Что касается коллекционера, то он не прогадал: 11 ноября 1987 года на аукционе «Сотбис» «Битва при Тетуане» побила мировой рекорд цен. Самая дорогая картина Дали была продана за два миллиона четыреста двадцать тысяч долларов. Вот так‑то.
Разговор о деньгах естественно подводит нас к теме «секретарей» и их роли в жизни художника. Первым из них стал Джон Питер Мур, более известный как Капитан Мур. Придумка Дали, обожавшего давать прозвища. Дали дал ему и титул – «военный атташе».
Они встретились в 1952 году в Риме. Дали приехал туда, чтобы получить деньги за портрет Лоуренса Оливье[535]в роли Ричарда III. Кроме того, художник надеялся получить аудиенцию Его Святейшества папы. Кинорежиссер и продюсер Александр Корда[536]представил ему человека, способного решить обе эти проблемы: капитана британского ВМФ Джона Питера Мура, который вскоре превратится в «секретаря» Дали и отныне всюду будет сопровождать его.
Будучи красивым и элегантным мужчиной, он не считал зазорным потакать вуайеристским наклонностям Дали: позволял ему наблюдать за тем, как он занимается любовью с женщинами. Дали восторгался его неутомимым членом, который прозвал «швейной иголкой».
Капитан Мур будет заправлять всеми делами Дали около пятнадцати лет, главной его заботой станет ведение переговоров о продаже прав на выпуск репродукций с произведений Дали, что, по слухам, принесет художнику сорок миллионов долларов... и четыре миллиона самому Муру. Кроме всего прочего Капитан станет обладателем примерно пятидесяти картин и нескольких сотен рисунков, литографий и других предметов искусства с подписью Дали, что позволит ему открыть в Кадакесе небольшой музей.
|
|
Начиналась эпоха, когда всем будет править процент, который Дали уступал этим личностям – «услужливым» или «подозрительным», кому как нравится, – в чьи функции, по всей видимости, входило то, чего сам художник не хотел делать, дабы себя не компрометировать.
Итак, зачем Дали нужен был Капитан Мур? Зачем потом будет нужен Сабатер, а за ним еще и другие, если каждый раз супруги Дали теряли десять, а то и больше процентов своих доходов и если помощники открывали неподконтрольные им фирмы в офшорных зонах? А затем, что заказов становилось все больше. Гала старела и уже не могла сама вести все дела.
Кроме того, Гала, фантастически алчная, властная и неприятная в общении, настроила против себя большинство коллекционеров, работавших с Дали, даже самых преданных ему, даже Морсов, даже Роланда Балаи, одного из директоров галереи «Кнодлер и Кo», который начал сотрудничать с Дали еще в двадцатые годы. Этот последний рассказывал, что Гала после покупки замка Пуболь заявила ему: «Роланд, мы знакомы с вами столько лет! Нужно, чтобы вы сделали нам подарок». И она назвала то, что хотела бы получить в качестве такого подарка: стоило это целое состояние. Она просто не знала меры... А еще секретари нужны были потому, что Гала в действительности с большим трудом управлялась с огромным состоянием Дали, дела вела бестолково, непоследовательно, некоторые чеки годами хранила в своей сумке, открывала счета в самых разных банках и тут же забывала о их существовании, набивала банкнотами целые чемоданы, но при этом, едва получив чек от какой‑нибудь американской галереи, тут же бежала обналичивать его в местный банк, где он немедленно попадал в поле зрения налоговиков, хотя выдавшая его галерея слезно просила ее предъявить чек к оплате в Испании.
|
|
Вот один анекдот из серии этих историй с деньгами. Руководство гостиницы «Мёрис» со всем возможным тактом довело до сведения Дали, что в связи с переоборудованием гостиничного сейфа его просят убедиться в том, что место, которое он в нем арендует – довольно большое, – по‑прежнему необходимо ему. Дали спустился в хранилище вместе с Капитаном Муром. Вскрытые ими кофры оказались забитыми банкнотами, большая часть которых уже давно вышла из обращения и годилась лишь на выброс...
Дали наплевательски, а вернее – играючи относился к деньгам. Он обожал выбивать из коллекционеров непомерно большие суммы, но делал это, на мой взгляд, ради развлечения или из садистских побуждений, а вовсе не из любви к деньгам. Он понятия не имел, что происходило дальше с этим потоком долларов, что низвергался на него. Для него это была своего рода волшебная палочка, с помощью которой он мог получать все, что хотел, и тогда, когда хотел. Как избалованный ребенок...
Что еще обусловило появление «секретарей», так это активизация спроса на рынке произведений искусства, ставшая следствием бурного развития общества потребления. И Дали необходимо было не упустить свою выгоду.
Ведь не секрет, что супруги Дали вели безумно расточительный образ жизни: на старости лет Гала вдруг пристрастилась к рискованной игре в рулетку, а еще как перчатки меняла любовников, которые с каждым разом становились все моложе и обходились ей все дороже, а Дали, со своей стороны, окружил себя огромной свитой прихлебателей. Оба супруга подолгу жили в номерах люкс самых дорогих отелей и питались только в самых шикарных и дорогих ресторанах. На все это требовались деньги. Много и сразу. Добывать их нужно было любыми способами.
|
|
Произошла смена эпох. Нужно было искать новую клиентуру и приспосабливаться к новой публике. Довоенное поколение утонченных аристократов кануло в Лету. Интуиция подсказывала Дали, что нужно обхаживать молодежь. Шестидесятые годы – это годы «молодых», покупательная способность этой возрастной категории общества начала резко расти. В моду входили «flower power»[537], Тимоти Лири, ЛСД и хиппи, совершающие паломничество в Катманду.
Дали был для хиппи не просто модным художником. Они почти молились на него, он стал их «культовым» персонажем. Они считали его «галлюциногенным». Они считали его своим, одним из них, в том числе и потому, что он выступал за свободу сексуальных отношений. Бесспорное подтверждение тому: «Битлз» купил одну волосинку из его усов за пять тысяч долларов.
В Кадакесе, где запрещенные наркотики – soft [538] и не то чтобы soft – достать было совсем не трудно, хиппи заполонили все пляжи и разгуливали со значками на груди, надписи на которых гласили: «ЛСД тает в голове, а не в руках». Дали частенько навещал их лагерь и приводил оттуда домой целую толпу дорафаэлевских красавцев и красавиц, пол которых не поддавался определению, поскольку все они носили длинные волосы и были одеты в балахоны, разрисованные цветами. Вскоре хиппи все чаще и чаще стали сами приезжать к нему в Порт‑Льигат, совершая своего рода паломничество, поскольку Дали стал примером для подражания, символом свободы и нонконформизма, если не сказать больше – одним из тех гуру, что вдохновляли их любимых эстрадных певцов.
Поначалу Гала терпела эти визиты, но вскоре уже не могла скрывать своего раздражения: их дом в Порт‑Льигате подвергался настоящему нашествию хиппи. Это уже был не дом, а какой‑то цирк, а окружение Дали стало больше походить на сборище бродяг, чем на королевскую свиту.
Дали использовал этих «молодых людей без особых комплексов» в качестве моделей для своих картин сексуального содержания, которые он обожал. Хотя он направо и налево трубил о том, что он импотент, эротика играла в его жизни главенствующую роль. Все об этом были прекрасно осведомлены, и многие из его поклонников старались тем или иным образом потакать его наклонностям. Однажды он получил телеграмму от одной знакомой княгини, сообщавшей, что вскоре она навестит его вместе со своим мужем. Тот обещал Дали привезти ему из Китая эротический инструмент: «китайскую скрипку для мастурбации». Получив телеграмму, Дали пришел в радостное возбуждение и стал «предаваться мечтам» об этой чудесной скрипке, снабженной специальным отростком‑вибратором. «Этот отросток вначале надо было ввести в анус, а затем во влагалище, для чего он главным образом и был предназначен, – писал он. – После того как он был должным образом пристроен, опытный музыкант брал в руки смычок и начинал водить им по струнам». И тут Дали давал волю своей фантазии: «Естественно, играл он не обычные вещи, а произведение, специально написанное для того, чтобы сопровождать подобные сеансы мастурбации. Выводя мелодию и умело чередуя эмоциональные всплески и падения, которые передавались вибратору, музыкант доводил красотку до изнеможения как раз в тот самый момент, когда согласно партитуре начинали звучать ноты экстаза».
В 1960 году молодая и красивая женщина по имени Изабель Дюфрен передала Дали, жившему в тот момент в отеле «Мёрис», ложку, изготовленную в России в XIII веке и расписанную эмалью – подарок одной из бывших фрейлин королевы Египта. Дали был занят тем, что быстрыми движениями карандаша делал наброски к портрету обнаженного натурщика. Не согласится ли прекрасная Изабель позировать ему? Та не возражала. И тут Дали вдруг предложил ей: «Давайте немного поиграем, поласкаем друг друга языком». Язык художника, по рассказам, источал аромат жасмина. Дали ласкал красавицу, водя омаром по ее животу и бедрам, касался им ее гениталий и обнимал его клешнями ее колени. Женщина, готовая «заняться любовью обычным образом», пыталась притянуть его к себе. «Еще не время», – прошептал он. И тут зазвонил телефон. Дали в раздражении швырнул омара, и тот вылетел в окно.
Ужинать они отправились в «Ла Каравель». Ели лесные грибы и утку со сливами, запивая все это вином «Нюи‑Сен‑Жорж». На десерт – профитроли с шоколадом. Расплатился Дали за ужин, просто расписавшись на скатерти. «Давайте завтра вместе пообедаем и отныне будем это делать вместе каждый день», – сказал он Изабель.
В гостинице «Сент‑Реджис» Изабель Дюфрен поселилась в его номере, заняв комнату няни. «Да, я знаю, что у него есть жена, эта ловкая особа Гала. Она сейчас занята тем, что бегает за молоденькими мальчиками», – писала Изабель в книге своих воспоминаний.
По ее словам, Дали повсюду появлялся с оцелотом на поводке в окружении карликов‑гермафродитов, косоглазых натурщиков, близнецов, нимфеток и ослепительных красавиц, чью прелесть непременно оттенял какой‑нибудь невозможный урод.
Весной 1962 года Изабель поселилась вместе с Дали в гостинице «Мёрис», но не в одном с ним номере, а над ним, на пятом этаже. Летом она поехала вместе с ним в Порт‑Льигат. «Наши сексуальные отношения, – пишет она, – были вполне в духе Дали: театральными и сумбурными, но до проникновения внутрь в медицинском смысле этого слова дело у нас никогда не доходило». Вернувшись в Париж, она ужинала с Дали у Лaccepa, ела икру и садовых овсянок, держа птичку за клюв, и пила «Петрю». На выходе из ресторана их поджидали фотографы. На следующий день они увидели свои изображения во «Франс суар».
В гостинице «Мёрис» они пили чай в компании герцога и герцогини Виндзорских. Но больше всего Изабель запомнился обед, который состоялся в Нью‑Йорке все в том же 1962 году. «Приготовьтесь, сегодня мы обедаем с двумя лауреатами Нобелевской премии Криком и Уотсоном, – сообщил ей Дали. – Им известны все секреты ДНК».
Первое, что привело в недоумение прибывших на обед нобелевских лауреатов, это внешний вид Дали и его жуткий английский. Поскольку меню в ресторане было только на французском, художник сам сделал заказ за своих гостей, выбрав для них пюре из стручковой фасоли. «Это будет полезно, – изрек он, – для вашей же собственной "дее‑зокси‑ир‑ииии‑буо‑се‑никликккковой" кислоты, то есть дезоксирибонуклеиновой». После чего вынул из кармана омара и водрузил его на стол. Нобелевские лауреаты не знали, как им на все это реагировать.
Дали заявил, что их открытие стало самым значительным событием со времени написания его «Мягких часов», картины, которая, возможно, предвосхитила его. Он признался, что достижения науки приводят его в восторг. А еще он поведал, что где‑то прочел, будто в моче гениев повышенное содержание азота. «Однажды он заставил меня выпить свою мочу, чтобы повысить мою гениальность», – вступила в разговор Изабель Дюфрен. Уотсон и Крик тут же вспомнили, что опаздывают на самолет...
Спустя некоторое время, в 1963 году, Изабель Дюфрен стала свидетельницей визита к Дали некой, как она выражается, «эктоплазмы»: у гостя были очень белая кожа с землистым оттенком и мрачный и тусклый взгляд. Звали его Энди Уорхолом. Их представили друг другу. Сам Дали был уже давно знаком с Уорхолом.
– Ах, какая вы красавица! – произнес загробным голосом Уорхол, обращаясь к Изабель Дюфрен. – Вам надо сниматься в кино. Хотите сниматься у меня?
– Когда?
– Завтра.
Таким вот образом Изабель Дюфрен перекочевала от Дали к Уорхолу, рядом с которым она даже приобретет некоторую известность, став кинозвездой Ультрой Вайолет. Она напишет книгу, которая в 1989 году выйдет во французском издательстве «Альбен Мишель», в которой все это и расскажет. Название книги: «Моя жизнь с Энди Уорхолом». Автор: Ультра Вайолет.
В 1965 году в Барселоне, по свидетельству Мередит Этерингтон‑Смит, Дали встретился с одной из своих приятельниц, Сью Гинесс, которая рассказала ему о сенсационной находке: в одном пользующемся дурной славой баре в квартале Баррио Готико она обнаружила белокурую певицу по имени Пикки из Осло, на которую ему непременно следует взглянуть. Так вот, эта белокурая певица войдет в жизнь Дали под именем Аманды Лир. Как утверждали X. X. Наварро Ависа, М. Кароль и X. Буске – корреспонденты испанской газеты «Эль Пайс», выпустившие документальную книгу‑исследование «Последний Дали», Аманда Лир – это поменявший пол мужчина родом из Вьетнама (по другим источникам – из Гонконга). Ян Гибсон тоже писал о ней как о транссексуале. Клиффорд Тёрлоу и Карлос Лозано уточняли даже, что белокурую певицу с внешностью мальчика можно было увидеть все в той же Барселоне на улице Палья. Так родился этот слух и прилип к ней.
Робер Дешарн по‑своему рассказывает эту историю в «Адском наследстве»: «Аманда Лир появилась в 1970 году. Вернувшись из длительной поездки в Индию и находясь в неведении относительно последних событий в жизни Дали, я приехал в гостиницу "Мёрис", где Дали объявил мне: "Сейчас вы увидите очаровательное создание, позирующее для рекламы на автобусах. Это создание мужского пола"». А чуть дальше Дешарн вспоминает о том, как, ссылаясь на Филиппа Бувара, рассказал Дали, что Аманда Лир заявила о своем желании – чисто женском, как он говорит, – произвести на свет наследника. «Дали вспыхнул, – пишет Дешарн, – кликнул Марию Тересу и продиктовал ей телеграмму следующего содержания: "Дорогой Бувар, она прекрасно знает, почему "он" не может иметь детей. С любовью, Дали!"»
В книге «Мой любимый Дали» Аманда Лир рассказывает про себя, что она училась в лондонской Академии изящных искусств, снимала крошечную квартирку на Слоэн‑авеню в Челси, позировала для модных журналов, слегка баловалась наркотиками и начала пробовать себя в роли манекенщицы на показах мод в эпоху Мэри Квант[539], «Битлз» и мини‑юбок.
Встреча с Дали? В изложении Аманды все произошло так: она приехала в Париж к Катрин Арле, которая предложила ей принять участие в показе модной коллекции Пако Рабанна. Лучшая подруга Катрин – Анита Палленберг, культовая актриса, влюбленная в гитариста «Роллинг стоунз» Брайана Джонса. А Брайан Джонс был другом Тары, бойфренда Аманды. Вскоре Анита ушла от Брайана к Кейту (Ричардсу). Все из того же ансамбля «Роллинг стоунз». Брайан, видимо, сильно переживал их разрыв с Анитой. Тара повез его развеяться в Париж.
Как‑то вечером они все вместе отправились поужинать в «Кастель», все такие красивые, эксцентричные, смелые: Тара в своем костюме из фиолетового бархата и в кружевном жабо, Аманда в вызывающе короткой мини‑юбке и высоких сапожках. Там они увидели знакомых близняшек, которые пригласили их за столик Дали.
«Даже не спросив наших имен, он стал представлять нас своей свите, – рассказывает Аманда Лир. – "Мадемуазель Хинеста, мистер Роллинстон и господин виконт де... э‑э‑э, вы ведь виконт, не так ли?"»
Уязвленная Аманда Лир решила внести ясность, назвалась сама и представила своих друзей.
«Аманда! Какое красивое имя! В моей свите еще не было Аманды! – воскликнул Дали. – У нас есть святой Себастьян, красноармеец, кардинал, единорог. Прошу вас, садитесь рядом с Людовиком XIV. Она[540]прекрасно говорит по‑английски. Вы знаете, Людовик XIV в Нью‑Йорке разговаривала по‑английски с Гретой Гарбо».
Каким увидела Аманда Лир Дали? Какое впечатление он произвел на нее?
«Он был наполовину лысым и полноватым. Он показался мне претенциозным и, прямо скажем, смешным со своими нафабренными усами и расшитым золотом жилетом. Произнося каждую фразу, он потрясал своей тростью с золотым набалдашником. Его свита состояла из профессиональных девственниц и педерастов типа молоденьких парикмахеров».
Довольно скоро Дали поднялся из‑за стола, заявил, что идет спать и... пригласил красавицу Аманду – и ее друга – пообедать с ним на следующий день, если она свободна, у Лассера.
Свои мемуары Аманда Лир снабдила словариком лексики, употребляемой Дали: словом «хинеста»[541] он называл всех юных блондинок, любой юноша хрупкого телосложения – «святой Себастьян», любая китаянка –«красногвардеец», бледный манекенщик – «Христос», а хорошо воспитанный молодой человек – «филе морского языка». Людовик XIV – это Нанина Калашникофф, жившая на Парк‑авеню и в Марбелье, светская дама, скромная и прекрасно образованная, которую Дали прозвал так из‑за ее гипотетического сходства – в профиль – с этим французским королем. Позже Аманда узнает, что «единорог» – это юный любовник Галы, что мужской член – это «лимузин», а «строчить на швейной машинке» значит заниматься любовью.
Все новые слова она записывала в свой словарик.
Когда они встретились с Дали в следующий раз, она заметила, что Гала внимательно ее разглядывает.
– Вы китаянка? – спросил ее Дали.
– Нет, англичанка.
– У вас прекрасный череп, ваше величество, – произнес Дали, обращаясь к Людовику XIV, – обратите внимание, какого прекрасного качества скелет у Аманды.
Никто и никогда не делал Аманде Лир подобных комплиментов.
– Если не ошибаюсь, ваш друг предпочитает мальчиков, как все английские мужчины, принадлежащие к высшему обществу?
Аманда Лир, как всегда, ответила двусмысленно. Позже она, не скрывая удовольствия, расскажет, что Дали сравнивал ее с «Моисеем» Микеланджело, «с бородой», уточнил он и уточнила она, и что как‑то он бросил ей: «Вы мой отец». Между тем она не могла не признаться, что находила этого «старого дурака», который называл ее Амандой «Леаррр», весьма обаятельным.
Перед тем как сесть в огромный черный «кадиллак», что ждал его у входа в ресторан «Лассер» с Артуро за рулем, он долго жал ее руку и на прощание прошептал слова, которые тридцать лет назад сказала ему Гала: «Мы больше никогда не расстанемся».
Они будут время от времени расставаться из‑за любовных историй Аманды, как правило, с несчастливым концом, из‑за ее участия в показах моды и рекламных кампаниях: напрасно Дали будет водить ее по самым лучшим ресторанам и самым закрытым клубам в мире и знакомить ее с разными герцогами и разными знаменитостями, он не сможет удержать ее возле себя. А она не станет обогащаться – я имею в виду в материальном плане – как другие, за его счет.
Но она пользовалась тем, что приобщалась к его культуре, к его чудачествам, к его апломбу, к его отчаянным поступкам, словесным и другим находкам, к его славе. Он продолжал делать ей странные комплименты: «Вы похожи на Кревеля: у него был такой же, как у вас, упрямый, слегка менингитный лоб». Как‑то он сказал ей: «Беременная женщина это катастрофа, поэтому единственно возможный вид сексуальных отношений – это анальный секс. Только таким образом можно быть уверенным, что не попадешь в ловушку Природы, хитроумно запрятанную в вагине».
В Кадакесе Аманда однажды увидела «маленького человечка с суровым лицом», сидящего на террасе одного кафе: это был Марсель Дюшан. «Он редко виделся с Дали», – уверяет она.
Познакомившись поближе с супругами Дали, она так описывала их: «Он обожал ложь и подхалимаж. "Чем больше мне лгут, тем больше мне это нравится", – говорил он». «Он часто заходил в магазин Дейроля[542], это был его любимый магазин». «У него никогда не было с собой ни гроша. Гала никогда не давала ему денег из боязни, что либо он сам их потеряет, либо их у него украдут». «С Галой он вел себя так, как ребенок ведет себя с матерью».
А Гала? «Она не давала себе ни малейшего труда быть с кем бы то ни было любезной».
Все это, несмотря на некоторый перебор, читается гораздо лучше, чем большинство книг, описывающих жизнь Дали в Париже, Нью‑Йорке и Порт‑Льигате.
Аманда замечает – и говорит об этом, – что Беа, помощник Дали, делал за него гораздо больше, чем тот мог признать за ним: «Он писал основную часть многих картин, делая то, что нагоняло на Дали скуку: готовил фон, рисовал небо и почти все "реалистические" фрагменты полотен, копируя фотографии». Она доносит до нас, что Дали как‑то сказал ей: «Большая часть моих картин имеет икс‑образную композицию, даже если я не стремлюсь к этому специально». Она описывает мастерскую Дали, всегда ярко залитую светом («зенитальным» солнечным светом, который Дали называл «генитальным»), поступающим в нее сквозь окно в потолке: «Бумага для рисования соседствовала там с пузырьками с льняным маслом, с диковинными муляжами, со статуей Пресвятой Девы, с разными странными предметами, с волшебным фонарем, серебристыми подушками, наполненными гелием, которые он привез из Нью‑Йорка. Своеобразный пьедестал, на котором была закреплена доска из прозрачного плексигласа, предназначался для того, чтобы на нем стояли его модели. Дали рисовал их, усаживаясь под ними и глядя на них снизу, откуда они казались ниже ростом и словно висящими в воздухе. Если модели были обнажены, он мог в свое удовольствие и во всех подробностях разглядывать их интимные места». Это последнее замечание подтверждает то, что мне рассказывал натурщик, позировавший Дали для «Ловли тунца».
Каким образом Аманде удалось обаять Галу? Когда та удалялась с очередным «единорогом» или же ехала на свидание к одному из своих молодых любовников, она говорила Аманде: «Поручаю вам Дали».
Дали, который обращался к женщинам из своего окружения исключительно в мужском роде, начиная с Людовика XIV, пишет она, объяснил ей, что его мечта – это смешение полов, что ему нравятся женоподобные юноши и что она, Аманда, постоянно напоминает ему об идеале древних греков, о Гермафродите, о «божественном существе». «Между прочим, вы вполне могли быть и юношей», – добавил он, ласково поглаживая Аманду, которая вызывала у него все больший интерес и все большее любопытство.
И вот пришел день, когда на очередной пресс‑конференции он попросил ее сесть рядом с ним. Защелкали вспышки фотоаппаратов. На следующий день все только и делали, что судачили по поводу этой белокурой красотки, которую постоянно видели рядом с Дали и которая теперь «обрела официальный статус» при нем. Чего только о ней не писали... В «Минют» утверждали, что новая нимфетка мэтра на самом деле юноша. Опять все те же слухи.
Она подумала, что теперь ее вряд ли пригласят рекламировать бюстгальтеры. «Напротив, – уверял ее Дали, – вы всех так заинтриговали. К тому же все это правда! Вы ни женщина и ни мужчина. Вы ан‑ге‑ло‑по‑доб‑ное существо».
Капитан Мур, как и многие другие, пытался решить «дилемму: женщина или мужчина?» в отношении этого очаровательного и остроумного создания. Аманда Лир приводила Дали в восторг, уверяет он. Поначалу художник даже не пытался раздевать ее. То, что он точно не знал, какого она пола, только раззадоривало его. Но однажды он все‑таки решился выяснить, с кем имеет дело, и тут же кликнул к себе Мура, тот открыл и увидел: Аманда стоит посреди комнаты по пояс обнаженная. «Прекрасно, грудь у нее есть, – отреагировал на это Мур, – но вот есть ли у нее яйца?»
Что касается ее пола, то Аманда Лир и сама довольно остроумно будет какое‑то время наводить тень на плетень на этот счет, щедро пересыпая свою речь выражениями типа «мы, женщины», вспоминая при этом на каждом шагу, что во времена Дали о ней говорили как о трансвестите, тут же опровергая это и приводя в качестве «объяснения», что это был «своего рода рекламный трюк», что Дали обо всех особах женского пола говорил только в мужском роде, и прочее и прочее... Но в конце концов Аманда решительно положила конец этой двусмысленности, заявив однажды, что она самая настоящая женщина.
Анри Франсуа Рэй, написавший о Дали очень хорошую, очень личную книгу, жил от него по соседству, в «Хостале». Этот популярный французский писатель (за свой роман «Механические пианино» он стал лауреатом премии «Интералье»[543]) часто приезжал в Кадакес. В июле 1968 года он вместе с Дали работал над проектом создания комиксов, которые должны были одновременно появиться на книжных прилавках Франции и Соединенных Штатов. Это была история о живущем в 2030 году человеке, который каждые полчаса превращался то в мужчину, то в женщину. Заканчивалась эта история тем, что мужская ипостась этого человека влюбилась в его женскую ипостась.
В Порт‑Льигате Дали принимал посетителей во второй половине дня. На площадке рядом с бассейном в форме фаллоса гостей потчевали розовым шампанским, которое Артуро – в одном лице шофер, мажордом, лакей и учитель каталонского языка Галы – выносил на подносе вместе с бокалами. Роза, стоявшая у входа в роли неумолимого стража, фильтровала поток желающих попасть на прием и терпеть не могла хиппи, для которых двери дома всегда были открыты, но которых она лично считала «грязнулями». Ей не нравилась их одежда из козлиной кожи или обтрепанной мешковины. Дали забавляли эти дефиле, он восхищался любым отступлением от общепринятых норм, все превращая в ритуал. Он обожал смешение стилей, обожал наблюдать, к примеру, как только что спустившиеся с причалившей к берегу роскошной яхты греки в элегантных костюмах оказываются бок о бок с почти что бродягами. Чем разительнее был контраст, тем было лучше.
Дали был в высшей степени любезным и даже услужливым, но бывал и просто невыносимым. Отправляясь за стол, накрытый к ужину, он мог окинуть взглядом окружавших его старлеток в нарядах от Кардена, хиппи, «хинестас», «святых Себастьянов», безработных тореро, певцов, по случаю завернувших к нему студентов, в общем, всех, кто там был, и ткнуть пальцем в тех, кто пойдет с ним, не заботясь о том, что может обидеть кого‑то из членов своей свиты, кого он не брал с собой по причине того, что тот просто надоел ему: «Ты, ты, ты, а ты – нет...»
Несмотря на всю эту суету, Гала никогда не теряла контроля над ситуацией. Если Дали вдруг позволял себе забыть, что он приехал в Порт‑Льигат в первую очередь для того, чтобы работать, она брала на себя труд напомнить ему об этом, а если он не внимал ее напоминаниям, она его просто‑напросто запирала. Его окружение это бесило. Сам же Дали, как истинный мазохист, уверял, что обожает такое обхождение с собой, и пел дифирамбы своей тюремщице.
Что не мешало ему, когда ему все это надоедало, вступать в пререкания с женой.
История Галы и Дали. Она манипулировала им, он манипулировал ею, и на склоне лет они оба, став совсем несговорчивыми, начали разрушать друг друга.
Но пока это время еще не пришло.
В Париже и Нью‑Йорке Дали все чаще стал объявлять о предстоящих событиях, чтобы привлечь к ним внимание прессы и заставить говорить о себе. Ему следовало постоянно быть на виду, чтобы выгоднее продавать свои творения. Анонсируемые события далеко не всегда стоили того, чтобы их рекламировать, но Дали это не волновало: главное, чего он добивался, – чтобы о нем говорили, «пусть даже хорошо». Вот, пожалуйста:
9 ноября 1963 года он распространил через СМИ сообщение, что у него есть проект создания жидкого телевидения.
3 сентября 1964 года объявил, что ищет режиссера, который мог бы снять фильм о его жизни. И в данный момент рассматривает кандидатуры Антониони и Феллини.
13 октября того же года ему, видимо, особенно нечего было сообщить, и он просто объявил о том, что временно прекращает подрезать свои усы, поскольку у него усилилось выпадение волос.
5 мая 1965 года представил на суд публики изобретенный им купальник: накачав его гелием с помощью баллончика, можно было ходить по воде и не тонуть.
3 сентября 1965 года сообщил о том, что работает над новой версией «Атлантиды» и уже предложил Кордобесу – звезде корриды сo скандальной репутацией – роль Христофора Колумба.
В декабре 1965 года обещал появиться на Пятой авеню в костюме Деда Мороза.
4 ноября 1966 года все узнали, что 14‑го числа того же месяца Сальвадор Дали даст пресс‑конференцию у подножия Эйфелевой башни. Собравшимся на нее двумстам приглашенным он сообщит, что эта гигантская металлическая конструкция напоминает ему двух женщин, стоящих спиной к спине, а затем, не покидая сцены и не выходя из‑за стола, за которым выступал, он поужинает у всех на глазах: вместо стоящей перед ним бутылки минеральной воды ему поставят несколько тарелок с дымящейся едой. Ужинать он будет один.
11 февраля 1966 года он устроит пресс‑конференцию в трубе нью‑йоркской канализации.
2 июня 1967 года он объявил, что на коробках шоколада «Маркиза де Севинье», которые планируется выпустить к Новому году, будут его мягкие часы. Пресса должна быть в курсе, что он позволил использовать их совершенно бесплатно.