Еще один подход к клинической психиатрии




 

— Он готовился писать научный труд, — подумал вслух де Пальма.

Все записи в медицинских картах были сделаны Кашлем. Карты были чем-то вроде черновых набросков его сочинения. Рядом с ними лежал альбом с фотографиями. На некоторых из них были культовые предметы примитивных культур, на других — группа из пяти человек — четверо мужчин и одна женщина. Эти снимки Кайоль подписал словами «сеанс магнетизма». Следующей оказалась большая серия снимков, сделанных в какой-то пещере. Лица людей на этих фотографиях невозможно было рассмотреть, но одеты они были так же, как пятеро из предыдущей серии.

Де Пальма просматривал все новые и новые стопки листов. У него не было времени читать все. Он искал только имя Тома Отрана. Но этого имени нигде не было. Майор высунул голову из двери и спросил у секретарши:

— Кто-нибудь заходил сюда с тех пор, как исчез доктор Кайоль?

— М-м-м… дайте подумать… Это возможно! Я не все время сижу здесь.

Сослуживцы де Пальмы из бригады уголовного розыска не опечатали кабинет: когда они уходили отсюда, речь шла еще только об исчезновении доктора. Кто угодно мог пошарить в архивах Кайоля.

В некоторых разделах текста не хватало половины, а иногда даже большей части листов.

— Это сделал не Отран, — сказал себе Барон. — Отран, возможно, сумасшедший, но не дурак. Он достаточно хорошо знает, как действует полиция, и понимает, что здесь его могут ждать.

В уме полицейского внезапно возник образ ныряльщика, который пытался открыть пещеру Ле-Гуэн. Помощник Полины Бертон Реми Фортен поплатился жизнью за то, что встретился с кем-то неизвестным на глубине меньше тридцати восьми метров.

Какой-то другой человек идет в тени Тома Отрана? Или даже впереди него?

Рукопись Кайоля начиналась достаточно коротким введением, в котором повторялись классические определения бессознательного начала и убийцы как разновидности шизофреника.

Первая глава называлась «Голоса, которые убивают». Психиатр начал ее с общих фраз об импульсе, который толкает человека на преступление, и о переходе преступника к действию, а затем привел в качестве примера нескольких знаменитых убийц.

Вторая глава была посвящена истории изучения преступности. В ней Кайоль много места уделил теориям Ломброзо. В основном это были положения книги «Преступный человек» о генах доисторического человека у современных людей.

Кайоль шел дальше, чем Ломброзо. Теорию итальянского криминолога теперь считали ошибочной, но его идеи продолжали оказывать влияние на представление людей об убийцах. Психиатр завершал вторую главу своей работы словами:

 

«Наше западное общество всегда считало варварским то, что далеко от него. Это относится и к отдаленности в пространстве, и к отдаленности во времени. Как примитивные народы долгое время считались у нас дикарями, близкими по образу жизни к животным, так и доисторических людей всегда описывали как неповоротливых тупых существ, способных убить и ничего не почувствовать при этом. И то и другое неверно, но эти представления глубоко впитались в нашу культуру. Как они сильны, мы увидим на примере случая, который будет рассмотрен ниже».

 

Следующая глава называлась:

 

ДЕЛО О ПЕЩЕРЕ ЛЕ-ГУЭН.

Кроманьонец среди убийц

 

Доктор считал, что находится накануне великого открытия. Он собирался добраться в своем сочинении до истока, то есть до того, как впервые было обнаружено бессознательное начало в человеческой психике, — шаг за шагом, с остановкой на каждом этапе, как всплывает на поверхность водолаз.

Кайоль добрался до того, что было гораздо раньше Фрейда, создателя современного психоанализа. Ученые предыдущих веков показали, что человек на самом деле не хозяин своего разума. Это было равноценно тому, как Галилей доказал, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг нее, и, значит, наш мир не является центром Вселенной.

Кайоль принадлежал к поколению, для которого примитивная жизнь была идеалом. Его ровесники считали, что современный мир выродился. Современность казалась им кучей иллюзий и лживых уловок по сравнению с жизнью, близкой и истокам.

Листая рукопись, де Пальма остановился на странице, к которой Кайоль приколол булавками фотографию бородатого мужчины сорока с лишним лет, с тревожным взглядом, одетого в красную рубашку. Это была перепечатка фотографии, сделанной в службе криминалистического учета. На снимке — американец Теодор Качинский по прозвищу Унабомбер, математик и террорист, который видел в технологическом прогрессе дьявола и против этого дьявола сражался. Погоня за ним была самой долгой, которую когда-либо вело ФБР. Почти двадцать лет Унабомбер отправлял посылки с бомбами своим жертвам, в основном людям, которых считал виновными в вырождении нашего мира — специалистам по информатике, владельцам авиакомпаний, ученым.

По своим взглядам Унабомбер был анархо-примитивистом. Он считал, что технологии сводят человека с ума и что от них надо освободиться. Что нужно вернуться к той жизни, которую люди вели до неолитической революции, когда еще не было скотоводства и собственности. В те годы существовало движение «Зеленая анархия», объединявшее сторонников учения философа Джона Зерзана, тоже американца, который мечтал вернуться к начальным временам существования человечества. Зерзан говорил, что до неолитической революции человек был счастлив. Тогда никакие власти не чинили людям препятствий. Люди не знали собственности и ничем не владели, переходили с одной охотничьей стоянки на другую и не заботились ни о чем, кроме собственного счастья.

Де Пальма начал подозревать, что Кайоль был последователем анархо-примитивизма и зашел в своих экспериментах очень далеко. Сперва он лишь делал предположения. Затем стал считать, что для того, чтобы добраться до подлинной сути человека и обнажить ее, нужен промежуточный этап — изучение безумия.

Барон вспомнил то, о чем узнал в последние дни: Кайоль в раннем детстве страдал психозом и лечился в психиатрической больнице. А когда вырос, стал начальником отделения в лечебнице для душевнобольных и лечил своих бывших собратьев по болезни.

— Он нашел путь. Нашел тропу, которая связывает нас с нашими далекими предками! — пробормотал Барон.

 

 

«Археонавт» поднялся на гребень волны и обогнул остров Маир.

Полина Бертон улыбнулась де Пальме, который внимательно рассматривал гребни волн, которые накатывали на правый борт судна. «Археонавт» сильно качался под их ударами и то и дело зачерпывал воду.

— Чертов шквал! — крикнул с мостика рулевой. — Когда нас загородит мыс Моржиу, будет легче.

— Главная проблема — как мы будем возвращаться! Как бы тогда не стало еще хуже! — ответила Полина.

— Вряд ли: по прогнозу, она не изменится до вечера. Потом ветер усилится. Значит, забираем угли и сразу возвращаемся: я не хочу мокнуть.

Порывы сырого ветра проносились над мостиком «Археонавта». Спасаясь от них, Полина и де Пальма спустились в кубрик. На центральном столе Полина расставила двенадцать пластмассовых коробок, в которые собиралась положить последние находки из пещеры Ле-Гуэн, в основном угли.

— Мы положим в эти коробки то, что нашли вчера, а потом запрем пещеру.

— Сегодня?

— Сегодня или в понедельник. Может быть, придется ждать, пока море успокоится.

Водяные брызги ударили в стекло. Де Пальма взглянул в иллюминатор на серое с белыми пятнами море. Он любил ненастные дни, когда стихии бушуют и бурлящий воздух пахнет солью.

— Спасибо, что взяли меня с собой в это маленькое путешествие, — поблагодарил он Полину.

— Надеюсь, что оно вам понравилось.

— Однако на самом деле я здесь не для прогулки.

Сказав это, майор выложил на стол несколько фотографий.

— Вы ничего не замечаете? — Он указал рукой на одну из них.

Полина наклонилась ниже.

— Это та «китайская тень», о которой я вам говорил. Она похожа на фигуру человека.

— Снимок был сделан в пещере?

— Разумеется, это последние фотографии из аппарата Реми Фортена.

— Это я знаю.

— Но в какой части пещеры они сделаны?

— Дайте подумать. Это важно?

— Крайне важно, — заявил Барон.

Полина вспомнила о Палестро, который предположил, что эти снимки не из пещеры Ле-Гуэн, быстро достала из ящика стола лупу и внимательно изучила с ее помощью снимок.

— Я плохо понимаю, что вы хотите, чтобы я нашла.

Де Пальма протянул ей другие фотографии пещеры — только общие виды.

— Сравните, пожалуйста!

Барон дал Полине время сосредоточить внимание на снимках. От качки его начало мутить, и он вышел на палубу, надеясь, что свежий воздух прогонит тошноту. Впереди виднелись очертания мыса Моржиу. «Археонавт» сделал поворот. Когда он падал в провал между водяными горами, волна толкнула его.

— Кажется, я нашла ответ! — крикнула с мостика Полина.

Де Пальма вернулся в кубрик.

— Фотография — подделка. Она сделана не в пещере Ле-Гуэн. Другие сталагмиты, другие натеки. И не видно негативных отпечатков ладони. Я совершенно уверена в своих словах.

— Это не пещера Ле-Гуэн или это не тот зал пещеры?

Полина удивленно посмотрела на де Пальму:

— Не пойму, что вы имеет в виду.

— Этот снимок входит в серию фотографий, снятых последовательно. Те кадры, которые находятся в памяти аппарата перед ним и после него, сняты в пещере Ле-Гуэн, в этом мы вполне уверены. Но насчет снимков, где видны «китайская тень» и статуэтка «Человека с оленьей головой», такой уверенности нет.

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — покачала головой Полина.

— Нужно опуститься на дно этой бездны, — сказал де Пальма. — Многое из того, что мы ищем, находится там.

Полина ничего не ответила и положила лупу обратно в ящик.

— Фортен погружался в эту бездну в выходные, которые были накануне его смерти.

— Почему вы утверждаете это?

— Несчастный случай из-за декомпрессии, от которого погиб Фортен, можно объяснить только одной причиной — тем, что он слишком часто погружался под воду и проводил слишком много времени на глубине. Когда он расстался с вами в пятницу, в его теле уже блуждали пузырьки газа. Эти смертоносные пузырьки попали в его кровь потому, что он все выходные погружался в эту бездну и, возможно, делал слишком короткие остановки при подъеме. А потом, даже если он что-то заметил, его организм не выдержал.

Де Пальма сделал паузу и сосредоточился. Разговор продолжался на посту управления, где стрелки стеклоочистителей со скрежетом скользили по иллюминаторам.

— В субботу Фортен спустился под воду, — продолжал де Пальма. — Должно быть, он в первый раз исследовал эту бездну. Возможно, он переночевал в первом зале, а потом снова опустился вниз и продолжил двигаться вперед. Я готов биться с вами об заклад, что он нашел второй зал.

Полина смотрела перед собой словно в пустоту.

— Вы, несомненно, правы, — прошептала она наконец. — Все это меня пугает.

— Я понимаю вас. Фотография с «китайской тенью» — из этого второго зала. Фортену едва хватило времени сделать ее. При свете вспышки он заметил что-то. Увидел какую-то чудовищную фигуру и понял, что находится в большой опасности.

— А «Человек с оленьей головой»?

Де Пальма глубоко вздохнул:

— Фортен только что нашел статуэтку, и тут его кто-то потревожил. Он решил бежать и повернул обратно, чтобы вернуться тем путем, которым пришел.

Полицейский опустил указательный палец на фотографию статуэтки.

— Мы никогда не узнаем правду. Но я не нахожу другого объяснения.

То, что он сказал, ошеломило Полину. Она всегда слепо верила Фортену. Теперь, задним числом, она вспомнила, что иногда он вел себя странно. Фортен сам попросился сторожить пещеру по выходным, настоял на том, чтобы входить в пещеру первым, и часто задерживался в ней.

По правому борту перед ними возникла каланка Сюжитон — крошечная бухта, окруженная высокой каменной стеной. Стена была покрыта шрамами и имела в высоту больше ста метров. В центре бухты волны не давали покоя островку Торпедоносец, швыряя в него кружащиеся массы белой воды. Техники складывали красную палатку, в которой находился пункт управления экспедицией, и полотно хлопало на ветру.

— Я встану за Торпедоносцем, — крикнул рулевой, — как обычно, по правому борту! За ним мы будем в укрытии, но там есть отмели. Нельзя оставаться там долго!

— Хочешь, чтобы я вышла на связь по радио? — спросила его Полина, подняв голову и повернув в сторону мостика.

— Я уже выходил. Все готово: твои угли на поверхности. Сейчас Маню и Клод подойдут к нам на «Зодиаке» [64].

Клод, инженер-исследователь, первым увидел «Археонавт», пока судно маневрировало у входа в каланку, и поднял руки в знак приветствия. Полина ответила ему движением руки.

— Как дела?

Рулевой выключил двигатель и дал волнам донести «Археонавт» до передней оконечности Торпедоносца, потом проверил, верна ли траектория движения, и включил двигатель на задний ход, чтобы замедлить движение. Полина печально глядела на окружавшие ее белые скалы, словно Барон отнял у нее последнюю мечту.

«Зодиак» подошел к «Археонавту», и Клод протянул Полине герметическую коробку. Полина сразу же, прижимая к животу, отнесла ее в кубрик. Последние находки из пещеры Ле-Гуэн покинули мир тишины. Полина едва не заплакала. Все вдруг оказалось испорчено! Фортен использовал ее. Раскопки не дали того результата, на который она так надеялась.

— Вы сегодня будете закрывать вход в пещеру? — спросил де Пальма.

— Нет, — ответила она.

— Тогда в понедельник будет спуск на дно бездны.

— Кто будет погружаться — вы и я?

— Нет, я попрошу двух или трех ныряльщиков-полицейских сопровождать вас.

— Мне вдруг стало страшно.

— Вам нечего бояться. Это будут не новички.

Де Пальма попросил, чтобы его высадили на берег. «Археонавт» вернулся в открытое море и исчез среди пенящихся волн. Перевал Сюжитон был близко, до него можно было дойти по тропинке. Де Пальма позвонил Еве и попросил, чтобы она приехала за ним на автомобиле в Люмини, на окраину Марселя. Сегодня вечером они пойдут в кино и отдохнут в ресторане в центре города.

Перед тем как пройти перевал, де Пальма последний раз повернулся в сторону каланок, острова Риу и островков Империо. Море было словно накрыто покрывалом из мятого темного шелка. В этих водах покоится Сент-Экзюпери. Он нашел свой конец на дне моря вместе со своим самолетом возле трирем древней Массалии [65], немецких истребителей, старых транспортных судов и огромных фресок, которые спят в безмолвии впадин морского дна. Море никогда не возвращает тайны, которые поглотило.

 

Когда они играют, всегда командует Кристина. Игры тоже выбирает она — всегда. Особенно с тех пор, как ее маленькие груди стали большими, как красивые яблоки.

Вдоль дорожки, которая отходит от большой дороги, есть множество мест для игры. Когда мама дома, дети не имеют права уходить дальше низких насыпей, которые окаймляют эту боковую дорожку, немощеную и всю в ухабах. Но детям наплевать на запрет.

Тома особенно любит утес, похожий на собачью голову. Ему хорошо в прохладной тени этой скалы. Это место — его второй дом. В прошлый раз он заметил возле одного куста серую с желтым жабу. Кристина захотела поймать ее и показать папе, но Тома этого не хотел. Они поспорили, и так сильно, что у Тома начался припадок. Он уверен, что сестра сделала это нарочно, чтобы Тома ей подчинялся. Если он не слушается, она доводит его до припадка. Тома говорит себе, что в его сестре есть что-то от чудовища, особенно с тех пор, как ее тело изменилось. Это случилось почти внезапно. Его тело тоже не такое, как раньше. В нем теперь живет странная сила. Она приходит из живота. Бывает, что она разливается по ногам и груди, и тогда его член твердеет так, что ему становится больно.

Кристина показала ему, что происходит с девочками — кровь. Кровь, дающая жизнь, залила все у нее между ногами. Ему стало противно, и он спрятался под скалой, похожей на собачью голову. Никто, даже Кристина, не знает, что здесь, за большим обломком известняка, он прячет «Человека с оленьей головой».

 

Август 1961 года. Тома еще маленький В то утро папа начал упрекать маму, что у нее плохая наследственность. Он сказал, что в ее семье в каждом поколении были сумасшедшие. Мама красивая женщина, еще очень молодая. Тома любит ее запах — сладкий, как у цветущей акации. Он чуть-чуть касается мамы всегда, когда только может. А иногда даже набирается смелости и по-настоящему дотрагивается до нее: слегка проводит пальцем по складке ее нейлоновой юбки или по краям шерстяного свитера, который она часто носит зимой.

Но мама остерегается Тома и его взгляда, который иногда бывает странно неподвижным. Ее пугает его манера смотреть на жизнь как бы снизу вверх — так, что становятся видны белки глаз.

Ее охватывает паника, когда Тома начинает дрожать. Он складывает руки перед грудью, неестественно выпрямляется, и что-то похожее на электрический ток пронизывает его от макушки до всех самых дальних точек тела. Он видит, как мама убегает. Ее лицо вытягивается, а глаза становятся похожи по цвету на горчицу.

Каждый раз, когда она жалуется врачу на эту дрожь, доктор запирает его в комнате, на которой висит «знак».

А потом ему начинают давать успокоительные, снотворные, лекарства для снятия тревоги и транквилизаторы. Лекарства заставляют уснуть живущего в нем зверя, и его настроение становится лучше. Список этих лекарств длинный, но он может перечислить их все наизусть. Он стащил в больнице справочник «Видаль» и теперь часто читает его тайком в своей комнате. Там есть химические формулы.

Он читает про загадочные молекулы.

 

 

Евангелист в галстуке раздавал листки с добрыми словами в нескольких шагах от церкви Сент-Эсташ, в самом центре Парижа. Три японца, похожие друг на друга, как три карты одной масти, поднялись по блестящим каменным ступеням крыльца и повернулись на пол-оборота перед тяжелыми деревянными дверями, позируя для фотографии. Очередной сувенир из Парижа, на их лицах как будто были вырезаны добродушные улыбки.

Тома одно мгновение смотрел на них. Эти люди были воплощением простой и счастливой жизни. В воздухе пахло прохладой, навозом и леденцами. Назойливая музыка, которую играли в манеже, медленно плыла над прямоугольными газонами парка Дез-Аль.

Перед церковью стая голубей собралась вокруг краюхи хлеба, как толпа дерзких мародеров. Поток пешеходов непрерывно выливался из грустной тени старинных особняков улицы Монтрогей и втекал в прожорливый рот Центрального рынка. Отран присоединился к этой волнующейся, как вода, людской массе и вошел на станцию парижской подземки. Квадрат голубого неба у него над головой уменьшался по мере того, как эскалатор опускал его в чрево столицы. Отран несколько раз втянул носом воздух. Его лицо было багровым от прилива крови, глаза покраснели. А веки! Ему казалось, что они вытянулись так, что закрывают ему рот.

Тома задыхался от всего этого — от эскалаторов, которые выплевывала на пол метро поток пресыщенных путешественников, бесконечных коридоров, воняющих гноем города, бесцветного света ламп. Он шел, сжимая кулаки в карманах и глядя на башмаки тех, кто шел впереди. Пройдя через галереи, он поднял голову и стал искать, откуда отправляются поезд на Сен-Жермен-ан-Ле. Нужная платформа была слева, — это ему подсказали маленькие указатели на потолке. Нужно было еще немного спуститься в утробу земли в этой постоянно ползущей вперед, как змея, толпе, и Отрану это не нравилось.

Подошел поезд, раздвигая своей стальной мордой зловонный воздух, насыщенный озоном и мокрым снегом. Тома вошел в него, не думая ни о чем, и сел на первое попавшееся свободное место. Сидящая рядом толстуха несколько секунд разглядывала его, потом снова погрузилась в чтение какой-то вульгарной глупости. Отран уснул, когда поезд выехал из Парижа, и проснулся только на вокзале Сен-Жермен-ан-Ле. Только здесь, выйдя на площадь напротив замка, он заметил, что день был пасмурный. Вязкие капли наполовину замерзшей воды падали с неба. С тех пор как Отран покинул лечебницу, ему даже не приходило на ум поднять глаза к небу. А сейчас ему не хватало солнца.

Национальный музей древностей занимал крыло замка короля Франциска I и находился в двух шагах от станции. Этот замок — огромное здание из суровых камней, с окнами с переплетами, стекла в которых имели форму ромба.

Тома купил билет у пресыщенного служащего и направился туда, ради чего приехал, ориентируясь по стрелкам с надписями. Проходя мимо музейного киоска, он обратил внимание на торговавшую там молодую женщину и ненадолго задержал на ней взгляд. Она улыбнулась в ответ.

Тома пришел в Национальный музей древностей во второй раз за свою жизнь. В первый раз он был здесь в далеком прошлом, вместе с отцом, незадолго до того, как тот умер. И его сестра Кристина была с ними. Она всегда была вместе с Тома. Их страсть к истории первобытных времен родилась во время этого похода в музей, когда они стояли перед собранием рубил, гарпунов, скребков, игл и костяных усилителей броска для копий и гарпунов.

Музей за эти годы изменился: стал более современным и лучше организованным. Сначала Тома должен был пройти через залы с кельтскими древностями — бронзовым оружием и золотыми шейными украшениями. Двигаясь дальше против течения по реке времени, он прошел неолитическую революцию и статуи-менгиры. И наконец попал в колыбель человечества — в древнюю эпоху, в эпоху свободных людей.

Была среда. Группа детей вбежала в зал, не соблюдая никакого порядка. Они собрались вместе под огромными рогами мегацероса, череп которого висел на стене. Их гид — маленькая блондинка с острым взглядом — пыталась их успокоить, показывая им на череп кроманьонца, скаливший зубы в улыбке. Напрасные старания.

Тома стоял и смотрел, не вмешиваясь в эту суматоху. В полумраке лампы витрин освещали оружие великих охотников, и оно являлось перед зрителями во всем своем суровом и простом благородстве. Он долго не решался подойти ближе. Два посетителя встали впереди него и стали делать глупые замечания по поводу коллекции. Ребенок дергал своего отца за полу пальто и ныл. Но Первый Человек больше ничего не слышал. Он медленно подошел к центральной витрине.

Она была здесь. Крошечная и властная.

Как долго он ее ждал!

Целых десять лет он ласкал в своих самых заветных мечтах эту изящно вырезанную головку — овальное личико и полные щеки, разделенная на квадраты прическа, локоны, которые падают ей на плечи. Он знал о ней все, до самых маленьких тайн. У нее лицо юной девственницы, большие глаза, зрачки которых надо домыслить, и прямой нос.

На табличке было написано:

 

«Дама с капюшоном»



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: