Самое старое изображение человека! Ей двадцать три тысячи лет! Божественная чистота, изваянная из бивня мамонта.
Потом он прочел под этой надписью вторую строку:
Репродукция
Тома почувствовал себя опустошенным: перед ним был не оригинал. Это копия, может быть, идеально точная, но не та, которого вырезала своей рукой Первая Женщина. Музеи тоже тюрьмы, где лучшую часть человечества держат в темных ящиках и не дают на нее взглянуть, подумал он.
Все закружилось вокруг него. Он сел на одну из деревянных скамей, стоявших напротив витрины. Капли холодного пота выступили у него на лбу. Начали судорожно вздрагивать икры, потом руки. Коричневые стены музея стали таять и растекаться лужами по полу. Где-то рядом работал телевизор, и ведущий программы объяснял, какого размера были кремневые орудия. Тома поднял взгляд и увидел телеэкран слева от себя. Потом все расплылось перед его глазами.
Пришлось ждать довольно долго, но приступ прекратился. Тома встал и через залы неолита, железного и бронзового веков дошел до книжного магазина при музее. Молодая продавщица робко поздоровалась с ним. На ней были прямая юбка и плотные черные колготы, шерстяной свитер довольно грубой вязки и нитка серебристых бус на шее. Волосы, разделенные посередине узким пробором, обрамляли длинное, изящной формы лицо, на котором искрились карие глаза, и падали янтарными завитками на тонкие плечи. Эта девушка ему сразу же понравилась.
— Я ищу «Религии первобытной эпохи» Леруа-Гурана, — сказал он.
Этот известный всем заголовок был первым, что пришло ему на ум.
— К сожалению, у нас больше нет этой книги.
Он сделал вид, что удивился, и сказал:
|
|
— А ведь это хорошая книга.
— Да, но издатели не переиздали ее.
— Жаль, она была бы очень полезна.
По тому, как изменилось ее лицо в ответ, он понял, что девушка — студентка, но уже хороший специалист. Это было видно и по ее немного неуклюжим движениям, и по тому, как она смотрела на книги. Он не ошибся: ученые всегда холят свои книги.
— У вас есть что-нибудь о пещере Ле-Гуэн?
— Нет, ничего. Но через год должна выйти новая работа — отчет о двух последних экспедициях.
Девушку звали Дельфина. От ее тела исходила необычная жизненная сила, вибрации которой отзывались в теле Тома легкими уколами в основании затылка. Эта энергия окутывала его, словно покрывало.
Они долго говорили о пещере Ле-Гуэн. Тома сообщил Дельфине множество подробностей о рисунках, которые охотники мадленской культуры вырезали на известняковых стенах этой пещеры.
— Для меня самым важным из них остается, конечно, «убитый человек». Высота этого рисунка двадцать восемь сантиметров, он изображает мужчину с поднятыми руками. Какое-то метательное оружие входит в него со спины и пронзает насквозь.
— Я о нем слышала, но почему вы интересуетесь им? Это не самый красивый рисунок. Я предпочитаю маленьких лошадей или бизона, повернутого в три четверти, — он великолепен.
— Почему «убитый человек»? Он трогает мою душу своей простотой. Схематически нарисованный человек, пронзенный дротиком. Это, несомненно, самое раннее изображение убийства в истории человечества!
— Убийство?
— Да. Дротик пронзает его со спины.
Девушка удивлялась его учености. Мало кто из посетителей книжного магазина знал про эти рисунки резцом, которые иногда были просто процарапаны на мягком камне. Большинство помнили только о рисунках, выполненных краской. Тома объяснил, что писал диссертацию о наскальной живописи и сам имел редкую возможность побывать в этой пещере, вход в которую расположен на глубине чуть меньше тридцати восьми метров под водой в марсельских каланках.
|
|
— Это, наверное, чудесно — открыть эти рисунки, — заметила она.
— Более чем чудесно. Это все равно что вернуться в утробу матери.
Эти слова заставили Дельфину задуматься. Музей скоро должен был закрыться. Тома предложил девушке выпить по бокалу вина в ресторанчике, расположенном напротив входа в замок. Дельфина согласилась. Хотя она старалась держаться уверенно, Тома читал в ее взгляде, видел в ее жестах, которым немного не хватало уверенности, и в ее подростковой неловкости огромное одиночество.
Было уже темно. Дождь усилился. Тома и Дельфина перебежали через площадь и спрятались в ресторанчике, который был уже битком набит студентами коммерческого училища. Их встретил оглушительный шум — звон стаканов, всплески громкого смеха и шутливые вопли.
— Идем отсюда! — крикнула Дельфина своему спутнику. — Я угощу вас бокалом вина в своей скромной квартире. Там я смогу показать вам свою диссертацию, вернее, ее план. У меня пока готов только он.
Они свернули в первую улицу слева, потом в другую, более узкую и освещенную бледным синеватым светом. Вторая улица вела в исторический центр города. Дождь, раскачиваемый ветром, бил по фасадам домов и закрытым ставням. Каменные плитки мостовой намокли; свет, падавший из витрин, рисовал на них пятна, усыпанные каплями дождя.
|
|
Пройдя метров двести, Дельфина вынула из кармана связку ключей и остановилась перед домом с крышей из маленьких ржавых черепиц, который стоял в стороне от остальных. Перед домом был маленький садик, а сзади другой, более просторный участок земли, который сейчас был плохо виден в полумраке.
— Здесь я и живу. На первом этаже.
— Чудесно!
Ставни на окнах второго этажа были закрыты.
— Хозяев, у которых я снимаю квартиру, дома нет. Они вернутся через неделю.
Дельфина открыла дверь и включила свет. В ее однокомнатной квартирке пахло ладаном и табаком. На столике из кованого железа красовался букет почти увядших цветов. Столик был новенький, только что со склада компании «Икея». Кухонный угол был отделен от основной комнаты стойкой из толстых деревянных плит. На краю стойки выстроились в ряд банки с вареньем.
Плиточный пол Дельфина замаскировала дешевым персидским ковром, краски которого не подходили к бледному тону стен. К правой стене была придвинута кровать, накрытая стеганым покрывалом с узором в виде цветов. У противоположной стены стоял письменный стол, на котором были разложены бумаги. Диктофон, которому не хватило на столе места, поместился на раскрытой книге Люмле «Первый человек». Мемуары, журналы и книги были сложены стопками рядом, на полу.
— У вас волосы намокли! — встревожилась Дельфина. — Сейчас я дам вам полотенце. Ванная комната вон там.
— Идите туда первая, вы, должно быть, замерзли.
Девушка отказалась, но Тома настоял на своем.
Часы на письменном столе пробили половину десятого.
— Я работаю над палеолитическими изображениями человека, — сказала она, возвращаясь из ванной и протягивая Тома полотенце. — Меня интересуют скелеты детей — трехмерные реконструкции этих скелетов с помощью компьютерной программы.
— Я слышал про такой метод, но думал, что этим занимаются в одной швейцарской лаборатории.
— Да, вы правы. Но я работаю только с изображениями неандертальцев. Я пытаюсь понять, какими мы представляем их себе сейчас. Это важно. Смотрите!
Она щелкнула по «мышке» своего компьютера, и вместо прежнего изображения на экране появился ряд черепов. Те части, которые добавила компьютерная программа, были выделены другим цветом.
— Вот результат. Впечатляет?
— Просто фантастика! Я думаю, у вас есть и скелеты?
— Сейчас я их покажу.
Двумя щелчками она вывела на экран другую страницу.
— Вот почти полный. Это скелет ребенка.
— Почему ребенка?
— Я занимаюсь синтезом данных, которые мне удается получить из лаборатории. Я их интерпретирую и пытаюсь сравнить со старыми исследованиями, которые когда-то были опубликованы.
Дельфина вдруг посмотрела на своего гостя с нежностью. Ей никак не удавалось определить его возраст. По возрасту он годился ей в отцы, но эта разница лет не беспокоила ее. Этот мужчина ее очаровал.
— Мы могли бы перейти на ты, — еле слышно произнесла она.
Тома понимающе улыбнулся в ответ. Девушка продолжила показывать свою работу.
— Почти нет сомнений в том, что дети неандертальцев развивались быстрее, чем дети сапиенсов. Зубы и главные кости скелета у них выглядят старше, чем у маленьких сапиенсов того же возраста.
Она показала на экране еще много скелетов.
— Смотрите: ни одного такого подбородка, как у нас. У них короче и шире. По изображениям других неандертальцев, взрослых, видно, что таз у них длиннее нашего, ладони широкие и мощные, череп гораздо больше по объему и туловище шире. В общем, настоящие неандертальцы.
Она отодвинулась от экрана.
— Самый важный этап всего этого — когда мы восстанавливаем лицо и надеваем на кости этих скелетов мясо и кожу. Именно тут мы переходим из области науки в область воображения.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Тома.
— Все считают, что неандерталец — грубый здоровенный полузверь. Поэтому его изображают с шерстью на всем теле и угловатым лицом… В общем, рисуют ему рожу убийцы. То же самое с кроманьонцами.
— Рожу убийцы?
Дельфина снова пошевелила «мышкой», и на экране появились два изображения кроманьонцев, сделанные в середине XIX века. Оба древних человека были очень похожи на больших обезьян. На других изображениях, относившихся к началу XX века, черты лиц были тоньше, и кроманьонцы имели больше сходства с современными людьми.
— За время, которое прошло между первыми изображениями первобытных людей и последующими, наука шагнула вперед, и представление о них изменилось. Сейчас можно увидеть изображения, где люди палеолита еще больше похожи на нас. Я хочу только показать, что мы лепим на скелеты что хотим. Из кроманьонца можно сделать добросердечного цивилизованного человека, а можно — грубого варвара. Все зависит от того, как мы смотрим на то, что получили в наследство от предков. Ты слышал о теориях Ломброзо?
— Да.
— Я прочитала «Преступного человека» и все, что было написано об атавизме. И считаю, что эти книги хорошо объясняют изображения первобытных людей. Хочу посвятить им главу в своей диссертации. Что ты об этом думаешь?
Лицо Тома внезапно изменилось, словно его накрыла холодная тень. Он закрыл глаза и стал искать в самой дальней глубине своего сознания силу, чтобы прогнать охватившую его тревогу.
— Мне нужно уходить, — сказал он.
Дельфина широко раскрыла глаза.
— Ты уверен? Ты не хочешь…
Тома положил руку ей на плечо.
— Нет, ничего не надо. Мне надо уматывать отсюда. Я скоро зайду к тебе, как только будет время.
Девушка хотела удержать своего гостя, но он был уже за порогом ее квартиры. Тома повернулся и на мгновение остановил на ней свой взгляд, но туман перед глазами мешал ему видеть.
Кассета, которую де Пальма получил от Бернара в Виль-Эвраре, была возвращена майору из лаборатории научного отдела. Так же как на «Преступном человеке», на ней не было никаких отпечатков. Ничего, что помогло бы экспертам продвинуться вперед.
Бессур открыл лежавшую перед ним большую тетрадь, вооружился карандашом и новым ластиком и спросил:
— Начинаем, Барон?
— Поехали!
Де Пальма вставил кассету в диктофон и включил механизм чтения.
«Уличные шумы, потом хлопнула закрываемая дверь.
— Ты готов, Тома?
Де Пальма сразу узнал спокойный глуховатый голос Кайоля.
— Да, я готов. Надеюсь, ты записываешь?
— Разумеется. Это тебе беспокоит?
— Нет.
Шуршащие звуки и легкое постукивание чего-то по столу».
— Тома говорит Кайолю «ты». Пациент на ты со своим врачом. Такое бывает редко, — заметил де Пальма, нажимая на кнопку «пауза».
Он отпустил кнопку, Бессур нахмурил брови и напряг слух.
«— Хочешь, чтобы мы побеседовали о тех голосах, которые иногда говорят с тобой?
— Это трудно?
Долгое молчание.
— Почему трудно?
— Из-за одной вещи.
— Какой вещи?
Снова долгое молчание.
— Когда я вижу женщину, я сразу думаю о моей матери, а потом…
— Что потом?
— Вижу образы крови… как будто кровь повсюду.
— Ты хочешь сказать, что видишь кровь?
— Да.
Отран, должно быть, находился близко от диктофона: его долгие глубокие вздохи были отлично слышны.
— Появляется кровь, а потом голос…
— Ты поговоришь со мной об этом голосе? Чей это голос? Он тебе знаком?
— Да.
— Ты его уже когда-нибудь слышал?
— Это голос Кристины.
Дыхание Отрана стало чаще.
— И что тебе говорит этот голос?
— Он разговаривает со мной.
Кайоль кашлянул.
— Он с тобой разговаривает?
— Да. У меня в голове путаница.
— Все-таки нужно, чтобы ты ответил.
— Нет, не сейчас!»
На этом запись оборвалась. После нее был перерыв — полная тишина, никаких голосов. Затем резкий стук чего-то по металлу.
«— Почему ты меня привязал?
— Потому что должен провести над тобой несколько исследований, от которых ты можешь начать волноваться.
— Я не хочу, чтобы меня привязывали.
— Это необходимо».
Снова что-то застучало по металлу. Де Пальма выключил магнитофон.
— Отран, должно быть, лежал на больничной кровати, — сказал Бессур.
Де Пальма кивнул в знак согласия.
— Возможно, это та кровать, которую мы видели в подвале дома Кайоля, — договорил Бессур.
— Ты, несомненно, прав, — ответил де Пальма и нажал на кнопку аппарата звукозаписи. — Послушаем дальше.
«Целый ряд щелчков, потом недовольное ворчание. Должно быть, Тома ворочался, пытаясь ослабить ремни, державшие его в плену.
— Успокойся, или мне придется затянуть ремни немного туже. Ты этого хочешь?
— Нет!
Отран задыхался. Кайоль встал. Звук его шагов было легко узнать.
— Хорошо. Расслабься, ты ничего не почувствуешь. Мы проведем маленький опыт. Ты слышал название „аманита мускария“?
— Да. Это гриб.
— Гриб, который называют опасным. Но мы используем его в малых дозах, как делали древние шаманы. Это позволит тебе выйти из твоего тела и путешествовать во времени. Это позволит тебе вылечиться.
— Я не хочу!
— Ты хочешь, чтобы мы заставили замолчать тот голос?
— Да.
— Кем ты хочешь быть — человеком и медиком или несчастным сумасшедшим, которого запирают в корпусе для буйных?
— Я хочу быть далеко отсюда!
— В этом грибе есть вещество, которое полезно для тебя. Я испытал его на себе. Смотри, кем я стал. Был больным — стал врачом. Ради этого стоит попытаться, верно?
— Я согласен.
— Тогда я надену на тебя электроды, как обычно».
Де Пальма остановил пленку и повернулся к Бессуру:
— Ты знаешь, что такое аманита мускария?
Бессур ввел это название в поисковую строку Интернета.
— Это красный мухомор! Очень распространенный гриб и очень ядовитый. Кстати, он не убивает мух, а только усыпляет. Я думаю, что в определенных дозах он действует как галлюциноген.
— Кристина Отран писала что-то на эту тему — небольшое сочинение о том, что природа давала на службу человеку эпохи палеолита. Там шла речь и о грибах. Надо посмотреть.
Де Пальма нажал на магнитофоне кнопку Play.
«— Проглоти это! Ты ничем не рискуешь.
Затем — долгая тишина, слышен только шум громкоговорителя.
— Готово. Скоро ты почувствуешь первый эффект.
Отран ворочался все сильнее. Его руки и запястья натягивали ремни. Кровать скрипела под его телом.
— Ты в длинном туннеле, — сказал Кайоль. — Скоро ты увидишь свет.
Из груди Отрана вырвался странный хриплый звук. Кайоль передвигал какие-то стеклянные предметы.
— Теперь ты ее видишь?
— Да.
— Как ее зовут?
— Элен Вейль. Она часто приходит на консультации.
— Скажи мне, что ты чувствуешь, когда смотришь на нее?
— Она очень страдает. Цепи, которыми она связана, очень прочны.
— Ее надо освободить!
— Да. Она слишком сильно страдает.
— Освободи ее. Я велю ее привести. Ты сможешь осматривать ее как пожелаешь».
Кайоль стал уходить от диктофона, и наконец его шаги стали едва слышны. Дверь открылась.
Он произнес несколько неразборчивых слов. Потом к диктофону стали приближаться шаги уже нескольких людей.
— Их двое! — воскликнул де Пальма.
На этом запись закончилась.
— Похоже, я буду плохо спать сегодня ночью, — пробормотал Бессур. — Какая жуть!
— Да, действительно ужасно. Элен Вейль была его первой жертвой.
— Понятно… Сходим в лабораторию! Может быть, удастся узнать, что он сказал, когда открылась дверь.
Лаборатория анализа звука находилась в дальнем конце коридора. Чтобы в нее попасть, надо было пройти через два освещенные неоновыми лампами зала, где снимали пробы с печатей для обнаружения на них следов и брали образцы ДНК. Здесь на вешалках висели предметы одежды, испачканные кровью, шапка с прорезями для глаз, подобранная на месте бандитского налета, разорванная шелковая ночная рубашка.
— Не люблю приходить сюда! — проворчал Бессур.
— Я тоже, — ответил де Пальма. — И очень надеюсь, что это последний раз.
Он толкнул дверь отдела «Аудио» и немного удивился, увидев, что над осциллоскопом наклонилась незнакомая ему молодая женщина.
— Меня зовут Сабрина, — представилась новая сотрудница и протянула руку ему и Кариму. — Чем могу быть вам полезна?
— Нам нужно разобрать несколько слов на записи.
— Покажите ее.
Сабрине было не больше тридцати лет. Высокая, темные волосы, черные глаза — все, от чего теряет голову Карим. Де Пальма решил держаться сзади.
— Вы пометили отрывок? — спросила Сабрина тонким голоском.
— Э-э… Да. Это сразу после звука шагов.
Сабрина выделила нужный отрывок и преобразовала его в цифровую форму.
— Сигнал очень слабый, но должно получиться, — сказала она.
Она вывела на экран своего монитора значок «голос». На экране появились, в синих и красных тонах, в зависимости от громкости, изображения различных шумов. Голос Кайоля выделен зеленым цветом.
— Вот частота, которая нам нужна, — сказала Сабрина.
Она надела наушники и потеребила один за другим целый ряд регуляторов.
— Трудно разобрать конец одного слова.
— Какого? — уточнил де Пальма.
Сабрина сняла наушники:
— Он говорит: «Входит Эл…» — и дальше еще какая-то каша из звуков.
— Элен Вейль, — договорил де Пальма.
Бессур порылся в своем блокноте, остановился на дате, которую записал внизу одной из страниц, и сказал:
— Она умерла через два дня.
Кристина Отран следила холодными глазами за каждым движением Барона. На ней была блузка давно вышедшего из моды фасона, с рисунком из цветов. Волосы немного отросли с тех пор, как де Пальма приходил к ней в предыдущий раз. Теперь их концы лежали завитками на ее впалых щеках. Она посмотрела на блокнот, который лежал перед ним на столе. Открытая страница была чистой. Барон нарочно со стуком положил рядом с ней ручку.
— Доктор Кайоль мертв, — глухо произнес он. — Я не думаю, что это вас удивляет.
Наполовину скрытые веками глаза Кристины изучали его лицо.
— Что же вы обнаружили? — поинтересовалась она.
— Раздвоенную лиственницу, стрелу, которая указывала на восток, и еще бог знает что. Но есть кое-что хуже. Знаете ли вы, что именно?
— Я в полиции не служу.
— Это мне известно, мадемуазель Отран. Так вот, мы нашли на письменном столе Кайоля палец вашего брата. Один палец — один мертвец. Вопрос: кто будет следующим? Или следующей?
Кристина на мгновение отвернулась к окну. Ее ладони, лежавшие на столе, не шевельнулись и казались вылепленными из воска.
— Меня удивляет одно, — произнес де Пальма и сделал многозначительную паузу.
— Что именно?
— Почему вы сказали мне об этой большой лиственнице.
— Теперь вы должны это знать!
— Я действительно знаю много, но зачем вы навели меня на след?
Кристина перевела суровый взгляд на свои ладони.
— Чтобы показать вам, что вы собой представляете, месье легендарный майор, — пояснила она. — Вы считаете, что все понимаете, но ничего не можете угадать заранее.
— Дело не только в этом, — возразил де Пальма.
Кристина подняла глаза. И де Пальма в первый раз увидел на ее суровом лице остатки человеческих чувств.
— В чем же еще? — спросила она.
Часть этой ночи де Пальма провел без сна, решая, насколько далеко он может зайти в беседе с этой женщиной. Он думал о своем старом наставнике с набережной Орфевр. Что бы тот сделал на его месте? Барон решил, что наставник бы рискнул. Он не пытался бы идти в обход или ставить ловушки, а нанес бы удар туда, где Кристина не могла его ожидать.
— Я думаю, что вам надоело все это, — спокойно предположил он. — Думаю, что в самой глубине своей души вы хотите только одного — чтобы ваш брат был арестован.
Несколько секунд она молчала. Для Барона это значило, что, может быть, он попал в цель.
— Это смешно и нелепо! — сказала Кристина, как отрезала.
— Тогда зачем вам было нужно указывать мне след в деле об убийстве Кайоля? Объясните это.
Чтобы подставить мне подножку? Нет, я считаю, что вы слишком умны для этого. В глубине души вы стремитесь только к одному — жить без своего брата.
Кристина держалась так же холодно и высокомерно, как в начале разговора, но пальцы ее рук были согнуты.
— Вы говорите себе, что еще немного времени — и вы выйдете на свободу. И что, если все будет идти так, как идет, ваш брат в это время тоже будет на свободе. Вы и он встретитесь лицом к лицу после девяти лет разлуки. Действительно, в этом есть что-то трагическое.
Кристина ничего не ответила. Де Пальма почувствовал, что попал в «яблочко», и решил развить свое преимущество.
— Я думаю, для вас настало время помочь нам.
Кристина усмехнулась и пожала плечами, но в ее презрении было что-то фальшивое.
— Помочь сыщикам! — возмутилась она.
Де Пальма встал, подошел к окну и встал перед ним, упершись руками в бедра.
— Вы ведь знаете, Кристина, никогда нельзя предугадать, что происходит в голове такого сумасшедшего, как ваш брат. Когда-то вы могли управлять им, но теперь… — Он направил на Кристину свой указательный палец. — Теперь он вполне может стать вам врагом. Выдумали об этом? Вы можете стать вторым или третьим пальцем.
Кристина сжала кулаки так, что фаланги пальцев стали видны под тонкой кожей.
— Выдумали об этом? — настаивал на своем де Пальма.
— Чтобы мой брат сделал мне плохо? Если бы вы знали, какой он ласковый.
Де Пальма подошел к Кристине и встал сзади нее.
— Я не археолог, но я сыщик, и преступления — то, что я изучаю. Поверьте мне, о них я знаю много. — Он приблизил свое лицо к лицу Кристины. — Тома — социопат. Он любит только себя и убивает ради своего удовольствия. Для него нет никаких табу, несмотря на его мистический бред. Убить вас ему будет нетрудно. Он считает вас своей вещью. Все, что не он сам, для него только объект. Предмет, который можно выбросить, если от него больше нет пользы. Достаточно, чтобы голоса потребовали, чтобы он это сделал.
Де Пальма вернулся к своему стулу и оперся кулаками о стол.
— У меня есть для вас хорошая новость. Судья по вопросам применения наказаний беседовал с нами и спрашивал, как бы мы отнеслись к вашему освобождению. Я думаю, что ответ будет благоприятный. Я бы даже сказал — очень благоприятный.
Кристина упорно смотрела в какую-то точку на блеклой стене, напротив которой сидела. Она снова владела собой. Де Пальма помолчал какое-то время. Звуки тюрьмы шумно врывались сюда каждый раз, когда открывалась дверь комнаты свиданий.
— Поговорим о втором зале пещеры Ле-Гуэн?
Вопрос был непредвиденным и попал в цель.
— Я не знаю, о чем вы хотите со мной говорить.
— Не шутите! Ваш знакомый Реми Фортен вошел в этот зал и заплатил за это жизнью.
— Очень много святилищ было осквернено.
— Вы знаете, что он увидел во втором зале?
Она опустила голову и тихо произнесла:
— «Человека с оленьей головой». — Ее руки снова приняли прежнее положение и лежали как мертвые.
— Поговорим о Кайоле, — предложил де Пальма. — Зачем нужно было его уничтожить?
— Должно быть, мой брат считал его виновником всех несчастий, которые случились с нами.
— Ваша мать была любовницей Кайоля?
— Да. И эта связь началась задолго до смерти отца. Вы знаете, что Кайоль был серьезно болен?
— Нет. Этого я не знал.
— У него была опухоль в мозгу, которая очень долго разъедала его изнутри. Отчего он, по-вашему, занялся шаманскими обрядами? Из-за этого. Он использовал моего брата как целителя, потому что у брата были редкие способности. Дар брата помогал лучше, чем скальпель и химиотерапия. Он давно должен был бы умереть от опухоли, но сопротивлялся болезни.
— Вы знаете, что ваша мать и Кайоль вместе лежали в психиатрической больнице?
На худой щеке появилась слеза, и Кристина не попыталась ее стереть. Де Пальма посочувствовал ей. После долгого молчания он продолжил задавать вопросы согласно плану:
— Знал ли Кайоль о существовании статуэтки?
— Разумеется, знал!
— Знал ли он о существовании второго зала?
— Я думаю, что вы много поняли…
«Есть только одна проблема, — подумал де Пальма. — Доктор не подходит под то описание ночного ныряльщика, которое дал владелец „Скубапро“».
— Кроме Кайоля, еще кто-нибудь знал о статуэтке?
— Не знаю, — ответила Кристина.
Де Пальма встал и вынул из портфеля две фотографии, которые Бессур нашел в шкафу Кайоля.
— Вот два фото, которые мы не можем прочесть. Вы узнаёте людей, которые на них сняты?
Кристина даже не взглянула на фотографии.
— Как я, по-вашему, могу кого-нибудь узнать? Фотограф отрезал лица.
— Попытайтесь.
Прошло много времени. Потом Кристина сказала:
— Третья слева — я. А третья справа — Люси.
Система оповещения, созданная полицией, в конце концов сработала. Подействовала, чего никто не ожидал!
Хозяин отеля «Формула один» в промышленной зоне Версаля только что обратился в полицию и сообщил, что Отран живет в его заведении, сегодня утром ушел из своей комнаты, но должен вернуться на эту ночь. Лежандр был как на иголках.
— Ты уверен в том, что утверждаешь?
— Совершенно уверен, — подтвердил Бессур. — Наши коллеги из городской полиции проверили списки постояльцев этого отеля. Он зарегистрировался под своим настоящим именем.
— Это может быть кто-то другой, у кого те же имя и фамилия!
Это предположение задело самолюбие Бессура. Он гордо выпрямился и ответил:
— Я позвонил хозяину отеля. Он любит читать заметки о происшествиях в газетах и твердо опознал Отрана по фотографии из статьи в «Паризьен либере». А потом обратился в полицию.
— Видишь, как тюрьма портит умы! — заметил Лежандр. — Записал свое имя в регистрационной книге в отеле! Для этого надо действительно быть идиотом. Я не первый раз замечаю, что беглецы теряют чувство реальности.
— Особенно если беглеца зовут Отран.
— Во всяком случае, спасибо тебе за работу. Молодец!
Лежандр связался с коллегами из уголовной полиции Версаля, а те подняли по тревоге группу спецназа GIPN.
— Начинаем завтра утром, в 6.00. Ты едешь со мной в Версаль.
— А де Пальма?
— Он в Ренне, но, по моему мнению, сейчас ему лучше там не быть. Он может сделать что-то непредвиденное. В любом случае сейчас он должен находиться в поезде, а мы должны вылететь на место первым самолетом. Я оставлю ему записку.
* * *
Отель находился на краю торговой зоны с бесконечными складами, разделенными рядами решеток и асфальтированными дорожками, на которых дремали полуприцепы. Холод в конце ночи стал ледяным. Морозный воздух окружил лампы уличных фонарей бесцветными светящимися ореолами. Маленький фургон без отличительных признаков — машина наблюдения — со вчерашнего дня был припаркован в нескольких метрах от входа в отель. В фургоне было четверо полицейских, вооруженных как на войне.
— Его машина не двигалась с места со вчерашнего дня.
— Его машина — вон та, триста седьмая?
— Номер 937ХР13? Да, она.
Лежандр взглянул на часы:
— Осталось всего пять минут.
На дорожку въехали две машины, тоже без отличительных признаков. Карим узнал здоровяка из GIPN, с которым однажды встречался на вечере, когда директор уголовной полиции поздравлял лучших сотрудников. Когда он проходил мимо здоровяка, тот опустил на лицо свою шапку-маску.
Машины припарковались под углом к тротуару.
— Черт! Это всегда будет меня поражать.
Точны как часы! — сказал Лежандр.
Он снял с предохранителя свой пистолет «зигзауэр», потом несколько секунд смотрел на Бессура и, наконец, спросил:
— Все в порядке?
— Да, — подтвердил Бессур, желая, чтобы его голос звучал как можно увереннее. — Я в первый раз участвую в штурме.
— Это волнует, верно?
— В общем… да.
На самом деле Кариму было страшно. В животе чувствовалась тяжесть, во рту скопилась горькая слюна. Сегодня утром никакая еда не лезла ему в горло, тем более та бурда, которую Лежандр таскал с собой.
В холле отеля вдруг зажегся свет, его желтоватые лучи осветили и асфальтобетон парковки. Из машин вышли восемь человек. Широкими шагами они направились к застекленной двери входа.
— Нам пора, — произнес Лежандр, надевая на рукав полицейскую повязку.
Он и Карим вышли из машины и побежали к отелю. Управляющий отеля хмурился, но широко улыбнулся директору центрального офиса, когда тот присоединился к ним: сегодня был день его славы. Бессур посчитал интерьер отеля до ужаса банальным. Желтые стены, автоматы по продаже кока-колы и минеральной воды, большой автомат с зубными щетками и презервативами — все это казалось ему чудовищно уродливым.
Ниндзя из GIPN заняли боевые позиции около двери той комнаты, где спал Отран. В холле появился командир группы спецназа. К его синему бронежилету были подвешены две гранаты, которые качались при каждом движении.
— Хорошо! — бросил он из-под шапки-маски.
Лежандр последний раз посмотрел на часы, стараясь придать этому жесту торжественность, и скомандовал:
— Начинайте!
Затем он кивнул своему помощнику и неловко вынул из кобуры пистолет.
— Назад! — приказал ему командир спецназовцев и вытянул вперед руку в черной перчатке.
На лужайке перед отелем с трудом можно было различить две черные фигуры, пригнувшиеся к земле, — это заняли свои позиции два снайпера. Они передвинули затворы и навели инфракрасные прицелы на окно комнаты.
Когда Лежандр вбегал в кабинет второго этажа, два спецназовца схватили и качнули назад блестящий металлический таран. В следующую секунду раздался глухой удар, отель задрожал, и дверь номера 38 разлетелась на куски.
Два вооруженных сотрудника муниципальной полиции заскочили в комнату с криками:
— Полиция! Полиция! Не двигаться!
Затем туда ворвался командир спецназовцев, держа на уровне глаз пистолет.
— Да где же он, этот ублюдок?!
Лежандр услышал приглушенный стук: это открывались и снова закрывались двери. Потом защелкали затворы: спецназовцы разряжали пистолеты. Операция закончилась.
— Чертов мерзавец! Он нас перехитрил.
— Это была ловушка, — пробормотал Лежандр.
Несколько секунд его взгляд дрожал.
— Посмотрите! — крикнул капитан спецназовцев.
На подушке лежала фаланга пальца.
— Зачем ты привез меня сюда?
Автомобиль мчался по департаментской дороге номер 16 в сторону Милли-ла-Форе [66]через редколесье. Дельфина вела его быстро.
— Я должен уехать на юг, — объяснил Тома. — Перед этим хотел сделать тебе маленький подарок и подумал, что это должно быть сделано только в подходящем месте.
Девушка посмотрела на его перевязанную руку.
— Кажется, тебе не очень больно.
— Я начинаю привыкать к этому: два раза за пятнадцать дней.
Слева стала видна поляна. На деревянной табличке было написано: «Обязательная парковка».
— Для этого подарка нужно место, заряженное энергией, немного магическое.
— Возле Парижа такое встретишь не часто, — заметила Дельфина.
— Нет, ты ошибаешься… Припаркуйся на этой стоянке. Потом нам надо будет немного пройтись пешком. Ты не против?
Усыпанная песком дорожка извивалась между участками песчаника, который здесь выходил на поверхность земли. Справа от нее извилистая тропа углублялась в лес из сосен и карликовых каштанов.
— Это здесь. Если мои воспоминания верны.
Земля вдоль дорожек пахла сухой листвой и вереском, еще мокрым после утреннего ливня.
Пройдя больше двухсот метров, Тома и Дельфина вышли на большую поляну. Скалолазы, которые взбираются на невысокие, но достаточно сложные скалы леса Фонтенбло, сделали здесь земляную насыпь и пытались одолеть выступ скалы Бильбоке. Эта огромная скала похожа сразу на сфинкса и на молодого пса, сидящего посреди песчаной равнины.
Внезапно Тома свернул влево и пошел через заросли рыжеватых папоротников, которые были высотой ему до пояса. Между прямыми стволами сосен стало видно беспорядочное нагромождение круглых валунов, общими очертаниями похожее на гигантского слона. Оно возвышалось над склоном, по которому Тома и Дельфине предстояло подняться.
— Мы почти пришли, — объявил Тома. — Это наверху.
Дельфина немного постояла, тяжело дыша и глядя на то, как он уходит все дальше. Какая-то странная сила толкала его вперед при каждом шаге. Ей трудно было поверить, что этот человек на двадцать с лишним лет старше ее. Он был красив, и для нее было наслаждением смотреть на его могучие плечи.
Девушка подняла глаза к небу. Лучи солнца пробивались сквозь пучки хвои и проливались косыми струями бледно-золотого света на ржавые листья папоротников. Дуновение ветра донесло до нее смех детей, которые упражнялись в скалолазании на легких камнях. Когда она опустила взгляд, Тома был лишь точкой в щели между двумя валунами. И вдруг он исчез.
Дельфина широкими шагами взбежала наверх, к скалам. Та из них, которая издали казалась спиной слона, по мере приближения становилась похожа на голову мужчины в берете. Другая напоминала гневно поднятый палец. Дельфина знала, как появились на свет эти причудливые камни. В эпоху олигоцена, тридцать миллионов лет назад, Парижскую котловину заполняло море, дно которого было покрыто песком. Когда вода исчезла, из песка образовались каменные глыбы; одни тверже, другие мягче. Эрозия поработала над этими камнями, потом одни камни опрокинулись, а другие скатились вниз по склонам, — так образовались эти лабиринты гигантских валунов и фантастические соборы.
Оказавшись на вершине, Дельфина позвала Тома. Ответа не было. Она обшарила каменную груду взглядом — ничего. Она обошла скалы вокруг, переступая через разломы, но Тома исчез. Девушка села на камни и улыбнулась: какую детскую игру он затеял!
Вдруг она услышала его голос у подножия холма, за ровной площадкой. Дельфина ничего не ответила и пошла вперед, следя за тем, чтобы не наступить на сухую ветку: она надеялась застать Тома врасплох. Пройдя под крышей из песчаника, она увидела заросли падуба, прикрывавшие углубление в скале.
— Дельфина!
Голос доносился из чрева земли, был далеким и звучал глухо.
— Дельфина!
Она подошла к валуну, имевшему форму полукруга. Тома прятался за падубами. Она раздвинула ветки осторожно, чтобы не уколоться. Перед ней открылась черная сырая дыра, из которой пахло сыростью.
— Тома!
Он не ответил, но был близко: Дельфина чувствовала тяжелый запах его уставшего тела. Дыра была глубокой и заканчивалась проходом, который был почти не виден в полумраке. Девушка прошла несколько метров вперед. Запахи мха и сырого песка становились все сильнее. Ей пришлось нагнуться, чтобы пролезть в узкое отверстие. По другую сторону этого игольного ушка был второй зал. Здесь было совсем темно. Дельфина вытянула перед собой руки и повернулась вокруг своей оси. Но ничего не увидела и не нащупала. Она заблудилась!
— Тома! Тома! — позвала она и услышала его дыхание, эхом отдававшееся от каменных потолков. — Тома, это не смешно!