Засни и в миг душой воздушной
В сады беспечные войди
И тело спит как прах бездушный
И ручка дремлет на груди
И сон ленивыми перстами
Твоих касается ресниц.
И я бумажными листами
Не шелещу своих страниц.
<1935>
«Я гений пламенных речей…»*
Я гений пламенных речей
Я господин свободных мыслей
Я царь бессмысленных красот
Я бог исчезнувших высот
Я господин свободных мыслей
Я светлой радости ручей.
Когда в толпу метну свой взор,
Толпа как птица замирает
И вкруг меня, как вкруг столба,
Стоит безмолвная толпа.
Толпа как птица замирает
И я толпу мету как сор.
<1935>
Хореи*
Спит на дереве кукушка
Рак под камнем видит сон
На лугу лежит пастушка
Дуют ветры с двух сторон.
<1935>
«В каждом колоколе злоба…»*
В каждом колоколе злоба
В каждой ленточке огонь
В каждой девочке зазноба
В каждом мальчике свой конь.
<1935>
«Гости радостно пируют…»*
Гости радостно пируют
За столом сидят гурьбой
Гости радостно пируют
И гурьбой за столом сидят
И говядину едят
И наливки жадно пьют
И чего то там под столом делают
И дамочкам предлагают раздеться.
А дамочки, тру ля ля, танцуют
И под музыку приседают.
Один из гостей на стол полез,
Но его отвели в ванную комнату.
Хозяйка лифчик расстегнула
И пошла плясать вовсю.
Композитор Ваня Конов
Хотел хозяйку схватить за подол,
Но потерял равновесие
И лёг на пол.
А Нина Петухова
Сняла свои панталоны
И дала их Семёну Палкину обнюхивать.
<1935>
«Вечер тихий наступает…»*
Вечер тихий наступает
Лампа круглая горит
За стеной никто не лает
И никто не говорит.
Звонкий маятник качаясь
|
|
Делит время на куски,
И жена, во мне отчаясь
Дремля штопает носки.
Я лежу задравши ноги
ощущая в мыслях кол.
Помогите мне, о Боги!
Быстро встать и сесть за стол.
<1935–1937>
Прогулочка*
Мужик и баба играют на свободе,
Стоит оголтелый народ на пароходе
Глядит в зелёную воду.
В закусочной доктор накапливает силу;
Мужик и баба напарываются на вилу,
И доктор спешит к пароходу.
Стоит пароход озарённый луною.
Я мимо иду, и Марина со мною,
Погода нам благоприятна.
Мужик и баба громко стонут,
Под пароходом люди тонут,
И доктор уходит обратно.
<1935-1 937>
Дактиль*
Девушка с рыжими косами
Ходит в тени под откосами
Громко стучит каблучок
Юноша, сидя на стуле,
Бросив кинжал и две пули,
Держит вязальный крючок.
<1935–1937>
Подслушанный мною спор золотых сердец о бешемели*
Мчался поезд будто с гор
В окна воздухи шумели.
Вдруг я слышу разговор
Бурный спор о бешемели.
Ночь. Не видно мне лица
Только слышно мне по звуку
Золотые всё сердца!
Я готов подать им руку.
Я поднялся, я иду.
Я качаюсь по вагону.
Если я не упаду
Я найду их, но не трону.
Вдруг исчезла темнота
В окнах станция мелькнула
В грудь проникла теснота
В сердце прыгнула акула.
Заскрипели тормоза
Прекратив колёс погони.
Я гляжу во все глаза
Я один в пустом вагоне.
Мне не слышно больше слов
О какой-то бешемели.
Вдруг опять как средь лесов
Ветры в окна зашумели
И вагоны заскрипев
Понеслись. Потух огонь.
Мчится поезд, будто лев
|
|
Убегает от погонь.
18 февр<аля> 1936
Вариации*
Среди гостей, в одной рубашке
Стоял задумчиво Петров
Молчали гости. Над камином
Железный градусник висел
Молчали гости. Над камином
Висел охотничий рожок.
Петров стоял. Часы стучали
Трещал в камине огонёк.
И гости мрачные молчали.
Петров стоял. Трещал камин.
Часы показывали восемь.
Железный градусник сверкал
Среди гостей, в одной рубашке
Петров задумчиво стоял
Молчали гости. Над камином
Рожок охотничий висел.
Часы таинственно молчали.
Плясал в камине огонёк
Петров <з>адумчиво садился
На табуретку. Вдруг звонок
В прихожей бешенно залился,
И щёлкнул англицкий замок.
Петров вскочил, и гости тоже
Рожок охотничий трубит
Петров кричит: «О Боже, Боже!»
И на пол падает убит.
И гости мечутся и плачат
Железный градусник трясут
Через Петрова с криком скачат
И в двери страшный гроб несут.
И в гроб закупорив Петрова
Уходят с криками: «готово».
15 августа 1935 года
Сон двух черномазых дам*
Две дамы спят, а впрочем нет,
Не спят они, а впрочем нет,
Конечно спят и видят сон,
Как будто в дверь вошёл Иван
А за Иваном управдом
Держа в руках Толстого том
«Война и Мир» вторая часть…
А впрочем нет, совсем не то
Вошёл Толстой и снял пальто
Калоши снял и сапоги
И крикнул: Ванька помоги!
Тогда Иван схватил топор
И трах Толстого по башке.
Толстой упал. Какой позор!
И вся литература русская в ночном горшке.
19 авг<уста> 1936 г.
«Да, я поэт забытый небом…»*
Да, я поэт забытый небом
<Забытый небом> с давних пор.
А были дни, когда мы с Фебом
|
|
Гремели вместе сладкий хор.
А были дни, когда мы с Фебом
Гремели вместе сладкий хор.
А были дни когда мы с Гебой
Носились в тучах над водой.
И свет небес летал за Гебой
И гром смеялся молодой
И гром гремел летя за Гебой
И свет струился золотой.
<1936–1937>
«Шёл Петров однажды в лес…»*
Шёл Петров однажды в лес.
Шёл и шёл и вдруг исчез.
Ну и ну сказал Бергсон
Сон ли это? Нет, не сон.
Посмотрел и видит ров
А во рву сидит Петров.
И Бергсон туда полез
Лез и лез и вдруг исчез
Удивляется Петров:
Я должно быть нездоров.
Видел я исчез Бергсон.
Сон ли это? Нет, не сон.
<1936–1937>
«Григорий студнем подавившись…»*
Григорий студнем подавившись
Прочь от стола бежит с трудом
На гостя хама рассердившись
Хозяйка плачет за столом.
Одна, над чашечкой пустой,
Рыдает бедная хозяйка.
Хозяйка милая, постой,
На картах лучше погадай-ка.
Ушёл Г ригорий. Срам и стыд.
На гостя нечего сердиться.
Твой студень сделан из копыт
Им всякий мог бы подавиться.
20 февраля 1937 года
Чармс
«Григорий студнем подавился…»*
Григорий студнем подавился
И вдруг ушёл из-за стола
В прихожей он остановился
И плюнул в зеркало со зла.
21 февраля 1937 года
Чармс
«Я долго смотрел на зелёные деревья…»*
Я долго смотрел на зелёные деревья
Покой наполнял мою душу.
Ещё по-прежнему нет больших и единых мыслей
Такие же клочья обрывки и хвостики.
То вспыхнет земное желание,
То протянется рука к занимательной книге
То вдруг хватаю листок бумаги,
То тут же в голову сладкий сон стучится.
Сажусь к окну в глубокое кресло,
Смотрю на часы, закуриваю трубку,
Но тут же вскакиваю и перехожу к столу,
Сажусь на твердый стул и скручиваю себе папиросу.
Я вижу бежит по стене паучок
Я слежу за ним, не могу оторваться.
Он мне мешает взять в руки перо.
Убить паука!
Лень подняться.
Теперь я гляжу внутрь себя.
Но пусто во мне, однообразно и скучно,
Нигде не бьется интенсивная жизнь,
Всё вяло и сонно как сырая солома.
Вот я побывал сам в себе
И теперь стою перед вами.
Вы ждёте, что я расскажу о своем путешествии,
Но я молчу, потому что я ничего не видел.
Оставьте меня и дайте спокойно
смотреть на зелёные деревья.
Тогда может быть покой наполнит мою душу.
Тогда быть может проснётся моя душа,
И я проснусь, и во мне забьётся интенсивная жизнь.
Даниил Хармс
2 августа 1937 года
«Человек берёт косу…»*
Человек берёт косу
Я хочу его спросить:
Что ты делаешь в лесу?
Я траву хочу косить
Отвечает мне косарь
Закрывая правый глаз
И в глазу его фонарь
В тот же миг уже погас.
Ты бы шляпу снял мужик,
Говорю ему, а он
Отвечает: Это шик,
Я ведь франт со всех сторон.
Но такое франтовство
Непонятно никому
Это просто баловство, –
Обращаюсь я к нему.
Нет, сказал он, не скажите,
Я сказал бы, что не так
Вы хоть руки мне свяжите,
Отрубите мне кулак,
Сквозь лицо проденьте нитку,
Суньте ноги под кибитку
Распорите мне живот
Я скажу тогда: ну вот
Вы меня распотрошили,
Рот верёвками зашили
Но кричу я вам в лицо:
Вы подлец и вы яйцо!
Я –
Удивляюсь вашей речи,
Где ответ на мой вопрос?
Вы молчите, только в плечи
Глухо прячите свой нос.
Вы молчите словно пень,
Вам ответить просто лень.
Ваша дерзкая усмешка
Не пристала вам к лицу
Вы глупы как сыроежка.
О, поверте подлецу!
Он –
Я бы рад молчать веками
И дробить бы лбом гранит.
Кто искусными руками
Жизнь до гроба сохранит?
Кто холодною косой
По моим скользит ногам?
Я голодный, я босой
Мимо вас иду к богам.
По дороге вверх бегущей
Я к богам иду с мечом.
Вот и ангел стерегущий
Заградил мне путь плечом.
Стой! – гремит его приказ
Ты в дверях стоишь как раз.
Дальше рай – сады блаженства
Чтобы в рай тебе войти,
Ты достигни совершенства,
Иль назад повороти.
Я задумался: Ну что же,
Если путь мой в райский сад
Преграждён Тобой, о Боже –
Я пойду тогда назад.
Стой! воскликнул ангел грозный
Ты мне чушь не бормочи
Бог слетит к тебе серьёзный
Вынет райские ключи
Хлопнет ими по балкону
И отвесив по поклону
Во все стороны вселенной,
Улетит домой нетленный.
А потом примчится снова
С вихрем звёзд и тучей птиц
И как бури неба слово
Вдруг на землю рухнет ниц.
Дрогнет мир. Померкнет свет
И тебя исчезнет след.
Тут я поднял страшный вой:
О небесный часовой
Мысль твоя течёт обратно
Как ручей бегущий в гору,
Мне безумцу непонятно
Моему не ясно взору
Моему не близко уху
Слушать неба смутный гла<с>.
Пропусти меня как муху
Через двери в рай как раз.
Ангел молча улыбнулся,
Поднял камень из-под ног,
Осторожно оглянулся,
Вдруг рукою размахнулся
И пустил мне камень в бок.
Этот камень был по счастью бестелесный,
Потому что этот камень был небесный.
2 августа 1937 года.
«Мы – это люди…»*
Мы – это люди
Вы – это боги
Наши деревни
Ваши дороги
12 августа 1937 года
Детское Село
«Я плавно думать не могу…»*
Я плавно думать не могу
Мешает страх
Он прорезает мысль мою
Как лучь
В минуту по два, по три раза
Он сводит судоргой моё сознание
Я ничего теперь не делаю
И только мучаюсь душой.
Вот грянул дождь,
Остановилось время,
Часы беспомощно стучат
Расти трава, тебе не надо время.
Дух Божий говори, Тебе не надо слов.
Цветок папируса, твоё спокойствие прекрасно
И я хочу спокойным быть, но всё напрасно.
12 августа 1937 года
Детское Село
«Желанье сладостных забав…»*
Желанье сладостных забав
Меня преследует
Я прочь бегу, но бег мой тих
Мне сапоги не впору
Бегу по гладкой мостовой,
но тяжело, как будто лезу в гору.
Желанье сладостных забав
Меня преследует
Я прочь бегу, но бег мой тих
Я часто часто отдыхаю,
Потом ложусь на мостовой
И быстр<о> быстр<о> засыпаю.
Желанье сладостных забав
Меня во сне преследует.
Я прочь бегу, но бег мой тих
О да! Быстрей бежать мне следует
Но лень как ласковая тень
Мне все движенья сковывает.
И я ложусь. И меркнет день
И ночь мне мысли стягивает
И снова сладостных забав
Желанье жгучее несётся
Я прочь бегу, бегу всю ночь,
Пока над миром первый солнца луч взовьётся.
И сон во мне кнутом свистит,
И мыслей вихри ветром воют…
А я с открытыми глазами
Встречаю утро.
13 августа <1937>
Ленинград
«Я руку протянул, И крикнул…»*
Глоб:
Я руку протянул, И крикнул:
Вот потеха!
Стоял тут некогда собор,
А ныне веха.
А тут когда то был пустырь,
А ныне школа
А там – когда то монастырь,
Святителя Никола
А ныне только сад фруктовый
Качает сочные плоды
Да Храм Святителя Никола
Стоит в саду без головы.
Селлей:
Молчи молчи безумный Глоб
Не то пущу тебе я пулю в лоб.
Довольно ныть. И горю есть предел
Но ты не прав. Напрасно ноеш<ь>
Ты жизни ходы проглядел.
Ты сам себе могилу роеш<ь>.
Глоб:
Какие жизни ходы?
Селлей Селлей!
Нам не открыть закон природы.
Селлей Селлей!
Пройдёт с годами увлеченье
Устанет ум
Селлей Селлей!
Забудет мир своё ученье
И сладость дум
Селлей Селлей!
Селлей:
Молчи, несносное созданье
Унылых мыслей философ.
Хотя бы раз в твоё сознанье
Проник ли жизни громкий зов?
<После 13 августа 1837>
«Я видел: медленные веки…»*
Я видел: медленные веки
Она лениво подняла
И взглядом ласковые реки
Она лениво обвела
<после 13 августа 1837>
«Деды жили, деды знали…»*
Деды жили, деды знали
Как им жить и как им быть
Мы же внуки всё забыли
Мы плывём, не зная куда нам плыть.
Деды строили заборы
Разводили скот и птиц
Деды были инженеры
Своих задумчивых и гордых лиц.
Мы же дедов наших внуки
Сильно двинулись вперед
Верим только лишь науке,
А наука, всегда почти, врёт.
Врёт проклятая наука,
Что бессмертья людям нет.
Врёт! И в том моя порука,
Что науке скоро капут.
– – – – – – – –
Потому что нет науки,
А бессмертье людям есть
Я видал такие знаки.
Я слыхал такую весть.
Очень скучно было б миру,
Человеку и душе
Если б жил и бух в могилу!
И вот уже на том свете атташе.
<сентябрь 1937>
«Я сегодня лягу раньше…»*
Я сегодня лягу раньше,
Раньше лампу погашу,
Но зато тебя пораньше
Разбудить меня прошу.
Это просто удивленье
Как легко меня будить!
Ты поставь на стол варенье, –
Я проснусь в одно мгновенье.
Я проснусь в одно мгновенье,
Чтобы чай с вареньем пить.
2 ноября 1937 года.
«Гнев Бога поразил наш мир…»*
Гнев Бога поразил наш мир.
Гром с неба свет потряс. И трус
Не смеет пить вина. Смолкает брачный пир,
Чертог трещит, и потолочный брус
Ломает пол. Хор плачет лир.
Трус в трещину земли ползёт как червь.
Дрожит земля. Бег волн срывает вервь.
По водам прыгают разбитые суда.
Мир празднует порока дань. Суда
Ждёт жалкий трус, укрыв свой взор
От Божьих кар под корень гор, и стон,
Вой псов из душь людей, как сор
Несёт к нему со всех сторон –
Сюда ждёт жалкий трус удар,
Судьбы злой рок, ход времени и пар,
Томящий в жаркий день глаз, вид зовущий вновь
Зимы хлад, стужами входящий в нашу кровь.
Терпеть никто не мог такой раскол небес
Планет свирепый блеск, и звёздный вихрь чудес
<Кон. 1937 – нач. 1938>
«Зима рассыпала свои творенья…»*
Зима рассыпала свои творенья.
Пушистый снег лежит среди дубров
На санки положив поленья,
Везёт их под гору Петров.
За ним собака в кожанном ошейнике
Бежит сверкая белым зубом.
И вот папаха на мошейнике
Уже горит под старым дубом.
Петров конечно рад ужасно
Смеётся, воет, стонет, плачет,
Потом, как стройный бог, прекрасно
Через верёвку с криком скачет.
Мошейник вышел из-под дуба
И говорит Петрову грубо:
«Кому ты здесь ломаешь спину?
Иди туда куда идёшь,
Не то тебя коленом двину
Тогда костей не соберёшь».
<Кон. 1937 – нач. 1938>
«Синее Божество!..»*
Синее Божество!
Да наступит моё торжество!
Ваше Благородие,
Пошли мне небывалое плодородие!
Пожалей меня неудачного верзилу,
Пошли мне огромную поэтическую силу!
Гибну я, – так
<1937–1938>
«Но сколько разных движений…»*
Но сколько разных движений
Стремительно бегут к нему навстречу
К нему спешит другой помощник
И движется еще одна колесница.
Открывается окно Смирно подходит к нему
слон. Вот он призрачной
голубчик. Вот он
призрачный голубчик.
Вот он призрачный
голубчик. Вот он
призрачный голубчик.
Вот он страданья
полный день. Нет пищи,
нет пищи, нет пищи.
Есть хочу. Ой ой ой!
Хочу есть. Хочу есть.
Вот моё слово.
Хочу накормить мою
жену. Хочу накормить
мою жену. Мы очень
голодаем.
Ах сколько чудных
есть вещей! Ах сколько
чудных есть вещей!
Вино и мясо. Вино и мясо.
Вино приятнее каши.
Бля, бля, бля!
Вино приятнее каши.
Берим бериг чериконфлинь!
Мясо лучше теста!
Мясо лучше теста!
Я ем только мясо и овощи.
Я пью только пиво и водку.
Чяки ряки!
Я не люблю русских женщин.
А русская женщина, да еще похудевшая,
да еще похудевшая
Фириньть перекринть!
Да еще похудевшая, –
Это дрянь!
фу! фу! фу!
Это гадость!
Я люблю полных евреек!
Вот это прелесть!
Вот это прелесть!
Вот это,
Вот это,
Вот это прелесть!
Нахально веду себя я,
Я веду себя пренахально.
(Перепрыгни через бочку).
Я веду себя нахально,
Чяки, ряки!
Я люблю есть мясо,
Пить водку и пиво,
Есть мясо и овощи
и пить водку и пиво.
Фириньть перекиньть!
Я хочу есть мясо
И пить водку и пиво!
Вот как!
(Перепрыгни через бочку!)
3 января 1938 года.
Гармониус.
«Красиво это, очень мило…»*
Красиво это, очень мило:
Отнять у женщины часы
И подарить на память мыло,
Духи, цыгарки и усы.
13 марта 1938 года
«Меня закинули под стул…»*
Меня закинули под стул,
Но был я слаб и глуп
Холодный ветер в щели дул
И попадал мне в зуб.
Мне было так лежать нескладно
Я был и глуп и слаб
Но атмосфера так прохладна
Когда бы не была б,
Я на полу б лежал беззвучно,
Раскинувши тулуп.
Но так лежать безумно скучно:
Я слишком слаб и глуп.
23 апреля 1938 года
«Да что же это в самом деле?…»*
Да что же это в самом деле?..
Такая вялость в теле,
Мучительно ежесекундно чувствовать своё бессилие
Стихи совсем не сочиняются.
И каждый день мои пороки
С утра нахально начинаются.
Нет, жили иначе пророки!
Морщины изрезали мои руки.
Я целый день по комнате брожу от скуки.
Во мне не стало силы воли
Я начал пухнуть от душевной боли.
Оставте меня сознания мухи!
9 мая 1938 года
Смерть дикого воина*
Часы стучат
Часы стучат
Летит над миром пыль
В городах поют
В городах поют
В пустынях звенит песок.
Поперёк реки
Поперёк реки
Летит копьё свистя
Дикарь упал
Дикарь упал
И спит, амулетом блестя
Как лёгкий пар
Как лёгкий пар,
Летит его душа
И в солнца шар
И в солнца шар
Вонзается косами шурша.
Четыреста воинов
Четыреста воинов
Мечами небу грозят
Супруга убитого
Супруга убитого
К реке на коленях ползёт
Супруга убитого
Супруга убитого
Отламывает камня кусок
И прячет убитого
И прячет убитого
Под ломанный камень, в песок
Четыреста воинов
Четыреста воинов
Четыреста суток молчат.
Четыреста суток
Четыреста суток
Над миром часы не стучат.
27 июня 1938 года.
Сладострастный древоруб*
Когда вдали сверкнули пилы,
И прозвенели топоры –
Мне все подруги стали милы,
И я влюблён в них с той поры.
Подруги, милые подруги,
Приятно трогать вас рукой.
Вы так нежны! Вы так упруги!
Одна прекраснее другой!
Приятно трогать ваши груди,
Скользить губами вдоль ноги…
О помогите люди люди!
О Боже, Боже помоги!
24 августа 1938 года
Д. X.
«Я долго думал об орлах…»*
Я долго думал об орлах
И понял многое:
Орлы летают в облаках,
Летают, никого не трогая.
Я понял, что живут орлы на скалах и в горах,
И дружат с водяными духами.
Я долго думал об орлах,
Но спутал, кажется, их с мухами.
15 марта 1939 года
«В ночной пустынной тишине…»*
В ночной пустынной тишине
Вдоль клумб и гряд в большом саду
Брабантов шел к моей жене
Дрожа от страсти на ходу.
Он даже снял воротничок
И расстегнул слегка жилет
И весь дрожал как старичок
Хотя он был в расцвете лет.
Б. Д.
Переводы
М. Д. Омайс. «Пришёл конец. Угасла сила…»*
Пришёл конец. Угасла сила
Меня зовёт к себе могила.
И жизни вдруг потерян след.
Всё тише тише сердце бъётся,
Как туча смерть ко мне несётся
И гаснет в небе солнца свет.
Я вижу смерть. Мне жить нельзя.
Земля прощай! Прощай земля!
<1937>
Неизвестный автор. «Как страшно тают наши силы…»*
Как страшно тают наши силы
Как страшно тают наши силы
Но Боже слышет наши просьбы
Но Боже слышет наши просьбы
И вдруг нисходит Боже
И вдруг нисходит Боже к нам.
Как страшно тают наши силы
Как страшно!
Как страшно!
Как страшно тают наши силы.
Но Боже слышет наши просьбы
Но Боже слышет наши просьбы,
И вдруг нисходит Боже
И вдруг нисходит Боже к нам.
<1937>