Врач отрезал пустую штанину, отбросил в сторону лохмотья и замер в изумлении. Он посмотрел в лицо Бадеру, потом на крылышки летчика и орденские ленточки на мундире. Совершенно озадаченный, он промямлил:
«Вы потеряли ноги».
Бадер заговорил в первый раз с того момента, как был подбит:
«Да, я потерял их, когда выпрыгивал из самолета».
Врач снова посмотрел на культи и попытался представить одноногого человека в качестве летчика‑истребителя.
«Ach, so! Так это старая травма», — облегченно сообразил он. А потом попытался пошутить: «Судя по всему, вы потеряли обе пары ног — сначала настоящие, а потом искусственные».
Бадер подумал, что ничего подобного раньше не слышал. С мрачной гримасой он стал ждать новых шуток.
«Вы порезали себе горло», — сказал врач.
Бадер поднял руку и с изумлением обнаружил большой порез под подбородком. Вся шея у него была залита кровью, однако эта рана его ничуть не беспокоила. Доктор внимательно осмотрел рану, потом попросил Бадера открыть рот и начал ощупывать горло изнутри. Бадер неожиданно испугался, что осколок мог прорезать гортань насквозь. Но, судя по всему, рана была неопасной.
«Мне придется зашить ее», — пробормотал врач.
Он тут же принялся за работу, и никто не произнес ни слова, пока края раны не были аккуратно сшиты.
«А теперь нам придется снять ваши брюки и осмотреть ноги».
Бадер подумал, что все идет хорошо, и немного приободрился. Тем временем врач расстегнул его брюки и спустил их, обнажив «ноги». После этого он замер, уставившись на конструкцию из металла и кожи, которая была приторочена к левой культе. Наконец он сумел выдавить:
«Мы слышали о вас».
Бадер неопределенно хмыкнул.
«С вами все в порядке?» — спросил врач.
Он ответил:
«Все. А где мы сейчас?»
«Это военный госпиталь в Сент‑Омере».
Сент‑Омер!
«Странно. Мой отец похоронен где‑то рядом», — заметил Бадер.
Доктор мог подумать, что у него слегка поехала крыша. Затем прибыли двое солдат в сером, подняли Бадера и понесли по лестнице вверх. Они оказались в маленькой палате, и солдаты положили его на койку, хотя и не слишком грубо, но и не очень бережно. Они забрали всю одежду, оставив только нечто вроде белой ночной рубашки. Потом они отстегнули левый протез, прислонили его к стене и вышли, оставив Бадера одного.
Он лежал неподвижно, отдыхая и ни о чем не думая. В голове стоял какой‑то гул. Каждый раз, когда он пытался пошевелиться, резкая боль ударяла под сердце, словно острый нож. Напряжение схлынуло, и он знал, что измучен до предела. Какое‑то время он не мог думать ни об Англии, ни о своих летчиках, ни о плене, ни даже о Тельме.
Пришла сестра и влила несколько ложек супа в пересохший рот, хотя ей пришлось для этого поддерживать его голову. Потом она ушла. В голове немного прояснилось. И он подумал: «Надеюсь, парни видели, как я выпрыгнул с парашютом, и сообщили Тельме».
За окном медленно сгущались сумерки, и он ненадолго задремал. Немного позднее Бадер очнулся и не сразу смог понять, где он находится. Затем вспомнил, и сразу нахлынуло черное, беспросветное отчаяние. Он вспомнил, что вечером собирался отправиться с Тельмой на танцы, а вместо этого лежит беспомощный во вражеском госпитале. Впервые в жизни он предался воспоминаниям. Думать о настоящем не хотелось, лучше было вспоминать прошлое. Однако часы не переведешь назад, и с этой мыслью он снова уснул.
Никто из пилотов не видел, как он упал. Бадер исчез после первого пике и больше не отвечал на вызовы. Они ощутили себя неуютно без его добродушного подшучивания. В Тангмере все были просто оглушены сообщением, что Бадер не вернулся. Все напряженно вглядывались в небо и нервно посматривали на часы, высчитывая, на сколько еще у него хватит бензина. А потом словно черная туча накрыла аэродром.
Пайк сказал Вудхоллу:
«Вам лучше сообщить его жене».
Но Вудхолл уперся.
«Нет, дадим ему еще немного времени. Может быть, он сел где‑то и просто не может с нами связаться. Он еще вернется».
Но Джон Хант, тихий офицер разведки, подумал, что Тельма уже все знает. Он решил успокоить ее предсказанием одной местной гадалки. Та заявила Бадеру, что его ждут нелегкие испытания и блестящая карьера после них. Хант полагал, что Тельме будет легче считать, что Дуглас попал в плен.
Она грелась в кресле на солнце. Увидев Ханта, Тельма вежливо спросила:
«Не хочешь ли чайку, Джон?»
И тогда он понял, что Тельма еще ничего не знает. В полной растерянности он начал лепетать что‑то невнятное, пытаясь найти способ сообщить ей тяжелую новость. Но тут подъехал автомобиль, из которого вылез Вудхолл и пошел прямо к ним. Без всяких преамбул он сказал:
«Тельма, боюсь, у меня для тебя скверные известия. Дуглас не вернулся из утреннего рейда».
Тельма словно онемела. Вудхолл продолжил:
«Вскоре мы получим какие‑нибудь известия. Я бы не слишком беспокоился. Его нельзя убить… вероятно, попал в плен».
Слишком ошеломленная, чтобы что‑то спрашивать, она побледнела и тихо произнесла:
«Спасибо, Вуди».
Вудхолл что‑то еще говорил, но Тельма его уже не слушала. Подошла Джилл. Ант потряс в воздухе листком бумаги и сказал:
«Это может тебя успокоить, Тельма. Прочитай позднее».
Затем он ушел. Джилл сказала:
«Дорогая, ты знаешь, что он обязательно вернется. Они не могут убить его».
Да, Тельма верила, что Дуглас непобедим, но эта иллюзия вдруг с треском разлетелась. Она не плакала. Неделю назад молодая жена рыдала несколько дней, когда ее муж‑летчик был сбит. Тельма не собиралась повторять этот жалкий спектакль. Она умела скрыть даже самые сильные чувства.
Позднее пришел Дандас с букетом в одной руке и бутылкой шерри в другой. Он дважды вылетал, чтобы осмотреть Ла‑Манш, и подбирался к самому французскому берегу, разыскивая желтую надувную лодку Бадера, пока Вудхолл не приказал ему вернуться. Он был измотан и чувствовал себя виноватым, потому что не видел, как сбили Дугласа. Стоко, вестовой Бадера, принес суп. На глазах у него стояли слезы.
Позднее, уже в постели, когда она осталась одна, Тельма дала волю слезам. Она всю ночь лежала без сна и думала: «Если сбили Дугласа, то что ждет остальных парней? У них нет никакие шансов». Одна мысль мучила ее всю ночь: «Как предупредить их? Как я могу заставить их понять, что они все погибнут?»
А утром примчались репортеры.
Рассвет принес новые силы Бадеру. При солнечном свете многие вещи выглядят иначе. Он знал, где находится, что это значит. Прежде всего — самое главное, а остальное — к черту. Он должен получить свои протезы и как‑то сообщить о случившемся Тельме.
Открылась дверь, и вошли двое молодых пилотов Люфтваффе. Совсем юнцы, в коротких форменных куртках со множеством нашивок, в бриджах и сапогах для верховой езды.
Старший, граф фон Кто‑то‑там, на отличном английском произнес:
«Хэлло, как вы?»
«Спасибо, в порядке».
Бадер был подчеркнуто немногословен, однако немцы обрадованно затрещали. Не нужны ли ему какие‑то книги? Они только что прибыли с аэродрома Сент‑Омер, чтобы проведать коллегу‑пилота. «Спитфайр» — чертовски хороший истребитель.
«Да, как и ваши», — согласился Бадер.
Потом граф вежливо сказал:
«Как я вижу, у вас нет ног?»
Он выразительно посмотрел на короткую фигуру, укрытую одеялом.
«Да».
Они спросили, как это можно летать без ног. Пришел какой‑то более старый тыловик и присел послушать рассказ Бадера. Потом он посмотрел на левый протез, прислоненный к стене, и мрачно заметил:
«В Германии такого, разумеется, не допустили бы».
Они ушли, после чего явился новый визитер — лысоватый инженер Люфтваффе. Он хотел расспросить Бадера о его протезах. Но Бадер оборвал его:
«Послушайте, а нельзя ли просто радировать в Англию и попросить их прислать новые протезы?»
Он не знал, как немцы это сделают, но если они отправят радиограмму, Тельма будет знать, что он жив. Немец решил, что это неплохая идея.
«А пока не могли бы вы послать кого‑нибудь осмотреть мой самолет. Второй протез может быть еще там», — попросил Бадер.
Немец пообещал сделать это.
Пришла медсестра и принесла чашку с водой. Это была немка, которая не знала английского. Она показала знаками, что Бадер должен помыться самостоятельно. Он сделал это, хотя движения доставляли ему боль. Когда он дошел до ног, то был потрясен, увидев огромную темную опухоль на правой культе. Она была размером с крикетный мяч и страшно болела. В течение 10 лет после мучений в госпитале Гринлэнда его мучила мысль, что с его культями что‑то не в порядке. И сейчас подозрения вспыхнули с новой силой.
Потом пришел врач, которому Бадер показал опухоль. Доктор ощупал ее и помрачнел. Немного нерешительно он произнес:
«Нам придется ее вскрыть».
Бадер вскрикнул:
«Ради бога, не надо!»
Он пришел в ужас при мысли о новой операции. Завязался горячий спор, но в конце концов врач согласился на какое‑то время оставить опухоль в покое.
Пришла пухленькая темноволосая девушка, поправила его постель, улыбнулась и вышла. Тут Бадер понял, что голоден. Ведь ему дали только тарелку жидкого картофельного пюре, два тонких кусочка черного хлеба, намазанные маргарином, и чашку отвратительного эрзац‑кофе. После него во рту остался привкус мыла.
Позднее снова явился доктор в сопровождении двух санитаров. Он сообщил:
«Мы намерены перенести вас в другую палату. К друзьям».
Друзьям?
Санитары перенесли его по коридору в большую палату, где стояли 5 коек, и положили на одну из них. На другой койке лежал симпатичный молодой человек. Он радостно произнес с характерным американским акцентом:
«Хэлло, сэр. Добро пожаловать. Меня зовут Билл Хэлл. Эскадрилья „Игл“. Мы уже слышали о вас».
Одна его нога была подвешена на растяжке с противовесом. Ему отстрелили коленную чашечку. На следующей кровати лежал Пол, лицо которого сильно обгорело. Следующую койку занимал уроженец Лондона Уилли, которому прострелили рот. Все они летали на «Спитфайрах». Они проболтали до самой темноты. Уилли и Пол пытались придумать какой‑то способ бежать, однако немцы забрали их одежду, оставив только трусы. Бежать в таком виде было невозможно.
Бадер спросил:
«А есть ли способ выбраться отсюда?»
Уилли немного раздраженно ответил:
«Да. Как только вы встанете на ноги, вас отправят в Германию».
Судя по всему, они с Полом ждали этого каждый момент. Но Бадер настаивал:
«А если бы у вас была одежда, что бы вы сделали?»
«Выбрался бы в это поганое окно по веревке. Ворота всегда открыты, их никто не охраняет», — сказал Уилли.
Он кивнул в сторону двери: «Они поставили часового в коридоре».
«Как можно достать веревку?»
Уилли сказал, что в госпитале работают французские девушки, и можно попытаться договориться с кем‑то из них.
Бадер уснул с мрачными мыслями обо всем этом. Однако выспался он неплохо и утром чувствовал себя отдохнувшим и бодрым.
Пухленькая девушка появилась довольно рано, с новым кусочком черного хлеба и желудевым кофе. Билл Хэлл представил ее Бадеру как Люсиль. Эта француженка жила рядом с госпиталем. Бадер попытался пошутить, однако она не смогла понять его школьного французского, хотя порозовела и еще раз улыбнулась ему. Девушка не произнесла ни слова, так как немецкий часовой стоял рядом.
Снова пришел врач, чтобы осмотреть его культю, однако опухоль заметно опала, что вызвало у него вздох облегчения. Потом Бадер в своей обычной прямой и грубоватой манере постарался объяснить доктору, что пища просто ужасна. Доктор возмутился. Бадер чуть не ткнул ему в лицо куском черного хлеба. Они кричали друг на друга, пока врач не вылетел из палаты. Пришла Люсиль с ленчем — новая порция пюре и черный хлеб.
Позднее пришел высокий, щеголеватый офицер Люфтваффе. Он носил красные петлички зенитчика. Немец щелкнул каблуками, козырнул Бадеру и сообщил:
«Герр подполковник, мы нашли ваш протез».
Затем последовало нечто вроде выхода звезды на сцену. В дверь, грохоча сапогами, вошел солдат и строевым шагом приблизился к постели Бадера. В вытянутой руке он держал исчезнувший правый протез Бадера. Весь перемазанный грязью, оборванные ремни болтаются внизу. Восхищенный Бадер поблагодарил:
«Большое спасибо».
И только тут он заметил, что ступня протеза стоит почти параллельно голени.
«Черт, да он же сломан».
«Не так сильно, как ваш самолет. Мы нашли его неподалеку, среди других обломков», — сообщил зенитчик.
Солдат сделал два четких шага вперед и снова стал по стойке смирно. Бадер взял протез. Он сдернул носок с искусственной ступни и увидел, что его опасения сбылись. Ступня была сломана. Стараясь держаться как можно любезнее, он сказал:
«Я полагаю, ваши механики на аэродроме вполне могут отремонтировать его?»
Офицер кивнул.
«Возможно. Я возьму его с собой, и там посмотрим».
После взаимного обмена комплиментами он еще раз щелкнул каблуками, козырнул, повернулся, как на плацу, и вышел.
Затем с подносом пришла новая девушка — брюнетка в очках. Ее звали Элен, и ее появлению обрадовались все, так как она принесла настоящий чай и почти белый хлеб. Очевидно, вчерашний скандал возымел действие.
Немцы отремонтировали протез с потрясающей скоростью. Снова торжественно прибыл офицер с красными петлицами, козырнул и сообщил:
«Герр подполковник, мы отремонтировали вашу ногу».
Опять последовал театральный выход солдата, который замер, как статуя, возле кровати, даже не моргая. В протянутой руке он держал протез. На сей раз он был старательно вычищен и отполирован, ступня была закреплена, как и положено. Бадер взял его и внимательно осмотрел. Проделанная работа вызывала восхищение. Привязные ремни были зашиты, исчезнувшие куски заменены прекрасной новой кожей. Вмятина на голени аккуратно выправлена и отрихтована. Протез выглядел как новенький!
«Все нормально?» — встревоженно спросил офицер.
Бадер, совершенно потрясенный, ответил:
«Это просто превосходно. Вы проделали потрясающую работу. Передайте мою благодарность людям, которые это сделали».
Он пристегнул оба протеза, поднялся с кровати, минуту постоял, приноравливаясь, а потом заковылял по комнате: нелепая фигура в трусах на сверкающих металлических протезах. Без потерянной прокладки (последствия спуска на парашюте) правая культя чувствовала себя немного неловко. Она шлепала, когда Бадер делал шаг. Остальные с восторгом смотрели на него. Сияя от удовольствия, немцы убыли. Бадер подошел к окну и с грустью посмотрел вниз с высоты 3 этажей и 40 футов. Он увидел заросший зеленой травой дворик и ворота, которые действительно никто не охранял.
Затем они услышали звук мотора, Это был самолет, который то приближался, то удалялся. Пол и Уилли тоже подошли к окну. Высоко в голубом небе они увидели медленно расплывающиеся белые полоски. Очевидно, над Сент‑Омером снова схватились «мессера» и английские истребители. Напрягая зрение, они пытались различить, что происходит, однако самолеты находились слишком высоко. Вскоре вниз медленно пошел белый купол парашюта. Они решили, что это немец, и с надеждой подумали, что другие должны падать без парашютов.
Тут появился фельдфебель Люфтваффе и сказал Полу и Уилли, чтобы они готовились к отправке в Германию после ленча. Он принесет их одежду позднее.
Когда немец ушел, Уилли подавленно сказал:
«После того как они посадят тебя за колючку, шансов уже не будет».
Бадер испугался, что следующим станет он сам. Он должен оставаться во Франции как можно дольше.
Пришла Люсиль с супом и хлебом для ленча. В дверь на всякий случай заглянул часовой, но тут же вышел обратно в коридор. Бадер прошептал Полу:
«Спроси ее, может ли она помочь мне выбраться и связаться с друзьями на свободе».
Пол тихо заговорил с Люсиль на беглом французском. Она быстро глянула на Бадера, а потом что‑то ответила шепотом, опасливо посматривая в сторону двери. Бадер напрягал слух, однако они говорили слишком быстро. Затем в коридоре послышался грохот сапог часового, и Люсиль, немного нервно улыбнувшись Бадеру, вышла.
Пол подошел к его кровати и уселся на нее.
«Она говорит, что ты отличный парень, она восхищается твоей стойкостью. Она постарается помочь, если сумеет, однако не сможет принести веревку. Немцы сразу догадаются, откуда ты ее взял. Она пока не знает, сможет ли достать одежду. Но в воскресенье у нее будет выходной, и она уедет в деревню. Она говорит, что там будут английские агенты».
Английские агенты? Это прозвучало слишком хорошо. Однако она попытается ему помочь, и надежды на свободу снова окрепли. Воскресенье! А сегодня только среда. К черту, они не должны его увезти. Неопределенность угнетала. Лучше попытаться действовать прямо сейчас, пусть даже с малыми шансами на успех.
После обеда они увезут Уилли и Пола, ему придется полагаться на свой школьный французский.
Утром пришла Люсиль и принесла неизменные хлеб и желудевый кофе. Часовой торчал в двери. Она положила поднос на постель Бадера, наклонившись так, чтобы заслонить его от часового. Бадер добродушно проворчал: «Воп jour». Люсиль сжала его руку и чуть улыбнулась. Бадер почувствовал в ладони листок бумаги. Он быстро сжал кулак и сунул руку под одеяло. Все было сделано стремительно. Люсиль не сказала ни слова, однако еще раз улыбнулась, выходя из комнаты. Дверь за часовым захлопнулась.
Глава 23
Спрятавшись под одеялом, Бадер развернул бумажку и прочитал записку, написанную крупным детским почерком: «Мой сын будет ждать у ворот госпиталя каждую ночь с 12 до 2. Он будет курить сигарету. Мы хотели бы помочь друзьям Франции».
И подпись: «Ж. Хике».
Билл Хэлл с любопытством посмотрел на него и спросил:
«Что там?»
«Так, маленькая весточка от приятеля», — спокойно ответил Бадер, хотя внутри у него все сжалось от возбуждения. Он скатал записку и сунул ее в карман своей ночной рубашки, а сверху положил носовой платок. Нужно как‑то избавиться от нее. Уничтожить. Он знал, что человек, столь смело подписав бумагу, рискует жизнью. И Люсиль тоже.
Но каким чертом он сможет выбраться из госпиталя? Он просто должен получить назад свою одежду! Не может же он бежать в белой ночной рубахе. (Билл Хэлл сказал, что комендантский час начинается в 22.00.) Не может же он изображать лунатика. С железными ногами, торчащими из‑под ночной рубашки! Как можно думать о таких глупостях. Ему нужно достать одежду и нужно уничтожить записку.
У него же есть трубка и спички.
Наконец Бадер придумал, пристегнул протезы, задрав рубашку, и вышел из палаты. Часовой преградил ему путь, но Бадер указал в сторону туалета. Часовой кивнул и пропустил.
Закрывшись в туалете, он сжег записку, держа ее за уголок. Бадер усмехнулся, представив, как глупо он выглядит в ночной рубашке, с торчащими из‑под нее протезами. Затем он бросил пепел в унитаз и спустил воду.
Он вышел обратно в коридор. Часовой с трудом сдержал усмешку. Бадер понимал, что немца развеселил его дикий вид. И тут его осенила идея. У него появился шанс.
Когда позднее пришел врач, чтобы еще раз осмотреть его культи, Бадер жалобно сказал:
«Слушайте, мне вернули мои протезы, но я не могу разгуливать в этой дурацкой рубашке. Это выглядит просто жутко».
И он рассказал об ухмылках часового, извиняющимся тоном добавив:
«Я уверен, вы меня поймете. Мне нужна хоть какая‑то одежда. Даже в постели эта рубашка меня ужасно беспокоит. Она натирает мои культи».
Доктор посмотрел на него, подумал немного, а потом улыбнулся.
«Ну ладно, я думаю, в вашем случае можно сделать исключение. Я скажу, чтобы вам вернули одежду».
Отлично! Сработало.
Через полчаса немецкая медсестра принесла одежду, положила ее на табуретку возле кровати, улыбнулась Бадеру и ушла. Хэлл сказал завистливо:
«Я не думал, что нужно потерять ноги, чтобы вернуть брюки. Я чувствую себя дурацки в этой рубашке».
Теперь нужно выбраться из госпиталя! Он долго думал об этом. Последняя проблема, но самая сложная. Не стоит даже и пытаться пройти по коридорам и лестницам. Часовые караулят там всю ночь. Они схватят его и снова отберут одежду. Бадер подошел к окну и посмотрел вниз во двор. Может быть, «английские агенты» Люсиль помогут ему.
Бадер все еще сидел на окне, когда появился щеголеватый молодой граф с Рыцарским Крестом на шее. Он пришел вместе с товарищем. Увидев Бадера, граф улыбнулся.
«Рад видеть вас снова на ногах. Смотрите, мы принесли пару бутылок шампанского. Может, пойдем и выпьем их вместе?»
Они взяли Бадера с собой с кабинет доктора, находившийся этажом ниже. Врача не было, и они отлично расположились в кабинете. Хлопнула пробка. Бадер впервые попробовал шампанское со времени повторной свадьбы с Тельмой, только на сей раз компания была не столь приятная.
Судя по всему, граф сбил несколько английских самолетов, однако он был достаточно сообразителен, чтобы не упоминать об этом и не спрашивать у Бадера, сколько немцев сбил тот. Ни он, ни его товарищ не задавали скользких вопросов, хотя оба весело трепались о своей тактике и самолетах. Граф сказал, что они постоянно сидят в кабинах в готовности. В это время он читал книги. Бадеру они понравились. Оба немца были людьми того же склада, что и он сам. Ему хотелось бы иметь таких пилотов в своем крыле. Эта война была чертовски глупой.
Граф пообещал:
«Скоро у вас может оказаться три ноги. С разрешения рейхсмаршала Геринга Люфтваффе радировали в Англию на международной частоте. Они предложили разрешить английскому самолету свободный пролет с вашим протезом. Мы дадим им высоту, курс и время, когда его следует сбросить над Сент‑Омером. — Он вздохнул и развел руками. — Никакого ответа. Я думал, они захотят».
Бадер весело рассмеялся.
«Готов поспорить, что они сбросят протез вместе с бомбами. Им не нужен ваш свободный пролет».
Граф дружелюбно улыбнулся и поднял стакан.
«Мы будем наготове. Будем надеяться, что следующий протез не собьют».
А затем он сказал еще кое‑что. Подполковник Галланд, который командовал аэродромом Виссан, расположенным недалеко от Сент‑Омера, посылает свои поздравления подполковнику Бадеру и приглашает к себе на чашку чая. Граф мягко добавил:
«Мы не собираемся вас допрашивать. Он просто хочет познакомиться с вами. Как говорит Галланд, вы товарищи, хотя и воюете на разных сторонах».
Бадер был заинтригован. Отказываться было просто глупо. К тому же он сам был не прочь познакомиться с Галландом (вероятно, они уже встречались в воздухе). Он привносил аромат рыцарства в современную войну. Вдобавок, Бадер получал шанс посмотреть, как обстоят дела у немцев, какие порядки на истребительном аэродроме Люфтваффе, чтобы сравнить их с английскими. Может, ему удастся вернуться домой на «мессере».
«Я буду рад принять приглашение», — сказал он.
«Отлично. За вами придет автомобиль», — пообещал граф.
И они дружно прикончили вторую бутылку.
* * *
Пришел автомобиль, который вел маленький лысый инженер Люфтваффе. День был солнечным, вполне подходящим для небольшой прогулки. Они подъехали к небольшому симпатичному домику из красного кирпича. У дверей стояли немецкие офицеры — это был их клуб. Когда Бадер выбрался из машины, к нему подошел симпатичный офицер примерно его возраста, темноволосый, с тонкими усиками. На лице у него были видны следы ожогов, а мундир украшало множество орденов. На шее висел Рыцарский Крест с Дубовыми Листьями и Мечами — одна из высших немецких наград. Он протянул руку и представился:
«Галланд».
Бадер протянул руку в ответ и вежливо сказал:
«Рад познакомиться. Меня зовут Дуглас Бадер».
Галланд не говорил по‑английски, и в качестве переводчика выступал тот самый инженер. Остальные офицеры подошли поближе, щелкая каблуками, когда их представляли. Галланд увел Бадера с собой, в небольшой садик, окруженный живой изгородью. Он вежливо и тепло произнес:
«Я рад видеть, что с вами все в порядке, и вы опять здоровы. Как вам удалось выпрыгнуть с парашютом?»
«Я это плохо помню».
«Это бывает. Однажды меня сбил кто‑то из ваших пилотов, и мне пришлось прыгать. Приземление оказалось довольно жестким. Наверное, садиться на одну ногу очень неприятно».
Бадер спросил:
«Вы обожгли лицо именно тогда?»
Галланд кивнул.
Они прошли в длинную невысокую беседку, несколько офицеров проследовали за ними. Бадер с удивлением увидел, что в ней на большом столе находится тщательно выполненный макет железной дороги. Галланд нажал кнопку, и маленький поезд прошел мимо крошечной станции, проскочил под светофором, нырнул в игрушечный тоннель. Глаза Галланда сверкали, он радовался, как маленький мальчик. Переводчик сказал:
«Это любимое место герра оберст‑лейтенанта в то время, когда он не находится в воздухе. Это точная копия поезда рейхсмаршала Германа Геринга, хотя его поезд, конечно, гораздо больше»[11].
Поиграв еще немного, Галланд повел компанию через небольшую рощицу к укрытому маскировочными сетями ангару. В нем стоял истребитель Me‑109.
Бадер с восхищением посмотрел на самолет. Галланд сделал вежливый жест, приглашая его залезть в кабину. Немцы с удивлением следили, как он без посторонней помощи поднялся на крыло, потом руками забросил правую ногу в кабину и уселся в кресло. Пока он разглядывал кабину, Галланд поднялся на крыло и быстро объяснил назначение приборов. У Бадера мелькнула шальная мысль включить мотор и попытаться взлететь[12].
Подняв голову, Бадер не увидел аэродрома. Тогда он попросил переводчика:
«Не спросите ли вы у подполковника, может быть, он позволит мне взлететь на этой штуке?»
Галланд усмехнулся и ответил. Переводчик сообщил:
«Он говорит, что если вы это сделаете, ему придется лететь за вами».
Бадер с интересом взглянул на Галланда и согласился:
«Хорошо, давайте попробуем».
Галланд еще раз усмехнулся и ответил, что сегодня он не на боевом дежурстве.
Когда Бадер вылез из кабины «мессера», то вдали увидел море. Ему даже показалось, что где‑то вдалеке он различил отблеск белых скал Дувра, и он почувствовал себя плохо. Там находится его дом. До Англии всего 40 миль. На мгновение ему захотелось, чтобы немцы оставили его одного. Тогда он заберется в кабину «мессера» и вернется на свой аэродром к чаю.
Однако чай пить пришлось на французской ферме. Официант принес сэндвичи и настоящий английский чай (вероятно, трофейный). Все было, как в офицерской столовой КВВС, только форма на военных была чужая. И атмосфера была совсем иной, что было вполне понятно. Все улыбались, обменивались наилучшими пожеланиями, но в воздухе витала некая напряженность, и беседа шла несколько натужно. Говорил Галланд, остальные больше отмалчивались. Никто не пытался выудить из него информацию. Маленький переводчик сообщил, что в тот день, когда он был сбит, Люфтваффе сбили 26 «Спитфайров», не потеряв ни одного самолета. Это была настолько очевидная чушь, что Бадер даже развеселился. Королевские ВВС давно посмеивались над хвастовством немецких летчиков[13]. Сам Галланд в тот день сбил 2 самолета и еще 3 возможно сбил, включая таинственного летчика, который подбил его истребитель[14].
Позднее немцы показали Бадеру ленту, снятую фотопулеметом. Однако он увидел «Бленхейм», который немцу сбить не удалось, и «Спитфайр», извергающий клубы черного дыма. Очевидно, он был сбит. Затем странная лента показала «мессер», обстреливающий английский корабль и «потопивший» его. На последних нескольких кадрах было видно тонущее судно, но это было совсем другое судно.
Галланд подарил ему жестянку английского табака и, когда Бадер усаживался в автомобиль, сказал:
«Было очень приятно встретиться с вами. Я боюсь, в лагере военнопленных вы встретите несколько иное обращение. Однако дайте мне знать, и я сделаю все, что могу».
Он тепло улыбнулся, пожал Бадеру руку, щелкнул каблуками и козырнул. Когда автомобиль тронулся, все немцы щелкнули каблуками и отдали честь. Бадер, вместе с маленьким инженером, поехал обратно в госпиталь. Он был бы рад иметь Галланда в своем крыле. По слухам, на его счету числилось около 70 самолетов, но Галланд успел повоевать в Испании и Польше.
Инженер доставил его к самому крыльцу, пожал руку и, разумеется, козырнул, щелкнув каблуками. Возле кровати стояла тарелка с черным хлебом. Судя по всему, Люсиль принесла «обед». После чаепития у Галланда он выглядел отвратительно.
«Как провел время?» — спросил Билл Хэлл.
«Прекрасно. Просто чудесно. Хорошо пообедал, раздобыл немного курева», — Бадер поднял банку с табаком.
На кровати возле окна лежал какой‑то человек. Он не шевелился. Бадер посмотрел на него и спросил:
«Кто это?»
Хэлл ответил:
«Прибыл еще один парень, пока тебя не было. Сержант. Сбит вчера. Они только что ампутировали ему руку. Все еще не отошел от наркоза».
Открылась дверь, и вошел немецкий солдат в каске. Между прочим, Бадер впервые увидел знаменитую немецкую каску. Солдат, который, похоже, дожидался его возвращения, отдал честь и произнес на ужасном английском: