Меньше всего это было похоже на казарму да и вообще на военный объект – скорее, на бывший пионерлагерь, приспосо-бленный для нужд армии.
На базе были и настоящие казармы, но они располагались с другой стороны от дороги, ближе к лесу. Там же находи-лось и стрельбище, откуда постоянно доносились выстрелы. А здесь, у реки, атмосфера была какой-то вызывающе штат-ской – как будто ЗК Гумилева вывезли за город для поправ-ки здоровья. Кормили на убой, спать давали сколько хочешь (ужин в восемь, завтрак в семь – одиннадцать часов можно дрыхнуть), литературу, список которой он, осмелев, передал коменданту, привезли к вечеру следующего дня – все книги были со штемпелем «Библиотека им. В.И. Ленина». В доми-ке, рассчитанном на шестнадцать человек, они жили вдво-ем – Лев да Василий, которого привезли за два дня до него. Василий был мужик хитрющий, из тех, что не пропадут ни-где – ни на фронте, ни на зоне. Среднего роста, жилистый, ухватистый, со смеющимися зелеными глазами на обманчи-во простоватом лице.
Ко Льву он сразу же проникся симпатией, а когда увидел стопку библиотечных книг – то еще и уважением. То, что Гуми-лева привезли сюда прямо из лагеря, Василия явно не смущало
– мало ли что может случиться с человеком по жизни.
– Слышь, Николаич, – сказал он Льву в первый же день зна-комства, – у меня подход простой – главное, чтоб человек не был гнида. Я вижу, ты там с блатными пообтесался, ухваточки кой-какие от них перенял, но это все пустое. У нас на фронте тоже таких хватало с присыпочкой. Другое важно: что у тебя внутри. А внутри ты путевый мужик, я чую.
Разговор, разумеется, происходил не за чашкой чая – по слу-чаю прибытия нового жильца Василий выставил литровую бу-тыль мутноватого картофельного самогона. Закусывали салом и огурцами. На вопрос – откуда такая роскошь? – Василий нео-пределенно махнул рукой.
|
|
– Там, за рекой, бабка одна гонит.
– И кабанчика держит? – подмигнул Лев.
– Нет, сало я у повара в карты выиграл...
Посидели душевно. Василий рассказывал про фронт, про то, как гибли один за другим батальоны на Ржевском выступе, как, захле-бываясь в собственной крови, стояла до последнего наша пехота, по которой прямой наводкой лупила немецкая артиллерия... Льву про лагерь говорить не хотелось, и он отвечал рассказами из древ-ней и средневековой истории – про подвиг трехсот спартанцев у Фермопил, про то, как двести всадников Кортеса разметали сто-тысячную толпу ацтекских воинов при Отумбе, про истребление цвета французского рыцарства в битве у Креси. Василий слушал, не перебивая, цокал языком, глядел уважительно.
– Да, умели воевать деды, – сказал он, когда Лев дошел до подвига батареи Раевского в Бородинском сражении. – И сейчас есть не хуже
– взять хотя бы нашего взводного, Витю Хвастова. Ранили его, а па-троны у него кончились. Так он десяток фрицев положил – штыком и голыми руками. Они его издаля расстреляли, из шмайсеров...
– Как монголы Евпатия Коловрата, – пробормотал Лев. – Это у нас такой богатырь был на Руси, в одиночку против целого войска бился. Тогда монголы камнеметные машины выкатили, и огромными глыбами его забросали...
– Вот! – Василий разлил остатки самогона по стаканам, смел со стола щетинистые шкурки от сала и со вздохом вытащил откуда-то припрятанный огурец. – Я и говорю, Николаич – есть что-то в нашем народе, чего ни в каких других народах нету. Ну, может, у спартанцев твоих еще было, и все. У фрицев, конеч-но, техника и умение – этого не отнять. Но вот хрен тебе они нас одолеют! Кишка тонка!
|
|
– Спорить не буду, – сказал Гумилев, чувствуя, что язык уже не слушается его. – Русский народ... он сейчас не в той фазе...
чтобы его победить... Пассионарное напряжение...
– О, Николаич! – Василий разломил огурец и протянул ему половину. – Ты закусывай лучше. А то сейчас у нас разговор на-чинается уже не про историю, а про электрику.
Лев попытался собраться с мыслями – получалось плохо. По-сле трех лет вынужденной трезвости (не считать же чифирь
алкоголем) пол-литра самогонки подействовали на него, как прямой хук в челюсть. Перед глазами все плыло.
– Я тебе потом объясню, – выдавил он, наконец. – Фаза... это не электрика... потом, ладно?
И, как сидел, навзничь опрокинулся на кровать, не выпустив из руки половинку огурца.
Беззаботная жизнь, впрочем, продолжалась недолго. Как-то утром, вернувшись из столовой, Лев с Василием обнаружили у себя в домике новых жильцов.
На террасе ожесточенно терла шваброй пол совсем молодень-кая девочка в гимнастерке. Увидев подходивших к дому муж-чин, она выпрямилась и оперлась на швабру, как Афина Палла-да – на копье.
– Безобразие какое! – набросилась она почему-то на Льва. – Живете здесь вдвоем, а грязь развели такую, словно целый полк квартировал! Неужели так сложно раз в день подмести пол?
|
|
Гумилев растерянно посмотрел на Василия. Того напор дев-чушки явно привел в восторг.
– Ты кто такая будешь, пигалица? – спросил он, молодецки подкручивая ус. – И откуда ты такая строгая взялась?
– Я Катя Серебрякова, – не сбавляя оборотов, представилась пигалица. – Сержант медслужбы. А вам, товарищ Теркин, долж-но быть стыдно! Вы же опытный солдат, могли бы организовать быт получше. И себе, и товарищу Гумилеву!
– Опа, – сказал Василий, – опа, Америка-Европа! Смотри-ка, Николаич, она про нас все знает!
Он склонил голову, будто признавая превосходство сержан-та медслужбы, и медленно пошел на нее, как бык на тореадо-ра. На свежевымытых ступеньках террасы он поскользнулся и едва удержал равновесие. Серебрякова захихикала.
– А ведь и впрямь чисто! – удивился Василий. – Хотел я, меж-ду делом, швабру у тебя отобрать да по...
Катя перестала смеяться и уперла руки в бока.
– Продолжайте, товарищ старшина. «Да по...» – что же дальше?
– Да показать, как полы моют! – простецки улыбнулся Тер-кин. – Но вижу, ты и сама хорошо справляешься. Пойдем, Ни-колаич, пока нас тут к какой-нибудь работе не припахали...
– Идите-идите, – напутствовала их пигалица, – смотрите, ноги вытирайте как следует!
– Ну, все, – вздохнул Василий, открывая дверь, – правильно на флоте говорят: баба на корабле – жди беды...
Он шагнул за порог и остановился, как вкопанный. Лев, за-глянувший Василию через плечо, почувствовал, что у него от-висает челюсть.
На кровати у стены лежал, закинув ноги на тумбочку, капи-тан госбезопасности Александр Шибанов собственной персо-ной. В руках капитан держал синенький томик Пушкина.
– Здорово, орлы, – сказал он, откладывая книгу и садясь на кровати – панцирная сетка застонала под тяжестью его могу-чего тела. – С Серебряковой уже познакомились?
– Так точно, – отрапортовал Теркин. – Провели, так сказать, беседу...
– Значит, так, – взглядом, которым наградил Василия капи-тан, можно было заколачивать бетонные сваи, – балагурить разрешаю, обижать чтобы – ни-ни. За обиду спрошу сам, лично
0ипо всей строгости.
– Да какие из нас обидчики, – хмыкнул Теркин, – нас самих любой шкет обидит.
Капитан предпочел пропустить его иронию мимо ушей. На лице его появилась знакомая Гумилеву золотозубая улыбка.
– Ну что, бойцы, – сказал он, подходя и протягивая Василию широкую ладонь. – Будем работать вместе, вот так причудливо тасуется колода3...
3 Внимательный читатель, конечно, заметил, что Шибанов цитирует роман «Мастер и Маргарита», опубликованный лишь двадцать четыре года спустя. Видимо, в НКВД рукопись булгаковского романа прочли гораздо раньше.
Глава третья
«Кугель»
Новая Ладога – Осиновец, июль 1942 года
Лейтенант Савенко, капитан тральщика «Стремительный», занимался скучнейшим на свете делом – сверял количество по-ставленных на борт бочек с мазутом и мешков с мукой с циф-рами, указанными в бумагах интенданта. Интендант был ма-ленький, круглый, похожий на сказочного Колобка – достаточно было мельком взглянуть на него, чтобы вспомнить Александра Васильевича Суворова, говаривавшего, что любого интенданта после года службы можно смело вешать. Савенко был уверен, что этот штабной Колобок непременно попытается его обжу-лить, поэтому к рутинному делу приема груза на борт относился чрезвычайно придирчиво. На пристани стояли огромные весы, матросы Журов и Мелихов, кряхтя, взваливали на них шестипу-довые мешки с мукой, а боцман Тимофеев, щелкая гирьками, проверял, нет ли недостачи. Каждый раз, заслышав металличе-ский стук гирек, интендант морщился, словно от зубной боли.
– Слушай, лейтенант, тебе что, времени девать некуда? – спросил он, когда боцман взвесил двадцать четвертый мешок. Пока что недовеса, к большому удивлению Савенко, не обнару-живалось. – Вот я же знаю, о чем ты думаешь – раз интендант, значит, штабная крыса, значит, недоверие ему. А у меня в Ле-нинграде, между прочим, сестра родная – ей из этой муки хлеб печь будут.
«Сестра у тебя там, а ты здесь, и такую харю себе отъел на ка-зенных харчах!», – хотел сказать ему Савенко, но вместо этого отрезал:
– Порядок есть порядок. Ленина читал? Социализм – это учет.
И отвернулся, чтобы не глядеть на масляную физиономию интенданта.
По причалу шли трое. Здоровенные парни, ростом не ниже метр девяноста, в расстегнутых по случаю хорошей погоды гимнастерках, с вещмешками. Лейтенант каким-то шестым чувством угадал, что идут они не абы куда, а именно к нему, на «Стремительный».
– Палыч, – негромко окликнул он боцмана.
Тимофеев оторвал взгляд от весов и обернулся к причалу.
– Пассажиры, – определил он. – Ты же обещал с замкомфлота поговорить, Эдик.
– Я поговорил, – буркнул Савенко. Боцман был в два раза старше, и время от времени позволял себе фамильярничать. Но лейтенант на самом деле просил заместителя командую-щего флотилией, приходившегося ему дядей, чтобы на «Стре-мительный» пассажиров не направляли – всю весенне-летнюю навигацию тральщик использовался в основном для перевоз-ки грузов. Основную часть, конечно, перевозили на баржах, но пристани Новой Ладоги не были приспособлены под погрузку тяжелых озерных барж, и их приходилось загружать на рас-стоянии от берега. Задыхавшемуся же в кольце блокады городу требовались хлеб и топливо – много хлеба и топлива, поэтому каждый корабль, на котором было место для полезного груза, использовался под завязку. Савенко вполне резонно опасался, что однажды это «под завязку» выйдет ему боком: он сам видел, как тральщик «Комсомолец» в похожих условиях словил вол-ну и затонул в бухте Морье. Брать на борт эвакуированных из Ленинграда – пожалуйста, тут Савенко не возражал никогда. Сколько бы их не набивалось, перегруза все равно не выходило
– люди были легкие, почти невесомые, похожие на тени. Лейте-нант, успевший до войны отучиться два курса на филологиче-
ском, чувствовал себя Хароном наоборот – тот перевозил тени в страну мертвых, а он, Савенко, помогал людям вернуться в мир живых.
– Здравия желаю, товарищ лейтенант! – вскинул руку к фу-ражке самый рослый из троих «пассажиров». – Лейтенант Гу-сев, радиоразведка.
– Сердечно рад, – кисло сказал Савенко. – И что от меня нуж-но радиоразведке?
Лейтенант Гусев широко улыбнулся, демонстрируя велико-лепные белые зубы. Был он белобрыс, краснощек и чрезвычай-но напоминал капитану «Стремительного» былинного Алешу Поповича.
– Я и моя группа имеем предписание контр-адмирала Смир-нова немедленно переправиться в Ленинград для выполнения особо важного задания, – Гусев протянул Савенко сложенную вчетверо бумагу. – В штабе мне сказали, что первый корабль, который сегодня пойдет в Осиновец – ваш «Стремительный».
Савенко развернул бумагу и загрустил. Береговые радиоо-тряды подчинялись непосредственно Военному совету фло-та, минуя разведывательный отдел штаба флотилии. Контр-адмирал Смирнов, чья подпись красовалась внизу документа, был правой рукой вице-адмирала Трибуца – командующего Балтфлотом. Жаловаться дяде на действия контр-адмирала было, как минимум, бессмысленно, а как максимум – небез-опасно.
– Вас трое? – зачем-то спросил Савенко, хотя это и так было очевидно.
– Так точно, – еще шире улыбнулся Гусев. – Младший лейте-нант Бобров, сержант Круминьш. Вот наши документы, пожа-луйста.
«Какой вежливый», – с неприязнью подумал Савенко. Он и сам не знал, чем вызвана эта неприязнь – то ли невозможно-стью сплавить радиоразведчиков на другой катер, то ли бе-
лозубостью и розовощекостью здоровяка Гусева. Документы лейтенант просмотрел очень внимательно – они, впрочем, ока-зались безупречны.
– Мы отшвартовываемся через час, – сказал он Гусеву. – Сво-бодных мест на катере нет, все занято грузом, поэтому никако-го комфорта не обещаю. Разместиться можете у лебедки трала.
0Аеще не худо бы помочь в погрузке мешков, если, конечно, это не помешает выполнению особо важного задания.
Если Гусев и заметил его колкость, то виду не подал.
– Поможем, товарищи? – улыбнулся он своим спутникам. Коротко стриженый, похожий на боксера Бобров едва заметно пожал широченными плечами. Флегматичный сухопарый Кру-миньш согласно кивнул.
– Ага! – воскликнул боцман, щелкая гирькой. – Да тут у тебя недовесу два кило! Что ж ты мне, складская твоя душа, будешь рассказывать про то, что у тебя все точно как в аптеке и сестра в Ленинграде голодает? Эдик, два ж кило недовесу!
Интендант покрылся холодным потом.
– Не знаю! – забормотал он, подскакивая к мешку и пытаясь его приподнять. – Честное слово, не знаю, почему так вышло! Должно быть, мыши съели.
– Мыши? – спросил Савенко, холодея от внезапно подкатив-шей к горлу ненависти. – Мыши, которые муки поели, а потом из мешка вылезли и аккуратно его за собой завязали? А может, у этих мышей еще и погоны на плечах, а, ворюга?
Он подступил к интенданту, нашаривая на поясе пистолет. Интендант, став матово-белым, как статуи в Эрмитаже, присел на корточки и закрыл лицо руками.
– Сейчас я его грохну, – сказал Савенко, – и пусть меня потом трибунал судит. Потому что из-за таких, как он, на той стороне люди от голода умирают.
– Погоди, Эдик, – боцман обхватил его сзади за плечи, не да-вая вытащить пистолет. – Сейчас Журов в комендатуру сгоня-
ет, и разберемся как следует, по закону. Пусть лучше трибунал эту гниду судит, чем тебя.
Матрос Журов, которому явно надоело ворочать тяжеленные мешки, выпрямился во фрунт, всем своим видом выражая го-товность бежать за патрулем.
– Стойте, – неожиданно вмешался улыбчивый лейтенант Гу-сев. – Без комендатуры обойдемся.
Он обошел массивного боцмана, который по-прежнему удер-живал Савенко, и склонился над трясущимся от страха интен-дантом. Схватил его двумя руками за отвороты кителя и рывком поднял на ноги. А потом Савенко не поверил своим глазам – ноги интенданта оторвались от причала и повисли в воздухе в полуме-тре от земли. Гусев держал его на вытянутых руках так, что сту-денистое лицо интенданта оказалось как раз напротив его лица.
– Ты, гнида, – сказал Гусев, – сейчас поедешь к себе на склад и все, что ты украл у голодающих защитников Ленинграда, вер-нешь незамедлительно! А еще ты напишешь бумагу, где при-знаешься в воровстве и вредительстве, и отдашь ее товарищу Савенко. А если ты этого не сделаешь, сволочь, то я лично пере-ломаю тебе все ребра, понял?
– По-по-понял, – пролепетал Колобок, мелко дергая ногами.
– Тогда охладись немножко, а то ты слишком потный.
С этими словами Гусев без особого усилия швырнул интен-данта с причала в воду. Раздался громкий плеск, Колобок изо всех сил заработал руками и ногами, и, поднимая тучи брызг, устремился к берегу.
– Зря ты его отпустил, лейтенант, – зло сказал Савенко. – Надо было его в комендатуру сдать.
– Тогда он не вернул бы украденного, – сверкнул улыбкой Гу-сев. – А так в Ленинграде смогут испечь еще несколько булок хлеба.
«Москвич, что ли?» – подумал Эдуард. В Ленинграде хлеб покупали буханками. Однако расспрашивать Гусева не стал –
нужно было держать дистанцию. И так уже разведчик подверг сомнению авторитет командира Савенко, когда самолично расправился с ворюгой-интендантом.
– Ладно, – махнул рукой лейтенант, – продолжайте взвешива-ние. А вы, товарищи разведчики, начинайте погрузку в трюм.
В оставшихся мешках недовеса не обнаружилось – Колобок, судя по всему, рассчитывал именно на то, что весь груз сплош-няком проверять не станут. Через полчаса взмыленный, но успевший переодеться в сухое интендант вновь появился на причале. В руках у него была корзинка, закрытая тканью.
– Что это? – брезгливо спросил Савенко.
– Гостинцы, – пробормотал Колобок. – Детишкам Ленингра-да. Яблоки, шоколад. Ну и муки два килограмма, как договари-вались...
– Никто с тобой, сука, не договаривался, – с ненавистью про-цедил сквозь зубы Эдуард. – Эту муку ты у детей хотел украсть.
0Ашоколад у кого украл?
На интенданта было жалко смотреть.
– Ни у кого! – он прижал пухлые руки к груди. – На складе оставалось, неучтенка. Выписывают плиток на сто человек личного состава, а пока их сюда довезут, двадцать человек уже, считай, убили. А яблоки так вообще из собственного садика!
– Проваливай, – велел ему Савенко, забирая корзинку. – Нет, стой. Ты бумагу-то написал?
– Бумагу? – переспросил Колобок, становясь еще более не-счастным. – А это обязательно?
– Обязательно, – отрезал лейтенант. – Когда вернусь, разбе-ремся с тобой, кто ты есть – просто вор или шпион-вредитель.
Перегруженный катер тяжело тащился по Ладоге, оставляя за собой широкий белопенный след. По левому борту виднелся унылый и длинный мыс Песоцкий нос. До Осиновца оставалось еще несколько часов ходу.
– Что-то тихо сегодня, Эдик, – задумчиво проговорил боц-ман Тимофеев, скребя короткопалой ладонью могучий, зарос-ший седым волосом загривок. – Выходной себе фрицы, что ли, устроили?
Савенко недовольно покосился на боцмана. Обычно пройти от Новой Ладоги до Осиновца и ни разу хотя бы не услышать приближающийся гул немецких бомберов было почти невоз-можно. Как правило, немцев отгоняли наши истребители, но
нередки были случаи, когда «штуки»4 прорывались сквозь их заслон и бомбили идущие через Ладогу корабли. Противный визг их сирен порой снился лейтенанту по ночам.
– Смотри, не сглазь, Палыч, – сказал он.
За «Стремительным» шли три баржи, груженные продуктами
0ибоеприпасами. Вообще-то защита этих барж от авианалета считалась главной задачей тральщика – в случае опасности тру-ба на баке катера начинала извергать дым, скрывавший грузо-вые суда от глаз летчиков. По опыту Савенко, дым помогал мало
– «лаптежники» бомбили довольно кучно, так что одна или две бомбы все равно находили цель. Куда больше отпугивал фрицев крупнокалиберный пулемет, установленный на носовом мо-стике. Дважды Савенко приходилось вступать с немцами в на-стоящий морской бой – на Ладоге действовала сводная немецко-финская флотилия, в которую входили самоходные десантные паромы «Зибель», вооруженные 88-миллиметровыми пушками
0искорострельными зенитными автоматами, и даже итальян-ские сторожевые катера. Вооруженному одним-единственным пулеметом «Стремительному» сложно было противопоставить что-то этим современным кораблям – но капитан тральщика был отчаянно храбр, а экипаж опытен и зол. Поэтому оба раза столкновение заканчивалось в его пользу.
4 Юнкерс Ю-87 (Sturzkampfflugzeug, или, сокращенно, «штука», пикирующий боевой самолет, одно-моторный двухместный (пилот и задний стрелок) бомбардировщик и штурмовик Второй мировой войны. Был оснащен сиреной «иерихонская труба», издававшей жуткий вой при пикировании. За это получил русское прозвище «певун». Также красноармейцы называли этот самолет «лаптежник» - за неубираемые шасси.
Сейчас, когда они почти дошли до маяка Кареджи, у лей-тенанта появилась надежда довести караван до Осиновца без приключений. «Если получится, – загадал он, – завтра вече-ром позову Танечку Кузнецову на танцы». Как и многие люди, не испытывавшие страха в бою, Савенко был чрезвычайно стеснителен и застенчив в отношениях с противоположным полом.
Офицеры берегового радиоотряда Гусев, Бобров и Круминьш сидели на отведенных им местах у лебедки трала и обедали – клали на ржаные сухари большие ломти розового, с толстыми мясными прожилками сала, и закусывали зеленым луком. В отличие от капитана и боцмана они совсем не были удивлены неожиданной пассивностью Люфтваффе. Более того, они бы искренне изумились, если бы в прозрачном небе над Ладогой появился хотя бы один немецкий самолет.
– Попасть в Ленинград трудно, – сказал им их шеф, Отто Скорцени. – Есть только два пути – по воде и по воздуху. Путь по воздуху мы отметаем сразу. Никаких регулярных рейсов, разумеется, нет, самолеты летают от случая к случаю. Кроме того, их часто сбивают. Поэтому остается вода.
Вместо указки оберштурмбаннфюрер СС Скорцени исполь-зовал английский стек. Гибкий конец стека, называемый со-бачниками «шлепок», прошелся по карте от восточного до за-падного берега Ладожского озера.
– Это обычный маршрут русских конвоев. Ваша задача – сесть на одно из малых судов, идущих в Осиновец. Впрочем, бумаги, которые подготовят для вас люди Шелленберга, помогут вам попасть на любой корабль, который вам понравится. Важно только сделать это быстро. Как правило, мы бомбим конвои постоянно, но учитывая важность вашего задания, в этот день мы сделаем русским подарок, чтобы ничто не помешало вам добраться до Ленинграда.
– А что насчет вариантов отхода? – спросил практичный Рольф.
– О том, чтобы вернуться тем же путем, можете забыть, – ответил Скорцени. – Ваша задача – найти Гумилева, если он жив, а если умер – то разыскать принадлежащие ему предме-ты. В этом вам поможет агент Раухер, он живет в Ленинграде с тридцать шестого года и многих там знает. Затем вы вывезете русского из города. Не буду лукавить: сделать это труднее, чем открыть изнутри банку тушенки. Единственный возможный вариант эксфильтрации – пробиться в расположение наших частей в районе Московской Дубровки. Летом прошлого года русские разведчики несколько раз в этом месте форсировали реку на лодках. И чтобы не попасть под огонь с нашей стороны, вы должны трижды передать в эфир кодовый позывной. Всего два слова – «Зигфрид возвращается».
В районе Московской Дубровки дислоцировался 20-й дивизи-он артиллерийско-инструментальной разведки 20-й моторизо-ванной дивизии, занимавшийся кропотливым изучением воо-руженных сил русских на правом берегу Невы. Весной именно данные, собранные разведчиками дивизиона, позволили вер-махту выбить бешено сопротивлявшихся русских с крохотного плацдарма на левом берегу, получившего название «Невский пятачок». На следующий день после того, как Отто Скорцени проинструктировал своих коммандос, в штаб 20-й моторизо-ванной дивизии прибыл оберштурмбаннфюрер СС доктор Эр-вин Гегель. Он только что провел долгую и довольно нервную беседу с главнокомандующим группой армий «Север» Георгом фон Кюхлером и хотя изрядно устал, выглядел довольным. Раз-говор с командиром дивизии Эрихом Яшке оказался много при-ятнее; гость привез из Берлина настоящего ямайского рома, а генерал выложил на стол настоящий крестьянский окорок. Ве-чером того же дня радист штаба дивизии Гельмут Хазе получил
строжайший приказ – услышав в эфире позывной «Зигфрид возвращается» немедленно доложить об этом унтер-офицеру Вальтеру Буффу. В обязанности Буффа входила корректиров-ка артиллерийского огня батарей, стоящих в районе Синяви-но, но специальный приказ фельдмаршала фон Кюхлера давал ему право отдавать распоряжения всем трем артиллерийским группам, взявшим Ленинград в смертельное кольцо. Группы эти назывались «север», «юг» и «центр». Буфф был чрезвычай-но польщен таким высоким доверием, не догадываясь, что фон Кюхлер категорически отказывался подписывать подобный приказ и сделал это только после угрозы доктора Гегеля немед-ленно связаться с фюрером и доложить ему про саботаж глав-нокомандующего. Той же ночью Гегель покинул Московскую Дубровку, направившись на машине в расположение штаба финской флотилии на Ладожском озере в порту Лахденпохья. С финнами, контролировавшими северный берег Ладоги, следо-вало договориться о том, чтобы один из их десантных катеров взял на борт трех боевых пловцов из команды Отто Скорцени.
– Ну, вот и Осиновец, – с облегчением проговорил Тимофеев.
– Первый раз так идем – без сучка, без задоринки. Счастливые, видать, пассажиры сегодня у нас!
– Да, – рассеянно откликнулся Савенко. – Зря я их брать не хотел.
Стройный минарет маяка Осиновец, на семьдесят с лишним метров возвышавшийся над свинцовыми водами Ладоги, был уже совсем близко. Лейтенант хорошо видел пирс и сгрудившу-юся у ограждения на берегу толпу людей – это была очередная партия эвакуируемых, тех, кому повезло вырваться из желез-ных клещей блокады.
Тяжелые грузовые баржи шли теперь в полумиле к северу – там, в бухте Морье, землечерпалки специально углубили дно, чтобы можно было подойти к берегу.
Пока швартовались у обитого спасательными кругами при-чала, Савенко думал о том, что, будь его воля – он вывез бы из Ленинграда всех женщин и детей. Вообще всех. И что он, Савенко, в сущности, очень счастливый человек, потому что на войне, где принято отнимать жизни, он их, напротив, спасает.
– Спасибо, товарищ лейтенант, – сказал, подходя, улыбчи-вый разведчик Гусев. Бобров и Круминьш стояли чуть поодаль
0ивнимательно рассматривали берег. – Очень нас выручили. Я непременно отмечу вашу готовность помочь в рапорте на имя контр-адмирала.
– Да ладно, – Савенко стало неудобно, и он махнул рукой. – Все же одно дело делаем.
– К сожалению, – сверкнул зубами Гусев, – мы не сможем по-мочь вам с разгрузкой – имеем срочное задание.
– Ничего, тут грузчики есть, – буркнул Савенко. – До свида-ния, товарищ лейтенант, удачи вам.
Гусев пожал ему руку (ладонь его оказалась словно вырезан-ной из камня), потом сделал знак своим товарищам и легко перепрыгнул на причал. Бобров и Круминьш, синхронно пере-махнув через леера, последовали за ним, и тут только Савенко с запозданием понял, что за все время плавания так и не услы-шал от них ни одного слова. Он проследил взглядом движение пассажиров – троица, проталкиваясь через толпу бледных, вцепившихся в свои мешки, эвакуированных направлялась к дороге, ведущей к железнодорожной станции Борисова Грива. Савенко удивился – ему отчего-то казалось, что разведчики должны были свернуть к Осиновецкой военно-морской базе Балтфлота. Ну да, в подписанном контр-адмиралом Смирно-вым документе говорилось что-то о Ленинграде. Хотя и стран-но – что там делать офицерам береговой радиоразведки?
Но тут на палубу ступил серьезный, как инквизитор, старший интендант Осиновецкой базы майор Клюев с пачкой накладных в руке, и лейтенант Савенко забыл о своих странных пассажирах.
– Ты сильно рисковал, Рольф, – сказал Хаген, когда трое ком-мандос отошли на порядочное расстояние от маяка. – Зачем ты полез в эту историю с проворовавшимся русским интендантом?
Белобрысый Рольф жестко усмехнулся.
– Если бы там появились люди из комендатуры, у нас могли бы возникнуть проблемы. Военная полиция одинакова повсюду. Это для нашего юного капитана бумажка с подписью контр-адмирала означает, что нужно заткнуться и взять под козырек. А для какого-нибудь дуболома из комендатуры это только повод задержать по-дозрительных лиц до полного выяснения обстоятельств.