Стайка милых звенящих синиц уселась в сосну, наполнив ее мелкими драгоценными искрами, золотыми, зелеными, голубыми. Сновали, перелетали, ловко шарили клювами в слоистой коре, отыскивая сонных личинок, уснувших на зиму бабочек. Но и в этом чудился коварный обман, — всей стаей порхнут на Стрижайло, уколют тонкими клювами, впрыснут быстродействующий яд, от которого остановится сердце. Его найдут замерзшего на тропе среди милых снующих синичек.
— Я произвел предварительный подбор претендентов, добился от них согласия баллотироваться. Это известный гробовщик, владелец огромной сети погребальных контор, имеющий соответствующую фамилию — Гробман. Крупнейший фармацевт, продавец «веселящего газа» Бренчанин. Известная всем либералка японского происхождения, с талией ядовитой осы Хакайдо. Небезызвестный аграрник Карантинов, друг нашего несчастного Дышлова, не рискующего участвовать в выборах. Либеральный демократ Золушкин, который так и не научился писать и в ведомости для зарплаты ставит против своей фамилии отпечаток пальца. И, наконец, неунывающий вице-спикер Совета Федерации Матронов, у которого при слове «Президент» случается поллюция. Все они пойдут на выборы. Тебе же, мой друг, следует подготовить их программы, разбить на пары и устроить дебаты так, чтобы в их окружении Президент выглядел дураком, на голову которого надели ночную вазу. Такова концепция той части проекта, что подпадает под формулу «Смех»…
На тропинку просыпалась стайка желтогрудых овсянок. Птицы выглядели сытыми, неторопливо бежали впереди прогуливающихся, неохотно взлетали и вновь, с мелодичными переливами, опускались на снег. Стрижайло слушал их птичьи голоса, тонкие посвисты, и в них звучало гипнотическое увещевание: «Соглашайся!.. Мы просим тебя, соглашайся!..»
— Ты согласен, мой друг? — спросил Потрошков, испытующее глядя ему в глаза.
Загипнотизированный, лишенный воли, подчиняясь сладостным птичьим внушениям, Стрижайло ответил:
— Согласен.
— Спасибо. Весной я пришлю в твою рощу сотни певчих птиц, чтобы они превратили твои леса в райские кущи. Лаборатория занята их клонированием.
Стрижайло ничего не ответил. Представил, как в душистом летнем воздухе немолчно поют птицы, и крохотная, с дивной грудкой малиновка, раскрывающая тонкий клювик, есть ручная граната Ф-1, изящно обернутая в оперенье. А певучий, с дрожащим зобиком соловей, есть безоболочное взрывное устройство, начиненное головками от гвоздей.
Бродя по тропинкам, они оказались у самолета. Алюминиевый старомодный гигант, окруженный соснами, тускло отсвечивал белизной снегов и неярким зимним солнцем. Они поднялись на борт, повесили шубы на изящные гнутые вешалки и оказались в уютной гостиной. Стрижайло помнил, что в первое и во второе посещение бомбардировщика интерьер был иным. Но это не удивило его, было частью непредсказуемой действительности, в которую он был погружен и частью которой являлся сам.
С дивана им навстречу поднялся господин, которого тот час узнал Стрижайло. Это был Человек-Рыба, с кем встречались в Лондоне, в отеле «Дорчестер», на «русской тропе», где Рой Верхарн принимал посланцев из далекой России и подписывал им чеки на войну с ненавистным Президентом Ва-Ва. Тогда сей жовиальный господин причислил себя к незнатному, но достойному роду палтусов, чем немало удивил Стрижайло этим странным родством. Теперь же, пожимая руку Человеку-Рыбе, он оказался в родственных с ним отношениях. Случилась так, что ненаглядная, нежно любимая, подарившая ему сына жена доводилась господину сестрой, а тот, в свою очередь, являлся ему шурином. Взраставший в банке младенец являлся господину племянником, сам же он доводился ребенку дядей. Это открытие страшно взволновало Стрижайло. Перед ним стоял его родственник, жизнелюбивый, преуспевающий, источал радушие благополучного, успешного бизнесмена.
— Ну, как наши осетры? — обратился к господину Потрошков, потирая с мороза руки.
— Не все дошли до нерестилища, но икра обещает быть отменной, — был ответ.
— Меня интересуют не только осетровые и лососевые, но и сиговые.
— Видите ли, снасть оставляет желать лучшего. Ячея не тех размеров, да и прочие средства лова не те, что желательно.
— На глубинах используйте невода, а на мелководье блесну. Если случится подледный лед, не брезгуйте и мормышкой.
— Я это понимаю. По нонешним временам и окунь — рыба, и плотва — не птица. Ежели бы грузила потяжельше, да леску подлиньше, тогда и улов настоящий и барыш соответствующий.
Стрижайло слушал эти странные фразы, напоминавшие разговор двух купцов, один из которых доставлял в Москву обозы с мороженной и слабо засоленной рыбой, а другой в торговых рядах предлагал покупателям отменный товар, добытый в морях, озерах и реках. На деле же это был разговор конспираторов, использующих секретные коды, позволявшие им скрывать какую-то опасную тайну.
— Послушайте, — вмешался в их разговор Стрижайло, боясь показаться невежливым, но не умея совладать с обуревавшими его чувствами. — Полагаю, вы знаете о нашем родстве, — он коснулся руки Человека-Рыбы, и в этом жесте была беспомощность и мольба о сострадании. — Знаете, как я люблю вашу сестру. Все ее родственные связи для меня священны. Она говорила о вас, говорила, как вы благородны, чутки к чужому несчастью. Как в детстве вы любили плавать в бассейне «Москва» и часами просиживали перед пустой раковиной, слушая шум моря. Я хочу вас спросить, как наш мальчик? Мой сын и ваш племянник? Я давно о нем ничего не знаю.
— Не тревожьтесь, — мягко ответил Человек-Рыба. — Поверьте, он в хороших руках. Ему ничего не грозит. За ним превосходный уход, и по мере вырастания, он получит отменное воспитание. Я принимаю в его судьбе живое участие. Мы говорили с сестрой и согласились, что ему следует дать гуманитарное образование. Он окончит Оксфорд по курсу античной истории, станет археологом и займется исследованием Атлантиды. Рой Верхарн обещал определить его в этот элитарный английский университет, а мои друзья в Италии — включить его в состав экспедиции. Мы отвезем его в аквариуме в Тирренское море, выпустим на свободу, и пускай, пользуясь наличием жабр, он совершает погружения на большие глубины, где скрывается тайна Атлантиды, — затопленные амфитеатры и храмы, утонувшие галеоны, несметные богатства загадочной цивилизации древних.
И столько уверенности, знания законов и норм, доброжелательной силы и родственного тепла было в словах господина, что Стрижайло вдруг успокоился. Уверовал в благополучный исход всего. В счастливую звезду сына.
— Я вижу, вы знакомы, и даже больше, — произнес Потрошков. — Тем легче вы сработаетесь. Господин Рыба. — Потрошков теперь всецело обращался к Стрижайло, посвящая его, насколько это было возможно, в свои конспиративные замыслы, — Господин Рыба дерзает стать Президентом России и имеет для этого веские основания. Его предвыборная стратегия основана на террористической угрозе, исходящей от чеченцев. По мере того, как ты, мой друг, организуешь дебаты претендентов, от которых страна станет покатываться со смеху, господин Рыба организует теракты чеченцев, но не настоящие, а мнимые, которые сам же и будет прекращать. Страна, на несколько часов повергнутая в ужас, каждый раз будет избавлена от кошмара смелыми действиями господина Рыбы. Будет ему благодарна, отдаст за него свои голоса. Рой Верхарн, с которым дружен господин Рыба, связан с чеченским подпольем в Москве через известного эмиссара, который столь жесток, что содержит в зиндане полюбившую его английскую актрису. Чеченское подполье на время замкнулось на господина Рыбу и готово участвовать в предвыборной кампании. Если вверенная тебе стратегия является стратегией «смеха», то стратегия господина Рыбы является стратегией «слез». Хочу, чтобы вы доверяли друг другу и по мере надобности делились сведениями. Я же помогаю обоим, надеясь на неиссякаемые кладовые творчества, которыми вы располагаете. Что и обеспечит осуществление плана под названием «Смех и слезы» — с этими словами Потрошков отступил на шаг, словно предоставлял им абсолютную свободу действий.
Стрижайло понимал, что, наконец, начинает обнаруживать свою сокровенную глубину первоначальный замысел Потрошкова, тщательно укрытый во множество оболочек, защитных слоев, отвлекающих комбинаций. Так мумия фараона обернута множеством плотных покровов. Спрятана в золоченый, повторяющий ее очертания гроб. Помещена в каменный, высеченный из глыбы саркофаг. А тот внесен в глубину гигантской пирамиды, создающей у людей представление о фараоне, как о космическом существе. И никто не думает, что в сердцевине всего покоится бездыханная плоть с иссохшими гениталиями, и в провалившихся глазницах лежат искусственные, вырезанный из лазурита глаза. Об этом плане он догадывался, пережив в Лондоне озарение, подобно герою кинофильма «Блоу-ап». Об этом плане давал понять спектральный анализ взгляда, брошенного Потрошковым на Президента. Но вся его полнота открылась только теперь. Следовало тут же обратиться за уточнениями, углубиться в детали, добиться большей полноты и достоверности. Но разум Стрижайло все еще был помрачен. В нем присутствовали боль и тревога. Боль за сына, тревога за его судьбу. И он вновь, как безумный, обратился к Человеку-Рыбе:
— Не правда ли, я могу вам верить? Жизнь мальчика в неопасности? Он действительно подает надежды, столь очевидные, что его определят в Оксфорд?
— Не в Кембридж же! — добродушно усмехнулся Человек-Рыба.
— Вы считаете, что наличие жабр не создаст ему трудностей в молодежной среде?
— Напротив, он сможет заниматься сексом в воде.
— А вы уверены, что Атлантиду следует искать именно в Тирренском море?
— Мой друг и мой родственник, мы обсудим это с вами в нашу следующую встречу, — мягко прервал его Человек-Рыба. — Сейчас я вынужден вас покинуть. Чеченским беженцам, размещенным в одном подмосковном профилактории, привезли партию гранатометов, и я должен расписаться в получении.
Стрижайло не помнил, как оказался в автомобиле Потрошкова, который остался во дворце, желая, как он сказал, получше подготовить дом для нового владельца. Машина мчалась по Успенскому шоссе среди белых хрустальных вспышек. Постовые милиционеры и агенты спецслужб, гулявшие по обочинам, брали под козырек.
Глава двадцать девятая
Он был несвободен, находился в невидимой клетке, в перекрестье бесчисленных лазерных лучей, которые отсекали его от свободы. Его гений пребывал в плену. Но и в плену оставался гением. Так в сталинской «шарашке» работали ученые и конструкции, создавая «оружие победы». Творчество заставляло их забыть о свободе. Их насильно заставляли работать, но насилие действовало в том же направлении, что и творчество, и свобода переставала быть абсолютной ценностью. Он выполнял порученное Потрошковым задание с тем же блеском, как если бы был свободен. И только испытывал ноющую, едва ощутимую боль, не в себе, а где-то рядом, — так болит пустота, где еще недавно была ампутированная нога. Так томится душа, у которой отобрали свободу.
Однажды он проезжал через Центр, мимо Манежа и застрял в продолжительной пробке. Опустив тонированное стекло, наблюдал, как вдоль белого фасада Бове, лепного фриза и колоннады, стоят гибкие лестницы. По ним лазают проворные люди в фирменных комбинезонах, опутывают Манеж сетями, машут шестами, пугая воробьев и голубей. Воробьи и голуби срывались с карнизов, летели, запутывались в сетях, а ловцы извлекали их из тенет, сажали в просторные клетки.
— Что делаете? — спросил Стрижайло у одного из ловцов, сострадая пойманным птицам. — Зачем птиц губить?
— Кто ж их губит? Это они здание хорошее губят, гадят и штукатурку обклевывают. Вот мы их всех словим, отвезем в Калужскую губернию и там выпустим. Пущай живут на здоровье. Мы же не живодеры какие. Наша фирма «Гринпис», — и он показал Стрижайло нашивку с эмблемой знаменитой экологической организации.
Все эти недели он встречался с претендентами на президентскую роль, готовил их предвыборные программы, репетировал дебаты. От дебатов отказался лишь сам Президент Ва-Ва, деликатно сославшись на занятость, и Человек-Рыба, объяснив свой отказ врожденной немотой. Остальные согласились с предложенной ролью. Не надеялись выиграть выборы, но само участие в них оговаривали выгодами для себя. «А что я с этого буду иметь?» — звучал неизменный вопрос. Теперь, когда репетиции были закончены, программы озвучены, отведенное для дебатов эфирное время было включено в сетку вещания, Стрижайло наносил последние визиты своим подопечным, чтобы выяснить, каковы их требования, какую мзду они хотят получить за участие в выборах.
Он нанес визит гению кладбищенских ритуалов, монополисту в производстве гробов, чья универсальная, на все вкусы, продукция поразила воображение Стрижайло во время памятного посещения супермаркета. Господин Гробман, — так странно и метко именовался претендент на президентское кресло, — принял его не в печальном офисе с траурными лентами и погребальными урнами, не на краю смиренного кладбища с трогательными оградками и бумажными веночками, не в столярном цехе, где хмельные мужики точат, стругают, сколачивают тесовые оболочки для опочивших соплеменников. Гробман принял его в стеклянной диспетчерской вышке на краю летного поля, которое начиналось за воротами огромного светлого цеха, принадлежащего в свое время прославленному авиационному заводу.
Теперь на стапелях закладывалась серия сверхсовременных летающих гробов, а на аэродроме проводились летные испытания образца на предмет чрезвычайных обстоятельств, вынуждавших пилота — покойника катапультироваться. Гробман, моложавый, энергичный, с волевым просветленным взглядом первооткрывателя и конструктора, напоминал великих авиаторов прошлого, — Туполева, Лавочкина, Мясищева, в моменты их озарения. Окруженный инженерами, дизайнерами, пилотами, он являл собой пример неиссякаемой энергии, веры в торжество техники, принадлежал к поколению технократов новой волны, которые использовали в сфере услуг великие достижения космической и авиационной промышленности. Все, что прежде служило войне, экспансии, оголтелой имперской политике, теперь было поставлено на службу человека. Воплощался давнишний, казавшийся демагогическим лозунг коммунистов: «Все во имя человека, все на благо человеку». Опытный образец летающего гроба стоял на старте, обтекаемый, с изящными линиями истребителя, красно-золотой, с лучистой прозрачной кабиной и упругими стреловидными крыльями. Пропеллер отсвечивал солнечным металлом. На фюзеляже игривым танцующим шрифтом было выведено «ГРО-1». В соседнем цеху на стапелях, на разных стадиях готовности, находилось несколько подобных изделий. Первое — с решетчатой корзиной шпангоутов и люлькой для покойника. Второе — с навешанными крыльями и частично закрепленной обшивкой. Третье — с завершенными оболочкой и плоскостями, наполняемое электронным оборудованием. И четвертое, почти готовое, блестевшее красно-золотым лаком, с бортовой надписью, проходившее последнюю наладку приборов.
— Число миллиардеров в России неуклонно растет, и, соответственно, растут запросы и качество услуг, — с нескрываемой гордостью за свое детище произнес Гробман, щуря глаза, любуясь летательным аппаратом, как, должно быть, любовался Туполев первым гражданским реактивным самолетом Ту-104.— Казалось, совсем недавно мы освоили модель — аналог гоночной машины «Формула-1», развивающей скорость на шоссе до 300 километров в час. А так же — комфортабельной двухместной яхты, способной на автопилоте пересечь Атлантику. И вот вам, пожалуйста, новый шедевр. Стоило мне опубликовать рекламу в журнале «Афиша», как портфель заказов переполнился. Хорошо работать в богатой стране, — он радостно потер энергичные ладони, словно желал прижизненного благополучия своим клиентам.
— Я слышал, что вас одолевают просьбами зарезервировать место для захоронения на планете, куда вашими гениальными усилиями было доставлено тело Ленина. Это действительно так? — Стрижайло, зная слабость Гробмана, решил восхититься его уникальным проектом «Ленин», благодаря которому тот стал почетным сотрудником НАСА. — Чем объяснить это желание современных миллиардеров составить соседство вождю мирового пролетариата, отменившего частную собственность?
— Мое мнение таково, — глубокомысленно ответил Гробман, для которого этот вопрос был не менее актуален, — видите ли, Ленин экспроприировал всю частую собственность России, объявив ее государственной и общенародной. Его последователи заставили вкалывать народ на протяжении семидесяти лет, преумножая эту собственность. Когда же она стала огромной и бесценной, ее отобрали у народа, раздали небольшому количеству нынешних миллиардеров, которые не могут не испытывать благодарность к Ильичу, положившему основу их баснословному богатству. Поэтому от наших алмазных, нефтяных, алюминиевых, лесных и сталелитейных олигархов я получаю заказы на саркофаги и ракетные рейсы к астероиду «Ленин». А один из них, не стану называть его имя, потребовал, чтобы его саркофаг сначала побывал на астероиде балерины Колобковой, а уж потом перелетел на астероид Ленин. Думаю, он тайно влюблен в балерину и мечтает наставить Президенту рога. Что ж, о вкусах не спорят. Это будет стоить ему удвоения расходов.
— Если можно, несколько слов о ваших дальнейших планах. От них, я слышал, кружится голова, — уподобляясь льстецу-журналисту, выспрашивал Стрижайло.
— Вам я слегка приоткрою завесу профессиональной тайны, — доверительно произнес Гробман. — Видите ли, новейшие достижения биоэнергетики доказывают, что существует «фантом человека» — энергетический отпечаток личности, который продолжает жить после смерти. Обычное погребение имеет дело только с мертвым телом, не обращая внимание на этот «фантом». А ведь он-то и является истинным покойником. Мой футурологический проект сводится к тому, что мертвец сжигается в мартене, его плоть переходит в сталь и продолжает жить в теле железных машин, — кораблей, автомобилей, танков, а «фантом» выделяется и с помощью громадных зеркал направляется в отдаленные участки Вселенной. Таким образом, неограниченно увеличиваются кладбищенские площади, совпадая с размерами Вселенной. Земной человек транслируется в иные миры, о чем провидчески написал поэт Маяковский в стихотворении «На смерть Есенина»: «Вы ушли, как говорится, в мир иной». Мой добрый приятель критик Лев Данилкин, работающий в «Афише», предложил озвучит проект. Но я сказал ему: «Рано, Лева, рано». Но он не оставляет меня в покое.
— Грандиозно, — неподдельно восхитился Стрижайло, обнаружив в Гробмане сходство с собой, — та же необузданная фантазия, не отличавшая мечту от реальности.
— Теперь прошу меня извинить, мы приступаем к летным испытаниям, — сказал Гробман и повернулся к свите конструкторов и инженеров.
Стрижайло видел, как к самолету подкатывает автокар, на котором покоится длинная капсула, очертаниями повторяющая человеческое тело. Так деревянный, расписной футляр мумии повторяет ее голову, сложенные на груди руки, вытянутые, с заостренными стопами ноги, — все деревянное, убранное золотом, исписанное иероглифами, с широко раскрытыми голубыми глазами, устремленными в бесконечность. Небольшая лебедка подцепила капсулу и бережно перенесла ее в кабину летательного аппарата. Авиационная прислуга, они же авиагробовщики, закрепляли покойника внутри самолета, закрывали кабину, отгоняли погрузчик. Летающий гроб, обретя наполнение, точный, четкий, прошедший обдув в аэродинамической трубе, был устремлен в небо, дерзновенно и гордо приподняв красно-золотой фюзеляж.
— Взлет и посадка автоматические — пояснял Гробман. — Фигуры высшего пилотажа введены в программу компьютера, вершиной которого, как вы можете догадаться, является «мертвая петля». В нашем случае роль пилота исполняет умерший бомж, на смерть которого в течение недели никто не откликнулся. Умер, как бомж, а хоронят, как Абрамовича…
Операторы дистанционно запустили мотор. Солнечный вихрь образовался на заточенном фюзеляже. Бодрый металлический звук наполнил пространство, оглашая его дерзновенной одой неукротимому человеческому духу. Самолет качнулся, легко покатил. Сбрасывал с плоскостей стеклянный блеск. Легко оттолкнулся от бетона и прянул ввысь. Изящный аппарат демонстрировал торжество одухотворенной мечты, не желающей смириться с окончанием бытия, прекращением творчества, с распадом безжизненной плоти, погруженной в сырую могилу. И после смерти человек стремился в небеса, наслаждался скоростью, светом, полетом.
— Секрет нашего коммерческого успеха и огромной раскупаемости нашей продукции в том, что мы как бы не замечаем факт смерти. Предлагаем человеку бессмертие, за которое тот готов платить сколь угодно большие деньги. Мы обращаемся с мертвецом, как с живым. Создаем для него сервис, — сауны, массажи, сопровождаем в аквапарки и турпоездки. Устраиваем просмотры телесериалов, включаем в телевизионную игру «Миллион», смешим юмористической программой «Аншлаг». Иногда мы отправляем нашего клиента на дискотеки и в «ночные клубы». Одного клиента посмертно приняли в партию «Единая Россия» и добились, за некоторую, сравнительно небольшую плату, включение его в политсовет партии. Люди, всю жизнь проходившие по земле, после смерти хотят летать. Вот и летайте, крылатые мои…
Гроболет сделал круг над аэродромом и взмыл свечей, исчезая на солнце. Стрижайло чувствовал, как упивается пилот этим отвесным воспарением ввысь, сбрасывая гравитацию, освобождаясь от угрюмого притяжения, сверля высоту, ввинчиваясь в бесконечность. Достигнув вершины, машина опрокинулась вниз, завертелась веретеном, свалилась в крутой штопор, раздирая кромками небо, расшвыривая брызги света. Пилот в счастливом падении, бесстрашно ждал столкновения с землей, предвкушая ослепительную вспышку, в которой исчезнет плоть, превратится в бесконечный свет. У самой земли самолет вышел из штопора, набрал высоту и стал делать «бочки», крутые виражи, и Стрижайло представлял, как появилась на лице мертвеца счастливая улыбка безумия, упоительного сладострастия, сотрясая восхищенное тело судорогой наслаждения. Самолет ушел от аэродрома, развернулся и воющим вихрем стал разгоняться. Взмыл, охваченный стеклянным свечением, сделал «мертвую петлю», и пилот в этой восхитительной спирали, на секунду теряя вес, парил в невесомости. Счастливо озирал вставшую на дыбы землю, белоснежные, с отблеском солнца, поля, туманные дороги, дымы огромного розового города и прозрачную радугу, охватившую кабину.
— Есть поступки, на которые человек не решается при жизни, но готов совершить после смерти. Один клиент всю жизнь ненавидел соперника, желал ему гибели. И только после того, как умер, позволил себе совершить на врага покушение, разумеется, не без нашей помощи. Подстерег его на трассе, в районе Жаворонков, привел в действие фугас, и только по счастливой случайности джип не попал под взрывную волну. ФСБ расследовало покушение, исполнитель был обнаружен и арестован. Однако в процессе судебного разбирательства, благодаря умелым действиям адвоката Резника, которого наняла наша фирма, обвиняемый был освобожден под залог и похоронен. Иногда, обслуживая клиентов, мы сталкиваемся с такими юридическими казусами, что их в состоянии разрешить только Международный суд в Страсбурге…
Пока он говорил, картина в небе резко изменилась. Из-за белого кучевого облака выскользнула еще одна машина, черно-желтая, хищная, яростно накинулась на ликующий, беспечно кружащий гроболет. Стала пикировать на него под углом, направляя тонкие иглы пушечных очередей. Промахнулась, иглы ушли в пустоту, а красно-золотая машина, истошно взвыв, отвернула от разящей погони. Черно-желтый стервятник, такой же гроболет, с опытным ассом-покойником, не оставлял преследование. В плавном вираже, срывая крыльями кудрявую бахрому, зашел противнику в хвост и снова из огнедышащих трубок запульсировали, заскользили тонкие лучистые трассы, проходя совсем близко от красно-золотого фюзеляжа. Вот где пригодилось искусство высшего пилотажа, которым обладали оба соперника. Машины то взмывали на параллельных курсах, почти касаясь брюхами. То распадались в плавных отворотах, будто теряли интерес друг к другу. Ревя и сверкая пропеллерами, шли в лобовую атаку, и Стрижайло ужасался тому, что ни один из пилотов не уступит другому, и они столкнуться, превращаясь в пылающий рыхлый взрыв. Наконец, черно-желтому гроболету удалось зайти в хвост сопернику, поймать пульсирующим пунктиром вертящуюся машину. Снаряды обрубили плоскость, срезали киль, вспороли обшивку фюзеляжа. За гроболетом потянулась прозрачная струйка дыма, гуще и гуще, превращаясь в черный жирный шлейф.
— Катапультируйся! — азартно крикнул Гробман, прикладывая ладонь к бровям и на секунду превращаясь в Бровмана. — Что, жить надоело?
Вопль его словно был услышан. Из охваченной дымом машины выстрелила похожая на семечко частица. Отстала от падающего гроболета. Над ней раскрылся шелковый нежный купол, под которым качалась фигурка. Парашют стал снижаться, а сбитая машина рухнула за лес, оглашая окрестность тугим ударом. Победитель сделал торжествующий круг, победно покачал крылом, как торжествующий небесный гладиатор, и ушел на соседний аэродром. Парашют медленно, чудесным цветком, парил в синеве.
— Молодец парень, просто золото, — облегченно произнес Гробман, довольный результатом испытаний, который приближал новую серию летающих гробов к прилавку. — Кстати, об этой модели пронюхали высокопоставленные персоны, обладающие возможностями промышленного шпионажа. Я получил заказ от главы Счетной Палаты, от Председателя Верховного Суда, от Министра экономического развития, и, как это ни покажется странным, от митрополита Смоленского и Вяземского. И что уж совсем удивительно, наш особо уважаемый клиент, бывший мэр Санкт-Петербурга, похороненный в специально оборудованном склепе, состоящем из сауны с девушками, комнаты отдыха в стиле рококо и плавательного бассейна с живыми осетрами, вдруг пожелал сменить место погребения и сделал заказ на эту, еще не поступившую в серию, модель…
Парашют тем временем мягко приземлился, накрыв спасенного пилота белой шелковой пеной. К нему уже мчались машины скорой помощи с фиолетовыми отблесками.
— Скажите, — обратился Гробман к ассистенту, — этот бомж может быть использован вторично?
— Конечно, — любезно ответил ассистент. — Это бомж многоразового использования.
В Стрижайло, между тем, боролись разные чувства. Его не могли не восхищать чудеса изобретательности, плоды неукротимого творчества, достижения человеческого трудолюбия и новаторства. Но он отчетливо видел свое сходство с Гробманом, одержимость бесами, превращавшими в непрерывную игру все самое святое и сокровенное, кидавшими на карусель удовольствий саму смерть, извлекавшими выгоду из человеческих слабостей, строивших благополучие и достаток одних на глупостях и заблуждениях других. В данном случае, воздушные потоки, носившие по небу гробы, превращались в потоки финансовые, омывавшие Гробмана, как море омывает дельфина. И стараясь спастись от удушающей тоски, от приступов помешательства, сопровождавших массовое размножение в нем бесов, когда из замшевых, натужно упругих самок вылезали липкие ушастые детеныши с розовыми коготками и мокрыми заостренными носами, — стараясь заслониться от катастрофического бытия, он вызвал образ бабушки, своей заступницы и избавительницы. Вспомнил, как в детстве она водила его в Тимирязевский парк, в чудесные тенистые дебри. Раскладывала на теплой земле пестрый плед, они усаживались в прозрачной тени огромного клена. Бабушка читала, в белой соломенной шляпке, в очках, строго держа старинную книгу, а он, притворяясь спящим, сквозь тонкие отверстия глаз следил за бабушкой. Сжимая ресницы, помещал бабушку в пернатые радуги. И теперь казалось, стоит чуть больше сжать веки, вызвать ресницами прозрачные спектры и радуги, и из них возникнет бабушка, ее милое родное лицо, седые волосы, соломенная парижская шляпка.
— Что ж, перейдем к главному, — Гробман вернул его в явь. — Поговорим о том, зачем вы ко мне явились. Я согласился участвовать в этом вселенском балагане, — в президентской гонке, хотя вы прекрасно понимаете, что не Президент меня уроет, а я, в конце концов, его закопаю. Однако, я согласился, разумеется, за определенную услугу.
— Нет такой цены, какую бы мы ни заплатили. Что вы просите?
— Я хочу, чтобы все рождающиеся в России младенцы поступали в мое монопольное ведение, в том смысле, что я буду иметь исключительное право на их захоронение в будущем. И хотя рождаемость, как известно, падает, то есть, младенцев все меньше и меньше, но смертность растет, то есть, заказов на мою продукцию все больше и больше. Вы можете мне это обеспечить?
— Ничего нет проще, — ответил Стрижайло, чувствуя, как рождаются в нем отвратительные несметные твари, набиваясь в дыхательные пути, в пищевод и в печень. — Усилиями «Единой России» мы проведем в Думе закон. Думаю, депутат Исаев с его заботой о правах граждан сможет озвучить законопроект. К лету в метрику каждого новорожденного будет ставиться штамп, передающий его прах, в случае смерти, в ведение «Гробманкорпорейшн».
— По рукам, — рассмеялся Гробман, и они ударили ладонь о ладонь, как два купца-старообрядца.
Вторым претендентом на президентский пост, к кому направил свои стопы Стрижайло, был известный фармацевт, миллиардер Бренчанин. В советское время прозябавший в бараке, предприимчивый и расторопный паренек, первый свой заработок он сделал на том, что подбрасывал яд на помойках и в крысиных углах, истребляя бездомных собак и кошек, выводя крыс из подвалов. Когда рухнул коммунизм, а вместе с ним вся фармацевтическая промышленность, снабжавшая недорогими и действенными лекарствами живущий в рабстве народ, Бренчанин решил заполнить вакуум в аптеках, предлагая больным пенсионерам и страждущим ветеранам все тот же знакомый ему препарат, перекладывая его из больших неопрятных пакетов с отвратительной, крест на крест перечеркнутой крысой в красивенькие коробочки с изображением цветка и бабочки. Коробочки раскупались моментально, барыш от реализации был баснословный, хотя в районах сбыта резко возросла смертность и странно участились случаи отравления стариков. С тех пор случилась масса событий, вознесших Бренчанина на вершину коммерческого успеха. К ним следует отнести чудесное излечение Бренчаниным тогдашнего Президента России от рассеянного склероза, которому удачливый фармацевт прописал все тот же сильно действующий препарат, настоянный на муравьином спирте. Президент ожил и на радостях расстрелял из танков Парламент. В результате Бренчанин стал обладателем крупнейших фармацевтических фабрик, разветвленной сети аптек, учредителем премии «Умри здоровым», издателем гламурного журнала «Спид», содержателем детских приютов, где у детей-сирот, если те шалили и не слушались воспитателей, брали для пересадки органы. Бренчанин превратился в героя светских хроник, слыл весельчаком, славным малым, «плейбоем» и замечательным другом, о чем свидетельствовала его дружба с Гробманом.