– Он что, не шутит? Такое действительно возможно?
– Увы, господин премьер‑министр. – Она сочувственно пожала плечами. – Боюсь, что да, вполне возможно.
У меня все поплыло перед глазами. Члены парламента будут голосовать, как им хочется? Но это же недопустимо!
– Совершенно верно, господин премьер‑министр, точно также было после принятия в 1832 году закона о реформах, – невозмутимо подтвердил секретарь Кабинета.
Тем не менее, я попытался объяснить ему (как будто ему об этом не было известно!), что вся наша система зависит от того, что наши депутаты голосуют именно так, как того требует премьер‑министр.
– Если же произойдет непоправимое, им придется следовать воле своих избирателей!
– Или велению своей совести, – охотно добавил Хамфри.
– Вот именно! – подтвердил я, невольно подражая этому чертову профессору. И повернулся к своему главному политическому советнику. – Дороти, вся эта схема абсолютно неприемлема.
В ответ она спросила, как в таком случае быть с проблемой Агнесс Мурхаус и ее отношением к местной полиции. Я несколько замялся, не зная, что сказать, однако, к моему глубочайшему удивлению и, надо честно признаться, к радости и огромному облегчению, оказалось, что у Хамфри уже имелось вполне приемлемое решение этой досадной проблемы.
– Мне пришлось с ней встретиться еще раз, господин премьер‑министр, и мы обо всем договорились. Вот, ознакомьтесь, пожалуйста. Здесь все изложено достаточно просто и с предельной полнотой.
И он протянул мне листок с текстом меморандума.
(По счастью, упомянутый меморандум был найден буквально рядом с магнитофонной кассетой, на которую начитывалась эта глава, поэтому мы с удовольствием воспроизводим его ниже. – Ред.)
«14 ноября
В ходе определенных неформальных обсуждений, включавших в себя полный и откровенный обмен мнениями, приведших к ряду предложений, которые после взвешенного анализа оказались достаточно продуктивными, ведя к позитивному пониманию того, что в определенных обстоятельствах альтернативная стратегия действий способна претерпевать некоторые опосредствованные модификации, которые так или иначе способствуют переоценке первоначальных вероятностных различий, тем самым указывая путь к сотрудничеству и, соответственно, достижению возможных компромиссных решений, которые, в случае обоюдной готовности к взаимоприемлемым уступкам и наличия достаточно благоприятного психологического климата, вполне могли бы результироваться в виде разумной возможности для достижения более или менее удовлетворительного решения обсуждаемого вопроса.
X.Э.».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Я долго, как завороженный, смотрел на этот листок. Затем затравлено посмотрел на секретаря Кабинета.
– Простите, не могли бы вы пересказать мне его содержание? Хотя бы вкратце.
– Вкратце? – удивленно переспросил он и ненадолго задумался. Даже нахмурил брови. – Если вкратце, то… Мы договорились.
Он договорился? Договорился с Агнесс Мурхаус? Невероятно. Невероятно и потрясающе! В это, конечно, трудно поверить, но…
– И как же все‑таки вам это удалось?
Сэр Хамфри застенчиво улыбнулся.
– Видите ли, господин премьер‑министр, наша старая добрая система имеет не только минусы, но и свои плюсы.
Я откинулся на спинку стула. Что ж, кризис, похоже, миновал. Теперь можно и расслабиться.
– Конечно же имеет, кто же спорит, – не скрывая облегчения, согласился я. Тем более, что больше у меня вопросов не оказалось.
Зато оказались у него.
– Так… как насчет плана профессора Мариотта, господин премьер‑министр? – Впрочем, суть моего ответа была ему предельно ясна.
– Лично мне кажется, что для демократии тотального масштаба наша страна еще не совсем готова. А вам? – Он печально покачал головой. – Может, в следующем столетии?
– В следующем столетии вы, возможно, все еще будете премьер‑министром, – напомнила мне Дороти.
Я пожал плечами.
– Что ж, тогда через столетие?
– Да, господин премьер‑министр, – согласился Хамфри. Не скрывая своего удовольствия.
Собственно, довольны были мы все трое – секретарь Кабинета, мой главный политический советник и, само собой разумеется, я сам. Наконец‑то снова друзья!
Запутанный клубок
(Через день после того, как ПМ, Дороти Уэйнрайт и сэр Хамфри согласились отложить демократию до 22 века, Хэкеру в соответствии с принятой процедурой предстояло отвечать на вопросы в палате общин. Причем спрашивать его можно было практически обо всем, не извещая об этом заранее. Ни в письменном, ни в устном виде. В частности, первым вопросом, скорее всего, будет что‑нибудь относительно формальное, вроде: «Не сочтет ли господин премьер‑министр возможным перечислить деловые встречи, назначенные им на сегодняшний день?» Остальные вопросы могут быть о чем угодно. Например: «Найдется ли у господина премьер‑министра время на рассмотрение вопроса о растущих процентных ставках?» Или: «Найдется ли у господина премьер‑министра время на рассмотрение шокирующего намерения миссис Агнесс Мурхаус закрыть некоторые районы лондонского Хаундсворта для местных полицейских сил?» Или: «Найдется ли у господина премьер‑министра время на рассмотрение скандальной ситуации, когда 25% государственных почестей достаются менее чем 1% населения, причем большая часть их получателей по странному стечению обстоятельств находится в правительстве?»
Стратегию и тактику ответов ПМ может выбирать по собственному усмотрению – быть честным или бесчестным, приводить правильную статистику или вываливать на депутатов горы бессмысленных цифр, защищаться или самому атаковать, льстить им или отделываться шутками. Впрочем, последнее наиболее опасно и не очень рекомендуется к употреблению.
Хэкер, подобно всем премьер‑министрам, всегда очень тщательно готовился к таким событиям и перед каждым из них обычно встречался с Бернардом Вули и своим специальным парламентским помощником в кабинете ПМ в палате общин, куда они приходили с кучей протоколов заседаний, где фиксировались все вопросы, которые тот или иной депутат устно задавал премьер‑министру ранее, и, главное, какие ответы он на них получал.
ПМ также обязан отвечать на любой вопрос, касающийся политики правительства. Впрочем, если подобного рода вопрос требовал фактологического ответа, то таковой мог быть сделан позже, причем в письменной форме.
Кроме того, напряженное состояние ожидания можно в какой‑то мере смягчить, «предвосхитив» некоторые из вопросов. Поскольку они по очереди исходят от противоположных сторон Палаты, тот или иной честолюбивый заднескамеечник от правительственной партии, естественно, ожидая заслуженного вознаграждения, вполне может либо заранее проинформировать ПМ о своей лояльности – «Всегда к вашим услугам, господин премьер‑министр!», – либо даже напрямую предложить свои услуги – «Хотите, я задам вам нужный вопрос, господин премьер‑министр?».
И тем не менее, премьер‑министру, как правило, приходилось быть готовым к тому, что по меньшей мере две трети вопросов будут носить, мягко говоря, недоброжелательный характер. Причем наиболее неудобные из них чаще всего задавались именно от правительственной стороны – от разочарованных, недовольных и жаждущих отмщения заднескамеечников‑ветеранов, о которых либо «забыли», и они не получили долгожданного повышения, либо их по тем или иным причинам просто сместили с должности.
Таким образом, одним из результатов вроде бы невинного «времени запросов» в палате общин вполне могло стать неожиданное появление торнадо на, казалось бы, безоблачном голубом небосклоне. – Ред.)
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«Однажды, когда Джиму Хэкеру задали вопрос, не прослушивает ли он телефонные разговоры членов парламента, он ответил следующим образом: „Как бы высоко я ни ценил и ни уважал мнение этой палаты, у меня, должен признаться, нет ни малейшего желания выслушивать словесные потоки ее достопочтенных членов больше, чем это требуется по долгу службы“. Что не могло не вызвать в палате громкий взрыв смеха.
Когда я вернулся в Номер 10, сэр Хамфри задержал меня у самого входа в приемную премьер‑министра и поинтересовался, как прошли „вопросы‑ответы“ в палате.
– Довольно весело, – ответил я. – Сегодня наш ПМ был явно на коне.
– В самом деле? И кто, интересно, так считает?
– Он сам. – Вообще‑то я хотел пошутить. На самом деле, его ответ на вопрос о прослушивании телефонов членов парламента произвел на всех неизгладимое впечатление.
Оказалось, на всех, кроме Хамфри. Более того, мои слова его настолько обеспокоили, что я даже начал опасаться, уж не кроется ли за всем этим нечто большее, чем могло бы показаться на первый взгляд. Прежде всего, он довольно резко отчитал меня за то, что этот вопрос оказался вне сферы его внимания – будучи секретарем Кабинета, сэр Хамфри отвечал за координацию всех служб безопасности. Я ответил, что это было непредвиденное дополнение, однако он тут же возразил, что, с его точки зрения, это было вполне предвиденное непредвиденное дополнение.
Из необычно возбужденного поведения сэра Хамфри стало ясно, что, несмотря на шутливое отрицание ПМ своей причастности к санкционированию официального прослушивания телефонов членов парламента, в его ответе прозвучала далеко не вся правда!
Лично мне глубоко шокирующей казалась сама мысль о том, что премьер‑министр способен преднамеренно солгать палате общин. В нее было трудно, если вообще возможно, поверить, однако из подмышки секретаря Кабинета многозначительно торчала толстая папка, в которой, по его заверению, имелось достаточно дискредитирующей информации. Включая записи телефонных разговоров…
Помню, тогда Хамфри потребовал немедленной встречи с Хэкером. Я попробовал было перенести ее на чуть более поздний срок – зачем лишать премьер‑министра удовольствия наслаждаться собственным успехом? Однако, по убеждению секретаря Кабинета, у ПМ подобных удовольствий намного больше, чем он того заслуживает, поэтому откладывать разговор с ним было бы и неразумно, и несправедливо. Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Ноября
Удачный день! Я был в великолепной форме и прекрасно отвечал на вопросы в палате общин. Поэтому совсем не удивился, когда в середине дня ко мне в кабинет неожиданно зашел секретарь Кабинета.
– Господин премьер‑министр, мне хотелось бы поговорить о ваших сегодняшних вопросах и ответах.
– Благодарю вас, – с уместной в данном случае скромностью ответил я. – С удовольствием принимаю ваши поздравления, Хамфри. По‑моему, сегодня я был на высоте, разве нет, Бернард?
– Ваши ответы, господин премьер‑министр, уверен, будут не скоро забыты, – без малейших колебаний подтвердил мой главный личный секретарь.
Хамфри попытался было заговорить, но я ему не позволил. И зря! Ведь один его хмурый вид не сулил ничего хорошего. Но я не обратил на это внимания и, как дурак, продолжал упиваться своим безусловным триумфом.
– Хамфри, не хотите послушать, как все это было? – Он молча кивнул. – Так вот, вначале меня попросили объяснить палате причины острой нехватки тюремного персонала. Мой ответ, поверьте, был просто бесподобен: «Позвольте мне адресовать достопочтенного члена к выступлению, которое я сделал в этой палате не далее как 26 апреля сего года».
– И он что, вспомнил? – мрачно спросил Хамфри.
– Конечно же нет! Равно как и я сам… Но зато какой восхитительный отвлекающий ход! Поскольку он так и не вспомнил, что я тогда говорил, мы перешли к вопросу о безработице и о том, манипулирует ли министерство занятости статистикой.
Бернард меня поправил:
– Очевидно, вы имеете в виду «периодически реструктурирует базу получения соответствующих статистических данных, не привлекая к этому внимания общественности»!
– Совершенно верно, манипулирует статистикой, – согласился я.
Секретарь Кабинета, как ни странно, тоже проявил к этому заметный интерес.
– Конечно же манипулирует! – заметил он.
Я пожал плечами.
– Да‑да, мне это известно. А знаете, что я ответил? Сказал, что не нашел никаких существенных признаков данного факта.
– Наверное, потому что не искали, – пробормотал Бернард.
– Или потому, что мы их вам не показали, – добавил Хамфри.
– Да‑да, мне говорили. Спасибо. Отличная работа… Так вот, затем мы сразу же перешли к проблеме утилизации ядерных отходов, в отношении которых наше министерство энергетики лелеет грандиозные планы. Целью вопроса было вынудить меня признать, что мнения членов Кабинета на этот счет разделились.
– Так оно и есть! – подтвердил секретарь Кабинета.
– Я знаю, что так оно и есть, – подтвердил я, – поэтому так и сказал: «Мой Кабинет принял единодушное решение».
Хамфри снисходительно усмехнулся.
– Только потому, что вы пригрозили уволить любого, кто позволит себе не согласиться.
В общем‑то, он прав, но зато это заставило их принять единодушное решение! Да и к тому же, к этому времени наши заднескамеечники уже дружно аплодировали буквально каждому моему слову.
– Затем последовал вопрос о том, почему, несмотря на огромные затраты, произведенные нами на создание новой противоракетной ракеты, она была снята с производства как устаревшая ровно за день до того, как первая из них сошла с заводских стапелей.
– Ну и как вы вышли из положения? – поинтересовался Хамфри.
– Это был мастерский ход. Никак! Мой ответ был гениален до невероятного: «Избранная нами политика оказалась не такой эффективной, как можно было надеяться, поэтому мы и получили, что получили».
У Хамфри чуть не отвалилась челюсть. Услышать такое признание? Да еще от премьер‑министра?! Очевидно, с таким ему встречаться еще не приходилось. Но ведь сам по себе ответ‑то, надо признать, был просто блестящим! Он, образно говоря, одним ударом выбил у них почву из‑под ног. Благодаря эффекту неожиданности, абсолютно честный ответ всегда дает явное преимущество. Особенно в палате общин, где его редко кто ожидает…
Мой главный личный секретарь тоже внес свою лепту:
– Сэр Хамфри, этот ответ имел и свое продолжение. Господина премьер‑министра тут же спросили, когда он намерен потребовать отставки ответственного за это министра.
Ну, с этим все было еще проще. Почти как забить гол в пустые ворота.
– Я потребую его отставки, когда он допустит ошибку, которая будет очевидной в то самое время, а не, так сказать, «задним числом». – Мои сторонники в палате вскочили на ноги, захлопали в ладоши, замахали руками, громко закричали, приветствуя меня… Да, это был незабываемый день!
К сожалению, он оказался незабываемым и по другим причинам. Конечно же. Хотя бы по тому, с каким похоронным видом сэр Хамфри столь неожиданно появился в моем кабинете, мне следовало бы самому догадаться: это вызвано не завистью к тому, что я добился этого триумфального успеха без его помощи, а чем‑то совсем другим.
– Насколько мне известно, господин премьер‑министр, один из вопросов касался прослушивания телефонных разговоров некоего члена парламента, – как бы мимоходом заметил он.
– Глупейший вопрос, – нахмурившись, ответил я. – С чего бы нам, скажите, прослушивать Хью Галифакса? Он же член моей собственной команды! Кому только такая чушь могла прийти в голову?! – Потом до меня, конечно, дошло, что этот ответ прозвучал несколько неубедительно, однако для конкретных подозрений у меня тогда, честно говоря, не было никаких оснований. Правда, Хамфри несколько раз пытался меня прервать, но я ничего не хотел слушать. Да и как я мог знать то, чего, собственно, никогда не знал?
(Из сборника официальных отчетов о заседаниях английского парламента. – Ред.)
Устные ответы
15 НОЯБРЯ
81.
Г‑н Тайлер спросил премьер‑министра, не сочтет ли он возможным перечислить все официальные встречи, назначенные им на четверг 15 ноября.
Премьер‑министр (г‑н Джеймс Хэкер): Сегодня утром я уже встречался со своими коллегами по Кабинету, а после выполнения своих обязанностей здесь, в палате, у меня состоится еще несколько деловых встреч.
Г‑н Тайлер: Известно ли господину премьер‑министру о позорной нехватке тюремного персонала, вызванного бездумной политикой высших чиновников МВД?
Премьер‑министр: Позвольте мне переадресовать достопочтенного джентльмена к выступлению, которое я сделал в этой палате не далее как 26 апреля сего года.
82.
Сэр Фред Бродхерст спросил премьер‑министра, не сочтет ли он возможным перечислить все официальные встречи, назначенные им на четверг 15 ноября.
Премьер‑министр: Позвольте мне переадресовать достопочтенного джентльмена к ответу, который я дал не далее, как несколько минут тому назад.
Сэр Фред Бродхерст: Готов ли господин премьер‑министр дать мне заверения в том, что министерство занятости при формировании статистических отчетов по безработице периодически не реструктурирует базу получения данных, не привлекая к этому внимания общественности?
Премьер‑министр: Я с удовольствием заверяю достопочтенного джентльмена в том, что лично я не нашел никаких существенных признаков данного факта.
83.
Миссис Хаксли спросила премьер‑министра, не сочтет ли он возможным перечислить все официальные встречи, назначенные им на четверг 15 ноября.
Премьер‑министр: Позвольте мне переадресовать достопочтенную леди к ответу, который я дал не далее, как несколько минут тому назад.
Миссис Хаксли: Может ли господин премьер‑министр подтвердить, что мнения членов Кабинета в отношении утилизации ядерных отходов разделились?
Премьер‑министр: Нет, это совсем не так. В данном вопросе мой Кабинет принял единодушное решение. (Возгласы в зале: «Правильно, так оно и есть…»)
84.
Г‑н Элгроу спросил премьер‑министра, не сочтет ли он возможным перечислить все официальные встречи, назначенные им на четверг 15 ноября.
Премьер‑министр: Позвольте мне переадресовать достопочтенного джентльмена к ответу, который я дал не далее, как несколько минут тому назад.
Г‑н Элгроу: Не поделится ли господин премьер‑министр своими соображениями, почему, несмотря на огромные затраты, произведенные нами на создание новой противоракетной ракеты, она была снята с производства, как устаревшая, ровно за день до того, как первая из них сошла с заводских стапелей?
Премьер‑министр: Избранная нами политика оказалась не такой эффективной, как можно было надеяться, (пауза) поэтому мы и получили, что получили (смех в зале).
Лидер оппозиции (г‑н Джордж Хедли): В таком случае, когда господин премьер‑министр намерен потребовать отставки ответственного за это министра?
Премьер‑министр: Достопочтенному джентльмену должно быть хорошо известно, что я потребую его отставки, когда он допустит ошибку, которая будет очевидной тогда, когда он ее допустил, а не, так сказать, «задним числом». (Многие достопочтенные члены вскакивают и громко аплодируют…)
Спикер: Порядок! Порядок!
Председатель: По вопросу ведения, мистер спикер…
Спикер: По вопросу ведения в обычном порядке.
85.
Г‑н Джил спросил премьер‑министра, не сочтет ли он возможным перечислить все официальные встречи, назначенные им на четверг 15 ноября.
Премьер‑министр: Позвольте мне переадресовать достопочтенного джентльмена к ответу, который я дал не далее, как несколько минут тому назад.
Г‑н Джил: Готов ли господин премьер‑министр дать уважаемой палате заверения в том, что правительство не прослушивает и никогда не прослушивало телефонные разговоры ее достопочтенных членов?
Премьер‑министр: Как бы высоко я не ценил и не уважал мнение уважаемой палаты, у меня, должен признаться, нет ни малейшего желания выслушивать словесные потоки ее достопочтенных членов больше, чем это требуется по долгу службы (смех в зале).
Лидер оппозиции: Господин премьер‑министр, следует ли это понимать как заверение в том, что телефон достопочтенного депутата от Ливерпуля (м‑р Галифакс) не (пауза) не ставился на…
– Ну подумайте сами! – сказал я, отметая все аргументы секретаря Кабинета, выражаясь метафорически. – С какой стати нам прослушивать депутатов? Этих занудливых, невежественных и напыщенных пустозвонов! Будь моя воля, я вообще бы их не слушал! Да и кто такой этот Хью? Всего лишь один из них! Да и что такого ему могло быть известно?
Кстати, в каком‑то смысле это мое представление об аде. Именно так Господь Бог наказал бы меня, будь я виновен в самых отвратительных грехах – заставил бы меня сидеть и слушать записи телефонных разговоров членов нашего парламента.
Лично мне, признаюсь, это весьма понравилось, а вот Хамфри, похоже, наоборот.
– Значит, вы отрицали сам факт прослушивания телефона господина Галифакса, так?
– Да, категорически, – подтвердил я. – Единственный вопрос, на который я сегодня смело мог дать предельно простой, четкий, откровенный и… честный ответ.
После чего секретарь Кабинета наконец‑то получил возможность разразиться многословными и напыщенными тирадами, смысл большей части которых, как я ни старался, честно говоря, до меня так и не дошел.
(К счастью, сэр Хамфри счел возможным сделать соответствующую запись об этом в своем личном дневнике. – Ред.)
«Четверг 15 ноября
Я постарался объяснить премьер‑министру, что хотя этот ответ, безусловно, можно считать предельно простым, четким и даже откровенным, применить к нему последний эпитет (честный. – Ред.) и несправедливо, и не совсем правомерно, поскольку точная корреляция между передаваемой им информацией и имевшими место фактами в той степени, в которой таковые могут быть определены и продемонстрированы, неизбежно ведет к возникновению серьезных эпистемологических проблем, накладывающих на логические и семантические ресурсы английского языка более тяжелое бремя, чем от них можно было бы требовать, исходя из разумно приемлемых ожиданий».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Секретарь Кабинета явно пытался подсластить пилюлю. Сделать ее как бы менее болезненной, более приемлемой или что‑то в этом роде. И тем не менее, мне пришлось попросить его перевести это на нормальный английский.
Чтобы ответить, ему почему‑то сначала пришлось собраться с духом. Какое‑то время он смотрел себе под ноги, затем на потолок, в окно… потом посмотрел мне в глаза.
– Вы солгали, господин премьер‑министр.
Я не поверил своим ушам.
– Солгал?
– Да, солгали, – повторил он.
– Что вы хотите этим сказать? – До меня просто не доходило, что он имеет в виду.
– Господин премьер‑министр, я хочу сказать… – он запнулся, явно пытаясь найти способ, как бы помягче выразить свою мысль. – Хочу сказать… вы… солгали!
Мне по‑прежнему не было ясно, что он, собственно, имеет в виду, поэтому я молча смотрел на него. Тогда он попробовал еще раз.
– Видите ли… э‑э‑э… Довести до сознания политика это, конечно, трудно, но… Вы не сказали правду, господин премьер‑министр.
Неужели он имеет в виду, что мы на самом деле прослушиваем Хью Галифакса? – спросил я сам себя. Но поскольку ответа не знал, то спросил об этом его.
Он кивнул.
– Да, прослушивали.
– Прослушивали? – Я был просто в ужасе. – И когда же мы это прекратили?
Хамфри бросил взгляд на свои наручные часы.
– Ровно семнадцать минут тому назад.
Но ведь это же несправедливо! Подвергать сомнению мою честность таким образом?
– Чем‑чем, а ложью это никак не назовешь, – жалобно возразил я.
– Понятно. – Секретарь Кабинета чуть наклонил голову влево и посмотрел мне прямо в глаза. Совсем как умная собака «колли», которой страсть как хочется научиться хоть чему‑нибудь новому. – Господин премьер‑министр, что же тогда, по‑вашему, можно назвать противоположностью правды?
– У меня не было намерения. Я не хотел их обманывать. Поверьте, мне бы и в голову никогда не пришло вводить в заблуждение членов палаты намеренно!
(В порыве благородного негодования Хэкер явно забыл, что совсем недавно он с гордостью заявлял, что в тот самый день несколько раз так или иначе ввел в заблуждение достопочтенных членов палаты, отвечая на их вопросы. Впрочем, можно с большой долей уверенности считать, что из‑за страха перед возможными последствиями Хэкер на самом деле никогда не вводил членов палаты в заблуждение. Во всяком случае, преднамеренно. И действительно: по причинам, не вполне понятным современному историку, преднамеренный обман, судя по всему, считался тягчайшим проступком, который палата общин никогда никому не прощала, какими бы тривиальными ни были его последствия по сравнению с куда более серьезным ущербом, постоянно наносимым нашими политиками. – Ред.)
Однако Хамфри не унимался.
– И тем не менее, господин премьер‑министр, вы сказали им неправду!
– Но это не моя вина! Откуда мне было знать, что его прослушивают?
Бернард осторожно кашлянул. Видимо, чтобы привлечь мое внимание.
– Простите, господин премьер‑министр, – с сочувственным видом начал он, когда я, услышав его призывный кашель, повернул к нему голову. – Сказать, что вы не знали, в данном случае недостаточно. Предполагается, что вы обязаны были знать, поскольку конечная ответственность за все возлагается на вас и только на вас одного.
– Тогда почему, черт побери, никто мне ничего не сказал? – возмущенно воскликнул я.
Бернард бросил отчаянный взгляд на Хамфри. Они оба были явно смущены.
– Потому… потому что министр внутренних дел, возможно, не счел это достаточно необходимым, – не совсем внятно пробормотал, наконец, секретарь Кабинета.
– Почему?
– Наверное, ему подсказали, что вам это знать совсем не обязательно.
Необязательно? Это же смехотворно!
– Ну уж нет, знать такие вещи мне архиобязательно! И как мне прикажете это понимать?
Бернард добросовестно попытался объяснить мне все это на тарабарском языке нашей госслужбы. Боюсь, он слишком много времени проводит в обществе секретаря Кабинета. Поскольку лично я из его абракадабры ровным счетом ничего не понял.
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«Тогда я вкратце объяснил следующее: поскольку сам факт, что Хэкеру нужно было это знать, не был известен в то время, когда надо было бы знать то, что все знают сейчас, в силу чего те, кому было доверено советовать и информировать министра внутренних дел, возможно, чувствовали, что информация, необходимая ему, чтобы решить, стоит ли информировать высшее руководство или нет, была на тот момент неизвестна, и поэтому никто не мог знать о необходимости такого информирования.
Лично мне тогда казалось, что это объяснение было предельно ясным и понятным. Увы, мне, но не Хэкеру! Возможно, он был просто не в состоянии воспринять все это из‑за состояния крайнего замешательства…»
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Поскольку без перевода тут в любом случае было не обойтись, мне, хочешь не хочешь, пришлось обратиться за помощью к Хамфри. Каковую он, не скрывая удовольствия, с готовностью оказал.
– Возможно, министр внутренних дел тоже об этом не знал. Кроме того, мы логически предполагали, что если вам зададут такой вопрос, вы будете уклоняться от прямого ответа, или заявите, что не в курсе дела, или пообещаете в этом более детально разобраться… Мы ведь не знали, и даже не могли знать, что вы, господин премьер‑министр, решитесь на такой поистине новаторский шаг, как дать конкретный ответ на заданный вам конкретный вопрос!
Его точка зрения мне была полностью ясна. Но поскольку до этого я четыре раза уклонялся от прямых ответов, заявлял, что не в курсе дела, и обещал разобраться, мне надо было прямо ответить хотя бы на один вопрос. Причем этот казался наиболее безопасным.
– Да, но не могли же мы знать, что вы решите на него ответить, – сочувственно заметил Хамфри. – И что в палате вы будете публично отрицать любые факты прослушивания членов парламента.
– Естественно, будешь, когда не знаешь, а тебя об этом спрашивают.
Секретарь Кабинета пожал плечами.
– Естественно, мы тоже не знали, что вас спросят, раз вы не знали.