Рабочим местом офицеров управления полка становились попеременно то штабной блиндаж, то самая ближняя к противнику траншея, то непосредственно поле боя. Хочу подчеркнуть, что, прежде чем начать бой с врагом в определенной тактической обстановке, надо было основательно поработать мозгами. Без этого не видать бы победы в бою. Потому что бой — это не кулачная драка, бой — единоборство сил, соревнование умов, столкновение идеологий.
Напряжение боевой работы нередко достигало крайних пределов — люди просто валились с ног. Не так хотелось есть и пить, как спать.
Трудились мы дружно, и каждый что-то свое вкладывал в общее дело — будь он начштаба полка, замполит, комбат или ротный.
Начальник штаба полка гвардии майор Григорий Федорович Бушмакин часто поражал меня своей способностью «подкинуть идею», творчески решить, казалось бы, совсем обыкновенную задачу. Был он также сильным организатором, и потому любой наш замысел, даже весьма дерзкий, успешно воплощался на практике. Вспомнить хотя бы, как полк, выдвинувшись вперед, в ночном бою на улицах Риги разгромил значительно превосходящие силы вражеского гарнизона. Бушмакин тогда, находясь в первом батальоне, сумел в резко меняющейся обстановке так скоординировать действия подразделений, что фактор внезапности многократно усилил их удары. План какого-нибудь дерзкого маневра, многообещающей фланговой атаки созревал в голове Бушмакина оригинально, к тому же очень быстро. Штабные офицеры называли его «академиком», хотя все мы знали, что никаких высших военно-учебных заведений Григорий Федорович не кончал, что он — воспитанник детдома, унаследовавший неродную фамилию, — прошел в юности «университеты» нелегкого труда и немалых лишений, а попав на фронт, блеснул вдруг военными способностями и быстро вырос до начальника штаба полка.
Большую помощь оказывали мне в подготовке и организации боевых действий мой заместитель майор Макаров, скромный, малоразговорчивый офицер, всегда находивший себе дело там, где было тяжело.
Начальника артиллерии полка майора Владимира Стружанова все любили за храбрость, высокое профессиональное мастерство, восхищались, когда его пушки били прямой наводкой.
После освобождения Риги нашей дивизии, в том числе нашему полку, была поставлена задача быстро выйти на взморье.
Перед штурмом Риги генерал армии А.И.Еременко выступил в газете со статьей «Устроим врагу крымскую баню на берегу Балтийского моря!». Статью все читали, она нашла в сердцах воинов горячий отклик, ее заголовок повторяли как лозунг.
Так как немцы на этом направлении поспешно отводили свои войска, а вернее, без серьезного сопротивления отступали, потребовались высокие темпы нашего продвижения вперед. Ведь не все время будет вот так откатываться враг, где-то он попытается дать бой, и нужно оставить ему на подготовку к обороне как можно меньше времени. Остановки на отдых были короткими. Даже пополнение наш полк получал на марше.
Настроение у людей приподнятое: только что освободили Ригу, а теперь идем к побережью — жаркую баньку немцам задать по осени! В колоннах песни, шутки, смех. Новичкам, возможно, показалось, что воевать куда полегче и повеселее, чем готовиться к этому в тылу. Но еще выпадет тягот, крови, смертей и на их долю.
На железнодорожных станциях, захватываемых нами с ходу, теснились эшелоны с награбленным имуществом. Гитлеровцы отнимали у жителей все подряд: одежду, мебель, музыкальные инструменты, детские игрушки. Несколько платформ оказались наполненными... землей. Это тоже нас не особенно удивило. В данном случае вызывало недоумение лишь то, что плодородный слой грунта фашисты сдирали не только на Украине, а и здесь, в Прибалтике, где он сам по себе отнюдь не богат.
В составах тускло поблескивали округлыми боками цистерны. От некоторых несло спиртом, от иных пахло хорошим вином. Будь неладны те цистерны — немало потребовали они усилий от командиров и политработников, решительно пресекавших попытки распить спиртное! Причем к дармовой выпивке больше тянулись не бывалые фронтовики, а новички из пополнения.
— Прогулка по курортным местам скоро кончится... — сказал майор Бушмакин, мрачновато посматривая на карту. Черкнул ногтем вдоль извилистой голубой линии, пояснив: — Вот тут.
— Ты, Гриша, как факир, умеешь разгадывать мысли других, — заметил я: сам ведь только что подумал, что на реке Лиелупе предстоит драться.
Тоненькая линия Лиелупе на карте выглядела неширокой рекой и на местности, когда мы к ней подошли. Но форсировать ее с ходу не удалось. Гитлеровцы постарались воспрепятствовать этому всеми силами, они уцепились за маленькую Лиелупе с такой же отчаянной решимостью, как, может быть, впоследствии за свою последнюю надежду — многоводный Одер.
На штатных надувных резиновых лодках и подручных средствах через реку переправилось несколько наших рот. Благодаря находчивости и умению артиллерийских расчетов удалось перебросить сорокапятки. Но тяжелые орудия и танки оставались пока что на восточном берегу, лишенные возможности поддержать передовые подразделения, которые завязали бой на отвоеванном у противника маленьком плацдарме.
Попытки саперов навести мост одна за другой срывались ударами вражеской артиллерии и авиации. Только встанут деревянные сваи и фермы над водой — сейчас же огромной силы артналет или нападение пикирующих бомбардировщиков. Взламывалась почти готовая переправа, гибли люди. Наши танки и орудия бездействовали, в то время как пехота на плацдарме истекала кровью, отбивая бесчисленные контратаки гитлеровцев. Так продолжалось уже двое суток, шли третьи...
Где следовало находиться и как руководить командованию полка в столь сложной, чреватой многими опасностями обстановке?
Вслед за передовыми ротами, за два-три часа преодолевшими водный рубеж и отбившими у врага узкую полоску земли, на противоположный берег переправились штаб, командир артгруппы, а с ними и я, разумеется. В острые моменты боя мы оказывали помощь комбатам, подчас в боевых порядках подразделений.
Задача состояла в том, чтобы при отсутствии мостовой переправы любыми способами нарастить силы на плацдарме, расширить его — иначе не удержаться.
Переправили приданную саперную роту. Мин взяли столько, сколько могли захватить с собой сами солдаты. Такого скудного запаса едва хватило на то, чтобы минировать лишь дороги.
Начали перетаскивать орудия, спаривая помостом резиновые лодки. Но такие «катамараны» оказались громоздкими и очень уязвимыми под огнем противника, ими трудно было управлять. Кто-то из командиров взводов — кажется, старшина И.Зимаков — додумался до иного способа переправы: орудие клали боком в одну резиновую лодку. Вода при этом почти достигала борта, но в тихую погоду плыть было можно. Лошадей пускали вплавь. Начальник артиллерии полка майор В.Стружанов позаботился о том, чтобы примеру Зимакова последовали другие расчеты. По реке поплыли лодки с положенными набок орудиями.
Так находчивость помогла решить нелегкую задачу. Да только ли в этот раз? А как переправляли орудие по дну реки! Хороший пловец преодолевает реку с концом троса. Там подпрягают к тросу лошадей и начинают протаскивать орудие под водой. Просто и толково! Кроме всего прочего еще и меньше вероятности поражения людей и техники огнем противника.
Или взять к примеру действовавшую тогда (тоже изобретенную нашими гвардейцами) «паромную переправу». Из подручных средств сооружали плот надежной плавучести. Через реку перетаскивали его на канате с помощью конной тяги. На западный берег транспортировали этим паромом боеприпасы, на восточный — раненных в бою гвардейцев.
Насколько же умен и находчив в боевых действиях наш офицер! Мне часто думается: в вышестоящих штабах да в академиях писались каноны тактики, и все же первое авторское право на тактику принадлежит младшему офицеру, командиру подразделения, творчески решающему задачу на поле боя.
Отважно, инициативно действовали подразделения полка, первыми преодолевшие Лиелупе. Но при всей их стойкости крайне трудно было защищать плацдарм без поддержки танков. А они все стояли на восточном берегу реки, вот уже третьи сутки, потому что саперам никак не удавалось довести полоску моста до противоположного берега. С благодарностью глядели мы в небо, посылая «воздушные» рукопожатия летчикам-штурмовикам, которые появлялись над полем боя на своих грозных крылатых машинах в самую тяжелую минуту и не раз спасали нас. Пехотинцы диву давались: и как они видят, что к чему, пролетая низко над землей с такой скоростью! Вот несется пара штурмовиков, вдруг резко подпрыгивает вверх и оттуда коротким пикированием, будто хищным клевком, убивает вражескую огневую точку. А то, глядишь, шестеркой прочешут «илы» по боевым порядкам противника, и его очередная атака тут же схлынет, как потерявшая прибойную силу волна.
Удерживать полоску берега тем не менее становилось все труднее. Без поддержки танков все больше выдыхалась пехота, увеличивались потери.
Сойдясь в наскоро отрытом укрытии, прижавшись плечом к плечу, мы, старшие офицеры, наблюдали за полем боя, и у каждого из нас, как говорится, сердце кровью обливалось.
— Что предлагаете? — спросил я, не отрывая глаз от бинокля.
— Спасти положение можно только так: решительной атакой всех рот расширить плацдарм, — убежденно и четко, словно уставную фразу процитировал, ответил Григорий Бушмакин.
В том же духе высказался и майор Макаров:
— Продвинемся мы вперед — переправятся к нам и танкисты. Надо расширять плацдарм...
Именно таких слов я и ждал от них: сам-то тоже пришел к выводу, что удержаться на западном берегу возможно только дальнейшим наступлением. Решение, значит, единственно правильное, но где взять силы для его осуществления? Вдохнуть надо новые силы в обескровленные роты. А как? Внушить людям ту же мысль: спасение — в атаке!
— Идем в боевые порядки подразделений, — сказал я офицерам. — Быстро готовим людей и — вперед!
Мы наметили план атаки, условились о взаимодействии при достижении и развитии успеха — в том, что он будет, никто не сомневался. Направились — где перебежками, где ползком — в подразделения.
Пришлось также ввести в бой последний наш резерв — роту автоматчиков.
Атака гвардейцев сразу обрела столь яростную силу, что гитлеровцы не выдержали и попятились. А стоило одному из наших подразделений вклиниться в глубину вражеских боевых порядков, смять фланг одного из батальонов, как сопротивление противника заметно ослабло.
В высоком темпе (где и силы взялись?!) мы продвинулись километров на пять. Особенно решительно и результативно действовал батальон под командованием майора Боронина и рота автоматчиков. Умный, отважный Боронин, как всегда, вдохновлял гвардейцев на героические дела. Бой откатился от прибрежной полосы, противник уже не мог пулеметами и орудиями прямой наводки вести огонь по переправе, и наши саперы быстро построили мост через Лиелупе. По нему прошли танки и артиллерия, подтянулись тылы. Вслед за нашим полком реку форсировали другие части. Наступление стало развиваться с нарастающей скоростью.
Часть сил немцы оттягивали на юг, а другую часть пытались эвакуировать с помощью десантных кораблей. С последней и довелось иметь дело гвардейцам нашего полка, наступавшего на побережье. И развернулась на песчаных пляжах необычная картина боевых действий.
Мелководье Балтийского взморья издавна привлекает курортников, но не удовлетворяет никаким требованиям с точки зрения военных действий. Десантные корабли противника не могли приблизиться к берегу для спасения отступающих подразделений. Силуэты транспортов, вставших на якоря, виднелись далеко, почти на горизонте. Несколько ближе покачивались на волнах спасательные шлюпки — к ним брели по мелководью гитлеровские солдаты и офицеры. Их было великое множество.
— Не дать уйти этим паразитам, терзавшим и осквернявшим советскую землю! — прозвучал по подразделениям боевой приказ.
Батальоны майора Боронина, капитана Норика и другие наши подразделения выдвинулись к самой береговой черте. Преследуя противника, они, что называется, вцепились ему в загривок. Гвардейцы открыли огонь по бредущим по воде гитлеровцам изо всех видов стрелкового оружия и минометов. Те отстреливались. Они были на виду, но и нашим негде было укрыться на песчаном пляже.
Командир роты старший лейтенант К.Тихонов приказал:
— В первую очередь бить дальних, которые к лодкам подходят!
И сам, будучи метким стрелком, начал «снимать» с морской глади фашистов, приближавшихся к спасательным шлюпкам и баржам.
Его примеру последовали солдаты. Немало их было ранено, потому что, пока они били дальних гитлеровцев, ближние вели ответный огонь по ним самим.
В первые минуты боя на побережье, когда еще не подошла артиллерия дивизии, пехотинцев могли поддержать лишь наши полковые батареи да минометчики. И они с задачей справились. Пушки и минометы открыли меткий огонь по лодкам и баржам, хотя доставать цели им приходилось на предельной дальности.
— Вот она, баня, по которой фрицы давно соскучились, — проговорил сквозь зубы стоявший рядом со мной офицер штаба. Бинокль он держал в левой руке, правая висела на перевязи, по белому бинту, словно по промокашке, расползалось кровавое пятно.
— Настоящая парная! — отозвался Бушмакин. — Хотя тут, на ветру, вроде как и не жарко.
Привольно гулявший по побережью ветер дышал на нас холодом наступавшей осени. Но мы, разгоряченные боем, не замечали холода. Осень 1944-го, как и всегда в Прибалтике, была ненастная, но отличалась и радовала благоприятной погодой войны: мы успешно наступали, мы сковали большой контингент вражеских войск.
Находившиеся в Курляндии (в Курземе) гитлеровские войска состояли из тридцати восьми дивизий и многочисленных отдельных и специальных формирований. По замыслу фашистского командования они должны были отвлечь на себя, сковать значительные силы Советской Армии, чтобы их не могли перебросить на центральный участок фронта, все ближе придвигавшийся к вражескому логову — Берлину.
Командующий фашистскими войсками в Курземе генерал-полковник Ф.Шорнер в одном из своих приказов отмечал: «...фюрер приказал защищать Курляндию. Причины этого ясны. На нынешнем этапе войны борьба ведется за Германию, как за крепость. Старый боевой опыт показывает, что у каждой крепости есть внешние форты. Они сдерживают вражеский натиск, ослабляют и раздробляют силы врага, прежде чем он достигнет ее крепостных валов. Курляндия является внешним восточным фортом Германии».
В действительности же обстановка складывалась как раз наоборот: не курляндская группировка сковывала значительные силы Советской Армии, а наши соединения не давали гитлеровскому командованию перебросить зажатые у моря войска на берлинское направление.
Начиная с 28 октября 1944 года войска 2-го и часть сил 1-го Прибалтийских фронтов приступили к проведению наступательных операций против курляндской группировки. Войска противника здесь занимали заблаговременно оборудованные позиции, имели высокую боеспособность, организованные тылы и снабжение. На ряде участков противник проявлял большую активность, организовывал мощные контратаки и порою добивался успеха.
В конце октября, сломив упорное сопротивление противника, дивизии 10-й гвардейской армии прорвали его заблаговременно подготовленные оборонительные позиции и продвинулись вперед на 10 — 15 км.
Эта частная операция проходила в ожесточенных схватках с врагом на земле и в воздухе, о чем свидетельствуют потери противника, понесенные в ходе боев. Он оставил на поле боя свыше 15 тысяч убитых и раненых солдат и офицеров, около 400 орудий, 180 танков. В воздушных боях было сбито 80 вражеских самолетов.
Стремясь к тому, чтобы к курляндской группировке было приковано как можно больше советских войск, что ослабило бы силу их ударов на решающих направлениях, фашистское командование продолжало перебрасывать в Курзем воинские части. Лишь за октябрь — декабрь 1944 года корабли противника перевезли туда свыше 10 тысяч солдат и офицеров, большое количество боевой техники, вооружения, боеприпасов, снаряжения. Это, несомненно, намного усиливало обороноспособность войск протпвника на данном участке.
В то же время Ставкой Верховного Главнокомандования из состава 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов были изъяты 2, 3 и 4-я ударные, а также 61-я армии, а позднее и 5-я гвардейская танковая армия. Они были направлены на другие фронты — в Польшу, Германию, Чехословакию.
С убытием из состава Прибалтийских фронтов пяти армий наступление советских войск в Курляндии носило ограниченный характер. Оно преследовало цель: сковать силы противника и не позволить ему перебрасывать войска в Восточную Пруссию и в центральную Германию.
В период некоторого затишья и подготовки к новому наступлению наши войска занимались боевой подготовкой, проводили штабные тренировки и учения. Учились действовать в специфических условиях и гвардейцы 87-го стрелкового полка. Штаб во главе с майором Г.Бушмакиным за несколько дней подготовил тактические разработки «Прорыв сильно укрепленной обороны противника в условиях лесистой местности зимой», «Штурм усиленным стрелковым батальоном укрепленной и развитой в глубину полевой обороны противника», «Действия по отражению в глубине обороны вражеских контратак». Мой заместитель майор Н.Макаров поочередно снимал батальоны с переднего края в тыл и проводил с ними занятия на местности, оборудованной применительно к тем участкам вражеской обороны, которые предстояло прорывать.
Широко развернулась в полку массово-политическая работа. Под руководством заместителя командира полка по политчасти подполковника Шварца партийные и комсомольские активисты распространяли передовой опыт лучших подразделений, отличившихся солдат, сержантов, офицеров. На партийных и комсомольских собраниях рассматривались заявления о приеме в партию и в комсомол, подводились итоги боевой деятельности коммунистов и комсомольцев, обсуждались вопросы партийно-политической работы в предстоящих боях.
И вот в назначенный час началось наше новое наступление в Курземе. Но, несмотря на проведенную подготовку, развивалось оно без ожидаемого успеха. Как впоследствии выяснилось, вражеское командование было осведомлено о том, когда и какими силами готовится наступление советских войск в районе Тукумса. Это позволило гитлеровцам своевременно принять необходимые ответные меры, уплотнить на определенных участках боевые порядки своих войск, изготовиться к отражению наших ударов. А ведь известно, насколько снижается эффективность атаки, когда она утратила элемент внезапности.
Тем не менее в ходе дальнейшего наступления советские войска сумели нарастить силу своих ударов, нанести противнику серьезный урон в людях и технике, решительно потеснить его с занимаемых оборонительных позиций.
Отсеченная, прижатая к морю курляндская группировка противника представляла собой силу, в потенциале весьма грозную. К тому же группировка не была изолирована полностью: со стороны моря она имела поддержку флота, получала боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Соединениям и частям 2-го Прибалтийского фронта была поставлена задача на уничтожение этой боеспособной группировки. Решительность и суровая конкретность задачи, как известно, были продиктованы тем, что фашистские генералы, командовавшие зажатыми в Курляндии войсками, не желали и разговаривать о сдаче в плен. Здесь шли кровопролитные бои, этот крупный очаг пылал до самого конца войны и позже.
Впоследствии зародилась и приобрела широкую известность в наших войсках молва насчет событий в Прибалтике. Дескать, возвращается маршал Г.К.Жуков из поверженного Берлина и, заслышав стрельбу, спрашивает: «Что за канонада? Ведь война кончилась». А ему докладывают: «Всюду кончилась, а окруженные фрицы не верят — все воюют».
Шутка известным образом отражала действительность: стрельба в Курляндии прекратилась только через неделю после того, как в самой Германии воцарилась мирная тишина.
А осенью 1944-го до окончания войны было еще далеко. Перед нами стояла задача: разгромить, уничтожить крупную, ожесточенно сопротивляющуюся, поддерживаемую с моря группировку фашистских войск.
Все мы понимали, что дополнительных сил и средств нам не дадут: негде взять — войска других фронтов заняты своими делами, требующими, может быть, еще большего боевого напряжения. Командиры, политработники, партийные активисты старались довести до каждого воина основной смысл предстоящей задачи: смело и беспощадно уничтожать фашистских оккупантов.
Ощущалась нехватка танков и артиллерии. От командиров и штабов потребовалось умение, искусство малыми силами наносить большие удары. А это достигалось только одним возможным в тех условиях способом: сосредоточением наличных сил на узких участках фронта. Только так удавалось наращивать превосходство, хотя бы временное, обеспечивающее удар, рывок вперед. Скажем, для прорыва 29-й гвардейской стрелковой дивизии была нарезана полоса шириной 2 км, а нашему полку выделялся участок шириной всего 700 м.
Но и при этом, когда с правого фланга полка без бинокля просматривался левый, задача оставалась весьма сложной. Ожесточенно сопротивляясь, противник применял ухищренные способы борьбы, не считался с потерями, был горазд на любое коварство. Мне хочется вернуться к мысли, с которой начата настоящая глава: каждому бою предшествовала объемная творческая и самоотверженная работа офицеров.
Большое внимание уделялось разведке целей. Наша артиллерия уже не могла позволить себе роскошь бить по площадям, требовалось обеспечить точное целеуказание каждому орудию — у нас их было не так много. Артиллерийские офицеры подолгу работали в боевых порядках пехоты, вели тщательное наблюдение с переднего края, а подчас и с нейтральной полосы, изучая огневую систему противника, выискивая каждую огневую точку. Пример в этом отношении показывали командир артполка дивизии П.Скрябин и начальник артиллерии нашего 87-го полка В.Стружанов. У обоих наметанный глаз и аналитический ход мысли. Любо было послушать, как они рассказывали о том, что подсмотрели у противника. Володя Стружанов мог, кроме того, с мастерством скульптора «изваять» в ящике с песком местность, занятую обороной противника, наглядно обозначить его огневые средства — противотанковые, минометные батареи, отдельные огневые точки.
Большую работу по изучению противника всеми возможными способами организовал и проводил штаб полка во главе с майором Г.Бушмакиным.
Основным поставщиком сведений о противнике был командир разведвзвода полка лейтенант Ф.Трясучкин. В мастерстве и дерзости с его подчиненными не могли поспорить даже дивизионные разведчики. И еще мы были признательны лейтенанту Ф.Трясучкину за то, что он обучил своей профессии многих добровольцев из стрелковых подразделений, создав свою школу в полку.
Разведчиком тогда становился чуть ли не каждый — этого требовала обстановка. Поисковые группы проникали в глубину вражеской обороны, а наряду с этим вели по своим возможностям разведку сержанты и солдаты наблюдательных пунктов, боевого охранения, связи. Своих разведчиков засылали в тыл противника и передовые батальоны. Надо сказать, что среди стрелков немало было толковых ребят, с первого шага уверенно ступивших на трудную и опасную тропу разведчика.
Возросла роль офицерской разведки — мы сами ее приподняли на должную высоту. Офицерам вменялось в обязанность: видеть как можно больше собственными глазами. И всюду, где бы ни находился офицер — на НП, в окопах переднего края, в лабиринте ходов сообщения, — он зорко наблюдал за противником. Не должно было оставаться при этом настораживающих неясностей. Если какой-то вопросительный знак вместо условного знака на карте не давал офицеру покоя, он сам отправлялся в поиск для доразведки.
Сущность офицерской (командирской, как ее тогда называли) разведки — в умелом наблюдении и глубоком анализе фактов, действий. Поиск не относился к числу ее методов. И тем не менее, когда надо было решить сложную задачу, офицеры хаживали в поиск. Старшие командиры особо не препятствовали.
Сталкиваюсь однажды в ходе сообщения со старшим лейтенантом Сохачевым. Вижу: за скулу рукой держится.
— Что случилось?
— Да ничего особенного, товарищ командир... — отвечает.
— А точнее?
Нехотя признается:
— В доразведку ходил — тут, недалеко...
Я потребовал его карту, и он мне показал на ней точку, которая вызывала опасения. С переднего края просматривалась она плохо, а когда ротный доразведал ее, оказалось, что там не то что пулемет какой, а отлично замаскированный дзот. Взглянув еще раз на офицера, прикрывавшего ладонью щеку, я понял, что та «точка» не совсем легко ему досталась.
— Ранен?
— Нет, слегка контужен.
Разошлись мы, коснувшись грудью друг друга в тесном ходе сообщения. Я шел в свой блиндаж и все думал о замечательном, умном и отважном командире роты. Откуда было знать, что эта наша встреча — последняя. Старший лейтенант Михаил Сохачев погиб в бою, осколок вражеской мины ударил его в грудь. Когда его хоронили, мне думалось: «Большинство офицеров, погибших в боях, поражены именно в грудь».
При подготовке к прорыву не было у нас ни единой свободной минуты — все время отдавалось работе. Командиры полков, их заместители, начальники штабов трудились на переднем крае, ранним утром с каждым можно было там встретиться и поздороваться. Помогая друг другу, мы совместно уточняли результаты наблюдений и размышлений, намечали объекты, требовавшие доразведки.
В общем, изучали противника досконально, до мелочей. Только при этом можно было рассчитывать на большой удар малыми силами.
Рождалось и получало практическое воплощение немало оригинальных решений. Господствовавший в те дни юго-восточный ветер навел на мысль применить зажигательные снаряды в стрельбе по боевым порядкам противника, расположенным в перелесках, а по его важнейшим опорным пунктам — дымовые боеприпасы. Если при нашей решительной атаке да еще затмить ему белый свет — страшновато будет...
Постановка боевых задач также отличалась аналитической глубиной и четкой перспективой, чему опять-таки способствовало наше знание сил, средств, возможностей противника.
Вначале мы проработали все вопросы с офицерами штаба и управления полка на местности. И лишь то, что было скрыто от глаз, постарались наглядно представить себе на ящике с песком. Затем такой же комплекс занятий был проведен с офицерами батальонного звена. Они, в свою очередь, довели задачу до подчиненных. При этом на передний край выводились все те, кому положено управлять действиями воинов в предстоящем бою, вплоть до командиров стрелковых отделений, артиллерийских расчетов, танковых экипажей. Добивались, чтобы каждый взводный и отделенный командир точно знал свое направление и объекты атаки. От артиллеристов требовалось знать все основные и запасные цели на память. Это было тем более важно при стрельбе прямой наводкой (а на прямую наводку у нас тогда ставилось много артиллерийских систем, в том числе 152-мм орудия).
Тщательно отрабатывались вопросы управления, вернее, отшлифовывались применительно к складывающейся обстановке, ибо большое внимание им уделялось всегда. Радиостанции имели в своем распоряжении командиры батальонов и выше, а в ротах и взводах господствовал язык сигналов и жестов.
Описанная в стихах, прославленная в песнях сигнальная ракета — зеленая, красная, желтая, белая, — она, конечно, не только команду передает, но и психологически способствует боевому настрою людей. Проносится по упругой дуге такая сверкающая, падающая звезда... Сама поднимает подразделения в атаку! Надежно, романтично, однако и противник смотрит на наши ракеты отнюдь не равнодушными глазами. Зажглись цветные созвездия над передним краем русских — сейчас, значит, будет атака. А даже несколько минут дополнительного времени помогают лучше подготовиться к отражению атаки.
Я не предлагаю снять с вооружения сигнальную ракету, без которой и в условиях современного боя, наверное, пока не обойтись (расстояния, скорости, маневренность!). Хочу лишь заметить, что тогда, на фронте, ракета не всегда являлась у нас основным сигналом. В мелких подразделениях пехоты почему-то не приживались и флажки, излюбленные артиллеристами, — то их не окажется при себе, то не захочется ими привлекать внимание противника.
Жесты рук, выразительные и волевые, как у дирижера, жесты — вот что помогало ротным и взводным управлять своими небольшими боевыми порядками в атаке! Поднял лейтенант руку — выпрыгивай, братцы, из окопов; распростер обе руки крыльями — разомкнись, пехота, в боевую цепь; взмахом опустил руки — всем залечь, переждать огонь противника. При грохоте нашей артподготовки, огневом воздействии с вражеской стороны, при всем прочем солдат по жесту всегда поймет командира и выполнит его волю.
Крепко утвердился среди гвардейцев еще один сигнал — личный пример командира. Это, собственно, та же уставная формула «делай, как я!». Офицеры, находившиеся в боевых порядках подразделений, поднимались в атаку первыми. Встал лейтенант — за ним все солдаты, ни один в окопе не усидит. На поле боя, в вихре атаки солдаты видят в своем Лазареве, Почекулине, Голышкине человека необыкновенного, крылатого — в развевающейся плащ-палатке, богатырски выросшего на глазах, вооруженного пистолетом, который кажется крупнокалиберной пушкой в его могучей руке. И тогда — вперед, только вперед!
Когда на нынешних проверках боевой выучки офицеры первыми выходят стрелять и водить боевые машины, мне всякий раз вспоминается, как фронтовые офицеры первыми поднимались в атаку.
Огромную подготовительную работу проделали наши саперы. Ночами они, как кроты, щупали и рыли передний край противника, укрепленный в инженерном отношении очень сильно. Саперы изучили, где и какие мины заложены, на каком участке лучше сделать проходы в минных полях. За ночь до наступления все минные поля противника, собственно, были обезврежены. Но как?! Саперы оставили мины на месте, извлекли только взрыватели. Сделано это было так тихо и настолько искусно, что гитлеровцы, периодически проверявшие состояние и надежность своих оборонительных укреплений, ничего не заподозрили.
Наш полковой инженер капитан С.Вендров обучил саперов своему тонкому и опасному искусству. А они, его подчиненные, оказались достойными учениками. Наверное, только фронтовик-пехотинец может понять и оценить, что значит без единого стука и шороха «перепахать» и вновь замаскировать многие гектары минных полей!
Чудеса профессионализма показывал командир саперного взвода старшина Н.Балдаков. Спокойный, улыбчивый здоровяк, он отличался в ночной работе железной выдержкой и поразительной изобретательностью. Н.Балдакова за всю войну ни разу не ранило, не контузило, хотя ежечасно, ежеминутно смерть ходила около него. В минных полях он проползал по таким путаным лабиринтам, по каким, казалось бы, и самому постановщику тех мин не протиснуться, собаке, кошке не проскочить! Он умел щупать взрывоопасные устройства по-докторски чуткой и натренированной рукой, одним уверенным движением лишая их страшной убойной силы, превращая в куски бессильного железа. Коварные механизмы взрывателей Балдаков распознавал с первого взгляда, будто все они до единого со школьной парты ему знакомы. Не только мастерство, сообразительность, бдительность отличали этого дальневосточника из села Раздольное, но еще что-то сугубо индивидуальное. Многие из наших солдат верили, что мины их старшину «не трогают». Невольно поверишь в это, когда взрывом прилетевшей с вражеской стороны мины разворотит траншею и людей поранит, побьет, а старшине, находившемуся там же, — ничего. Или, например, стоило понаблюдать, как старшина, пользуясь короткими шнурами (длинных не оказалось), подрывал объекты, будто руками своими разбрасывал громы и молнии.
Очень уважительно относились к старшине Н.Балдакову наши офицеры, в том числе и я, понимая, конечно, что его неуязвимость заключается в виртуозном саперном мастерстве и немножко в удаче. Ротные командиры прямо души в нем не чаяли, потому что кто, как не он, расчищал перед пехотой путь атаки и дарил жизнь на том самом поле, где враг уготовил смерть? И когда он однажды, вздохнув этак устало, сказал: «Поглядеть бы хоть одним глазом, что сейчас в тылу делается!..» — я придумал для него командировку на несколько дней в Ригу. Есть в разных профессиях, в том числе и в военной, люди, которые постоянно, безотлучно в деле, без которых другим просто невозможно. Таков и сапер, да к тому же если он крупный специалист и великий маг, подобно Балдакову. Необходимость его труда со временем перерастает в категорию незаменимости, как-то забывается, что он такой же, как и все, человек и что ничто человеческое ему не чуждо. В общем, без лишних слов и объяснений, на свою ответственность, отпустил я его на несколько дней в тыл.
В период напряженной работы наших саперов перед наступлением старшина Н.Балдаков не знал ни усталости, ни страха, и пытливая мысль его работала с четкостью электронного прибора.
Возвращаясь под утро после изнурительного труда на минных полях, сразу на отдых он не шел, а собирал взвод, чтобы по свежей памяти кое-что разобрать. Усядется поудобнее, достанет из полевой сумки тетрадку и начинает что-то замысловатое чертить. Затем скажет:
— Около того хуторка, где мы нынче были, вот какой ребус, ребята. Должны мы с вами его разгадать.
Примерно так, как он со своими саперами, «разгадывали ребусы» с подчиненными и другие командиры. Кропотливая работа шла во всех звеньях управления штаба, в подразделениях — над картами и на местности. Все тщательно скрывалось от противника — ни разу он не всполошился по тревоге.
Очевидно, и само наступление наше явилось для гитлеровцев неожиданностью, возможно, они рассчитывали на длительное противостояние на этом «неактивном» участке фронта.
Результаты всесторонней подготовки к наступлению сказались с первых же минут нашего продвижения вперед. При незначительной мощности и плотности огня артиллерийской подготовки, при недостаточной поддержке немногочисленных танковых сил войска прорвали вражескую оборону. Наш полк, действовавший в составе главной группировки дивизии, продвинулся вперед на 6 — 8 км. Причем километра три мы прошли, почти не встречая сопротивления гитлеровцев. Нечем им было обороняться: во время артподготовки наши батареи, бившие не по площадям, а по досконально разведанным целям, уничтожили все огневые точки противника. В высоком темпе продвигаясь вперед, мы повсеместно натыкались на развороченные дзоты, искореженные пушки, разбитые пулеметные гнезда.
Но в глубине обороны наступавшим, естественно, пришлось иметь дело с крепкими, боеспособными опорными пунктами гитлеровцев.
Камнем преткновения для 87-го полка явилась высота с лесом «Редкий», как он был условно назван на моей командирской рабочей карте. Еще перед атакой я с опаской посматривал на эту высоту и этот лес, но тогда они были далеко-далеко, а сейчас — перед боевыми порядками полка.
Господствовавшая над окружающей местностью высота закрывала выход на открытое поле. Гитлеровцы этим незамедлительно воспользовались — выдвинули на высоту резерв сил, создав в районе опорного пункта угрозу контратаки.
Боевые порядки нашего первого эшелона были остановлены сильным огнем противника. Цепи наступавших залегли.
Посоветовались с командиром артгруппы полковником П.Скрябиным.
— Ваше решение насчет дымов? — спрашиваю.
— Вполне подходит! — отвечает. — Ветер, как видно по разрывам, в сторону противника. Даже наискось, по флангу...
— Что наискось, по флангу — еще лучше.
— В самый раз.
Назрел момент применить то, что было задумано при подготовке к наступлению.
Полковая артиллерийс<