и направления исследований 8 глава

Главное психологическое приобретение юношеского возраста—это открытие своего внутреннего мира. Формирование новой временной перспективы сопряжено с известными психологическим трудностями. Обостренное чувство необратимости времени нередко соседствует в юношеском сознании с нежеланием замечать его течение, с ощущением, будто время остановилось. Подобная «остановка» времени психологически означает как бы возврат к детскому состоянию, когда время еще не существовало в переживании и не воспринималось осознанно.

Главная трудность юношеской рефлексии состоит в правильном совмещении того, что А.С.Макаренко называл ближней и дальней перспективой. Ближняя перспектива—это непосредственная сегодняшняя и завтрашняя деятельность и ее цели. Дальняя перспектива—долгосрочные жизненные планы, личные и общественные.

С точки зрения психологии появление вопроса о смысле жизни есть симптом определенной неудовлетворенности. Когда человек целиком поглощен каким-то делом, он обычно не спрашивает, имеет ли это дело смысл. Рефлексия, критическая переоценка ценностей психологически, как правило, связана с какой-то паузой, «вакуумом» в деятельности или в отношениях с Другими людьми. И именно потому, что вопрос этот по сути своей практический, удовлетворительный ответ на него может дать только деятельность.

Каждый день и каждый час, даже не замечая того, человек стоит перед выбором, который может подтвердить, а может и перечеркнуть его жизнь. «Открытие Я»—не одномоментное и пожизненное приобретение, а целая серия последовательных открытий, каждое из которых невозможно без предыдущих и вместе с тем вносит в них коррективы.

Мера свободы есть также и мера ответственности, а дело, начатое одним, продолжают другие.

Примечания

¹ КорчакЯ. Как любить детей. Минск, 1980. С. 6.

² Л и ч ко А. Е. Подростковая психиатрия. Л., 1979. С. 17-18.

³ И с а е в Д. Н., Каган В. Е. Половое воспитание и психогигиена пола у детей. Л.,1979. С. 154.

⁴ См.: Кон И.О., Лосенков В.А. Юношеская дружба как объект эмпирического исследования// Проблемы общения и воспитания. Вып. 2/ Отв. ред. М.Х.Титма. Тарту, 1974.

⁵ ZazzoB. Psychologie differentieellee de I'adolescence. Paris, 1966. P. 63-123.

⁶ О формах «врастания» исторического прошлого в личный опыт ребенка см. Курганов С.Ю. Ребенок и взрослый в учебном диалоге. М., 1989.

⁷ Лермонтов М.Ю. Сашка// Лермонтов М.Ю. Собр. соч. В 4 т. Т. 2. М., 1958. С. 388.

⁸ Rosenberg M. Society and the Adolescent Self-image. Princeton, 1965.

§ 4. Диалектика преемственности поколений

На протяжении развития всего человечества всегда существовали отдельные люди и группы, который мыслили «по-другому» и действовали не так, как окружающие. Будь то средневековые шуты или современные диссиденты, они начинали действовать особенно интенсивно в эпохи перемен. «История есть не что иное, как последовательная смена поколений, каждое из которых использует материалы, капиталы, производительные силы, переданные ему всеми предшествующими поколениями; в силу этого данное поколение, с одной стороны, продолжает унаследованную деятельность при совершенно изменившихся условиях, а с другой—видоизменяет старые условия посредством совершенно измененной деятельности».¹

В такие эпохи ценности предшествующих поколений вступают в противоречие с реальностью, и носителем новых устремлений, выражающим новые потребности, чаще всего становится молодое поколение. Новое поколение острее ощущает и свободнее выражает основные проблемы развития во всех нетрадиционных обществах. Процесс культурного движения подчиняется поколенческим ритмам: смена представлений, сложившихся во время кризиса, совершается как вытеснение одного поколения другим, претендующим на более эффективную программу переустройства общества. Различия между поколениями тем глубже, чем динамичнее и масштабнее перемены в той или иной стране.

Понятие поколения. Понятие поколения чрезвычайно многогранно. В «Кратком словаре по социологии» можно прочесть: «Поколение—социально-возрастная категория, номинальная группа. К одному поколению принадлежат люди, возраст которых помещается в некотором интервале, но последний не остается неизменным. Трудности определения границ поколения связаны с множественностью и противоречивостью его социально-биологических критериев: сроки физического созревания юношества; средний возраст вступления в брак; время начала трудовой жизни—это главный критерий социальной зрелости. Наконец, общность образа жизни, поведения, ценностей».²

Под поколением часто понимают интервал времени между средним возрастом родителей и их детей. С этой точки зрения говорят о длине поколения и измеряют ее определенным числом лет. Так, например, еще Геродот писал, что «триста человеческих поколений составляют десять тысяч лет, потому что три поколения составляют столетие». Так же трактовал понятие поколения и Исаак Ньютон.³

Древнейшее значение, подсказываемое самой этимологией слова (generatio— порождение),—биолого-генеалогическое: поколение—звено или ступень в цепи происхождения от общего предка, а межпоколенные отношения суть отношения между родителями и детьми, предками и потомками. Отсюда—связь понятия с терминами родства, которая и поныне существенна для антропологов, этнографов и юристов (например, при обсуждении права наследования).

Тем не менее уже в древних текстах слово «поколение» употребляется не только в генеалогическом смысле (проклятия, действующие вплоть «до четвертого колена», Евангельская генеалогия Иисуса Христа, знаменитое «Авраам роди Исаака, Исаак роди Иакова»), но и для обозначения современников или сверстников.

В социальной философии XIX в. понятие поколения впервые стало предметом теоретического анализа вне семейно-генеало-гического контекста как социально-историческое явление.⁴ При этом выделяются две ориентации. Позитивистско-натуралисти-ческая ориентация стремилась выделить структурные аспекты поколенной общности, локализовать ее во времени и придать самому термину пространственно-хронологическую определенность. Романтически-гуманитарная ориентация, напротив, подчеркивала внутреннее, духовное единство поколения, общность идей и деятельности. В первом случае интерес привлекали факторы, детерминирующие поколенную общность, во втором— поколение выступало как динамическая связь, субъект исторического творчества.

О. Конт, стоявший у истоков позитивистской школы, подчеркивал прежде всего естественную закономерность последовательности и смены поколений, обусловленную ограниченностью человеческой жизни. Конт не раскрывает термин «поколение», но указывает, что количественно определенная продолжительность жизни сказывается и на эволюции социальных явлений. Эту линию продолжает Д. С. Милль, который подчеркивает, что все исторические перемены прямо или косвенно связаны со сменой поколений; мера влияния прошлых поколений на настоящие—один из главных факторов социальной эволюции.

Коль скоро поколение становится социальным понятием, возникает вопрос о его длительности. Французский юрист Ж. Дро-мель выделяет понятие политического поколения, которое длится, по его мнению, 16 лет. Согласно сформулированному Дро-мелем «закону поколений», господство одного поколения продолжается около 16 лет, после чего власть переходит к следующему поколению; в течение этого срока следующее поколение завершает свое политическое образование и начинает критику своего предшественника; социальный идеал нового поколения выше и в каких-то отношениях противостоит идеалу предшественника, а труд каждого поколения специфичен, уникален и исключителен.⁵ Смена поколений, таким образом,—главный механизм социальной эволюции, которая выглядит однозначно-линейной.

Но каково соотношение политических поколений с антропологическими? Если Дромель подчеркивает прерывность поколений, то философ А. Курно акцентирует их преемственность и сосуществование⁶: в обществе все возрасты перемешаны, а все переходы постепенны; поколения не следуют друг за другом, как на генеалогическом древе, а сосуществуют и взаимодействуют. Немецкий статистик Г. Рюмелин вводит количественное понятие длины поколения, определяя ее как среднюю возрастной разницы между родителями и детьми в данный период.⁷ При этом выясняется, что длина поколения не одинакова в разных странах и зависит от средней продолжительности жизни, рождаемости и других факторов. А это, в свою очередь, влияет на темп исторических перемен.

Если позитивистская мысль пыталась придать поколению объективную, количественно измеряемую определенность, то немецкие романтики и их последователи сосредоточили главное внимание на субъективной, духовно-символической общности. В.Дильтей подчеркивает, что поколение—не только определенный временной интервал, равный приблизительно 30 годам, но и духовная общность людей, которые выросли в одно и тоже время и чей жизненный мир сформировался под влиянием одних и тех же исторических событий. «Поколение состоит из тесно связанного круга индивидов, которые образуют некоторое однородное единство благодаря тому, что они зависят от одних и тех же великих событий и происшествий, имевших место в годы их формирования, как бы ни различались другие, дополнительные факторы».⁸ Речь идет не просто о современниках, а о людях, связанных общностью главных детских и юношеских переживаний, которая порождает общий тип восприятия и шире—тип личности.

Романтико-идеалистическая интерпретация поколения получила широкое распространение в немецкой историографии XIX в. Достаточно упомянуть в этой связи Л. фон Ранке и его австрийского ученика О. Лоренца. Поскольку понятие поколения необходимо было историкам прежде всего для нужд периодизации, генеалогическое и духовно-символическое понимание сменяются хронологическим: поколение как определенный отрезок времени. Сформулированный Лоренцем «закон трех поколений» объявляет основной единицей периодизации истории столетие, которое является просто «хронологическим выражением совместной духовной и материальной принадлежности к трем человеческим поколения».⁹ Фактически же, когда приходится выбирать конкретную точку отсчета, на первый план выступает духовная общность, персонифицированная в одной или нескольких выдающихся личностях, «воплощающих», по мнению историка, душу данного поколения. Этот принцип периодизации истории унаследовали и некоторые историки XX в.

Наиболее развернуто «духовно-историческая» теория поколений была сформулирована испанским философом X. Орте-гой-и-Гассетом и его учеником X. Мариасом. Ортега-и-Гассет пытался «очистить» понятие поколения как от его биологических истоков, так и от свойственного романтикам индивидуализма. Поколение, по его словам, —не горстка выдающихся личностей и не масса случайных индивидов-ровесников, а своего рода «динамический компромисс между массой и индивидом», качественно новая интегрирующая сила, без которой нет субъекта исторической деятельности. Философ сравнивает поколение с караваном, в котором идет пленный, но одновременно втайне свободный и удовлетворенный человек, «верный поэтам своего возраста, политическим идеям своего времени, типу женщин, торжествовавшему в дни его юности, и даже походке, к которой он привык в свои двадцать пять лет».¹⁰

Подобно своим предшественникам, Ортега обозначает исторические поколения, продолжительность которых он считает равной 15 годам, именами великих людей: поколение Декар-та (1626), Гоббса и Греция (1611), Галилея, Кеплера и Бэкона (1596), Джордано Бруно, Тихо Браге и Сервантеса (1581) и т. д. Как разъясняет X. Мариас, «более или менее произвольный выбор центральной фигуры... не означает, что индивид задает тон поколению и устанавливает шкалу ценностей для тех, кто следует за ним; ибо мы можем найти этот тон и эту шкалу в точках, предшествующих данному индивиду. Например, структура де-картовского мира существовала до него и его влияния. Это не структура, которая детерминирует индивида. "Поколение Декарта" не результат деятельности Декарта, оно не определяется Декартом; скорее, наоборот—это поколение, к которому Декарт принадлежит. И, разумеется, совершенно безразлично, совпадает ли центр этого поколения с датой тридцатилетия Декарта».¹¹

«Поколенная» переодизапия истории. Метафоры, связывающие воедино этапы индивидуального жизненного пути с историческими событиями, значимыми для всех людей, живущих в данный период времени, выражали становление нового, культурно-исторического понятия поколения, для которого существенна не столько хронологическая одновременность существования группы людей, сколько общность их значимых социальных переживаний и деятельности. Такие символические общности («политическое поколение», «культурное поколение», «литературное поколение») играют важную роль в историческом исследовании. Но данные конструкции весьма условны. «Поколение» в культурно-историческом смысле не совпадает универсальной хронологической длительностью. Его длительность зависит от скорости исторического обновления— чем значительнее перемены, совершающиеся в единицу времени, тем больше люди склонны замечать у себя «поколенные различия». Многое зависит и от типа протекания процесса: резкие, революционные перемены создают своего рода травматический эффект, усиливая ощущение межпоколенных различий, тогда как постепенные, эволюционные сдвиги, как бы они ни были существенны, зачастую не замечаются и не сразу символизируются в культуре. Отсюда—проблема обоснованности выбора исходных содержательных и хронологических рубежей исследования.

«Поколенная» периодизация истории не учитывает социально-классовой и идеологической неоднородности общества. Современники (тем более—сверстники) всегда имеют между собой нечто общее, поскольку они участвуют в одних и тех же событиях и реагируют на них. Но реакция эта может быть различной и зависит не столько от возраста, сколько от социальноклассового положения и индивидуального самоопределения личности. Абсолютизация внутрипоколенной общности всегда тяготеет к преуменьшению классовых антагонизмов. Кроме того, акцент на общности значимых переживаний как конституирующим принципе поколения легко открывает дорогу идеализму: разные поколения оказываются воплощением разных «принципов», выбор которых сплошь и рядом зависит от произвола историка. Применить эту периодизацию за пределами духовно-идеологической сферы и вовсе трудно. Можно говорить об ученых «поколения Декарта», но как представить себе крестьян этого поколения? Наконец, каково соотношение возрастной (сверстники), исторической (современники) и идейно-символической (единомышленники) общности?

Перевод проблемы из социально-философского в социологическое русло требовал уточнения ее понятийного аппарата.

Важным шагом в этом отношении была опубликованная в 1928 г. статья выдающегося немецкого социолога К. Маннгейма «Проблема поколений». Маннгейм начинает свое исследование с сопоставления позитивистской и романтически-исторической постановки проблемы. Первая акцентирует биологические и хронологические детерминанты возрастной общности и пытается найти общий закон, выражающий ритм исторического развития. Вторая подчеркивает внутренние, духовные силы исторического процесса, видя в смене поколений проявление «духа времени». Можно ли совместить ли эти подходы? Маннгейм считает—можно. Смена поколений—универсальный процесс, основанный на биологическом ритме человеческой жизни, вследствие которого «а) в культурном процессе появляются новые участники, тогда как б) старые участники этого процесса постепенно исчезают; в) члены любого данного поколения могут участвовать только в хронологически ограниченном отрезке исторического процесса и г) необходимо поэтому постоянно передавать накопленное культурное наследство; д) переход от поколения к поколению есть последовательный процесс».¹²

Но формы и характер этого процесса бывают разными. Применив к анализу поколений введенное К. Марксом разграничение «класса-в-себе» (объективное классовое положение в системе производства) и «класса-для-себя» (классовое самосознание, осознание себя как субъекта социальной деятельности), Маннгейм получает три самостоятельных понятия:

1. Поколенное положение («Generationslagerung»)— поколенный статус, место, занимаемое людьми определенного возраста в данном обществе, их, так сказать, потенциальные возможности.

2. П око ленная взаимо связь («Generaltonszusammen-hang») — актуальное поколение, ассоциация, основанная на сходстве жизненных проблем и интересов, вытекающих из одинаковости положения.

3. Поколенное единство («Generationseinheil»), предполагающее осознание своей поколенной общности и выработку соответствующего самосознания, общих идеалов и деятельности.

Например, прусская молодежь и китайская молодежь начала XIX в. не имели, по Маннгейму, общего поколенного статуса, поскольку принадлежали к качественно разным обществам. Прусская городская и сельская молодежь обладала общим поколенным статусом, но не имела реальной поколенной взаимосвязи в силу различия волнующих их проблем. Городская молодежь такую взаимосвязь имеет, но ее нельзя считать «поколенным единством», так как она разбита на две враждующие группировки—романтически-консервативную и либерально-рационалистическую.

Теория Маннгейма не была им подробно разработана. В частности, он оставил практически без внимания социально-классовые детерминанты возрастно-поколенного поведения. Тем не менее его постановка вопроса была плодотворной, связывая свойства молодежи как субъекта социальной деятельности не только с ее структурными характеристиками и специфическим положением в обществе, но и с особенностями ее идеологии, отмечая ее внутреннюю неоднородность и т. д.

Глобальные теории конфликта поколений. В рамках структурного функционализма, господствовавшего в американской социологии 40-60-х годов, проблема поколений ставится иначе. Если Маннгейма молодежь интересовала как субъект социального обновления, то для Т. Парсонса она —прежде всего объект социализации, а проявления недовольства, социального протеста и т.д. рассматриваются им как формы девиант-ного, отклоняющегося от нормы (какой и кем установленной?) поведения.-¹³

Подъем молодежного и студенческого движения на Западе во второй половине 60-х годов нанес сильный удар по буржуазным иллюзиям и показал неадекватность функционалистской трактовки межпоколенных отношений в целом. В конце 60-х— начале 70-х годов появляется множество книг и статей, в заголовках которых фигурируют слова «конфликт», «кризис» или «разрыв» поколений.

Первые теории этого рода имели глобальный характер. Американский социолог Л.Фойер в книге, посвященной студенческому движению, писал, что «конфликт поколений является универсальной темой человеческой истории. Он основывается на самых изначальных чертах человеческой природы и является, может быть, даже более важной движущей силой истории, чем классовая борьба». Перефразируя «Коммунистический манифест», Фойер утверждал, что «история всех до сих пор существовавших обществ есть история борьбы между поколениями».¹⁴

Однако истоки этой борьбы рисуются по-разному. Одни авторы, включая Фойера, апеллируют к Фрейду, полагая, что в основе всех межпоколенных конфликтов лежит извечное соперничество между отцом и сыном («Эдипов комплекс»). Но чем тогда современный конфликт отличается от прошлых исторических ситуаций?

Французский психоаналитик Ж. Мандель противопоставляет классическому «конфликту», описанному Фрейдом, идею «кризиса поколений».¹⁵ Если «конфликт поколений», связанный с «Эдиповым комплексом», состоял в том, что подросток стремился занять в обществе место своего отца и вообще старших, «социальных отцов», то «кризис поколений» означает, что юноша не соперничает с отцом, дабы в конечном счете идентифицироваться с ним, а полностью отвергает его как образец, отказываясь от своего социально-культурного наследства. Почему? Прежде всего потому, что современное общество и существующая в нем власть больше не переживается в бессознательном как образ Отца—наставника, покровителя и воплощения ценностей, а напоминает, скорее, архаический образ всемогущей Матери. Материнское начало представлено всемогущей техникой, перед которой человек чувствует себя бессильным. Стихийный студенческий бунт прежде всего форма протеста против технократии. Другие авторы дополняют эти рассуждения ссылками на ослабление мужского начала в обществе и семье.

Основатель этологии К. Лоренц пошел еще дальше, утверждая, что «вражда между поколениями» имеет этологические корни. Современное состояние общества, по его словам, это массовый невроз, обусловленный тем, что у современного человека нарушены механизмы, ответственные за поддержание равновесия между удовольствиями и заботами. Трудности и препятствия, вынуждавшие человека предпринимать необходимые для выживания, но неприятные усилия, исчезли. Отсюда—гедонизм, требование немедленного удовлетворения всех желаний, нетерпеливость и леность, которым всегда сопутствуют эмоциональное и духовное оскудение. А поскольку эти черты особенно распространены у молодежи, обществу угрожает прерывание культурной традиции. Молодые люди «испытывают архаическое инстинктивное удовольствие от племенной войны, направленной против родительского поколения. Ненависть, которую они питают к нам—старшему поколению,—сродни национальной ненависти, самой разрушительной из всех эмоций. Она исключает всякую коммуникацию, что делает ее "слепой" и создает угрозу эскалации вражды».¹⁶

Если консервативные авторы фиксировали внимание на разрушении или неэффективности традиционных способов социализации и культурной трансмиссии, подчеркивая опасности этой ломки, то идеологи молодежного авангардизма, напротив, доказывали рост революционных потенций молодежи и значение молодежной контркультуры как «единственно эффективной радикальной оппозиции» в современных обществах.¹⁷ «Конфликт», или «разрыв», поколений в их изображении выглядит столь же глобальным, как и у консерваторов.

Глобальные теории конфликта поколений поставили целый ряд реальных проблем. Но научная постановка проблемы отличается от ненаучной в первую очередь определением понятий и возможных способов верификации гипотез. В рассуждениях о «конфликте поколений» вначале этого не делали. Весьма показательна в данном смысле книга «Культура и сопричастность» М. Мид.¹⁸

Позиция М. Мид. Связывая межпоколенные отношения с темпом общественного развития и господствующим типом семейной организации, Мид различает в истории человечества три типа культур: постфигуративные, в которых дети учатся главным образом у своих предков; кофигуративные, в которых и дети, и взрослые учатся прежде всего у равных, сверстников, и префигуративные, в которых взрослые учатся также у своих детей.

Постфигуративная культура, по словам Мид, преобладает в традиционном, патриархальном обществе, которое ориентируется главным образом на опыт прежних поколений, т.е. на традицию и ее живых носителей—стариков. Традиционное общество живет как бы вне времени, всякое новшество вызывает здесь подозрение: «Наши предки так не поступали». Взаимоотношения возрастных слоев в нем жестко регламентированы, каждый знает свое место, и никаких споров на этот счет не возникает.

Ускорение технического и социального развития делает опору на опыт прежних поколений недостаточной. Кофигура-тивная культура переносит центр тяжести с прошлого на современность. Для нее типична ориентация не столько на старших, сколько на современность, равных по возрасту и опыту. В науке это значит, что мнение современных ученых считается более важным, чем, скажем, мнение Аристотеля. В воспитании влияние родителей уравновешивается, а то и перевешивается влиянием сверстников и т. д. Это совпадает с изменением структуры семьи, превращающейся из «большой семьи» в нуклеарную. Отсюда—растущее значение юношеских групп, появление особой молодежной культуры и всякого рода межпоколенных конфликтов.

Наконец, в наши дни, считает Мид, темп развития стал настолько быстрым, что прошлый опыт уже не только недостаточен, но часто оказывается даже вредным, мешая смелым и прогрессивным подходам к новым, небывалым обстоятельствам. Префигуративнаякультура ориентируется главным образом на будущее. Поэтому не только молодежь учится у старших, как было всегда, но и старшие во все большей степени прислушиваются к молодежи. Раньше старший мог сказать юноше:

«Ты должен слушаться меня, потому что я был молодым, а ты не был старым, поэтому я лучше тебя все знаю». Сегодня он может услышать в ответ: «Но вы никогда не были молоды в тех условиях, в которых нам предстоит жить, поэтому ваш опыт для нас бесполезен». Отсюда Мид выводит и молодежную контркультуру, и студенческие волнения.

Концепция Мид правильно схватывает зависимость межпоколенных отношений от темпов научно-технического и социального развития, подчеркивая, что межпоколенная трансмиссия культуры включает в себя информационный поток не только от родителей к детям, но и обратно: молодежная интерпретация современной ситуации и культурного наследства оказывает влияние на старшее поколение. Кстати сказать, удельный вес молодежный инноваций в развитии культуры был весьма значителен и в средние века, и в античности. Но как бы ни усиливалась эта тенденция, взаимоотношения старших и младших и распределение между ними социальных функций не могут стать вполне симметричными. Какие бы новшества ни предлагала молодежь, они всегда основаны на опыте прошлых поколений и, следовательно, на определенной культурной традиции. Даже идея тотального разрушения существующей культуры, проповедуемая ультралевыми теоретиками «молодежной контркультуры», уходит своими идейными корнями в анархистские учения прошлого, иррационализм Ницше и т. д. Острота, с которой эта проблема встала в 60-х годах на Западе, обусловлена не столько ускорением темпов культурного и прочего обновления, сколько моральным и идеологическим кризисом общества.

Не следует абсолютизировать и сами темпы культурного обновления. Разные элементы культуры изменяются отнюдь не в одинаковом ритме. Следовательно, и степень межпоколенных различий в этих сферах будет разной.

Характерно, что в трактовке межпоколенных отношений в социологической литературе имеются два полюса. Одни авторы писали, что в современном обществе существует большая разница между поколениями и этот доходящий до противоположности разрыв увеличивается. Другие, напротив, считали представления о росте межпоколенных различий иллюзорными; по их мнению, ничего нового в этом отношении не произошло. Одни предполагали, что «конфликт поколений» имел место всегда, а другие—что он и сегодня существует только в воображении.

В чистом виде эти две позиции—«великий разрыв» и «ничего нового»—существуют лишь в спекулятивных, глобальных теориях. Как только проблема становится предметом эмпирического исследования, выясняется, что обе крайние точки зрения несостоятельны и межпоколенные отношения являются отношениями «селективной преемственности».¹⁹

В сущности, иначе и быть не может. Марксова формула об истории как последовательной смене поколений: каждое из которых, с одной стороны, продолжает, а с другой—видоизменяет унаследованные условия и самую свою жизнедеятельность, — уже содержит в себе идею селективности. Межпоколенная трансмиссия культуры, как и всякий процесс развития, представляет собой единство прерывности и непрерывности. Соотношения этих моментов может быть разным. Еще Р. Бенедикт отмечала, что культурная трансмиссия и переход из одной возрастной степени в другую по-разному протекает в бесписьменных и индустриально-развитых обществах, где процесс развития более разнообразен, а степень сходства между поколениями в разных элементах культуры не одинакова.

Значение эмпирических исследований. Перевод проблемы на рельсы эмпирического исследования означал дифференциацию и детализацию самих вопросов. Прежде всего: сравниваем ли мы сходство и различия между поколениями по происхождению (родители и дети) или между сменяющими друг друга когортами? Это требует и разных источников, и разных способов анализа. Вслед за разграничением уровней исследования возникает вопрос о сравнительной значимости когортных и внутрисемейных сходств и различий и о мере их влияния на макро социальные процессы.

Не менее важно уточнить, сопоставляем ли мы субъективно-воспринимаемые аскриптивные свойства, т. е. то, как сами люди (родители и дети, старые и молодые) оценивают степень и характер своих отличий от другой возрастной группы, или же пытаемся измерить объективно существующие между ними различия, которых сами опрашиваемые могут и не осознавать. Па-пример, можно спросить испытуемых, чем и насколько они, по их мнению, отличаются от своих родителей или от представителей старшего поколения, а можно просто сопоставить типичные для тех и других формы поведения, ценностные ориентации, самооценки и т. д. Оба подхода законны и правомерны. Но результаты их, как правило, не совпадают.

Наконец, нельзя забывать о предметной стороне дела: что именно сопоставляется и измеряется: частные социальные установки, глобальные ценностные ориентации или реальное поведение и то, к какой именно сфере деятельности (труд, политика, семейная жизнь, досуг, развлечения и т.п.) они относятся? Глобальные обобщения, не учитывающие этого фактора, легко вводят в заблуждение. Спор о наличии или отсутствии «разрыва» между поколениями нередко объясняется простым недоразумением: те, кто считал, что «разрыв» есть, оперировали одними, а те, кто его отрицал,—другими показателями.