Они медленно шли из сектора Г мимо мраморных, обросших мхом, зеленоватых ангелов и ангелиц Даниловского кладбища… Земля после дождя была мокрой и пахла, как старая женщина. Траурная церемония похорон бывшего начальника соболиного сектора Виктора Николаевича Кобылина завершилась буквально несколько минут назад.
— Вы тоже знали Витю, Лев Тимофеевич?.. — вытирая платочком сухие глаза, шмыгнула носом Лидия Францевна и чуть не упала, заглядевшись на двухметровый крест из чёрного гранита.
— Мир тесен, — галантно поддержал за локоть госпожу Клушину следователь. — Скажите, а вы не знаете, отчего помер Кобылин?..
— Его отравили, — оглянувшись по сторонам, прошептала Клушина. — Витя был очень близким мне человечком, но он очень любил поесть, — Лидия Францевна вдруг оживилась. — Видите бабку в голубом платье и шляпе с чёрной вуалью?..
Лев Рогаткин оглянулся и увидел нарядную долговязую старуху в костюме из панбархата, которая, задирая ноги, решительно пробиралась между оградами к выходу с кладбища.
— Некая Дмитриева Елена, она присутствует на всех известных похоронах и поминках! — у Лидии Францевны возмущённо затряслись губы.
— И кто она?
— Зевака… Нашла себе занятие до конца жизни — чужие похороны! — Клушина приостановилась и погрозила старушке пальцем. — А Юрик почему-то не пришёл… Я его так ждала, хотела спросить, что они ели в этом ресторане с Кобылиным, ну, чтобы знать, чем там могут отравить?
— А что вы знаете об Юрике? — осторожно спросил Лев Тимофеевич.
— Я?! — удивлённо воззрилась на следователя госпожа Клушина. — Ничего не знаю, кроме того, что он — бумажный червь и канцелярская крыса в одном флаконе. Я в Пушпроме работала всего ничего, Лев Тимофеевич, разве я вам не говорила?..
Рогаткин всего на секунду позабыл смотреть под ноги и налетел на корягу большого дерева, торчащую из старой могилы.
— Вас подбросить до прокуратуры? — предложила Лидия Францевна, когда следователь догнал её.
— Лучше подбросьте меня до Пушпрома, — оглянулся на кладбищенские ворота Лев Тимофеевич.
— Так ведь Пушпрома больше нет, сейчас там пушной холдинг, насколько мне известно! — Клушина кивнула водителю, и через секунду, подняв тучу пыли, «брабус» отъехал от центральных ворот Даниловского погоста.
— Лидия Францевна, без вашей помощи я вряд ли обойдусь. Взгляните, вот, — Лев Тимофеевич вытащил из портфеля ориентировку на отравителя и передал её Клушиной.
— Нет, этого не может быть… Неужели, вы думаете, что отравитель и Юрик одно лицо?! — воскликнула Лидия Францевна, прочитав ориентировку. — Ну, что вы язык проглотили, Лев Тимофеевич?.. — и Клушина, жестикулируя, выдала многословную тираду о жестокости мужчин, которую тут приводить не имеет смысла, потому что она не вписывается в сюжет. Следователь слушал и кивал, на его лице было написано безграничное терпение, хотя не все аргументы Лидии Францевны выдерживали критику, и когда водитель припарковался у бетонной коробки с вывеской «Пушнина», Клушина первая выскочила из машины. Лев Тимофеевич едва успел догнать её у самой двери.
Анастас Кузьмич Спиваковский, кадровик сталинской закваски, с недоверчивой улыбкой старого лиса встретил свою знакомую в компании долговязого следователя.
— Никакого Трунова за последние тридцать пять лет в Пушпроме не было, клянусь вашим здоровьем, Лидия Францевна, — процедил Анастас Кузьмич, едва Клушина заикнулась о цели визита. — И не стройте мне глазки, — без тени улыбки предупредил он. — К тому же, насколько помню, я уже дал письменный ответ на запрос прокуратуры ещё зимой.
— Анастас Кузьмич, умоляю, дайте мне взглянуть на фотографии из личных дел, и я обязательно его найду, — Лидия Францевна, перегнувшись через стол, чмокнула кадровика в щёку.
— В архиве прохладно, будь он неладен этот ваш Трунов, — накинув пиджак от Моржелли в крупную фиолетовую клетку, кадровик направился к двери, и тут неожиданно выяснилось, что у Спиваковского одна нога короче другой. — Вообще-то, я не обязан показывать вам личные дела уволенных сотрудников, — оглянулся на Льва Тимофеевича Спиваковский. — Ну, да ладно… Пойдёмте, пока я добрый.
ВСЁ ПОД КОНТРОЛЕМ
Ему часто снился этот сон из его прошлой жизни, ведь сны — это ни что иное, как наши воспоминания, переиначенная явь и щепотка соли из будущего.
Первый раз он попал в больницу, когда его звучную пощёчину начальнику сектора выдр все сочли за драку, устроенную на рабочем месте. Его объявили психом, с диагнозом вялотекущая шизофрения, а он всего лишь ударил одного из тех, кто коварно присвоил себе его открытие века — «Выделка мездры отчебучиванием». Он даже в припадке бессилия укусил одного из милиционеров, выковыривающих его из шахты лифта, где он спрятался от трудового коллектива.
Сегодня он так и не пошёл на похороны В. Н. Кобылина, того самого начальника соболиного сектора Пушпрома, который организовал его травлю двадцать лет назад. Именно смерть Кобылина он оттягивал, сколько мог… Зато какой же нечеловеческий восторг он испытал, когда Кобылин пришёл в ресторан и с жадностью съел ужин, который он для него заказал.
«Хоть бы ты подавился!» — наблюдая, как пенсионер Кобылин глотает ореховое в белом шоколаде пирожное, предвкушал неизбежное он. Из ресторана они вышли вместе, весело переговариваясь, — вспомнил официант, обслуживавший их столик. Изобретённая им схема отравлений не давала сбоев — шесть человек он отравил прошлым летом, а шесть — в этом году.
«Я — санитар зла! — разглядывая трубящих ангелов на потолке над собой, почёсывал пятку он. — А без этой дюжины никуда не годных людей мир стал чище, как не крути…»
На мёртвого Кобылина уже сутки была навалена целая тонна земли, а может быть, и две, а он, вялотекущий шизофреник, завтра, наконец, летит домой — в Швецию.