Глава 18
День Бостона. Они устраивали его каждое лето, когда бывали на острове, посещая между ланчем и обедом любимые местечки – Публичный сад и Лебединую лодку, скульптурную группу «Дорогу утятам» и Лягушачий пруд. Прогулка по торговому центру «Авеню Содружества» заканчивалась у памятника пожарнику, где каждый дотрагивался до бронзовой куртки, настолько похожей на настоящую, что, казалось, какой-то огнеборец только что бросил ее на стену после долгого трудового дня. Ходили много, и, когда вернулись домой, детей пришлось нести от машины на руках. Это и есть детские каникулы: уснуть по пути к последнему парому с перепачканными мороженым губами и подбородком.
Билеты взяли на паром, уходящий в 7:45 утра. Пока дети одевались, Кейт заглянула в свою электронную почту и без особого интереса пробежала входящие. Экономические прогнозы, обзоры ресторанов, сообщения об обнаруженных в Индонезии лагерях террористов.
Криса не было уже девять дней. Кейт получила от него два голосовых сообщения, торопливых, полных оптимизма по поводу покупки камбоджийского отеля, и несколько коротких электронных писем. Каждый раз, улетая на Дальний Восток, он становился практически недосягаем. Но она не могла припомнить, чтобы раньше так остро воспринимала разницу во времени, нерегулярность новостей и скудость информации относительно местонахождения мужа.
Первой появилась Пайпер, одетая кое-как, с любимой куклой, изувеченной в недавней стычке с братом. Кейт уже заверила дочку, что оторванная нога будет возвращена на место в кукольной больнице, как только приедут домой; такого рода операции они проводили и раньше. До тех пор лучше всего было бы спрятать ее в чемодан – вид одноногой куклы навевал неспокойные мысли.
– Мило выглядишь. Очень броско, – похвалила Кейт, восхищаясь клетчатыми голубыми шортами и розовой блузкой дочери, и убрала с ее лица прядку волос. Пайпер сама выбрала наряд – это что-то новенькое.
За спиной у них возник Джеймс с зубной щеткой.
– А можно, мы сходим в тот большой магазин игрушек? Купим что-нибудь?
На столе пискнул лэптоп.
«Привет, милая, только что прибыл в Манилу. Планы немножко поменялись. По «Ангкор Ват» договоримся, если купим ему в пару либо местный отель, либо другой, в Джакарте или на Бали, так что я быстренько взгляну на них, а уже потом, надеюсь, домой. «АВ» находится в изумительном месте – дворец в десяти минутах ходьбы от храмов. Скажи детям, у меня появились новые идеи насчет песочных замков. Сочувствую по поводу кошелька. Ты уже заблокировала кредитки? Напоминаю, что наличные есть в нижнем ящике моего стола. Пользуйся пока запасной кредиткой. Обо мне не беспокойся – у меня корпоративный счет.
Пока
Люблю
К».
Манила. Джакарта. Бали. Рука с чашкой кофе остановилась на полпути. Джакарта – это Филиппины или Индонезия?
– Мам? Мы можем купить что-нибудь в большом магазине? Мне эти игрушки уже надоели.
А где новая «горячая точка»? Кейт попыталась вспомнить карту островов с красными пятнышками и мысленно обругала себя за плохое знание географии.
– Мам, я очень хочу «лего». – Джеймс дернул ее за рукав. – Мам?
– А есть такой магазин, где чинят кукол? – спросила Пайпер. – Не хочу, чтобы она без ноги была, – разволновалась дочка.
Дети заспорили, в какой магазин нужно сходить, и их голоса слились в нестройное диссонирующее жужжание.
Кейт попыталась вернуться на сайт с заголовком об Индонезии, но страница не перезагружалась. Она поискала карты и новые статьи. На экране запрыгали слова: «джунгли», «ножи», «головорезы».
Дети стояли перед ней, открывая и закрывая рты. Закружилась голова, в ушах зазвенело.
Кейт зажмурилась и глубоко вдохнула, потом медленно, считая до десяти, выдохнула. А когда открыла глаза, дети уже молчали, вытаращившись на нее. Она решительно захлопнула лэптоп.
– О’кей. Поедем на паром.
Глава 19
17 декабря 1994 года
На следующий год Дейв не получил приглашения от организаторов и не сумел пройти квалификацию. Говорит, что постарается пробиться через участие в мини-турнирах или даже через Азиатский тур, а значит, дома его не будет большую часть года. Говоря это, он смотрит на меня так, словно проверяет мою реакцию. Бросает вызов? Или втайне хочет, чтобы я взяла его за шкирку и сказала: «Хватит, останься со мной».
Последние месяцы мы живем как соседи по таймшеру. Большую часть времени он играет и тренируется во Флориде, а когда бывает дома, мне приходится работать допоздна с новым клиентом. Когда мы все-таки пересекаемся, то оба осторожничаем, обходя острые темы. Семейная жизнь – это мягкая борьба за влияние и тихая вежливость. Он не переносит мыло, которое я покупаю, но узнала я об этом лишь тогда, когда он сквозь зубы отпустил какую-то шутку на этот счет. Иногда, вернувшись домой к обеду, он открывает духовку и делает недоуменное лицо, если там ничего не готовится. Мне хочется кричать. Раньше мы почти всегда брали что-то навынос. И когда же я успела бы выучиться на шеф-повара? Мы совершенно разобщены и не представляем, что делать друг с другом. Мы – два человека, получивших должностные инструкции для выполнения работы, которую им так и не дали.
Мы не были вместе на День благодарения, но будем на Рождество, потому что на Рождество в гольф не играют.
17 января 1995 года
Думаю, предполагаемая поездка Дейва на какой-то псевдопрофессиональный турнир – ошибка. Так ему и скажу. Если мы оба намерены сделать что-то толковое из нашего брака, то должны решить, настоящий он или только продукт ребенка, которого больше нет. Дейв никогда о нем не упоминает. Для меня он так реален, как туман в углу комнаты, то лучшее от нас обоих, что, похоже, уже исчезло.
Прошлым вечером я приготовила обед, открыла бутылку вина и заставила себя завести разговор. Попросила не ездить на турнир. Предложила попробовать еще раз завести ребенка. С таким же успехом я могла бы обращаться к статуе. Когда он умрет, на могильном камне надо написать: «Я ничего не хотел знать».
Теперь его нет, и я одна в квартире. Чувство такое, словно отброшена назад во времени, – тайский обед из коробки перед телевизором. Кручу кольцо на пальце и не знаю, стоит ли его носить.
28 февраля 1995 года
Дейв пропустил два турнира и приехал домой с сюрпризом – три романтических дня вместе в честь нашей шестимесячной годовщины. Взял инициативу на себя, даже изложил что-то вроде плана реанимации брака. Будем встречаться каждые две недели – либо он приезжает домой, либо я лечу к нему. Хочет, чтобы мы снова занялись поисками дома и подумали о еще одном ребенке. Прошлой ночью уснул, запутавшись пальцами в моих волосах.
По-моему, у него там все идет к концу. Вчера я заметила морщинки в уголках его рта, глубокие бороздки беспокойства. Он похудел. Говорит, что играет хорошо, и я видела, какие вклады у него на счету. И вместе с тем я знаю, что он не раз спал в машине.
Из дневника выпала бумажка, круглая вырезка из журнальной страницы.
ГОЛЬФ-УИК
LY, март 3, 1995
БУКА
Еженедельный комментарий колумниста Чэда Флакса:
«Нынче здесь – дикая саванна, и эти парни – стая самцов, схватившихся за паршивую добычу. Выигрыш невелик, проигрыш огромен. Дейв Мартин настроен серьезно и, похоже, намерен взять реванш за неудачный прошлый год в АПИГ[6]. Ждем от него хорошей игры, если, конечно, он сможет вернуться в следующем сезоне».
1 мая 1995 года
Снова беременна. Восторг, страх, надежда… Не смею даже поверить. Я здорова как бык, но положиться на свой организм не могу. Не хочу говорить Дейву, пока не пройду знаковую отметку – двенадцать недель, после которой должна открыться некая зона безопасности. Впрочем, в прошлый раз никакая зона безопасности не помогла. Надо поумерить ожидания и подождать, пока мы не выберемся на надежный берег. Вот только сомнительно, что ему достанет сил.
25 июня 1995 года
Сегодня увидела дом. Большой, с тремя спальнями. Его, конечно, надо приводить в порядок, но он очень симпатичный, крепкий, с хорошим двориком. В городе приличные школы; мы выяснили это еще прошлой осенью. Придется поднапрячься, но, если самим сделать покраску и подождать с обновлением кухни, то предприятие вполне нам по силам. Я ожидаю прибавки в следующем месяце.
Дейв возвращается завтра после трехнедельного отсутствия. Предлагает съездить и посмотреть. Я уже почти прошла первый триместр. Собираюсь все ему рассказать.
Как можно молчать о беременности? Кейт этого не понимала. Есть ведь вещи – тошнота и все прочие неприятности первого триместра, скрыть которые трудно, даже если муж редко бывает дома. А еще беспокойство, волнение, страх… У них с Крисом это было чем-то вроде игры. Еще до того, как Кейт миновала относительно безопасную зону первых месяцев, они уже придумывали ребенку имя и дурачились, утверждая, что именно то или это пришло в голову первым делом. Требуладон обязательно станет известным городским архитектором. Беллапагода изменит само представление об азиатской кухне-фьюжн. Заветные, придуманные заранее имена каждый держал при себе едва ли не до последнего. Присутствовал и страх: как можно дать имя чему-то маленькому и хрупкому, как морской конек, с еще не окрепшим позвоночником и крохотными немигающими глазами.
Три месяца первого триместра, с их волнениями и тревогами, Элизабет пережила в одиночку. Ее скрытность, пусть даже и благонамеренная, рассчитанная на то, чтобы оградить от проблем мужа, поражала.
Внизу зазвонил сотовый. На часах было девять вечера – утро в Камбодже. Самое время для контрольного звонка. Кейт представила, как Крис сидит на краю кровати, без рубашки, как трет ладонями лицо и потягивается и только потом снимает трубку. На тумбочке у кровати, там, где должна была быть ее фотография, стоит, возможно, пепельница, полная окурков каких-нибудь незнакомых, без фильтра, сигарет. Воображение дополнило картину новыми деталями: холмиком с очертаниями женской фигуры под простыней, загорелое голое бедро, выглядывающее из-под экзотического цветастого одеяла. Длинная, изящная нога незнакомки с певучим именем и знойной улыбкой. Уж она-то не станет ни критиковать его пороки, ни отвлекаться на чтение писаний ушедшей из жизни подруги.
Кейт ужаснулась, поймав себя на таких мыслях. Откуда только они взялись?
Она успела взять телефон на последнем звонке перед тем, как включилась голосовая почта.
– Алло?
– Привет, Кейт. Это Дейв.
– Дейв? – От удивления она забыла о манерах и не успела скрыть разочарование.
– Да, твой старый приятель Дейв Мартин, папа Джоны и Анны. – Избрав беззаботный тон, он даже позабыл упомянуть Эмили.
– Извини, я думала, это Крис. Он всегда звонит на сотовый.
– Да. Я набирал домашний номер, но никто не ответил.
Кейт взглянула на домашний телефон – должно быть, кто-то из детей забыл вернуть трубку на место.
– А где Крис?
– В Юго-Восточной Азии. У них наметился какой-то проект, и ему пришлось улететь. Надо побывать в нескольких местах – Камбоджа, Джакарта, Бали.
– Что ж, довольно интересный уголок мира. На такой работе не засидишься. – Дейв осторожничал. Если Юго-Восточная Азия и вызывала у него какие-то ассоциации, он этого не выдал. – Жаль только, что ему пришлось прервать отпуск.
– От отпуска в любом случае мало что оставалось. Крис улетел шесть дней назад. А сегодня сообщил, что задержится еще немного, но скоро вернется.
– Хм. – Дейв на долю секунды передержал паузу. Кейт уже почти слышала, как он пытается сочинить о регионе что-нибудь вежливо-приятное, обойдя текущие события. – Я как-то играл на одном небольшом турнире в Маниле. Есть там и симпатичные местечки. Обезьяны прыгают прямо на площадку.
Раньше Дейв никогда не рассказывал о своих путешествиях, и Кейт думала, что это безразличие к спортивной карьере, эта способность идти дальше не оглядываясь выдают отсутствие страсти. Теперь она спрашивала себя, не были ли ее выводы слишком скороспелыми и не прячет ли Дейв за внешней индифферентностью что-то глубоко прочувствованное.
– Ты играл на Филиппинах?
– Участвовал в Азиатском туре. Господи, да я бы гонял мяч между кучами дымящего мусора, если бы это давало шанс подняться выше. – Он явно посмеивался над собой, легко и небрежно и даже с ноткой интимности. – Это было еще до знакомства с Элизабет, когда я пытался квалифицироваться в Ассоциацию. – Тон его немного остыл, голос зазвучал сдержаннее: – Голодные годы.
– У меня такое тоже было. До кулинарной школы приходилось готовить в таких дырах! Остается только удивляться, как еще не подцепила там что-нибудь.
Дейв негромко ухмыльнулся. С дальнего конца темного двора доносился плеск накатывающих волн.
– Э, Кейт, надеюсь, ты не против, что я снова позвонил. Просто думаю иногда, как ты там сидишь и все читаешь, читаешь. Нелегко, наверно.
Она вышла во двор, оставив дверь открытой. Ветерок пронесся по зеленым посадкам в ящичках за окном, погладил голые ноги под сорочкой.
– Знаю. Так оно и есть.
– Как будто проникаешь напрямик в чью-то голову. – На другом конце звякнули в стакане кубики льда. – Я серьезно. Даже при самых лучших отношениях всегда есть пределы того, как хорошо можно узнать другого человека.
Кейт провела ногтем по перилам. Старая, высохшая краска треснула, и она смахнула отшелушившуюся чешуйку.
– Думаю, это невозможно.
В последовавшей за этим паузе Кейт услышала, как он пьет.
– Ну и?.. Далеко зашла?
Она ответила не сразу, и он, конечно, уловил ее колебание. Какие параметры ожидания установить сейчас, так потом и будет.
– Думаешь, нам это надо? Не слишком ли рано?
– Не говори мне, рано или нет, – резко бросил он. – По крайней мере, скажи, до какого года ты дошла.
Кейт сжала пальцами еще одну чешуйку краски, и та рассыпалась на пылинки. Каждое сказанное предложение уменьшало шансы на то, что потом ей удастся потихоньку убрать дневники куда-нибудь на чердак.
– Элизабет только что впервые побывала в том доме в Саутбруке. Перед рождением Джоны.
Прозвучавший в трубке звук напоминал скрип передвигаемой мебели. О чем он вспомнил? О выкидыше? Или о том, что Элизабет лишь через несколько недель рассказала ему о второй беременности? Или, может быть, для него в этом не было ничего странного. Может быть, как ни трудно это представить, он был из тех мужей старой закалки, которые не вникают в женские дела, пока сами женщины держат их под контролем.
Она попыталась обойтись чем-то нейтральным.
– Она волновалась из-за дома, планировала, что сделает сама, даже беременная. Она была сильная.
Он хмыкнул.
– Это да. Она была сильная.
В ушах Кейт его сарказм прозвучал сухим треском, как будто вскрылось что-то широкое и безобразное. Она даже потянулась машинально за чем-нибудь, чтобы прижать, закрыть это вскрывшееся.
– Дейв, к сундучку был второй ключ?
– Второй ключ? Что ты имеешь в виду?
– Элизабет не отдала бы адвокату единственный ключ. Может, ты нашел запасной в шкатулке с украшениями, на тумбочке или где-то еще?
Он раздраженно вздохнул.
– Что ты пытаешься сказать? Ты спрашиваешь, был ли у меня второй ключ и не прочел ли я дневники, прежде чем отдать их тебе?
– Нет, речь не об этом. – Она понимала, что ошиблась, повернув разговор в эту сторону, но теперь было уже поздно. – Просто я не могу открыть сундучок. Держала ключ в кошельке, а в прошлый уик-энд его украли у меня на пляже.
– Ты потеряла ключ от сундучка?
Что она услышала в его голосе? Злость? Недоверие?
– Я его не теряла, – медленно, тщательно подбирая слова, сказала Кейт. – Ключ украли. – Она потрогала воспаленное место на шее.
– Другого ключа у меня нет. Жизнь не обеспечила меня сеткой безопасности, – сдержанно ответил Дейв. Хоть бы кто-то из детей проснулся, и у нее появился повод закончить этот разговор. – И что ты будешь делать?
– Я уже разговаривала со слесарями… – Это было отчасти правдой; она действительно оставила несколько записок и даже дошла до одной мастерской, но никого там не застала. – В самом крайнем случае… он не такой уж крепкий.
– То есть ты его взломаешь.
– Если ничего другого не останется.
Кейт повернулась к дому, спиной к стоявшим на причале моторкам, откуда доносился металлический стук и прочие звуки неугомонной жизнедеятельности. Она посмотрела на освещенное чердачное окошко и увидела спинку шезлонга у стены. Рано или поздно, в зависимости от количества оставшихся страниц, к последнему средству придется все же прибегнуть.
– Завтра на работу, рано вставать. День был долгий, – неожиданно устало сказал Дейв. Кейт представила, как он трет глаза, вздыхает. «Вот уж что мне меньше всего надо». – Береги себя, Кейт.
Он так и не отреагировал на ее последние слова насчет взлома. Может, ему это и не понравилось, но свои чувства Дейв оставил при себе. Может, он даже и винить бы ее не стал. С ним никогда ничего толком не поймешь.
Глава 20
20 сентября 1995 года
Вымоталась совершенно – клеила обои, красила, вытаскивала с чердака мусор, оставленный прежними владельцами. Мне здесь нравится – улица тихая, люди живут семейные. Но к городу еще надо привыкнуть. Я уже заметила, что женщины на внедорожниках ставят машины на парковке у торгового центра, совершенно не думая, что место может понадобиться кому-то еще. Мамочки наряжаются, как куклы, только для того, чтобы сходить в бакалейный. Они даже с детьми разговаривают так, словно думают, что их все слушают, и им нужно продемонстрировать образец совершенства.
Дейву здесь нравится. В городе есть поле для гольфа, никакого членства не требуется, и его втиснули в расписание, хотя «окон» и не было. Он уже вовсю готовится, чтобы снова попробовать пройти квалификацию и заработать приглашение на следующий сезон, который начинается в январе, когда должен родиться ребенок.
3 ноября 1995 года
Наконец-то мы с Дейвом поговорили о работе и ребенке. Раньше избегали касаться этой темы. Точнее, я избегала. Как в пословице про слона в комнате. Дейв не сказал этого напрямик, но, по-моему, считает, что один родитель должен оставаться дома с детьми. Наверно, это как-то связано с его представлениями о собственном воспитании, недоверием к чужим людям, стремлением к самопожертвованию и контролю. Деньги его никогда не интересовали, по крайней мере, не они диктовали ему, что делать и чем заниматься. Так что реальный выбор – заработок двух родителей или расходы на ребенка – перед ним не стоял. Этот пункт просто не рассматривался. Я тоже не ставила его во главу угла. Но по другой причине.
Я сказала, что попробую договориться на неполный рабочий день и что начальство, скорее всего, пойдет мне навстречу, и тогда у меня будет неплохой заработок при небольшой занятости. Мы сидели за столом, обедали, и он вдруг притих. Наверно, уже прикидывал: если я останусь дома, то это компенсирует его отсутствие. Пока я излагала свой план, Дейв крутил бутылку пива и улыбался, как именинник, получивший на день рождения нижнее белье.
Вообще-то, я как-то не думал, что ты хочешь остаться на работе, сказал он. Ты постоянно жалуешься, что ничего не успеваешь, и мне казалось, будешь рада подвести черту. Ты же так переживала из-за этого ребенка.
Я чуть не вспыхнула от злости, как бывало раньше, когда мать излагала свои домыслы насчет того, что я сделала или чего не сделала. Он все повернул против меня – мои радости и тревоги из-за ребенка, тот выкидыш. Получалось, что если бы я любила его по-настоящему, то ни о чем другом и не думала бы. «Ты ведь так не считаешь!» – хотелось крикнуть мне. «Ты не можешь думать, что, заботясь о ребенке, я должна обязательно отказаться от работы, которой отдала десять лет жизни и которую люблю». Но я знала – ничего хорошего из этого не получится.
Интересно. Мы во многом схожи и ко многому относимся одинаково, но это вещи теоретические. Здесь – совсем другое. Думаю, в глубине души Дейв вовсе не считает мужчин и женщин равными, а значит, и моя работа не может быть так же важна для меня, как его – для него. Подозреваю, что в его представлении женская любовь к детям естественно связана с самопожертвованием. Каждый раз, стоит мне только заикнуться насчет того, что есть и противоположная точка зрения, в глазах у него пробегает облачко, а на лице появляется растерянно-огорченное выражение. Я еще не стала матерью, а уже ощутила горький вкус родительской вины.
Оглядываясь в прошлое, Кейт понимала, какой наивной была, когда уходила в декретный отпуск. Она ни о чем не жалела, не думала, что надо как-то сохранить за собой место, и не допускала даже мысли, что может не вернуться. Она попрощалась с коллегами так, словно отправлялась на уик-энд.
Они с Крисом любили свою работу и считали, что любой фокус можно провернуть, если много и упорно трудиться. Но, с другой стороны, им обоим недоставало жизненного опыта. Они не представляли, каково быть родителями, и не допускали мысли, что их чувства могут измениться. Поначалу казалось, что человек, просыпающийся так же часто, как жертва эксперимента по изучению сна, не способен безопасно функционировать на следующий день. Потом интервалы как-то упорядочились, и Кейт научилась получать удовольствие от тихих часов, проведенных в темноте рядом с Джеймсом. Она и подумать не могла, что, когда придет время возвращаться на работу, решение дастся ей с таким трудом, а дом будет так сильно тянуть к себе.
Последние недели беременности Элизабет пришлись на позднюю осень и начало зимы. В магазине для будущих мам она познакомилась с другими находившимися в таком же положении женщинами и от них узнала об организованных в городе яслях и детсадах. К декабрю она не влезала ни в какую одежду и не представляла, что будет дальше.
«Дейв уже называет ребенка Джоной, потому что я напоминала ему библейского Кита. Мы посмеялись – «какое ужасное имя», – но оно как будто приклеилось.
Дейв прошел отборочные круги квалификационного турнира АПИГ в надежде заработать приглашение в высшую лигу. Сражаться пришлось всерьез – его соперниками были голодные до успеха любители и топовые игроки Национального тура. Между страницами дневника обнаружилась вырезка из спортивного журнала. На фотографии Дейв завершал круг у последней лунки. Чуть в стороне, по другую сторону веревочного ограждения, стояла Элизабет на позднем сроке.
Чтобы рассмотреть получше, Кейт поднесла вырезку к настенному светильнику. Волосы у Элизабет были длинные, как и тогда, когда они познакомились, а еще она носила круглые солнцезащитные очки в стиле Джона Леннона. Под ярким цветастым платьем выпирал громадный живот, а канаты, к которым она прижималась, придавали ей сходство с монахом в перевязанной веревкой рясе. Ладони сложены у рта в молитвенном жесте, но глаза широко открыты. Автор снимка запечатлел момент, когда надежда оборачивается ликованием.
22 января 1966 года
Джона Уильям Мартин появился на свет шесть дней назад, с опозданием в девять дней. Схватки начались в тот момент, когда Дейв поднялся на борт самолета, следовавшего из Тусона. На первый взгляд – идеальное совпадение, но ребенок родился только через тридцать шесть часов, едва успев познакомиться с папочкой, прежде чем папочка улетел в Палм-Спрингс. Он вернулся вчера и снова улетает завтра. Я понимаю, что ему необходимо вернуться на турнир, что им движет жажда реванша, что он держится за свою карту и так далее. Но это не значит, что мне это должно нравиться. Однако приходится держаться и делать хорошую мину.
Ребенок – прелесть. Все эти инстинкты и неиспорченная природа. Как он щурится, стараясь удержать меня взглядом, как сжимает кулачки. У него пухлые ножки и такие крохотные пяточки. Одно ушко немного заворачивается, как будто он лежал на нем, пока рос. Когда он спит, покусывает нижнюю губку. Смотрю на него и не могу насмотреться.
15 февраля 1996 года
Сходила на первое собрание в группу новеньких, к которой я приписана. Нас там восемь матерей, собрания – по средам. Главная идея такая: дети возятся на полу и понемножку знакомятся, а мамочки устраивают вечеринки на Хэллоуин и вместе отмечают дни рождения. Сегодня мы собрались в доме Бриттани, большом, просторном и заставленном скульптурной мебелью, наверняка называвшейся по имени какого-нибудь французского короля, а не по категории из каталога «Поттери Барн». Мы сидели кружком на полу в игровой комнате, а детишки лежали перед нами на одеяльцах, как будто на занятиях по системе Ламейза.
Есть, оказывается, много такого, что мне положено делать и чего не положено, но о чем я услышала впервые. Например, использовать матерчатые салфетки вместо тех, что продаются в магазине, поскольку последние содержат вредные химические соединения и грубые волокна. Под вопросом оказалась и программа вакцинации, хотя педиатры всячески рекомендуют делать прививки, а власти даже требуют их проведения. Записывайте вашего ребенка в детский сад, или он всю жизнь будет подавать бургеры в дешевой забегаловке. Женщины были милые, может быть, даже немножко чересчур, но они постоянно говорили о детях. Ни одна из них не обмолвилась и словом о своих интересах или работе, возвращаться на которую никто, похоже, не собирается, а когда я упомянула о своих увлечениях, меня выслушали вежливо, но не более.
Мы пили кофе из раскрашенных вручную европейских чашек. Кофе был без кофеина, поскольку все присутствующие кормили грудью. Я, наверно, пропустила вступительный инструктаж и потому допустила оплошность, попросив обычный. Оказалось, Бриттани такой даже не варит. После того как она приготовила его для меня – несмотря на мои протесты, что сойдет и бескофеиновый, – и стала наливать, все повернулись в нашу сторону. Потом Петра сказала: «Добавь-ка и мне обычного». Благослови ее Господь.
Я чувствовала себя так, словно материнство застало врасплох только меня одну. Никто не говорил о вещах, о которых я думала постоянно: скучают ли они по прежней жизни, замечают ли какие-то изъяны в своих малышах, и если да, надеются ли, что со временем все пройдет, или, наоборот, разрастется в нечто безобразное. Не возникает ли у кого желания отхлестать мужа пеленкой, когда он дрыхнет, словно и не слыша, как заходится плачем ребенок. И не бывает ли так, что иногда ты не чувствуешь ни любви, ни нежности, ни желания нянчиться бесконечно с этим рожденным тобою чудом, а хочешь хотя бы на часик вернуться в прошлое, чтобы никто тебя не трогал, не будил и не требовал твоей заботы и внимания.
В детской спальне кто-то закашлялся. Наверно, Джеймс – у него весь день было бронхиальное раздражение. Пока кашель оставался сухим, и Кейт надеялась, что ситуация не ухудшится и не потребует визита к врачу. Она спустилась вниз, поправила подушку под головой у сына и поднесла к его губам стакан с водой. Он выпил, сонно моргая и, наверное, плохо понимая, что происходит.
Женщины в группе, в которую записалась Кейт, показались ей немного манерными, но никак не склочными. Возможно, они и были немного зажатыми вначале, до ее прихода. Она без труда представила, как волновалась Бриттани, готовя к первой встрече свои лучшие блюда. Вполне возможно, что в первые месяцы материнства Элизабет чувствовала себя более изолированной, чем в действительности. К счастью, она быстро вписалась в группу. К тому времени, как Кейт перебралась в Саутбрук, через десять месяцев после первого собрания группы, Элизабет уже стала ее фактическим лидером.
Пока Джеймс пил воду, Кейт поглаживала его по голове, а потом, когда сын откинулся на подушку, осталась и подождала, пока выровняется дыхание. Потом она поднялась и тихонько прошла к двери. Когда дети болеют и просыпаются среди ночи от кошмаров, меньше всего им хочется видеть спину уходящей матери.
13 марта 1996 года
Сегодня утром группу принимала я. Все втиснулись в нашу многофункциональную гостиную. Я убрала лишнее – перенесла в ванную ручные полотенца и деревце бонсай, купила несколько чашек и запаслась кофе без кофеина. Получилось неплохо, так что я даже прониклась гордостью.
«А чем твой муж зарабатывает?» – спросила Бриттани, оглядывая гостиную. Наверно, она хотела бы увидеть и остальное, но поняла, что остального-то и нет. Я ответила, что он – профессиональный спортсмен, играет в гольф. Им это показалось странным. В их представлении хобби – это лепить керамику в подвале и продавать ее потом на углу.
Уходившая последней Петра предложила помочь прибраться в гостиной и кухне. Она из Италии, и мы поболтали немного на итальянском, так что мое пребывание во Флоренции бесследно не прошло. Потом, пока дети сидели в надувных креслицах, мы выпили еще по чашечке кофе («caffe normale, grazie a Dio»). Я сказала, что жутко устала и сейчас усну прямо за столом. Все в группе казались безумно счастливыми, и только я чувствовала себя совершенно вымотанной и несвежей.
Да, сказала она: «Belle dal fuori. Что ты будешь делать?»
Я могла бы ее расцеловать.