От Невы поднимается пар
начинается ба ба бар
Над Невой пролетает колонна мух
поднимается в городе мрачный слух
<1933>
«Начало спора…»*
Начало спора
произошло вблизи Исаакиевского Собора
Пойдёмте на Неву пешком
сказал Грачёв помахивая гребешком.
Там ветер слишком режет глаз
ответил Фомов ласково и повелительно зараз.
<1933–1935>
«Бегут задумчивые люди…»*
Бегут задумчивые люди
Куда бегут? Зачем спешат?
У дам раскачиваются груди,
У кавалеров бороды шуршат.
<1933–1936>
Баня*
Баня, это отвратительное место.
В бане человек ходит голым.
А быть в голом виде человек не умеет.
В бане ему некогда об этом подумать,
ему нужно тереть мочалкой свой живот
и мылить под мышками.
Всюду голые пятки
и мокрые волосы.
В бане пахнет мочёй.
Веники бьют ноздреватую кожу.
Шайка с мыльной водой,
предмет общей зависти.
Голые люди дерутся ногами
стараясь пяткой ударить соседа по челюсти.
В бане люди бесстыдны
и никто не старается быть красивым.
Здесь всё напоказ
и отвислый живот
и кривые ноги;
и люди бегают согнувшись,
думая, что этак приличнее.
Недаром считалось когда-то, что баня
служит храмом нечистой силы.
Я не люблю общественных мест,
где мужчины и женщины порозень.
Даже трамвай приятнее бани.
13 марта 1934
Что делать нам?*
Когда дельфин с морским конём
Игру затеяли вдвоём,
О скалы бил морской прибой
И скалы мыл морской водой.
Ревела страшная вода.
Светили звёзды. Шли года.
И вот настал ужасный час:
Меня уж нет, и нету вас,
И моря нет, и скал, и гор,
И звёзд уж нет; Один лишь хор
Звучит из мёртвой пустоты.
И грозный Бог для простоты
Вскочил и сдунул пыль веков.
И вот, без времени оков,
Летит один себе сам друг.
И хлад кругом и мрак вокруг.
Дандан
15 октября 1934 года
Романс*
Безумными глазами он смотрит на меня. –
Ваш дом и крыльцо мне знакомы давно.
Тёмнокрасными губами он целует меня –
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Он принёс мне букет тёмнокрасных гвоздик –
Ваше строгое лицо мне знакомо давно.
Он просил за букет лишь один поцелуй –
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Своим пальцем в чёрном кольце он коснулся меня –
Ваше чёрное кольцо мне знакомо давно.
На турецкий диван мы свалились вдвоём –
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Безумными глазами он смотрит на меня –
О потухните звёзды! и луна побледней!
Тёмнокрасными губами он целует меня –
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Даниил Дандан
15 октября 1934 года
«Горох тебе в спину…»*
Горох тебе в спину.
Попади тебе булыжник
под лопатку.
Падай падай.
Без движенья
На земле
раскинув руки
отдохни.
Много бегал
утомился.
Ноги стали волчиться
Взор стеклянный
перестал метать копьё
в глубь предметов
Сядь на стул
Зажги сигару
отдохни часа четыре
Это лучше,
чем лежать раскинув руки
На земле.
Посмотри
На кебе солнце
В светлом воздухе летают
птицы
На цветах сидят стрекозы
и жуки.
Вон горох к тебе летящий
Только спину пощекотит
А булыжник от лопатки
Будто мячик отлетит
Встань Встань
Подойди походкой твёрдой
К центру мира
где волна реки Батобр
пни срывает с берегов
И на камне умный бобр
держит рыбу меж клыков.
Люди, звери и предметы
ниц падут перед тобой
и на лбу твоём высоком
Вспыхнет яркий лампион.
23 DEC. 1934 года
Хармс
«Стоит средь волн морских пустынный остров…»*
Стоит средь волн морских пустынный остров
Над ним скалы громадный остов
Путь ветру лбом пересекает
Порой искрится и сверкает
Порой пустынна и гола
Стоит над морем чёрная скала
И волны дохлых рыб несут к её откосам.
Морские воды разрезая носом
Шёл пароход. Команда пела.
Летела чайка. Солнце грело.
И человек в штурвальной рубке
Смотрел кругом, пуская дым из трубки
Спокойно море. Кое-где мелькнёт акула
Ударит по волне хвостом
И вновь исчезнет. Кое-где
Подскочит рыбка. Чайка рыболов
Её тотчас же на лету хватает клювом.
Другая чайка к ней спешит
И выхватив добычу ловко
Из клюва медленной соперницы
Шумит крылом
И прочь летит.
И вслед разбойнице глядит
Голодным взором чайка рыболов.
И снова скачет рыбка меж валов.
Команда весело смеётся
И по морским волнам домой
Весёлый пароход несётся
И воду пенит за кормой
Сгустились тучи на востоке
Барашки по морю бегут
Бормочет штурман: «будет буря
Придётся нам ослабить блоки
И трубы сбить. Не то капут.
Я знаю будет страшный бой»
И бровь косматую нахмуря
На волн игру глядит перед собой
Свежеет ветер. Бьются снасти.
У волн морских всё больше власти
Всё выше вал. всё больше пены
Бежит на грустный вой сирены
Команда быстро по местам
Из трубки выбив прочь табак
Промолвил штурман: «сто собак
И двести кошек не отдам
За то, что гром сейчас не грянет».
Промолвил штурман. Да как сзглянет
Перед собой на волн игру
И видит страшную скалу
Торчит скала земли сучёк
А под скалой земли клочек
У моря бурного в плену
Никем не веданный. К нему
Летит волна, за ней другая,
И ветер чайку кувыркая
Как пух по воздуху несёт
И вдруг с размаха обземь бьёт
<1934>
Обращение учителей к своему ученику графу Дэкону*
Мы добьёмся от тебя полезных знаний
Сломаем твой упрямый нрав.
Расчёт и смысл научных зданий
В тебя из книг напустим, граф.
Тогда ты сразу всё поймешь
И по-иному поведёшь
Свои нелепые порядки.
Довольно мы с тобой болван играли в прятки.
Всё по-иному повернём,
Что было ночью, станет днём.
Твоё бессмысленное чтенье
Направим сразу в колею,
И, мыслей бурное кипенье,
Мы превратим в наук струю.
От женских, ласковых улыбок
Мы средство верное найдём,
От грамматических ошибок
Рукой умелой отведём.
Твой сон беспутный и бессвязный,
Порою чистый, порою грязный,
Мы подчиним законам века.
Мы создадим большого человека.
И в тайну материалистической полемики
Тебя введём с открытыми глазами,
Туда где только академики
Сидят сверкая орденами.
Мы приведём тебя туда
Скажи скорей нам только: да.
Ты среди первых будешь первым
Ликует мир. Не в силах нервам
Такой музыки слышать стон
и рёв толпы и звон литавров
Со всех сторон венки из лавров
И шапки вверх со всех сторон
Крылами воздух рассекая
Аэроплан парит над миром
Цветок из крыльев упадая
Летит влекомый прочь зефиром
Цветок тебе предназначался.
Он долго в воздухе качался
И описав дугу кривую
Цветок упал на мостовую.
Что будет с ним? никто не знает
Быть может женская рука
Цветок поднявши, приласкает;
Быть может страшная нога
Его стопой к земле придавит.
А может мир его оставит
В покое сладостном лежать.
Куда итти? Куда бежать?
Когда толпа кругом грохочет
И пушки дымом в верх палят
Уж дым в глазах слезой щекочет
И лбы от грохота болят
Часы небесные сломались
И день и ночь в одно смешались
То солнце, звёзды иль кометы?
Иль бомбы, свечи и ракеты?
Иль искры сыплются из глаз?
Иль это кончен мир как раз?
Ответа нет. Лишь вопль и крики.
И стон, и руки вверх как пики.
Так знай! Когда приходит слава,
Прощай спокойствие твоё
Она вползает в мысль и право
Уж лучше не было б её.
Но путь избран. Сомненья нет.
Доверься нам. Забудь мечты.
Пройдёт ещё немного лет
И вечно славен будешь ты.
И звонкий славой упоённый,
Ты будешь мир собой венчать
И Бог, тобою путь пройденный,
В скрижалях будет отмечать.
<1934>
«Однажды утром воробей…»*
Однажды утром воробей
ударил клювом в лук-парей.
И крикнул громко лук-парей:
«Будь проклят птица-воробей!»
Навеки проклят воробей,
от раны чахнет лук-парей.
И к ночи в мёртвый лук-парей
свалился мёртвый воробей,
Д. Х.
24 янв<аря 1934–1935>
Песнь*
Мы закроем наши глаза
Люди! Люди!
Мы откроем наши глаза
Воины! Воины!
Поднемите нас над водой
Ангелы! Ангелы!
Потопите врага под водой
Демоны! Демоны!
Мы закрыли наши глаза
Люди! Люди!
Мы открыли наши глаза
Воины! Воины!
Дайте силу нам полететь над водой
Птицы! Птицы!
Дайте мужество нам умереть под водой
Рыбы! Рыбы!
<1934–1935>
«Игра больших переговоров, друзья глядят…»*
Игра больших переговоров, друзья глядят,
гуляет боров и тень по воздуху летит.
Смотрите, дятел пролетел, смотрите с дуба
желудь пал, а в море кит пускал фонтаны а
в небе книга нам видна
<1934–1935>
«Остановись Коньков!..»*
Остановись Коньков!
Куда ты бежишь?
Твой бег бестолков,
Остановись Коньков!
Вот сердцу милый дом.
Знакомая дверь.
Знакомый портрет за окном.
Это сердцу милый дом.
Надо в дверь войти не стуча.
Из двери направо.
Там на стене два меча
Что верней: меч или отрава?
Так знайте Коньков, что меч верней.
А так же приятна рукой совершённая расправа.
Три года и восемь недель ты думал о ней,
Так знай же Коньков, что меч верней!
<1934–1935>
Разбойники*
Шли разбойники украдкой
Очень злые. Их атаман
Вдруг помахивает бородкой
Лезет наскоро в карман.
Пули там валяются.
Разбойники молчат
Их лошади легаются
Их головы бренчат
И путники пугаются.
И в сторону спешат.
Лишь только день потух
Разбойник вышел на дорогу
И, прошмыгнув как темный дух,
Другого кличет на подмогу.
Другой спешит
Блестя под шляпой черным глазом
И путник в сторону бежит
И два разбойника за ним несутся разом.
Домов слепые номера
Им вовсе не служили
И два ножа как два пера
Им голову кружили.
Настигнут был беглец. И вдруг
Их жертва убежала.
Глядят разбойники вокруг
И точат два кинжала.
Молчат они. Жуют табак.
Но близок страшный рок
Уже им слышен лай собак
И топот грубых ног
Стоят разбойники. Кругом
из окон из дверей
Подняв ужасный крик и гром
Толпа бежит людей.
Лови его! Держи его!
Кричат со всех сторон
И пули жикают по воздуху
Кувыркая ворон.
Идут разбойники Техасом
По траве идут они.
Вдруг звучит команда басом:
Стой ребята отдохни!
<1934–1935>
«В этом ящике железном…»*
В этом ящике железном
есть и булка есть и хлеб
было б делом неполезным
их оставить на столе б.
ибо крысы ибо мыши
ибо разные скоты
по законам данным свыше
съели б всё без красоты
и в укусах кумачёвых
все изъедены в клопах
всё семейство ювачёвых бы
осталось на бобах
Но не это важно. Мне ведь
надо рифмой заманя
так устроить чтобы в девять
разбуди – ли вы меня.
<Середина 1930-х>
«Лес, в лесу собака скачет…»*
Лес, в лесу собака скачет,
Твердой лапой с твёрдым когтем
на коре прямой сосны
ставит знак.
И если волки бродят стаями
и лижут камни спящие во мху
и ветер чёрными носами обнюхивают
Собака поднимает шерсть и воет
и на врага ворчит и пятится.
<Середина 1939-х>
«Мне стариков медлительный рассказ противен…»*
Мне стариков медлительный рассказ противен
пока тягучее скрипит повествованье
Начало фразы в памяти бледнеет
И всё что будет наперёд уму понятно
Старик всегда, особенно разинув рот,
Пытается ненужную фамилию припомнить
То спотыкается на букву ы,
То выпучит глаза – молчит
И кажется, что он способен задохнуться.
То вдруг подхваченный потоком старческого вдохновенья
Летит вперёд местоименьями пересыпая речь
Уже давно «они» кого то презирают,
Кому то шлют письмо, флакон духов и деньги
Старик торопится и гневно морщит брови
А слушатель не знает кто «они».
<Середина 1930-х>
«Возьмите незабудку…»*
Возьмите незабудку
На память обо мне.
Тогда собачью будку
Увидите во сне.
А в будке человечки
На лавочке сидят
Огонь играет в печке
И искры вверх летят.
<Середина 1930-х>
«Дни летят как ласточки…»*
Дни летят как ласточки
А мы летим как палочки
Часы стучат на полочке
А я сижу в ермолочке
А дни летят как рюмочки
А мы летим как ласточки
Сверкают в небе лампочки,
А мы летим как звездочки.
<Середина 1930-х>
«Дорогой начальник денег…»*
Дорогой начальник денег
Надо в баню мне сходить.
Но, без денег, даже веник
Не могу себе купить.
<Середина 1930-х>
«И не спасет тогда супруга…»*
И не спасет тогда супруга
В безумной ревности своей
Ни ласки милого досуга
Ни сладкой праздности моей.
<Середина 1930-х>
Зарождение нового дня*
Старик умелою рукою
Пихает в трубочку табак.
Кричит кукушка над рекою,
В деревне слышен лай собак
И в гору медленно вползая
Скрипит телега колесом,
Возница воздух рассекая
Махает сломанным кнутом.
И в тучах светлая Аврора
Сгоняет в дол ночную тень.
Должно быть очень очень скоро
Наступит новый, светлый день.
16 января 1935 года
Размышление о девице*
Придя к Липавскому случайно,
Отметил я в уме своём:
Приятно вдруг необычайно
Остаться с девушкой вдвоём.
Когда она пройдёт воздушной
Походкой – ты не говоришь;
Когда она рукой послушной
Тебя коснётся – ты горишь;
Когда она слегка танцуя
И ножкой по полу скользя
Младую грудь для поцелуя
Тебе подставит, – то нельзя
Не вскрикнуть громко и любезно,
С младой груди пылинку сдуть,
И знать, что молодую грудь
Устами трогать бесполезно.
21 янв<аря> 1935 года.
Неизвестной Наташе*
Скрепив очки простой верёвкой, седой старик читает книгу.
Горит свеча и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.
Старик вздыхая гладит волос и хлеба чёрствую ковригу
Грызёт зубов былых остатком и громко челюстью хрустит.
Уже заря снимает звёзды и фонари на Невском тушит,
Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,
Уже проснулся Невский кашель и старика за горло душит,
А я пишу стихи Наташе и не смыкаю светлых глаз.
23 января 1935 года.
Д. X.
Физик сломавший ногу*
Маша моделями вселенной
Выходит физик из ворот.
И вдруг упал, сломав коленный
Сустав. К нему бежит народ,
Маша уставами движенья
К нему подходит постовой
Твердя таблицу умноженья
Студент подходит молодой
Девица с сумочкой подходит
Старушка с палочкой спешит
А физик всё лежит, не ходит,
Не ходит физик и лежит.
21 янв<аря> 1935 года
Д. X.
Олейникову*
Кондуктор чисел, дружбы злой насмешник
О чём задумался? Иль вновь порочишь мир?
Гомер тебе пошляк, и Гете глупый грешник,
Тобой осмеян Дант, Лишь Бунин твой Кумир.
Твой стих порой смешит, порой тревожит чувство,
Порой печалит слух, иль вовсе не смешит,
Он даже злит порой, и мало в нём искусства,
И в бездну мелких дел он сверзиться спешит.
Постой! Вернись назад! Куда холодной думой
Летишь, забыв закон видений встречных толп?
Кого дорогой в грудь пронзил стрелой угрюмой?
Кто враг тебе? Кто друг? И где твой смертный столб?
...............
...............
...............
...............
23 января 1935 года
Д. X.
Антон и Мария*
Стучался в дверь Антон Бобров. За дверью, в стену взор направив
Мария в шапочке сидела. В руке блестел кавказский нож
Часы показывали полдень. Мечты безумные оставив
Мария дни свои считала и в сердце чувствовала дрожь
Смущён стоял Антон Бобров не получив на стук ответа
Мешал за дверь взглянуть тайком в замочной скважине платок.
Часы показывают полночь. Антон убит из пистолета.
Марию нож пронзил. И лампа не светит больше в потолок.
Д. Х.
26 янв<аря 1Э35>
Страшная смерть*
Однажды один человек, чувствуя голод, сидел за столом и ел котлеты,
А рядом стояла его супруга и всё говорила о том, что в котлетах мало свинины.
Однако он ел и ел и ел и ел и ел, покуда
Не почувствовал где-то в желудке смертельную тяжесть.
Тогда, отодвинув коварную пищу, он задрожал и заплакал;
В кармане его золотые часы перестали тикать;
Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился;
Уши его упали на пол, как осенью падают с тополя жёлтые листья;
И он скоропостижно умер.
апрель 1935
На смерть Казимира Малевича*
Памяти разорвав струю,
Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.
Имя тебе – Казимир.
Ты глядишь как меркнет солнце спасения твоего.
От красоты якобы растерзаны горы земли твоей,
Нет площади поддержать фигуру твою.
Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!
Что ты человек, гордостью сокрушил лицо?
Только муха жизнь твоя и желание твоё – жирная снедь.
Не блестит солнце спасения твоего.
Гром положит к ногам шлем главы твоей.
Пе – чернильница слов твоих.
Трр – желание твое.
Агалтон – тощая память твоя.
Ей Казимир! Где твой стол?
Якобы нет его и желание твоё трр.
Ей, Казимир! Где подруга твоя?
И той нет, и чернильница памяти твоей пе.
Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,
Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,
Десять раз протекла река пред тобой,
Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.
«Вот штука-то», – говоришь ты, и память твоя Агалтон.
Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым.
Меркнет гордостью сокрушённое
выражение лица твоего;
Исчезает память твоя и желание твоё трр.
5 мая 1935 года Даниил Хармс – Шардам
«Господи пробуди в душе моей пламень Твой…»*
Господи пробуди в душе моей пламень Твой
Освети меня Господи солнцем Твоим
Золотистый песок разбросай у ног Моих
Чтобы чистым путём шёл я к Дому Твоему
Награди меня Господи Словом Твоим
Чтобы гремело оно восхваляя чертог Твой
Поверни Господи колесо живота Моего
Чтобы двинулся паровоз могущества Моего
Отпусти Господи тормоза вдохновения Моего
Успокой меня Господи
И напои сердце моё источником дивных Слов Твоих.
Даниил Шардам
Марсово Поле
13 мая 1935 года
Небо*
Настало утро. Хлопотливый
Уже встаёт над миром день.
Уже в саду под белой сливой
Ложится чёрным кругом тень.
Уже по радио сигналы
Сообщают полдень. На углу
Кричат проворные журналы
О том, что было по утру.
Уже мгновенные газеты
Кричат о том, что было днём,
Дают вечерние советы
Уже проспект блестит огнём.
Уже от пива люди пухнут;
Уже трамваи мчатся прочь;
Уже в квартирах лампы тухнут;
Уже в окно стучится ночь.
Настала ночь. И люди дышат,
В глубоком сне забыв дела.
Их взор не видит, слух не слышит,
Недвижны вовсе их тела.
На чёрном небе звёзды блещут;
Дрожит на дереве листок.
В далёком море волны плещут;
С высоких гор журчит поток.
Кричит петух. Настало утро.
Уже спешит за утром день.
Уже из тучи Брамапутра
Шлет на поля благую тень.
Уже прохладой воздух веет,
Уже клубится пыль кругом.
Дубовый листик, взвившись, реет.
Уже гремит над нами гром.
Уже Невой клокочет Питер,
И ветр вокруг свистит в лесах,
И громоблещущий Юпитер
Мечом сверкает в небесах.
Уже сверкает солнце шаром
И с неба в землю мечет жар.
И поднимает воду паром,
И в облака сгущает пар.
И скова страшный ливень льётся.
И снова солнца шар блестит.
То плачет небо, то смеётся,
То веселится, то грустит.
Шардам
17 августа 1935 года. Детское Село.
Первое послание к Марине*
За то, что ты молчишь, не буду
Тебя любить, мой милый друг.
И, разлюбив тебя, забуду
И никогда не вспомню вдруг.
Молчаньем, злостью иль обманом
Любовный кубок пролился,
И молчаливым талисманом
Его наполнить вновь нельзя.
Произнеси хотя бы слово,
Хотя бы самый краткий звук,
И вмиг любовь зажжётся снова
Ещё сильней к тебе мой друг.
19 августа 1935 года
Второе послание к Марине*
Я получил твоё посланье
Да получил
Я утолил свое желанье
Да утолил
Сомнений нет они далёки
Пропал их след
Забудь забудь мои упрёки
Их больше нет
Теперь опять я полон силы
Опять с тобой
Везде везде твой образ милый
Передо мной
Теперь опять я полон страсти
К тебе лететь
Я не имею власти
Собой владеть
Останови Владыко ветры
И прекрати!
Сложи Владыко километры
И сократи!
Молчаньем злостью иль обманом
Любовный кубок пролился
И молчаливым талисманом
Его наполнить вновь нельзя.
Произнеси хотя бы слово
Хотя бы самый краткий звук
И в миг любовь зажжется снова
Ещё сильней к тебе мой друг.
За то что ты молчишь, не буду
Тебя любить мой милый друг.
И, разлюбив тебя, забуду
И никогда не вспомню вдруг.
19 августа 1935 года
Заумная песенька*
Милая Фефюлинька
И Философ!
Где твоя тетюликька
И твой келасоф?
Ваши грудки-пупочки,
Ваши кулачки.
Ваши ручки-хрупочки,
Пальчики сучки!
Ты моя Фефюлинька,
Куколка-дружок!
Ты моя тетюлинька,
Ягодка-кружок.
<1935>
Хорошая песенька про Фефюлю*
Хоть ростом ты и не высока
Зато изящна как осока.
Припев:
Эх, рямонт, рямонт, рямонт!
Первакбкин и кинеб!
Твой лик бровями оторочен.
Но ты для нас казиста очень.
Припев:
Эх, рямонт, рямонт, рямонт!
Первакбкин и кинеб!
И ваши пальчики-колбашки
Приятней нам, чем у Латашки.
Припев:
Эх, рямонт, рямонт, рямонт!
Первакбкин и кинеб!
Мы любим Вас и Ваши ушки.
Мы приноровлены друг к дружке.
Припев:
Эх, рямонт, рямонт, рямонт!
Первакбкин и кинеб!
<1935>
«Если встретится мерзавка…»*
Если встретится мерзавка
На пути моём – убью!
Только рыбка, только травка
Та которую люблю.
Только ты моя Фефюлька
Друг мой верный, всё поймёшь
Как бумажка, как свистулька
От меня не отойдёшь.
Я душой хотя и кроток
Но за сто прекрасных дам
И за тысячу красоток
Я Фефюльку не отдам.
<1935>
Марине*
Куда Марина взор лукавый
Ты направляешь в этот миг?
Зачем девической забавой
Меня зовешь уйти от книг,
Оставить стол, перо, бумагу
И в ноги пасть перед тобой,
И пить твою младую влагу
И грудь поддерживать рукой.
<1935>
«Засни и в миг душой воздушной…»*