Чумак О. С. выполнила научное исследование «Корреляция концептов «жизнь» и «смерть» в идиостиле Б. Л. Пастернака (на материале романа «Доктор Живаго»)». Она отмечает, что в ядро ассоциативно-семантического поля (АСП) жизнь включены ключевое слово-репрезентант, однокоренные с ним слова, синонимы и антонимы. К синонимам, входящим в ядро АСП, относятся слова, которые близки или тождественны по лексическому значению или семантическая близость которых обусловлена контекстом. Философско-бытийное понимание жизни обнаруживает себя в следующих контекстуальных синонимах: «бытие», «бессмертие», «повесть», «страдание», «книга», «жертва», «путь», «сосуд». Идея жизни как бытия человека, наполненного светом Евангелия, воплощается в семантическом сближении слова жизн ь и контекстного синонима «бессмертие». Помимо ключевого слова жизнь, родственных ему слов и синонимов, АСП составляют лексемы, находящиеся в антонимических отношениях со словом-именем концепта. Так, в тексте романа встречаются как основные общеязыковые антонимы слова жизнь (смерть, например), так и контекстуально обусловленные. Например, в приводимом уже прозаическом отрывке обнаруживаем антонимический ряд, параллельно сопоставленный с синонимическим рядом. Ср.: смерть – «ад», «распад», «разложение»; жизнь – «весна», «Магдалина». Употребление лексемы «конец» как антонима в следующих контекстах актуализирует сему «протяженность во времени», выделяемую в значении слова жизнь и усиливает семантическую близость лексем жизнь и «путь», являющихся в романе синонимами. В прозаических контекстах встречаются контекстно обусловленные антонимы слова жизнь: «доблесть», «материал», «вещество», имеющие негативную коннотацию. Итак, ядро АСП слова жизнь составляют следующие лексемы: «существование», «движение», «связность», «бытие», «бессмертие», «повесть», «страдание», «книга», «жертва», «путь», «сосуд», «искусство», «весна», «Магдалина», «красота», «правда», «труд», «порядок», «быт», «непорядок», «грязь», «миг», «растворенье», «даренье», «смерть», «ад», «распад», «разложение», «конец», «доблесть», «материал», «вещество». В АСП жизнь можно выделить обширную периферию. Ближнюю периферию составляют слова разных частей речи, связанные семантическими отношениями с единицами, входящими в ядро или являющимися носителями индивидуально-авторских ассоциаций, но связанными с денотатом: существительные «дом», «гнездо», «работа, «обыденщина», «размеренность», «вода», «воздух», «потомство», «закон» (Божий), «предание», «поэт», «природа», «безумье», «боль», «мука», «история», «возобновление», «возвращение», «переделка», «разруха» и др.; глаголы «кончиться», «прерваться», «двигаться», «достигать», «порываться» и др.; прилагательное «насущный»; причастия «перерабатывающий», «тонущий», «обновляющий». Пастернаковское понимание жизни как явления всеохватного, всеобъемлющего, представленное в тексте многочисленными контекстными синонимами слова жизнь, не связанными со словом напрямую семантическими отношениями, свидетельствует о том, что данное АСП чрезвычайно объемно. Дальнюю его периферию могут составлять различные лексемы, имеющие индивидуально-авторскую ассоциативную соотнесенность с ключевым словом, манифестирующим концепт. К числу средств экспликации художественного концепта «жизнь» в тексте романа «Доктор Живаго» относятся амбивалентные символы крест, чаша, свеча, сад. Модус процессуальность, выявляемый в структуре концепта, формируют 1) атрибутивные словосочетания, актуализирующие признак «протяженность во времени» (напр., «ускользающая жизнь»); 2) сочетания с фазовыми глаголами («начинаться», «продолжаться»), с глаголами, в значении которых присутствует сема «движение» (или «отсутствие движения); 3) субстантивные словосочетания, отражающие идею жизни как движения, протяженного во времени («жизнь до революции», «возвращение жизни»). Модус духовное бытие формируется посредством различных языковых единиц, репрезентирующих представление о жизни как о духовном бытии, проникнутом духом Евангелия (напр., контекстуальными синонимами слова жизнь – «бытие», «бессмертие», «жертва», «история», «миропорядок», «потомство»; интертекстуальными метафорами и сравнениями, соотнесенными с евангельскими текстами). Содержание модуса созидание отражает представление о жизни, как о существовании, предполагающем труд. Модус творчество проецируется в тексте, напр., словосочетаниями «вступление к жизни», «дар жизни»; объективируется в метафорах «книга жизни», «Божья повесть», «книга слова животного», соотносимых с Евангелием. Модус жертва (страдание) отражен в словосочетаниях «отдать жизнь за (кого-л.)», «жертвовать жизнью» и др.; преломляется в интертекстуальном сравнении жизни с алавастровым сосудом (образ из Священного Писания). В содержании модуса гармония (порядок) отражено представление о жизни как о быте. Данный компонент структуры концепта «жизнь», напр., объективируется в прозаическом тексте и лирическом цикле лексемами, семантически близкими слову жизнь в значении ‘жизненный уклад, быт, житье’: «уют», «дом», «огонь», «тепло», «заботы», «хлопоты», «обиход» и т.п. Модус близость (единение) в структуре концепта аккумулирует авторскую идею о взаимосвязи всего живого на Земле, о близости и связности существований людей, животных и даже растений. В частности, содержание модуса передается индивидуально-авторской метафорой «дымится жизнь» и подчеркивается узуальным «пышут здоровьем»; эксплицируется в словосочетаниях «безотчетная живость», «доброжелательница жизнеспособного», «повышенное оживление» и др.; проявляется в целом ряде единиц, составляющих ближнюю периферию поля. Ключевым словом-репрезентантом художественного концепта «смерть» в тексте романа является лексема смерть, именующая концепт и выполняющая роль его смыслового центра. Таким образом, анализ контекстов произведения, в которых присутствуют ключевое слово-репрезентант и (или) родственные ему слова, помогает установить первоначальное число лексических единиц, объективирующих художественный концепт в тексте. Исследование синтагматической сочетаемости ключевого слова-репрезентанта «смерть» и родственных ему лексем позволило установить индивидуально-авторские значения слова-имени концепта, возникающие путем трансформации общеязыкового значения лексемы в тексте произведения. Словосочетания с ключевым словом-репрезентантом, составляющие атрибутивную группу, характеризуют смерть с точки зрения ее реальности/нереальности, времени ее наступления и последствий. «Мнимая смерть» настигает юношу Галузина и Антипова-Стрельникова, кончина которого представлялась Ларе неправдоподобной: «– А теперь – откровенность за откровенность. Стрельников, о котором вы рассказывали, это муж мой Паша, Павел Павлович Антипов, которого я ездила разыскивать на фронт и в мнимую смерть которого с такою правотой отказывалась верить». В словосочетании «реальная смерть» общеязыковое значение ключевого слова-репрезентанта ‘прекращение жизнедеятельности организма’ осложняется положительной авторской оценкой в следующем контексте: «И когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность и угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки и несли облегчение, потому что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы». В данном прозаическом отрывке противопоставленными оказываются подлинная, по мнению автора-повествователя, смерть людей на войне во имя будущего мира и мертвенная бездуховность бюрократии, влекущая за собой ограничение свободы, необходимого условия жизни. Какой бы горестной, по мнению одного из героев, Иннокентия Дудорова, ни была первая, ее оправдывает время и счастливая будущность поколений, а утрату человеком возможности свободно мыслить и выражать свои взгляды возместить и оправдать нельзя. Как правило, в тексте романа явление смерти оценивается героями и автором-повествователем отрицательно и понимается как событие, неизбежно оказывающее негативное влияние на людей, страдающих из-за потери дорогого и близкого им человека. Так, эпитет «ужасная» в следующем контексте указывает на отрицательное восприятие смерти при чрезвычайных обстоятельствах: «На шестой год ее вдовства, после ужасной смерти Савелия Никитича (он сгорел в 1888 году при одном нашумевшем в то время столкновении поездов) Петр Петрович возобновил искательство…». Еще более сильную отрицательную коннотацию имеет лексема смерть в атрибутивном словосочетании «долгая смерть», потому что страдания затемняют рассудок человека и его сознание перестает контролировать действия, а это уже не жизнь. Ср.: «Свирид был из числа отправленных в глубь тайги навстречу беженкам. Он хотел рассказать начальнику о том, чему был свидетелем.<…> Двигавшиеся пешком с узлами, мешками и грудными детьми на себе, лишившиеся молока, сбившиеся с ног и обезумевшие молодые матери бросали детей на дороге, вытрясали муку из мешков и сворачивали назад. Лучше-де скорая смерть, чем долгая от голоду. Лучше врагу в руки, чем лесному зверю в зубы». В контекстах романа общеязыковое значение слова смерть ‘ прекращение жизнедеятельности организма’ осложняется, и возникает индивидуально-авторское «ментальное небытие», актуализируются семы «остановка работы сознания», «прекращение мыслительных процессов». Ядро ассоциативно-смыслового поля ключевого слова-репрезентанта концепта «смерть» составляют следующие единицы: 1) лексема смерть; 2) родственные ей слова: смертоубийца, бессмертие, мертвец, умерщвление, смертельный, смертный, бессмертный, мертвый, мертвецкий, мертвенный, обмирать, обмереть, умирать, мертвящий, умерший, замертво, насмерть, замертво, смертельно; 3) синонимы: ад, распад, разложение, тление, гибель, послесловье, конец, столбняк, скончание (лет); 4) антонимы: жизнь, весна, Магдалина, бессмертие. Ядро рассматриваемого поля составляют также антонимы лексемы смерть. К числу общеязыковых антонимов, встречающихся в тексте романа и объективирующих концепт «смерть», следует отнести слово жизнь (эта лексема является смысловым центром одноименного ассоциативно смыслового поля). Можно отметить, что ядерные зоны ассоциативно-смысловых полей рассматриваемых концептов «жизнь» и «смерть» пересекаются, так как к числу контекстуально обусловленных антонимов ключевого слова-репрезентанта концепта «смерть» относятся лексемы «весна», «Магдалина», «бессмертие», «движение», «творчество». Эти лексемы входят в состав ядер ассоциативных полей лексем жизнь и смерть. Ближнюю периферию ассоциативно-смыслового поля составляют лексемы «кончать», «кончаться», «кончиться», «покончить», «гибнуть», «погибать», «убить», «убивать», «отпрыгаться», «похороны», «кладбище», «могила», «заупокой», «заупокойный», «погребение», «траур», «отпевать», «креп», «могильный», «гибельный», «сон», «забытье», «недвижность», «упадок», «вьюга», а также компоненты устойчивых сочетаний «приказать кланяться», «вынуть далекий билет», «поехать отдыхать». Модус статичность, выявляемый в структуре концепта, характеризует смерть как временную остановку или полное отсутствие движения. Данный модус формируется при помощи словосочетаний «мертвая вечность», «мертвый покой» (в прозаическом корпусе романа), метафор «вечер смерти» и «вымершие мостовые» (в лирическом цикле), репрезентирующих индивидуально-авторское представление о смерти как о полном отсутствии развития и движения. В число единиц, манифестирующих данный модус, входят глаголы «кончаться / кончиться» и их дериваты «покончить» (с собой), «кончать» (в значении «убивать»), прилагательные «могильный» и «гибельный», выступающие в переносном значении. Модус духовное (ментальное) небытие представлен в тексте лексемой смерть в индивидуально-авторских значениях «душевное оцепенение», «прекращение духовного совершенствования». Содержание модуса отражает авторское восприятие смерти как некоего полусонного состояния, вызванного разного рода трагическими причинами. В данном случае лексема смерть и родственные ей слова имеют отрицательную коннотацию, поскольку это событие неизбежно оказывает негативное влияние на людей, страдающих из-за потери дорогого и близкого им человека. В тексте модус объективируется атрибутивными словосочетаниями «страшная смерть», «ужасная смерть»; семантически избыточным сочетанием «смертью обмирать», а также контекстуальным синонимом «Воскресенье». Модус разрушение, неспособность к творчеству фиксируется на парадигматическом уровне контекстуальными синонимами ключевого слова-репрезентанта концепта, содержащими сему «разрушение»,– «разрушение», «пустота». Индивидуально-авторское восприятие смерти как разрушения, как силы, препятствующей созиданию, то есть жизни, находит свое отражение в синонимически близких словах «смерть», «гибель», «распад», «разложение», «пустоцвет», «столбняк», «скончание (лет)». Эти слова объединены общей семой «бесплодность, неспособность к творчеству». В тексте романа «Доктор Живаго» концепты «жизнь» и «смерть» эксплицируются в многогранных символах свечи, креста, чаши и сада. В тексте «Доктора Живаго» традиционное осмысление символа сад-жизнь дополняется индивидуально-авторскими ассоциациями, и символ служит средством раскрытия модуса гармония, порядок. Традиционное осмысление символа крест-страдание, крест – жертвенная любовь уточняется и дополняется индивидуально-авторскими ассоциациями крест-судьба, крест-предназначение человека в мире. Роман «Доктор Живаго» отражает реализацию в тексте традиционной символической ассоциации чаша-судьба, сформировавшейся в культуре христианства. Контекстуально сближаются сочетания «чаша смерти», «чаша горечи», «чаша страдания», которые семантически дополняют друг друга, сливаясь в единый образ-символ чаши-судьбы, служащий средством экспликации концепта «смерть». Традиционное свеча-жизнь становится в тексте романа ассоциативной доминантой, на базе которой формируется более глубокое, авторское значение свеча-судьба. В данном ракурсе свеча предстает символом несокрушимости духа человеческой личности, которая противостоит хаосу времени и истории.