Помимо своей основной функции чудесные часы брата Лайтфута показывают фазы луны и положение планет на небосклоне. Под золотой луной – надпись на латыни; «Вечная странница Феба». Пока я пытался разобраться во всем, что Питер напихал в свои часы, в голову мне пришла любопытная мысль: может, говоря о луне, он имел в виду вполне конкретную женщину? Кто знает? Я вполне допускаю, что какая‑то неизвестная Фиби покинула мастера и отправилась в странствия, тем самым подтолкнув его к уходу в монастырь и в конечном счете к изобретению знаменитых часов. А что? Ведь влияние женского коварства на искусство и изобретательство – неизученная область. А впрочем, возможно, все это мои глупые фантазии, и Питер был старым серьезным профессором, который сосредоточенно изучал карты и рисовал диаграммы на столе в трапезной, вызывая негодование аббата и насмешки со стороны своих менее продвинутых товарищей…
А‑ах! По толпе пробежал шумок. Минутная стрелка приближалась к двенадцати.
Слева и сверху от часового диска на западной стене была укреплена маленькая деревянная фигурка человека в костюме эпохи Карла I. Если не ошибаюсь, имя ему Джек Блэндайвер. Он сидит, упираясь каблуками в два колокола…
Полдень!
Джек Блэндайвер дернул деревянной ногой и ударил по одному колоколу, затем проделал то же самое с другим. И так восемь раз. Тем временем на часовом диске тоже происходило нечто интересное. Послышался жужжащий звук, и из ниши над диском появились четыре конных рыцаря: два из них поскакали налево, двое оставшихся – в противоположном направлении. Каждый раз, совершив полный оборот, они сталкивались, и один из рыцарей поражал копьем своего противника. Этот крутящийся турнир продолжался некоторое время, затем все остановилось. Сражение, которое ежечасно происходит в Уэллском соборе, завершилось. Я огляделся: на лицах всех собравшихся играла по‑детски восторженная улыбка – наверное, точно так же улыбались зрители шестьсот лет назад.
|
|
Если положить, что английский театр возник из церковного действа, то родоначальником кабаре уж точно являются эти церковные часы. Браво, Питер Лайтфут!
Надо было чувствовать это нервное возбуждение, которое царило в Уэллском соборе! Как описать журчание воды, движущейся где‑то в недрах старого здания, ее мелодичные переливы на истертых ступенях? И пусть по лондонским дорогам давно уже ходят большие междугородные автобусы, я по‑прежнему слышу цоканье копыт и дребезжание старых рессор. Уэллс – само совершенство. Он абсолютно искренне, без всякой рисовки сохраняет средневековый дух, который не могут истребить никакие туристические нашествия. За массивной стеной кафедрального собора вас ждет зрелище, которого вы не увидите больше нигде в Англии. Здесь стоит настоящий средневековый замок – с фортификационными укреплениями и крепостным рвом. В этом невероятном месте живет епископ Уэллса!
Устроившись на зеленой травке на берегу рва, я стал наблюдать за лебедями и утками его преосвященства. Совершенно очаровательные создания! Вдруг один из лебедей подплыл к воротам и дернул за колокольчик. Ничего себе! Я не поверил собственным глазам. Неужели я попал в сказку? Затаив дыхание, я глядел на белую птицу и почти верил, что вот сейчас она встряхнется и превратится в прекрасного принца в белой бархатной мантии. Лебедь повторил свой трюк! Он подхватил клювом веревочку, плававшую на воде и потянул за нее – колокольчик в воротах звякнул. Окно привратной сторожки тут же растворилось, из него полетели хлебные корки (одна из них угодила лебедю прямо в голову). Он ловко подхватил угощение, потрепал хлеб под водой и заклекотал, созывая свое семейство. Далее процедура повторилась: колокольчик снова зазвонил, показалась новая порция еды!
|
|
Я прошел по подъемному мосту к сторожке и взялся за медный молоточек. На мои стук выглянула миловидная девушка.
– Лебеди звонят всякий раз, как проголодаются, – пояснила она. – И мы стараемся их не разочаровывать. Здесь специально стоит поднос с едой, и мы выдаем ее по первому требованию. Лебеди и молодняк свой обучили этому фокусу! Утки тоже иногда проделывают подобное, но не так часто, как лебеди…
Я вернулся на свое место на берегу рва и посидел еще некоторое время, наблюдая за феноменальными птицами. Тем временем соборный колокол пробил четверть. Солнце – медово‑желтое, щедрое – висело над крепостными стенами. Я смотрел на фортификационные укрепления, которые шли вокруг епископского дворца и загибались к угловым бастионам. Настоящие средневековые башни – с проходом для часовых и бойницами для лучников. Боже, и в таком месте живут наши современники!
– Баранина сегодня была жестковата, – послышался чей‑то голос; я поднял взгляд и увидел, что в окне рядом с девушкой появился мужчина.
– Ну да, – согласилась девушка. – Зато горошек просто объеденье!
|
|
Они постояли немного, рассматривая крепостной ров, подъемный мост и плавающих лебедей. Затем обернулись в другую сторону – теперь их взору предстала главная башня Уэллса, возвышавшаяся над стеной и старинными вязами, а также белое облако, подобно нимбу, висевшее над башней.
– Я никогда особо не любил чеддер, – заявил мужчина.
– А я обожаю грюйер, – мягко сказала девушка.
В воздухе мелькнул еще один кусочек хлеба и приземлился на серую пушистую спинку молодого лебедя.
Уэллс – вот такой, когда солнце просвечивает сквозь ветви деревьев и золотит замшелые стены замка – выглядел просто сказочным местом. Достаточно поглядеть на круглое здание капитула, на ведущий к нему изящный лестничный пролет, и становится ясно, что привлекает сюда многочисленных паломников…
– Чернослив, который нам подавали в Бате, просто великолепен! Никогда ничего вкуснее не ел…
Еще одна парочка – мужчина со своей спутницей – подошла и встала у меня за спиной.
– О, – воскликнула девушка, – какой чудесный вид! Ты только посмотри на эти маленькие оконца надо рвом! Дорогой, неужели тебе никогда не хотелось быть Пеллеасом? А я была бы Мелизандой у окна и сбросила тебе вниз свой локон!
– Не говори ерунды – отмахнулся мужчина. – Как такое возможно?
Девица встряхнула стриженой головкой.
– Ах, какой ты неромантичный, – вздохнула она.
Взявшись за руки, они медленно прошлись под деревьями…
Церковные часы пробили очередную четверть часа… затем полчаса… три четверти… и наконец час. Я все сидел на берегу рва, наслаждаясь красотой и покоем… и мне казалось, что самочка серой камышницы с выводком черных птенцов (они пришли для первого, пробного плавания) являются самыми важными существами на всем белом свете.
Я уже решил, что когда состарюсь – будут у меня подагра, ишиас, ревматизм и люмбаго или нет, – все равно удалюсь на покой в Бат и буду прогуливаться с моноклем и тросточкой черного дерева. Мне нравится Бат: в нем чувствуется класс. Я люблю батские булочки и печенье «оливер», батские свиные щечки, батский кирпич и камень (который на мой лондонский взгляд, является родным братом портлендского известняка). По мне, самое лучшее средство для успокоения нервов – сидеть на веранде местного отеля напротив Насосного зала и наблюдать за больными в креслах на колесиках, которые катятся мимо.
Когда я служил в армии, то часто слышал, что скорость кавалерийского эскадрона определяется резвостью его самой медленной лошади. Так и здесь: скорость Бата определяется скоростью самого медленного в городе кресла. В одной из батских газет я прочитал о происшествии трехмесячной давности: женщина попала под колеса этого местного средства передвижения. Я слишком устал и слишком ленив, чтобы перелопатить кипу газет с целью выяснения подробностей, но в этом и нет нужды. Моих скудных познаний о Бате достаточно, чтобы с уверенностью утверждать: и несчастная жертва, и толкавший кресло рикша попросту заснули и не заметили друг друга. В том‑то и состоит главная опасность Бата: здесь, чтобы выжить, необходимо бодрствовать. А это совсем непросто. Стоит кому‑нибудь зевнуть на вершине Кум‑Дауна, как зевота охватывает весь Бат.
Если вам, как и мне, случалось мучаться бессонницей, то вы по достоинству оцените этот город. Сладостное оцепенение сковывает ваши члены, и милосердная сонливость окутывает вас, как пуховое одеяло. Лично я засыпаю в десять вечера, не досчитав и до двух. Когда же просыпаюсь в семь утра, то чувствую себя таким утомленным, что еще двадцать минут не могу встать с постели – плаваю в некоей субстанции наподобие теплого горохового супа, только гораздо приятнее на вкус. Среди моих знакомых есть несколько пожилых, но еще весьма энергичных джентльменов. Так вот, они твердо убеждены: своей живостью и способностью ежевечерне выпивать по полбутылки портвейна они обязаны именно тому факту, что в молодости регулярно приезжали в Бат и принимали оздоровительные ванны – из местных радоновых вод, которые щедрая матушка‑природа посылает через глубокую трещину в земной коре в батский источник.
А‑а‑а‑х! Извините, господа… но как сладко зевается здесь, в Бате! А ведь еще только самое начало десятого!
Как‑то раз на вечеринке мне довелось услышать высказывание одного молодого человека: он сравнивал жизнь в Бате с сидением на коленях у старой милой тетушки. Заметьте, никто из гостей не рассмеялся, потому что это весьма меткое замечание. Мне тоже Бат напоминает любезную старую леди из Сомерсета – благообразную седовласую даму в митенках, распространяющую вокруг себя облако тонкого аромата лаванды. Одну из тех бывших красавиц, которые пережили свое шумное прошлое и превратились в респектабельных почтенных леди (насколько это вообще возможно для дамы с богатой биографией). Она опекает вас с тем затаенным огоньком во взоре, который изобличает в ней искушенность, лишь отчасти смягченную возрастом. Вы смотрите на старушку ласково, с уважением, а в душе тихо дивитесь ее былым похождениям и мечтаете, чтобы в один прекрасный день она снова стала молодой и задала всем жару! Может, тогда и вам бы удалось проснуться?
Толпа в Бате движется медленно, а любой шум звучит громче, чем где бы то ни было в мире. Мотоцикл, промчавшийся по Столл‑стрит, производит такое впечатление, будто сказочный великан с грохотом протащил «Иглу Клеопатры» по гигантским шпалам. Бат создан для носилок типа «седан», кресел‑каталок, представляющих, по сути, местный вариант рикши, и тому подобного транспорта. Все остальное, что имеет наглость двигаться на колесах по тихим улочкам Бата, воспринимается как грубое и неуместное вторжение прогресса. Один из самых умиротворяющих пейзажей в Англии – это вид на батскую Столл‑стрит. Если встать между черными георгианскими колоннами, то справа от вас будет Насосный зал; за спиной маячит прелестное здание аббатства, а впереди – уходящая вдаль улица, по которой неспешно двигаются или стоят в живописных позах батские рикши.
В дождливые дни рикши обычно дремлют, запершись внутри своих кабинок; их неподвижные силуэты за стеклянными дверцами поразительно напоминают фигуры мумий в саркофагах. В хорошую погоду они дремлют снаружи, на свежем воздухе.
– У вас, наверное, не слишком увлекательная профессия? – поинтересовался я у рикши‑ветерана.
– Пожалуй, – согласился тот после минутного размышления.
– Неужели можно зарабатывать на жизнь подобным делом? Не представляю себе…
– Конечно нет, сэр… этим не прокормишься. Приходится крутиться: там ковер выбьешь, здесь еще что‑нибудь поделаешь. Эх, да разве это жизнь! Вот в былые времена… да вы сходите в Насосный зал, сами посмотрите на картинках. Раньше люди вообще пешком не ходили, все больше на «седанах»… И ведь не скупились – оплачивали сразу двоих носильщиков, а теперь… о, простите, сэр!.. Да, мэм, я свободен! Вокруг Виктория‑парк? Как скажете, мэм… Садитесь, пожалуйста, ступенька низкая, и я буду идти аккуратно! Благодарю вас, мэм… Сегодня это у меня первая пассажирка… вот так‑то, сэр.
О, добрая старая леди Сомерсета, как приятно прикорнуть на твоих – некогда столь проказливых – коленях!..
Стоило мне слегка смежить веки… Кто эти два пожилых господина, ведущих неспешную беседу над бледно‑зелеными водами Римских терм? Один из них генерал, другой судья, это понятно. Но почему они одеты в тоги? А на ногах у них – белые сандалии со шнурками до колен? Наверное, мне это мерещится… Тут, в Бате, ведь как: только прикроешь глаза, и тебя со всех сторон обступают призраки. Вы только поглядите! Древние обвалившиеся колонны вокруг купальни вдруг восстановили свой прежний горделивый вид, пыльная потускневшая мозаика вновь заиграла всеми красками на солнце. Римские термы ожили! Старый генерал М. и сэр Арчибальд Н. стоят на блестящих полированных плитах, на которых изображена Диана со сворой гончих псов на поводке. Интересно, джентльмены в курсе, что на них римские тоги? Может, следует им сказать?
Постойте, да разве это генерал М.? Нет, это легат Гай Ишиасус из легиона Валенс Виктрикс. А рядом с ним сэр Арчибальд Н.? Тоже нет, это Марк Ревматик из Лондиния. (Ну и кошмары снятся в Бате!)
– Что за погода! – говорит легат Ишиасус. – Клянусь Юпитером, сэр, здесь отвратительный климат! Он губит мои колени… Между прочим, это правда, что праправнук Боадицеи сильно «покраснел» за последнее время?
– Он настоящий смутьян. Вы же знаете, это у них семейное. Мне следовало распять его дядюшку еще в прошлом году в Камулодуне. Вы, наверное, в курсе той истории?
– Ужасная страна, но мы постепенно ее цивилизуем. Как ваш ревматизм в этом году? Вам никогда не приходило в голову, что волею Провидения этот горячий источник специально помещен здесь, дабы помочь в объединении нашей империи? Если б в Британии не было такого места, где можно хоть чуть‑чуть согреться, что бы мы все делали? Ого, клянусь Юпитером, славная штучка! Вон та красотка со светлыми волосами.
– Да, это жена Диона Неврастеника, греческого финансиста. Только что приехала. А вы слышали, как она говорит? Забавный акцент. Послушайте…
– И неужели вы посмеете утверждать, что вся эта горячая вода просто так бьет из‑под земли! Вы меня удивляете, мой друг. Да это единственное нормальное место на всем чертовом острове… О, какое блаженство! Мне не удавалось согреться с тех самых пор, как я покинул Афины. С другой стороны, здесь такие ужасные сквозняки. Аквы Сулиевы наверняка самое продуваемое место на земле…
Я открыл глаза и увидел, что костюмы у генерала М. и сэра Арчибальда вполне традиционные, а мисс Бостон действительно очаровательная блондинка.
По вечерам вы можете насладиться прогулкой по старинным улицам Бата, вдоль которых выстроились торжественные дома в георгианском стиле. Подобно хорошо вышколенным лакеям, они стоят навытяжку за своими портиками с колоннами – элегантные, торжественные. Здесь есть чем полюбоваться: это и площадь Серкус, и Ройял‑Кресент, конечно же, мост Палтни – наш английский Понте‑Веккьо, а также множество великолепных георгианских арок и маленьких улочек, которые причудливо изгибаются (так и кажется, будто за очередным поворотом скрылась прелестная незнакомка – мелькнули красные каблучки, взметнувшиеся парчовые юбки приоткрыли изящные щиколотки, донесся удаляющийся дерзкий смех).
Если вы поздним вечером отправитесь прогуляться по Бату, то почти неминуемо столкнетесь с мужчиной, который обдаст вас холодным презрительным взглядом. Крупный нос, двойной подбородок, шляпа‑треуголка затеняет верхнюю часть лица с тяжелыми мешками под глазами. Ба, да это же Красавчик Нэш![35]
– Сэр, – в голосе призрака слышна высокомерная насмешка, – вы, видимо, не знаете, что приличные джентльмены ходят с тросточками. Хорошо хоть шпагу отцепили от пояса… Но ваша шляпа, сэр, не выдерживает никакой критики! Вам говорили, что в ней вы похожи на кухаркиного мужа? И что это за две безобразных трубы, в которые вы упаковали свои ноги? Этому уродству я даже затрудняюсь подобрать название. Вы, должно быть, иностранец?
– Нет, Красавчик, я приехал из Лондона.
Ваш ответ вызывает такую бурю чувств у призрака Нэша, что он с возмущенными воплями исчезает. Последнее, что вы видите, – его укоризненный взгляд, по‑прежнему прикованный к вашим ужасным брюкам.
А вы не спеша возвращаетесь в свой отель, где в гостиной застаете парочку пожилых джентльменов – мужественных борцов с люмбаго. Весь день они послушно следовали предписаниям докторов. Но сейчас часы пробили десять, и в старичков словно бес вселился! Жены уже благополучно отошли ко сну, так что никто не узнает… Они подзывают официанта и шепотом – обмирая от собственной порочности – делают заказ:
– Два двойных виски!
Милый, добродетельный Бат! Два двойных виски – это самый страшный грех, который здесь доступен. Спустившаяся на город ночь милосердно скрывает в темноте пиндарический лозунг, начертанный греческими буквами над входом в Насосный зал: «Вода – лучшая жизненная политика».
А‑а‑а‑х! Как же я устал!
Если завтра поутру мне суждено проснуться, то обязательно запишусь на лечение. Буду принимать лечебные ванны и пить минеральную водичку.
А‑а‑а‑х! Прошу прощения, господа…
Спокойной ночи!
Вот уже второй час я сидел за чтением медицинских брошюр, которые в Бате раздают бесплатно, и чувствовал, что мои артерии с каждой минутой делаются все более жесткими. И, кстати, интересно: не является ли боль в левом колене симптомом параплегии? Понятия не имею, что это такое, но стоило мне произнести вслух зловещее слово, как передо мною в воздухе материализовался жуткий призрак с когтистыми лапами. Сомнительно также, чтобы мне удалось избежать оксалурии (слава богу, ожирением я не страдаю). Кишечный застой? Что ж, пожалуй. Хроническое воспаление мочевого пузыря? Почему бы и нет? Пока я просматривал длинный список болезней, которые лечатся местными водами (ощутив при этом внезапный приступ боли в нервных окончаниях, мгновенное образование камней в почках и тревожные симптомы начинающегося ринита), мне окончательно стало ясно: любой среднестатистический человек, однажды попав в Бат, имеет стопроцентные шансы сюда вернуться.
Посему на следующее утро я облачился в халат и сел в лифт, который должен был меня доставить к целебным ваннам – туда, где ежедневно осуществляется процесс лечения. Мне хотелось ознакомиться с арсеналом средств, которые припасены для нас, болезных. Лечение грязью я отверг сразу – мне не понравилась картинка в брошюре, где медсестра воздвигала большой черный пирожок из грязи на ноге пациента. В качестве возможных вариантов я рассматривал вихревые ванны, гидроэлектрические и тепловые ванны, горячевоздушные и паровые ванны, не исключал также и аэрационные. Однако по зрелом размышлении я решил, что для человека с невыраженными симптомами заболевания (а именно к такому типу я себя относил) лучше всего подойдет глубинная ванна – это конек Бата, так сказать, средство с массой исторических и литературных ассоциаций. Подобная ванна представляла собой просто современную, научную версию курса лечения, который практиковался древними римлянами и теми нашими предками, кто еще в восемнадцатом столетии начал извлекать из подагры дивиденды – прежде чем инвестировать их для нас под тридцать процентов.
Мужчина в белом халате отвел меня в помещение, отделанное кафелем. В центре комнаты располагалась огромная ванна с булькающей и перемещающейся водой зеленого цвета; вниз вели шесть ступенек. Как я выяснил в результате своего научно‑познавательного чтения, горячая вода в эту ванну извергалась источником, причем температура ее составляла сто двадцать градусов – именно такой она поступала из расположенных ниже слоев земной коры. В задачи персонала входило добавлять холодную воду, пока общая температура ванны не снижалась до приемлемых ста градусов.
Я спустился по ступенькам и сразу почувствовал натиск горячих волн. Человек в белом халате велел мне усаживаться, и я решил подчиниться, поскольку отступать было некуда. Меня немного смущал тот факт, что я не видел в зеленой воде никакого сидения, но, как выяснилось, все опасения были напрасными: не успел мой подбородок коснуться воды, как я и впрямь ощутил под собой достаточно удобный выступ. Тем не менее чувство дискомфорта не проходило: помимо жары, меня начали одолевать дурные предчувствия. Мужчина посоветовал расслабиться, и это мне не понравилось. Меня, несомненно, рассматривали здесь как полноценного пациента, и я немедленно почувствовал себя больным.
– Где именно у вас болит? – спросил мой мучитель.
– Везде, – честно ответил я.
– Все ясно, общий массаж! – бодро воскликнул мужчина и, достав откуда‑то большой шланг, поместил его конец под воду – так что струя воды, на несколько градусов горячее, чем сама ванна, прошлась вверх‑вниз по моему позвоночнику. Позвоночнику это понравилось – он заурчал, как довольный кот.
Через десять минут процедура закончилась.
Стоя на верхней ступеньке, ассистент принял меня в объятия нагретой простыни. И в этот самый момент я впервые ощутил серьезный симптом болезни – острую боль в колене.
Удрученный я поплелся в свой отель, где и позавтракал и грустном молчании.
После завтрака нас, инвалидов, ждало очередное мероприятие в Насосном зале.
Около одиннадцати, преодолев извечную усталость, мы подтянулись к этому величественному зданию в георгианском стиле, которое с 1796 года гостеприимно распахивало свои двери перед всеми страдальцами, одержимыми подагрой, ревматизмом и пояснично‑крестцовым радикулитом, то есть, попросту говоря, ишиасом. Насосный зал воздвигнут над тремя горячими источниками – единственными в своем роде в Британии, – которые ежедневно извергают около полумиллиона галлонов горячей минеральной воды.
Девушка в фартуке и фирменной кепочке ждала нас возле фонтана с бурлящей теплой водой. Когда мы, опираясь на свои тросточки, приблизились, она протянула каждому по полному стакану этой самой воды. Кряхтя, мы уселись в чиппендейловские кресла и начали прихлебывать из своих емкостей. Помнится, Сэм Уэллер утверждал, что батская вода имеет странный привкус – «будто в нее опустили разогретый чугунный утюг». Не знаю, не знаю… Может, кто‑нибудь уронил в источник гантель как раз перед тем, как мистер Диккенс снимал пробу? Я, во всяком случае, не уловил ничего такого, что наводило бы на мысль о разогретом утюге. Сказать по правде, батская вода похожа на любую другую теплую водичку. Если вы человек с богатым воображением, то не исключено, вы ощутите легкое послевкусие – может, это и есть вкус разогретого утюга? Хотя его уж никак не назовешь «сильным».
Вода оказывает на нас различное воздействие. Некоторые берутся писать письма, другие предпочитают поспать, третьи – почувствовав неожиданный прилив сил – отправляются прогуляться и в который уж раз поглядеть на батский пейзаж: все те же кресла‑каталки, статуя толстяка Нэша и старинный бассейн с дымящейся водой консистенции горохового супа, известный под названием Королевская ванна. Ныне это приспособление уже забыто, но в восемнадцатом веке оно пользовалось заслуженной популярностью. Как писал Кристофер Энсти, «здесь собирался весь прекрасный пол – полюбоваться на местных джентльменов, вернее, на их головы, поскольку все остальное было скрыто клубами пара». Вокруг Королевской ванны размещены железные кольца, которые посетители курорта презентовали городу в знак признательности за чудесное исцеление. Одно из них носит имя прекрасной Барбары, герцогини Кливлендской; другое является подарком от Томаса Делвеса, на которого «благодаря Божьей милости и здешним водам снизошло огромное облегчение».
Батскую воду пьют все. Мы, инвалиды, делаем это со всей серьезностью, заезжие экскурсанты опрокидывают стаканчики лихо и, я бы сказал, с дерзкой непочтительностью. Как правило, мы протягиваем свои емкости и, рисуя ногтем невидимую метку (где‑то на середине стакана), деликатно шепчем: «Сегодня утром только восемь унций, пожалуйста». Случайный же турист лихо, по‑гусарски подскакивает и громко восклицает: «Пинту самой лучшей, мисс!» Обслуживающая источник дева страдальчески вздыхает и устремляет взгляд поверх макушки невежи – на небеса, где она, несомненно, прозревает самого великого бога Неврита с пучком молний в руке!
Выпив свою порцию, мы, если позволяет состояние суставов, осторожно спускаемся по ступенькам в самое сердце Бата – к «источнику».
Служитель нижних уровней отпирает бронзовую дверцу, и мы вступаем в плотное облако пара. Глаза постепенно привыкают к полутьме. В помещении очень жарко; пар, конденсируясь, выступает на лице и руках противными каплями, после их высыхания остаются ржаво‑красные пятна. Мы видим римскую арку и ступеньки, уходящие вниз, к источникам. В этом месте земля уже многие столетия (насколько свидетельствуют сохранившиеся записи) выбрасывает наружу каждый день по полмиллиона галлонов горячей воды.
Почему сие происходит именно в Бате? Согласно последней научной теории, земная кора в этом месте имеет глубокий разлом, через который поднимаются вулканические испарения. Достигая земной поверхности в Бате, они превращаются в горячую воду, напитанную минеральными веществами. Прежняя точка зрения, заключавшаяся в том, что батские источники якобы питаются морской водой, нагретой в глубине земли до точки кипения, была признана негодной и отвергнута – деликатно, но со всей твердостью.
Как бы там ни было, вид самих источников очень впечатляет. Стоя в полумраке турецкой бани и вглядываясь сквозь пар в горячую воду, мы чувствуем: здесь происходит нечто уникальное, непостижимое и, пожалуй, даже вселяющее ужас. Здравый смысл подсказывает, что данное природное явление служит к пользе человека, и к немалой пользе. Батские источники прошли проверку временем: ведь они функционируют уже две тысячи лет.
Вволю наглядевшись на это чудо природы, мы возвращаемся в гостиничный ресторан, где тщательно изучаем обеденное меню. Медицинский совет Бата рекомендует пациентам выбирать блюда, помеченные звездочкой. Так, посмотрим… Закуска вполне безопасна для нашего здоровья; палтус а‑ля Кольбер тоже; телятину можно, а вот жареную утку – нет; бараньи отбивные небезопасны, ростбиф тоже; копченые свиные щечки по‑батски годятся, а вот омар отвергнут… ага, пожалуйста: компот и сладкий девонширский сыр со сливками горячо рекомендуются (аж две звездочки!) – так что есть где душеньку отвести.
Если наш доктор посоветовал спать после обеда, то мы послушно поднимаемся к себе в номера, чтобы вздремнуть часок‑другой (слава богу, с этим‑то в Бате нет проблем). Если он настаивал на физических упражнениях, то мы тащимся через весь город в Сидней‑Гарденс послушать, как военный оркестр играет мелодии из оперетт Гилберта и Салливана. Если сидеть на солнышке под деревом, музыка звучит так успокаивающе. Хорошенькая няня катает коляску – дюйм вперед, дюйм назад, – сидя в холщовом кресле и глядя на малиновые мундиры, которые возвышаются над кустами герани в точности такого же цвета.
Цветы, что расцветают по весне,
Нам служат лишь помехой…[36]
Ах, как хорошо! Наши старые хрупкие кости жаждут вскочить и пуститься в пляс. Мы притоптываем ботинком по траве, и это безобидное движение тут же отзывается малиновым стилетом боли, который прокалывает все тело. Кажется, он напоминает: «Уймись, старый дурак!» Мы смотрим на часы. Четыре пополудни! Время снова пить водичку. Мы тяжело поднимаемся и ковыляем в направлении Насосного зала…
Спускаются сумерки… и я больше не могу писать. Боль в колене стала заметно сильнее. Похоже, я здорово сглупил, согласившись на эту ванну.
Интересно, может ли курс лечения спровоцировать ревматизм?
Одним из величайших открытий Чарльза Диккенса стало имя Пиквика. Общеизвестно, что этим приобретением писатель обязан Бату. Я знал, что у самой границы Сомерсета и Уилтшира существует деревня с таким названием и отправился посмотреть на нее. Деревушка оказалась совсем крошечной с единственной улицей – вдоль дороги Бат – Лондон выстроилась цепочка каменных домов, выкрашенных в приятный цвет хаки (как выяснилось, сделано это на средства местного землевладельца). На въезде в деревню стоит большой щит, на котором крупными зелеными буквами выведено название населенного пункта. Все рассчитано на то, что любой из проезжающих мимо заметит надпись и вслух умилится: «О! Смотри, как забавно, – Пиквик!»
По крайней мере, мне так кажется, поскольку я исхожу из того, что каждому англичанину мило это имя.
– Скажите, – спросил я у местного жителя, – а есть ли здесь семейство с такой фамилией?
– Нет.
– Ну, может, раньше когда‑нибудь было… и подарило свое имя деревне?
– Вот уж не знаю!
– Тогда, может, знаете, откуда Чарльз Диккенс взял это имя – от вашей деревни или от какого‑то человека по имени Пиквик?
– Нет, не знаю, – похоже, этот человек отдавал предпочтение негативным предложениям. – Но я слышал, будто свою историю он написал в трактире «Заяц и гончие», который стоит дальше по дороге.
– Какую историю? – злорадно поинтересовался я.
– Ну как же?! Историю Пиквика, конечно, – убежденно ответил мой собеседник.
Конечно, а как же иначе! Мне давно следовало уяснить: комнат в окрестностях Бата, где, по слухам, творил Диккенс, не меньше, чем гостиниц во всех уголках Англии, где якобы ночевала королева Елизавета.
Вряд ли в английской литературе найдется еще одно имя, которое по известности и популярности могло бы сравниться с именем мистера Пиквика. Два бессмертных героя – Пиквик и Фальстаф. Поэтому я решил взять на себя труд выяснить, каким именно образом это имя вошло в литературу, и вот что обнаружилось в результате моих изысканий.