— Это кабан. Несомненно, крупный самец.
— Вы по-прежнему охотитесь?
— Нет, с этим покончено. Я слишком стар и хожу в лес только собирать грибы. Сейчас, если повезет, можно найти вороночник [27]. Ничего другого в это время года не растет.
— Интересно, чем же питались первобытные люди?
Палестро остановился и втянул ноздрями холодный воздух.
— Они ели много такого, о чем вы даже не подозреваете, — корни, например. И дичь тоже. Сейчас вы ничего не видите, но представьте себе: двадцать тысяч лет назад вы уже смогли бы заметить несколько крупных птиц, зверей и еще не знаю что… увы, сейчас иное время.
Палестро когда-то опубликовал исследование о пищевом поведении людей верхнего палеолита. Этот маленький очерк помог диетологам создать несколько новых диет для похудения.
Профессор остановился в нескольких шагах от берега. В этом месте вода Вердона текла медленнее и была темнее.
— С Тьери Гарсией произошло то же, что было с Фортеном, — сообщила Полина.
— Гарсия? Я его не знаю.
— Молодой ученый из университета Бордо. Он выжил.
Палестро что-то проворчал. Он становился все менее чувствительным к тому, что происходило вне круга его интересов. Полина поняла, что он ждет еще каких-то новостей.
— Фортен незадолго до смерти сфотографировал «Человека с оленьей головой».
Палестро не удивился. На его старом лице не дрогнул ни один мускул.
— Нужно, чтобы вы рассказали мне об этом больше, — сказал он бесстрастным голосом.
— Фортен нашел статуэтку высотой двадцать сантиметров. Голова ее была едва намечена. Над глазами можно разглядеть разветвления, похожие на оленьи рога. Они вырезаны не очень умело, но видны ясно.
— Фотографии сейчас у вас с собой?
|
|
— Разумеется.
Палестро долго всматривался строгим взглядом в каждый снимок.
— Вы не нашли предмет, который сфотографировал Фортен?
— Нет, — ответила Полина.
— И это кажется вам невозможным? Фортен сфотографировал статуэтку, а она потом исчезла! Это кажется полной нелепостью.
Полина покачала головой. Де Пальма задавал ей этот же вопрос и тоже не получил ответа.
Палестро поднял с земли камешек, бросил его в прозрачную воду, и тот медленно опустился на дно.
— У вас со статуэткой произошло то же, что с этим камнем: что-то иррациональное вдруг возникло в мире, который в принципе устроен логично и упорядоченно. На этом месте ни один камень никогда не падал в воду. Но такое может случиться, если ребенок или старый профессор вроде меня бросит его в воду для забавы.
Он бросил второй камень, чтобы окончательно убедиться в своей правоте.
— В пещере Ле-Гуэн всегда происходило что-то странное. На данный момент присутствие в ней этой статуэтки нарушает все законы логики. В этой истории ничего нельзя объяснить — совершенно ничего. Точно так же кто-нибудь, живущий на дне Вердона, не смог бы объяснить падение камня, который я только что бросил.
Полина не сводила глаз с камня. Руки она держала в карманах.
— Камни не падают с неба, Полина. Вы меня понимаете?
— Да, профессор.
— Кто-то поставил там эту статуэтку.
— Мне кажется, это невозможно.
Профессор повернулся лицом к озеру и пробормотал себе под нос:
— Кто-то или что-то…
Полина подумала, что старый ученый, может быть, предупреждает ее об опасности, которой она не хочет смотреть в лицо, и вздрогнула от страха.
|
|
Солнце стояло между двумя скалами и напоминало голову на каменных плечах. Листья дубов теперь казались красными и дрожали в потоке горячего воздуха.
— Вы думали о духах?
Палестро стоял на расстоянии нескольких метров от Полины и поэтому должен был прокричать этот вопрос.
— О духах?
— Да. Если люди тысячи лет приходили в эту пещеру, для этого должна быть причина.
— В этой местности, — профессор описал рукой полукруг, указывая на окружавшие их скалы и подлесок, — отсюда до каланок и еще где угодно есть сотни пещер. Так почему именно пещера Ле Туэн?
— Потому что она единственная, которую мы обнаружили.
Профессор улыбнулся, но улыбка получилась невеселая.
— Отличный аргумент. Наши исследования и находки позволяют нарисовать только очень расплывчатую картину прошлого. Доисторический мир — это лишь наше представление о нем. Но я хотел спросить: почему это святилище существовало так долго?..
— Не знаю, — ответила Полина.
— Это необычно! — Взгляд старого ученого вспыхнул ярким огнем. — Вам суждено объяснить нам его долговечность. Вы уже нашли мастерскую некоторых художников, которые расписали эту пещеру. Остается лишь выяснить, зачем они это делали. Это великая тайна наскальной живописи.
Полине стало не по себе, когда Палестро заговорил о тайнах. В отличие от Кристины Отран профессор никогда не имел странных идей по поводу первобытных религий. Он всегда делал лишь логические выводы на основе впечатляющего количества прочитанной литературы и проведенных исследований. Однажды он спросил Полину, верит ли она в духов. Она ответила «нет». Вера в духов могла бы свести ее с ума или погубить.
|
|
Они пошли в сторону пещеры Бом-Бон. На начальном отрезке пути, где тропинка поднималась на плато, Палестро остановился, чтобы отдышаться.
— Здесь я начинал, — сказал он.
Котлованы и траншеи, которые в начале семидесятых годов вырыла команда Палестро, теперь поросли кустарником. Крыша домика обрушилась.
Полина подошла к одной из траншей. На стенке раскопа были прекрасно видны археологические слои.
— Вы знаете, кто работал здесь на раскопках? — спросил Палестро.
— Нет.
— Пьер Отран, отец Тома и Кристины. Мы познакомились за несколько лет до этого происшествия. Он ходил на мои курсы в Эксе.
— Я не знала, что он был исследователем — любителем доисторической эпохи.
— Был, и работал лучше профессионалов.
Палестро пошел вдоль периметра бывшей рабочей площадки в сторону домика. Время от времени он бросал взгляд на глубокие дыры в мертвой земле. И остановился в том месте, где Жереми Пейе обнаружил статуэтку человека с оленьей головой.
В то время Пейе заканчивал докторскую диссертацию и руководил работой группы студентов, которые в муках писали работы, чтобы получить звание магистра.
Статуэтка была обнаружена благодаря его труду и интуиции и имела огромное значение для его карьеры. Но акт об обнаружении находки в качестве начальника экспедиции подписывал Палестро. Его и стали считать открывателем: мир «яйцеголовых» жесток. Пейе стал угрожать, что подаст на Палестро в суд, потом начал посылать оскорбительные письма.
Больше книг Вы можете скачать на сайте - FB2books.pw
Какое-то время полиция допрашивала Пейе, Отрана и самого Палестро, но напрасно. Все осталось как было.
— Это было здесь, — с печалью в голосе повторил Палестро и указал на темный слой, находившийся на глубине двух метров — граветтский слой.
— Что здесь произошло? — спросила Полина.
Палестро несколько секунд пристально смотрел на нее, потом ответил:
— «Человек с оленьей головой», тот, с ваших снимков, был найден здесь.
— Расскажи мне про священную пещеру.
Папа, как всегда, закрывает глаза, чтобы сосредоточиться.
— Это было много тысяч лет назад. Тогда люди еще не жили, как мы, в прочных домах. Они строили себе хижины, чтобы, когда наступала ночь и им было нужно сделать перерыв в охоте из-за темноты, укрыться в них. Иногда они прятались в укрытиях, стоявших вдоль утесов. В то время люди были свободны.
Однажды мальчик, которому было столько же лет, сколько тебе, увидел большую дыру у подножия высокой горы. Он подошел ближе и увидел, что дыра — начало прохода, который спускается глубоко внутрь горы. Проход был длинный, а в конце его, в черной темноте, был виден слабый дрожащий огонек.
Мальчику стало любопытно. Он шагнул в проход и пошел по нему, стараясь дышать как можно тише. Пещеры были священными местами, страной духов, и туда могли входить лишь те, кто знал магию.
Пока он шел к маленькой светлой точке, странный голос запел незнакомую ему песню. Мальчику пришлось собрать все свое мужество, чтобы идти дальше. В пещере было сыро и холодно. С ее невидимого потолка капала вода. Она была холодной как лед.
Мальчик шел до тех пор, пока не разглядел силуэт старика, сидящего на огромном камне.
Старик пел слабым голосом, но каждое его слово отдавалось эхом от стен пещеры. Этот напев был похожа на тот, что пели женщины, когда оплакивали мертвых. Внезапно песня прекратилась.
Старик встал и подошел к стене. Мальчик увидел в свете факела знаки на стенах — ладони тех, кто был посвящен в тайные обряды. Ни один ребенок не имел права видеть эти магические знаки. Старик качнул факелом над головой, и стал виден большой нарисованный олень, который как будто бежал по потолку. Мальчик, испугавшись, что дух-олень схватит его и унесет, пригнулся еще ниже и закрыл глаза.
В этот момент он увидел, как старик прижал ладонь к скале и сдул на нее горсть земли. На этой руке не хватало трех пальцев — большого и еще двух.
Вильжюиф, 20 декабря
ПУМ! Общая комната вздрогнула от резкого звука. Потом еще раз: ПУМ! Тома поднял тяжелые веки.
Большой Люлю колотил своими громадными кулаками по настольному футболу. Дикий грохот исходил из нижней части его живота и заполнял собой общую комнату. Сидящий напротив Люлю Пьеро следил взглядом за зигзагами пробочного мяча. В мозгу у него была полная каша, а глаза после успокоительных были словно выстираны с мылом. С тех пор как он приехал сюда, санитары строго обходились с Пьеро — обездвиживали, надевали смирительную рубашку и пичкали мощной химией — той, которая переворачивает центральную нервную систему и превращает волков в ягнят.
Со времени приезда Отрана в эту лечебницу для тяжелобольных прошло три недели. В последнее время ему разрешили выходить в общий зал. Здесь работали кондиционер и отопление и не пахло неудавшимися жизнями, моющим средством и мочой, как в других общих помещениях лечебницы.
На Люлю была синяя поношенная пижама, брюки которой блестели в протертых местах. От наркотических лекарств его волосы были словно намазаны помадой, а кожа на рябом лице стала липкой. Лицо у него было как у падшего ангела — во взгляде пустота, тонкий нос и щеки все в царапинах от расчесов. Люлю — убийца, Пьеро ничуть не лучше его.
Старший санитар широкими шагами прошел по залу. Расстегнутый, без единого пятна халат развевался при каждом его шаге, как плащ. Через большие окна просачивался серый, словно от грязи, свет: тусклый зимний день все никак не мог умереть. Каштаны во дворе своими прямыми стволами напоминали стоящих по стойке «смирно» часовых. Их голые тощие ветки высовывались из лохмотьев коры. Отран сел на скамью. Ее ножки были намертво прикреплены к каменным плитам, которыми был вымощен двор. Плиты были светло-желтые, бордовые и серые.
Старший санитар прошел по залу в обратном направлении, остановился возле Отрана и спросил:
— Стало лучше, Тома?
Отран не торопился ответить.
— Все в порядке?
Отран слегка покачал головой из стороны в сторону и сделал рукой знак: «Все в порядке».
Сидевший на соседней скамье Франсуа — арестант, у которого в глазах была пустота после многих лет камеры и успокоительных, — задрал вверх свою футболку и натянул ее себе на лицо.
Стал виден его гладкий живот и посередине черная дыра — пупок. Франсуа с недавних пор стал так накрывать голову одеждой, когда не хотел видеть лица обитателей сумасшедшего дома. Он прятался за несколькими сантиметрами ткани. В этом куске материи для него были заключены весь мир и его собственные восторги — видения иного мира, похожего на рай.
Тома закрыл глаза и сделал вдох. Воздух лечебницы больше не раздражал его своим прогорклым привкусом. В последнее время папа советовал ему быть спокойным, не привлекать к себе внимания санитаров. Советовал быть примерным сумасшедшим, ненормальным, которого можно вылечить. Быть тем, кого можно приручить несколькими бокалами медока [28]и такими глупыми занятиями, как скульптура и гончарное дело.
Его час скоро настанет: папа предсказал ему это.
Во время прогулок во дворе Отран каждый раз садился на землю в одном и том же месте, под каштаном, который рос в нескольких шагах от наружной стены. Здесь он незаметно клал одну ладонь на землю и слушал духов, как научил его папа. Сначала из утробы земли поднимались шумы, в которых невозможно было отделить звук от звука, — жалобы душ. Затем — искаженные урчащие звуки и, наконец, слова, из которых медленно складывались фразы. В одной из этих фраз звучало его имя, потом оно возникало в другой и в третьей. И длинная вереница звучащих один за другим голосов овладевала Отраном.
Песня подземного мира через пальцы проникала в тело Тома и рассыпалась внутри на тысячи сверкающих частиц. Он становился землей, дыханием животных, мощью деревьев и силой весенних цветов. Он был всем этим одновременно.
Три санитара, которые сопровождали Отрана, никогда не спрашивали своего пациента о его поведении — об этой странной мании прислушиваться к звукам, прилетающим из-за дверей потустороннего мира. И в любом случае они бы его не поняли. Самый здоровенный из троих постоянно предлагал:
— Давай сыграем в футбол, Тома.
— Нет, — отвечал Отран. — Мне лучше с моими книгами.
— Понятно: с первобытной историей. Тебя увлекает только она.
— Да. В этой эпохе было бесконечно много чистоты!
От санитаров пахнет горечью. Это запах страха, который их мучает. Они боятся Первого Человека, потому что он — их чудесная совесть, их самый благородный инстинкт. Он — глубже всего спрятанная часть их души. То изначальное в ней, что не запачкано и не утратило свежести. Первый Человек питался силой живых существ, он впитывал в себя души тех, кого победил. Санитары не знали по-настоящему, насколько велика его сила, но боялись его.
Однажды Тома услышал разговор одного из них с новичком, которого звали Жак. Этот Жак был сложен как боксер-тяжеловес и брил бороду.
— Остерегайся Отрана — номер 17, корпус 36, — сказал Жаку санитар. — Никогда не упускай его из виду! С тех пор как он здесь, у меня из-за него поджилки трясутся.
— Но он, можно сказать, ведет себя примерно.
— Да, но он самый крутой из крутых.
Жак незаметно бросил взгляд в сторону Отрана. Тома улыбнулся ему, но не стал задерживать на нем взгляд. Главное — не рассматривать долго!
На следующий день в этот же час три санитара вышли из общего зала: их срочно вызвали в палату 38, где начались приступы болезни у всех четырех пациентов. Причиной всего был бешеный здоровяк с толстыми, как окорока, руками. У него иногда еще случались приступы бреда. В тот день, когда его в первый раз привели в скульптурную мастерскую, он укусил Жильбера — простака, который не понимал, зачем здесь находится.
Тома Отран спрятался в закоулке, который не просматривался ниоткуда. Через смотровое окно он увидел, как мимо прошел начальник отделения со смирительной рубашкой в руках. Значит, этого, с руками-окороками, будут обездвиживать. А неподвижность делает самых сумасшедших из сумасшедших еще более сумасшедшими.
Отран бросил взгляд в сторону кухни. Нет, санитар не может увидеть его оттуда. Тома прикинул, сколько времени ему нужно, чтобы открыть дверь общего зала, добежать до своего дерева, взобраться на него, перелезть через ров и добежать до ограды. Когда Отрана везли сюда, тюремная машина остановилась в общей части лечебницы, и он, глядя из ее похожего на бойницу окошка, заметил, что в одном месте высота стены была всего полтора метра. Если бежать со скоростью великого охотника, он окажется у этой стены через четыре минуты.
Самым трудным было выбраться из этой клетки для сумасшедших людей. Он готовился к побегу уже шесть лет. Готовился со злым упрямством человека, который знает, что его никогда не освободят от наказания и даже не позволят на время уходить с территории. Для него нет снисхождения. Никаких послаблений: его считают слишком опасным.
Тома снова посмотрел в сторону кухни. От комнаты, где он находился, ее отделял застекленный проем. Санитар, водя взглядом по общему залу, не мог заметить затененный угол — убежище Отрана.
Люлю наклонился над настольным футболом. Пьеро не сводил глаз с мяча, который лавировал между игрушечными футболистами, стоящими по стойке «смирно», как оловянные солдатики. Франсуа по-прежнему сидел неподвижно под куском ткани, уйдя ото всех в свой звездный мир.
Тома осторожно открыл дверь и вышел, не забыв закрыть ее за собой. Он пробежал под окнами лечебницы — согнувшись пополам, но легко, как молодой спортсмен. Дерево голосов не было видно ни с одного наблюдательного поста. Тома взобрался на него, крепко хватаясь за ствол сильными ладонями, вцепляясь в кору пальцами, как когтями. Оказавшись на главной ветви, он стал виден тем, кто работал на больничной кухне. Сев на эту ветвь верхом, Тома подтягивался все выше. Добравшись до конца ветви, он встал на ноги, пригнулся как можно ниже, чтобы сила толчка была наибольшей, и прыгнул. Длина прыжка была три метра. Любой, кроме него, переломал бы себе кости.
Он преодолел ров. Теперь только ограда лечебницы отделяла его от внешнего мира. Асфальтированная дорожка огибала трехэтажное здание из блоков песчаника. С этой стороны наружная стена была слишком высокой. Нужно было добраться до административных корпусов, а до них оставалось более двухсот метров открытого пространства.
В дальнем конце главной аллеи появился автомобиль. Тома спрятался за огромным мусорным ящиком. Его мышцы болели, а мускулы бедер даже судорожно вздрагивали. Через несколько часов ему будет недоставать той гадости, которой его пичкали в лечебнице, и все его тело станет требовать этих лекарств. Но он выстоит.
Тома долго растирал руками свое тело.
День клонился к вечеру. По асфальту растекался синий отблеск. Скоро на стенах лечебницы зажгутся желтые прожекторы. Тома вышел из своего укрытия и принюхался. Ни одного врага в радиусе двух метров. Он пошел вперед быстро, широкими шагами. Оставалась всего сотня метров до того места, где высота наружной стены была полтора метра.
Из корпуса С вышел врач, он остановился, уткнув нос в папку с бумагами. К нему подошел студент-практикант и зажег сигарету. Отран ускорил шаг, прошел мимо посетителей, которым это было все равно.
Оставалось всего шестьдесят метров.
Вдруг он насторожился: стоявшие поблизости помощник санитара и студент-практикант повернулись к нему спиной. На краю парковки остановилась новая машина, и лучи ее фар разгоняли полумрак.
Оставалось всего сорок метров. Тома спрятался за деревом, потом перебрался за маленький грузовичок. С тех пор как он покинул лечебницу, прошло уже пять минут. Значит, вот-вот объявят тревогу. Тома остановился, чтобы отдышаться. Его мышцы были твердыми, как дерево. И дрожали так, как будто их кололи тысячи маленьких иголок. Все суставы гнулись с трудом, словно в них попал песок. Отран не сразу почувствовал это, потому что его тело было перенасыщено химикатами. Ими была пропитана каждая нервная клетка. Ведь его столько лет пичкали успокоительными и снотворными! То через шприцы, то в виде таблеток всех возможных цветов, в зависимости от того, насколько он был возбужден. Насколько «опасен для себя и для других», как сказано в Кодексе законов о здравоохранении. Какие добрые слова!
Тома сосредоточился и включил один за другим механизмы своего тела. Песок высыпался из суставов его скелета. Тома побежал. Его стройные худые ноги поднимали его над землей при каждом скачке, который он делал, чтобы вырваться из клетки для сумасшедших. Отран взялся обеими руками за край стены, там, где она была низкой, и перебросил через нее свое тело.
Так он перепрыгнул в другой мир.
Часть вторая
Раненый человек
Целью охотничьей магии было сделать так, чтобы охота оказалась удачной. Считалось, что для этого надо завладеть душой животного, тогда удастся завладеть и его телом.
Ж. Клотт, Д. Льюис-Вильямс
Шаманы доисторической эпохи
— Оружие на пояс! Три шага, замереть на месте, вынуть пистолет из кобуры и стрелять!
Инструктор по стрельбе, которого звали Робер, стоял немного позади двоих полицейских. На его голове были надеты противошумовые наушники. Де Пальма посмотрел на Бессура и погладил рукой приклад своего «бодигарда». Он никогда не любил этих тренировок по стрельбе, но от сегодняшней не стал уклоняться, потому что она была последняя.
— Я хочу, чтобы все пули попали в цель. Понятно? Стрелять по моему сигналу!
Де Пальма сделал два больших шага и встал в позицию для стрельбы — грудь прямая, длинные ноги немного согнуты. Он какую-то долю секунды смотрел на мишень — картонный силуэт, а потом с бесстрастным лицом разрядил в нее свой пистолет. Поза Бессура была менее напряженной, руки более гибкими. Он был еще в таком возрасте, когда мужчины любят оружие и грохот пуль.
— Оружие на пояс!
Де Пальма снял со своей головы наушники так, словно снимал ошейник. Его волосы слиплись от пота. По тиру распространялся резкий запах кордита [29].
— Хорошо! — сказал Робер. — В кои-то веки уголовная бригада попадает в цель.
— Зато мы, в отличие от других, умеем читать, — язвительно пошутил де Пальма.
— Надеюсь, считать ты тоже умеешь? Переходим к подсчету результатов.
Оба полицейских вслед за инструктором подошли к мишеням.
— Карим, отлично. Все шесть в мишени, и все рядом. Ничего не скажешь, молодец! Видно, что ты имеешь удостоверение стрелка.
— Хоть бы оно мне пригодилось! — сказал Бессур, вынимая из заднего кармана брюк вторую обойму.
Де Пальма несколько секунд рассматривал три дыры, которые он пробил в сердце манекена. Этого было достаточно, чтобы убить человека. Еще две пули прошли рядом, шестая попала в фон.
— Мишель, хорошо, но можно лучше. Две первые пули прошли мимо. Если бы противник быстро нанес ответный удар, ты сейчас был бы мертв.
— Я не умер. Я на пенсии. Конец! Это мое последнее занятие.
Робер явно собирался сказать что-то подходящее для завершения разговора, но тут в дверях тира появился комиссар Лежандр и движением руки подозвал к себе де Пальму.
— Прощай, шеф! — ответил тот. — Ты пришел посмотреть, умеют ли твои люди стрелять?
— Как и что умеешь ты, меня больше не касается. А жаль!
Де Пальма пристально посмотрел на комиссара.
— Что-то ты мрачный сегодня! Как в воду опущенный! — сделал он вывод и улыбнулся. — Похоже, что-то неладно. Ты столкнулся в коридоре с директором?
— Нет. Отран сбежал.
Для де Пальмы это был удар, но он постарался скрыть свои чувства — выбросил из пистолета гильзы, вставил в него шесть новых специальных патронов 38-го калибра и холодно сказал:
— Отран — давняя история.
— Следователь передал это дело нам.
— Почему нам? Такими побегами занимается центральный отдел.
Барон задвинул на место барабан своего оружия и опустил пистолет в кобуру, а потом спросил:
— Почему ты пришел ко мне? У тебя в бригаде есть и другие сыщики.
— Скажем, потому, что ты самый квалифицированный.
Барон сурово посмотрел на своего начальника и ответил:
— Через восемь дней я ухожу. Отрана за это время не найдут. Тебе лучше поручить это дело кому-нибудь, кто остается здесь.
Лежандр тихо сказал:
— Я помню твое досье, Мишель. Ты не обязан уходить из полиции через три недели. Ты можешь просить, чтобы тебе продлили срок службы.
— А что после этого?
— Я хочу, чтобы ты и Бессур взяли это дело.
— Насколько я понимаю, у меня нет выбора?
— Я не это хотел сказать. Ты нам нужен. Заканчивайте занятие, а потом приходите ко мне в Епископство. Будем входить в курс дела.
Де Пальма и Бессур подошли к инструктору по стрельбе. Он знаком велел им встать в центр стенда.
— Последняя серия. Не замирать на месте. Сделать два шага, вынуть оружие и выстрелить два раза, потом еще два шага и остальные выстрелы. Понятно?
Бессур сосредоточился и протянул руку к своей «беретте».
— Нет, Карим. Руки вдоль тела. Готовы?
Резкий звук свистка. Опять приглушенные залпы. Де Пальма выпустил всю обойму в круг диаметром около тридцати сантиметров — прямо в сердце манекена.
— Браво, Мишель!
— Гнев очень вдохновляет, — тихо произнес Барон.
Мертвые ревнивы: вместо жениха
Он прислал мне ненависть со впалыми глазами.
* * *
Зал собраний личного состава уголовной полиции был безликим помещением. Мебель здесь была новая и считалась исправной. Стол заседаний заменяли многочисленные столы из древесностружечной плиты, притиснутые один к другому так, что из их крышек складывалась большая овальная поверхность. Лежандр сел во главе этого составного стола и положил перед собой папку с бумагами.
— Тома Отран, пациент лечебницы для тяжелобольных в Вильжюифе, бежал оттуда вчера, в конце дня, — начал он. — Когда я говорю о нем «больной», вы должны это понимать как «в высшей степени опасный». Он способен на самое худшее. Десять лет назад его арестовала группа, которой командовал Мишель. Мне больше нечего сказать. Предоставляю слово тебе, де Пальма.
Барон взял папку, лежащую перед Лежандром, резким движением потянул за конец завязки, открыл ее.
— Тома Отран. Родился 27 февраля 1958 года в Марселе. Рост метр восемьдесят пять. Волосы черные. Вот его портрет. Просто ангельское личико!
Он взял из папки снимок, который когда-то сделала служба криминалистического учета, и передал его Кариму Бессуру, сидевшему на соседнем месте слева.
— Его родители — Пьер Отран, инженер, выпускник Школы мостов и дорог [30], скончался в сентябре 1970 года, и Мартина Отран, урожденная Комб, скончалась в марте 1982 года — погибла в автомобильной катастрофе. Последний известный адрес — Марсель, улица Брюйер, 36.
Портрет Тома Отрана своими сочными красками напоминал фотографию ученика колледжа. Странная, едва уловимая улыбка на губах, как у херувима. Миндалевидные глаза смотрели в объектив беззаботно, словно Отрану не было дела до того, что происходило в присутствии полицейского фотографа. На снимке — регистрационный номер и отметка: «Региональное управление уголовной полиции. Марсельский регион».
— Он был арестован в пещере Ле-Гуэн, — сообщил де Пальма.
— В пещере Ле-Гуэн! — удивленно воскликнул Бессур, передав фотографию Отрана Лежандру и делая пометки в записной книжке.
— Да, в пещере Ле-Гуэн, в марсельских каланках. Он бредит первобытными временами. И это мистический бред: он мечтает о возвращении к первым дням человечества. Он даже готовился убить одну женщину, свою ровесницу, Сильвию Морель, — принести ее в жертву по первобытным обрядам.
— Надо ее срочно предупредить, — пробормотал сквозь зубы Лежандр, записывая имя. — Вдруг он захочет доделать то, что начал шесть лет назад?
— Это уже сделано, — ответил де Пальма. — Сильвия Морель сейчас живет в Южной Африке, работает на археологических раскопках. Я позвонил ей и сообщил эту новость.
Лежандр вернул фотографию де Пальме и добавил:
— Мишель забыл сказать, что при задержании Отран едва не убил его. Ударил топором прямо в лоб. Спасли только шлем и лампа на голове… Разве не так, Мишель?
— Это я не стану комментировать, шеф, — отозвался де Пальма и открыл лежавший внутри папки файл с фотографиями.
Первый снимок был такой, что даже полицейским, которые проработали в уголовном розыске много лет, было невыносимо смотреть на него. Лужа густой крови на сухих листьях, женское тело, ноги раздвинуты, чулки разорваны.
— Элен Вейль, сорок пять лет, не замужем, — монотонно объяснял Барон. — Труп обнаружен в лесу возле Кадене, примерно в шестидесяти километрах от Марселя. Протокол осмотра места составляли люди из жандармерии. Их судмедэксперт в первый раз видел каннибализм. Должен признаться, что я тоже.
Бессур старался прогнать от себя осаждавшие его ум картины прошлого. Он передал снимок своему соседу справа и взял у де Пальмы вторую фотографию, которую тот ему протягивал.
— Отран съел верхнюю часть бедра и отрубил жертве ногу каменным топором или еще чем-то. Чем именно, мы так и не смогли узнать. Череп жертвы был проломлен таким же оружием.
Третий снимок был сделан крупным планом. Возле трупа Отран оставил свою подпись — негативный отпечаток ладони. Ладонь была начерчена по трафарету на листе обычной бумаги формата А4.
— Элен Вейль была похищена, когда шла на консультацию к своему психоаналитику. Отран выдал себя за одного из пациентов и сумел ее соблазнить. Все убийства, которые он совершил, начиная уже с этого первого, очень хорошо обдуманы. У Отрана есть врожденное умение находить подход к жертве и скрывать свои намерения. Он не оставляет после себя никаких следов, кроме этих нарисованных ладоней.
Де Пальма перешел к другой серии фотографий.
— Джулия Шевалье. Найдена мертвой у себя дома. О подробностях я умолчу, скажу только, что второй случай был еще ужаснее первого. Обнаружен такой же отпечаток ладони. В этом случае Отран, кажется, выдал себя за священника. У Джулии случались приступы тоски, и тогда она попросила помощи у служителя Бога.