
- Живо, - прикрикнул я.
- Да, Господин, - всхлипнул она.
- Ага, - протянул я, - вижу, что раньше Ты уже думала об этом, возможно в своих снах, в одиночестве своей спальни, или в своих фантазиях, возможно даже надевая петлю ремня на своё левое запястье и внезапно, резко, затягивая её.
Девушка горько зарыдала.
- Превосходно, - сказал я. – Стройная ножка, не правда ли? Разве она не здорово смотрелась бы в кандалах на лодыжке?
- Пощадите! – взмолилась она.
- Ты хорошо понимаешь тяжесть цепи на твоём ошейнике, перестук её звеньев, и то, что Ты прикована ею к кольцу в полу, голая перед мужчиной, не так ли?
- Господин! – попыталась протестовать рабыня.
- Продолжай, - велел я.
- Я должна? – неуверенно спросила она.
- Живо, - бросил я.
- Я была свободна, - напомнила она. – А Вы заставляете меня вести себя как рабыня!
- И как же Ты себя ведёшь? - осведомился я.
- Как рабыня! - всхлипнула девушка. - Я веду себя как рабыня!
- А разве это не является соответствующим? - уточнил я.
- Да, Господин, - признала она.
- И почему же? - спросил я.
- Потому, что я - рабыня! – ответила она и, повалившись на матрас, затряслась от рыданий.
- Поднимись на колени, - доброжелательно сказал я ей. - Ты преуспела.
Она не без труда, не переставая плакать, поднялась на колени.
- Держи колени вместе, - предупредил я.
В конце концов, я был всего лишь человеком.
Затем протянул к ней стрекало, и рабыня, слегка наклонившись впёред, робко, облизала и поцеловала податливое, обшитое кожей орудие. А потом, она подняла глаза и прошептала:
- Возьмите меня. Пожалуйста.
Рядом с матрасом имелась маленькая стойка, на которой можно было закрепить свечу.
- Как свободную женщину? - уточнил я.
- Нет, Господин, - глотая слёзы, ответила она, - как ты, кто я есть, как рабыню.
Я заключил, что она часто задумывалась над тем, каково бы это могло быть, быть рабыней в руках господина.
- Ты, - сказал я, - бывшая Леди Портия Лия Серизия и из Башен Солнечных Ворот.
Девушка испуганно уставилась на меня.
- Не отрицай этого, - посоветовал я. - Я знаю это наверняка.
- Не убивайте меня! – взмолилась она.
- Да я и не собирался, - успокоил её я.
- Вы не из Ара? - спросила рабыня.
- Нет, - ответил я.
- Вы искали меня, ради премии? - предположила она.
Меня не удивило бы, что премии были назначены за головы определенных граждан Ара, которым удалось избежать гнева мстительных толп. Этими теперь занимались имеющие лицензию, впрочем, как и не имеющие таковой, отряды охотников за головами.
- Нет, - отмахнулся я. - И, насколько я знаю, за тебя не назначено никакой премии.
- Но я видела своё имя в проскрипционном листе, вывешенном на досках объявлений, - удивилась она.
- В этом я не сомневаюсь, - кивнул я.
- Они хотят меня, чтобы убить, - дрожащим голосом сказала девушка.
- Если бы Ты попалась им под горячую руку, возможно, - согласился я. - Но теперь, по прошествии времени, узнай они что Ты носишь ошейник в северных лесах, я уверен, их чувство мести было бы более чем удовлетворено. И вообще, от других я узнал, что многих женщин твоего вида просто публично выпороли и надели на них ошейники. Некоторые после этого стали государственными рабынями, а большую часть отправили в другие города, чтобы распределить по самым низким рынкам и распродать.
- Но разве проскрипции не предполагают простую смерть? - спросила бывшая Леди Серизия.
- Строго говоря, - объяснил я, - это означает арест, но верно и то, что зачастую под этим подразумевается смертный приговор, конечно, для мужчин, но бывает, что и для женщин, для свободных женщин.
- Они хотели нашей крови, - с содроганием вспомнила она.
- В тот момент, я нисколько не сомневаюсь, что разъярённая толпа жаждала этого, - признал я. - Но теперь, тебя, скорее всего, просто доставили бы к претору для железа и ошейника.
- Это правда? - спросила девушка.
- Не знаю, - пожал я плечами я. – Но мы всегда можем отвезти тебя туда, и проверить.
- Нет! - вскрикнула она. – Не надо!
Её реакция вызвала у меня улыбку.
- Я уже не та, кем я была, - быстро добавила рабыня. - Кеф выжжен на моём бедре, сталь окружает мою шею.
- Это верно, - усмехнулся я. - Ты не та, кем Ты была.
- И я даже не занимала высокого положения среди Серизиев, - призналась она. - Я не принимала участия в их делах. Я была простой дочерью, избалованной и, возможно, даже испорченной, учитывая роскошную жизнь и праздность! Но я не имела никакого влияния на дела дома!
- Но Ты носила имя, - напомнил я.
- Да, - вздохнула девушка. - Я носила имя.
- И больше Ты его не носишь, - подытожил я.
- Да, - согласилась она, - больше не ношу.
Это было верно. Не было больше никакой Леди Портии Лии Серизии из Башен Солнечных ворот. Она исчезла. Теперь вместо неё было, и в действительности даже не на её месте, всего лишь животное, прекрасное животное. Насколько я знал, Торгус пока ещё даже не счёл целесообразным дать ей имя.
Вдруг в её взгляде мелькнул испуг.
- Вы знаете меня, - заключила девушка, - или, точнее, кем я была. Что вам от меня нужно? Если Вы не хотите моей крови, или не собираетесь связать меня и обменять на премию, то чего Вы хотите? Почему Вы искали меня?
- Женщине в ошейнике, - заметил я, - нет нужды любопытствовать относительно того, почему мужчина мог бы искать её.
- Нет, нет, - покачала она головой. - Вы хотите чего-то большего.
- Возможно, я хочу купить тебя для друга, - предположил я.
В конце концов, я действительно обдумывал идею купить её для Пертинакса. Она была довольно привлекательной женщиной. Разве она плохо смотрелась прикованная цепью к его койке в бараке? Сильный мужчина нуждается в рабыне, и никогда не удовлетворится меньшим. Пертинаксу, конечно, не помешает наличие его ошейника на такой как она.
Испуг в её глаз не только не исчез, но стал ещё больше. Думаю, что до сих пор возможность её продажи по-прежнему оставалась для неё не больше чем абстрактной возможностью, а сейчас бывшая Леди Серизия вдруг осознала, что реально могла бы быть куплена и кому-то передана.
- Купить меня? – дрожащим голосом переспросила она.
- Да, - пожал я плечами, - как кайилу или тарска.
- И после этого я буду принадлежать другому?
- Разумеется, - кивнул я.
- Нет, - покачала головой рабыня. - Есть что-то ещё, я уверена, и это пугает меня.
Она смотрела на меня, щурясь из-за света свечи, разделявшего нас.
- Что вам надо? – наконец, спросила она.
- Я хочу поговорить с тобой, - объяснил я. – У меня есть вопросы. Мне нужна информация.
- Но я же ничего не знаю, - растерялась девушка. – Что могу знать я, сидящая голой на цепи рабыня.
- Серизии занимали высокое положение в Аре, - сказал я, - весьма близкое к трону. Вы, и другие такие же, должны были предусмотреть побег из города. У вас должны были быть планы на случай восстания. Ты не могла не слышать что-нибудь об этом.
- Господин? - спросила она.
- Ты что-нибудь знаешь о Серемидии? - осведомился я. - Он был одной из самых влиятельных персон в Аре, представителем, если можно так выразиться, Мирона Полемаркоса.
- Думаю, его схватили и посадили на кол, - предположила рабыня.
- Мне об этом ничего неизвестно, - сказал я.
Известие о захвате и казни такого высокопоставленного чиновника, наверняка, распространилось бы и обросло подробностями по дюжинам городов и сотням лагерей.
Рабыня молчала, и я решил уточнить:
- То есть, Ты ничего не слышала об этом?
- Ничего, - подтвердила она.
Также, я думал, что захват личности такой важности будет новостью настолько значительной, что её заметили бы и ещё долго обсуждали у досок информации в городах, шептались бы вокруг походных костров, и она наверняка дошла бы и до далеких северных лесов, но здесь я пока ничего об этом не услышал.
- Не была ли Ты, - поинтересовался я, - как отпрыск Серизиев, вхожа в ближний круг Убары?
- Конечно, нет, Господин, - отпрянула девушка. - Бывало, что Серизиев, успехи которых было тесно связаны с действиями, Коса и Тироса, меня и других, приглашали развлечься в Центральной Башне.
- И какова была природа этих развлечений? – полюбопытствовал я.
- Они были весьма обычны, - пожала она плечами, - для времён оккупации. Изысканные пиршества от щедрости Ара. Пока на улицах некоторые горожане охотились на уртов, чтобы выжить, мы наслаждались самыми тонкими яствами, и богатыми букетами редчайших вин. Самые известные поэты города зачитывали для нас свои оды. Выдающиеся музыканты из тех, которые остались городе, играли для нас. Для нас организовывали спектакли, нанимали акробатов и жонглёров. Бывшие свободные женщины Ара, в ошейниках, но прилично одетые, прислуживали нам за столами. Иногда впускали рабынь, чтобы они танцевали для нас, хотя, вероятно, по большей части для мужчин, офицеров с Тироса и Коса, капитанов наёмников, банкиров, таких как Серизии, высоких Торговцев, известных купцов и прочих присутствующих. Одна рабыня, очень красивая, которая была отдана Мирону Полемаркосу, была выставлена несколько раз и вынуждена танцевать перед мужчинами. Она танцевала под плетями, увешенная драгоценностями, браслетами и ожерельями, но полностью раздетая. Её звали Клавдия.
- Прежде её именем было Клавдия Тентия Хинрабия, - прокомментировал я, - последняя из Хинрабиев.
Клавдий Тэнтий Хинрабий одно время был администратором Ара, но позже был свергнут. Его место на троне Ара занял Цернус, по существу бывший узурпатором.
- Да, - кивнула рабыня.
Талена относилась к Клавдии как к сопернице, конкурировавшей с её красотой, которая, как предполагалось, была непревзойдённой на всём Горе. Подобные притязания, конечно, абсурдны сами по себе. Гор не испытывает недостатка в красотках. Рынки просто забиты ими. Кто должен оценить и сказать, что эта очень красивая женщина более или, наоборот, менее красива, чем та другая? Безусловно, и Талена, и Клавдия, каждая по-своему, были очень красивыми женщинами. Я подозревал, что враждебность Талены к Клавдии была замешана на политике и тщеславии. Клавдия была дочерью бывшего администратора Ара, а Талена - просто отвергнутой дочерью великого Убара Марленуса, местонахождение которого на тот момент было неизвестно. Её положение было даровано ей оккупантами, которые сочли целесообразным иметь на троне Ара марионетку. В действительности, притязания Клавдии на высокое положение в Аре имели под собой гораздо более веские основания, чем у самой Талены, которая долгое время, опозоренная и изолированная, фактически являлась пленницей Центральной Башни. Это продолжалось вплоть до того момента, когда Марленус следуя интересам города отправился в свой поход на Волтай, где и пропал без вести, долгое время считаясь погибшим.
- Как-то раз, - сказала рабыня, - Клавдия, в конце своего танца, схватила кубок и выплеснула вино на Убару. Мы испугались, что рабыню немедленно убьют. Её действительно бросили на пол, и занесли не менее дюжины клинков, и только рука её владельца, Мирона Полемаркоса, выставленная над ней, остановила кровопролитие. Убара была в бешенстве, кричала, вопила, много раз била, пинала и даже топтала рабыню. В конце концов, рабыня, рыдающая, униженная, дрожащая, избитая, несчастная и сломленная, хорошо проинформированная о том, что независимо от того, кем она могла бы быть прежде, теперь была не больше чем рабыней, покорной и беспомощной, подползла к ногам Убары и принялась целовать их, прося, милосердия и прощения. Ей сохранили жизнь, но я думаю, только чтобы угодить Полемаркосу. Говорят, что после того случая Клавдия стала настоящей рабыней своего владельца. Мирон, конечно, больше никогда не разрешал ей танцевать на мероприятиях в Центральной Башне. Однако ходили слухи, что она часто танцевала в штабе и в косианском лагере за стенами города, для Мирона и его высших офицеров. Ещё поговаривали, что многие очень завидовали Полемаркосу из-за его рабыни.
- Расскажи мне об Убаре, - велел я.
- Она была очень красива, - вздохнула бывшая Леди Серизия, - и я уверена, что она хорошо знала об этом. Это было несложно заметить, поскольку, когда в зале оставались одни женщины, то мы могли обедать без вуалей, это не считалось непристойным.
- Это понятно, - кивнул я.
Ношение вуали на публике для свободных женщин считается обязательным. Однако ходить в вуали ещё и дома было бы слишком. Очень немногие женщины согласны скрывать своя лица находясь в своём собственном доме, если только в гостях не будет каких-либо незнакомцев. Обедая на публике женщина может есть осторожно, изящно, занося пищу под вуаль. Некоторые женщины из низших каст, на улице, предпочитают пить прямо сквозь вуаль.
- Продолжай, - подтолкнул её я.
- Что интересно, - задумчиво сказала рабыня. - В течение долгого времени Убара вела себя, как Убара. Она могла быть неофициальной или величественной, в зависимости от требований обстановки, грозной правительницей или радушной хозяйкой, остроумной и очаровательной, или холодной и требовательной. Она могла согреть вас одной своей улыбкой, а в следующий момент охладить хмурым взглядом. В определенных пределах Ар был её. Она была чрезвычайно гордой женщиной, даже самонадеянной, уверенной в себе и в своём месте. Для окружающих было бы правильнее всего изо всех сил пытаться понравиться ей. Её слово могло разжаловать офицера Ара, фраза изгнать советника, или разорить и выслать торговца. Она могла унизить любую женщину, даже самую высокопоставленную до ошейника. Она была очаровательна, тщеславна, защищена и высокомерна. Можно сказать, что она по-настоящему наслаждалась своей властью, в том виде, в каком она была. Её власть, ограниченная в решении серьёзных вопросов, была неограниченной в том, что не касалось оккупации. Мужчины и женщины стремились понравиться ей. Она была той, кого боятся. Но вдруг, с Убарой произошли странные изменения. Очередное запланированное пиршество внезапно было отменено, по-видимому, из-за нездоровья Убары. Но, после этого, она стала другой. Развлечений стало меньше, а затем они и вовсе прекратились. Казалось, Убара иногда уходила в себя, и даже чего-то боялась. Она больше не покидала Центральную Башню, а возможно и своих апартаментов в ней, которые были заперты и надёжно охранялись. Поговаривали даже о том, что в ночные часы она держала свечи зажжёнными. Она боялась есть и пить, возможно, опасаясь, что её могли отравить или усыпить. Всю её пищу и напитки вначале пробовали испуганные рабыни, бывшие свободные женщины Ара, используемые в качестве дегустаторов. Такое впечатление, что на неё была объявлена охота. Выглядело так, словно она, столь охраняемая, являющаяся Убарой, боялась, каким бы абсурдным это ни показалось, что в любой момент могла бы почувствовать на себе аркан, как обычная женщина, и быть унесена к судьбе которой она не могла знать, возможно даже к такой ужасной, как ошейник. Вы только представьте себе её, Убару, в ошейнике! Какой город мог бы быть достаточно сильным, хитрым и смелым, чтобы захватить Убару? Какой Убар мог быть достаточно могущественным, чтобы владеть ей, демонстрировать её голой, в цепях, у подножия своего трона? Изменения, произошедшие в ней, казались странными и непостижимыми. А затем, позже, произошло восстание.