Также Архипенко сообщает, что еще «за три‑четыре месяца [до войны] немцы начали летать над нашей территорией. Утром и вечером. Но только за один день до войны пришла шифровка, разрешающая их сбивать» (запись и литературная обработка Артема Драбкина. Сайт «Я помню»).
А вот это интересно. Но такой приказ мог пойти в войска 20—21 июня, только если повышается боеготовность войск (или попутно кто‑то пытался спровоцировать войну с нашей стороны, подставив СССР как агрессора?!).
18 июня летчик‑истребитель Николай Белогуб (ЗапОВО), будучи в дежурном звене в тот день по аэродрому, сбил немецкий самолет, который воткнулся в землю чуть ли не на линии госграницы. Инцидент замять было невозможно, и 20 июня трибунал приговорил Н. Белогуба «к расстрелу за провокацию войны». Но дело заглохло скорее всего именно потому, что уже 20—21 июня была команда‑разрешение сбивать нарушителей…
(Примечание. О Н. Белогубе и этой истории была статья в ВИЖ № 5 за 2002 год — И.А. Подольный «Девятнадцатый герой. Приговор к расстрелу за сбитый фашистский самолет Николаю Белогубу еще не отменен?», с. 36—37.
История жизни этого летчика, получившего впоследствии орден Суворова 3‑й степени № 13, сама по себе интересна, но, к сожалению, не очень изучена и известна. Перед войной он отказался подписывать акты на списание старых самолетов в своем полку, пока не будут освоены новые, поступившие в июне истребители. Написал по этому поводу письмо Сталину (о, какие чудеса творились в ЗапОВО — лейтенанты понимали, что война близко и нельзя списывать боевые истребители, не освоив новые, а генералы этого «не понимали»!). И похоже, сбил он того немца вроде как по личной инициативе — находясь на дежурстве, не имея связи со штабом полка, он практически самовольно взлетел на перехват и задержание очередного немецкого самолета — нарушителя границы. Белогуб сначала практически посадил его на свой аэродром, а когда тот рванул в сторону границы, догнал его и сбил. После чего тот упал буквально в 100 метрах от границы, на виду у немцев… Скандал мог бы разразиться серьезный, и в принципе этот инцидент действительно мог стать и поводом для войны.
Затем Белогуб воевал летчиком‑истребителем до осени 1941 года, когда был ранен, после госпиталя вернулся в полк начальником штаба, но летать уже не мог.
Перешел в танкисты (перед училищем летчиков учился на кафедре танкостроения Киевского политехнического института), воевал, командуя чуть не танковой бригадой.
Потерял кисти рук, после войны несколько лет преподавал в танковом училище. Затем был судьей в г. Донецке.
Ослеп и из‑за страшных болей в позвоночнике, и чтобы не обременять семью, сам ушел из жизни.
В каком округе, в какой дивизии начал свою войну Белогуб, в статье в ВИЖ № 5 2002 года не указано. Но там есть ссылка, что о сбитом 18 июня 1941 года немецком самолете написано в книге К. Симонова «Живые и мертвые»…
В общем, судя по всему, Белогуб сбил того немца в Белоруссии, и произошло это скорее всего в 9‑й сад под Белостоком, в четырех истребительных полках которой и шла массовая замена старых И‑16 и И‑153 на новые МиГи…
Но, судя по статье о Белогубе в ВИЖ, именно 21 июня решение о его судьбе явно стали спускать на тормозах…)
В связи с этим возможным приказом‑разрешением от 20—21 июня сбивать немецкие самолеты становится более понятным вопрос: а что делали Павлов и Копец, которые, по словам Долгушина, прилетели на транспортнике в 122‑м иап днем 21 июня? Долгушин: «И вот в субботу прилетел Павлов на Ли‑2 и с ним Копец. Командир дивизии Ганичев прилетел на своем И‑16».
Долгое время лично мне не совсем было понятно — а что вообще забыли на этом аэродроме высшие чины округа именно 21 июня? Проверить они могли, конечно, любой аэродром, и тем более на границе, но почему именно этот и именно 21 июня днем? Им что, делать в тот день больше нечего было?
Некоторую подсказку дал Долгушин в одной из своих последних съемок в 2010 году (умер генерал в июне 2011 года).
На телеканале «Звезда» в 2010—2011 годах показывали с повторами короткие д/ф под общим названием «Оружие Победы». В одном из них «истребитель И‑16» Долгушин рассказал, что 21 июня 1941 года он, вылетев на патрулирование, заметил немецкий самолет Ю‑87 и сбил его:
«И вот уже прям чувствуется, немцы ведут себя так нахально, перелетают границу. Как‑то мы идем парой с товарищем и смотрим — Ю‑87, километров пять за границей. Нам сказали — убейте. Ну, у меня две пушки в плоскостях, два ШКАСа на моторе.
Я не стал даже пушками бить его. По кабине ударил ШКАСом и летчика убил, самолет воткнулся. Это был мой первый сбитый самолет. Еще до объявления войны. А на следующий день уже война…»
Если это верно и подтверждается документами, то тогда становится понятно, что делали Павлов и Копец на их аэродроме. Возможно, это была проверка по факту происшествия — сбит немецкий самолет! ЧП (подобные ЧП происходили не каждый день)! Сначала Белогуб 18 июня в 9‑й (?) сад под Белостоком сбивает немца, и тот падает в 100 метрах от границы, потом, 21 июня, Долгушин в 11‑й сад под Гродно сбивает еще одного немца. И хотя вроде уже есть разрешение сбивать, и Долгушин как раз сделал это именно по команде‑разрешению своих командиров (он запросил свой полк), но вдруг это произошло не над нашей территорией или немец упал на своей? Другой целью Павлова и Копца была проверка разведданных по немецкой стороне. Ведь 18 июня в полосе ЗапОВО проводился облет границы на У‑2 командиром 43‑й сад Захаровым и уже было выявлено повышенное скопление немецких войск на границе. И хотя результаты проверки уходили в Москву через пограничников, но с ними ознакомлены были и Павлов, и Копец — Захаров им доложил, как положено. Так что, видимо, поэтому они и поехали в полк, где служил Долгушин.
Тем более в этом полку проводила проверку пилотирования летчиков и московская комиссия.
Долгушин и другие летчики 122‑го иап (стоящего у границы — около 15 км) летали на разведку немецких аэродромов по два раза в день задолго до 22 июня и отмечали постоянный рост количества немецких самолетов:
«Me‑110 доходили до Гродно, Скиделя и возвращались. А “Юнкерс‑88” уходил в тыл. Все это было с аэродрома Сувалки. Когда мы подлетали к г. Августову, на 1500 м в ясную погоду этот аэродром был хорошо виден. Он круглый, километра два в диаметре.
Там сидела группа Me‑100 — 32 самолета. Перед войной с каждым днем самолетов становилось все больше и больше. И вот тогда командир полка приказал два раза в день летать туда и смотреть. Мы проходили по стороне границы к Августову. Поручали это мне и Сергею Макарову. Сначала я проходил, а Сергей меня охранял. Потом заходили на второй заход — Сергей наблюдал, а я охранял. И возвращались. Наблюдение было визуальным, без фотографирования — не было фотоаппаратов. Но нам выдали бинокли, большие, хорошие бинокли. Мы рассматривали в них, что там творилась, и докладывали. Делали планшет‑наколенник. Смотришь и делаешь пометки. Я делал пометки в свой заход. Потом — во второй заход Макаров делал. Потом, когда садились, сравнивали. Потом окончательно готовили листы и оба расписывались…»
Но если с причиной визита тех проверяющих 21 июня на приграничный аэродром вроде как ясность появилась, то последующие действия Павлова — приказ о снятии вооружения с самолетов 122‑го иап и, возможно, 16‑го сбап этой же 11‑й смешанной авиадивизии, кроме как вредительством, не назовешь точно. Дело в том, что этот факт сбитого немецкого разведчика некоторые адвокаты павловых поспешили назвать «объективной причиной» приказа о снятии вооружения с самолетов. Мол, произошло ЧП, и для предотвращения подобного впредь решили снять оружие, чтобы никто больше не сбил еще какого‑нибудь немца, чтобы не вызвать международного скандала.
И все бы ничего в таком объяснении (хотя после происшествия с Белогубом 18 июня такого приказа не последовало, а, наоборот, 19—20 июня пришел приказ привести авиацию в боевую готовность), но вообще‑то для того, чтобы летчики не сбивали немецкие самолеты, достаточно просто запретить приказом по округу сами полеты. Как минимум в этой дивизии. С наказанием виновных. И все. Хотя в приграничных авиаполках постоянно дежурило звено, которое вылетало по тревоге на перехват в случае появления нарушителей. И оно обязано было принуждать к посадке нарушителей.
Однако Павлов пошел на снятие оружия с самолетов. В двух авиадивизиях, 9‑й и 11‑й. Что является нарушением и снижением боеготовности в угрожаемый период. Тем более если действительно было разрешение Москвы сбивать залетавшие самолеты‑нарушители. Похоже, для Павлова это происшествие было не более чем удобным поводом, и, похоже, с таким же объяснением павловы изымали и прицелы в гаубичных полках под Брестом…
И вот что еще интересного рассказали в этом д/ф:
«Усиленная предвоенная подготовка советских пилотов дала свои плоды. По данным немецких источников, первые две недели боев были единственным периодом за всю войну, когда еженедельные потери самолетов авиации Германии на Восточном фронте выражались трехзначным числом. И только хорошо отлаженный военный механизм люфтваффе позволил немцам завоевать превосходство в воздухе. В результате дезорганизации управления советские истребительные полки остались без топлива и боеприпасов, была потеряна связь с командованием. В итоге огромное количество самолетов было уничтожено немецкими штурмовиками на аэродромах и брошены при отступлении. Как потом не хватало истребителей для защиты бомбардировщиков и штурмовиков, которым приходилось летать на боевые задания без прикрытия! И не вина в том устаревшего истребителя И‑16. Он показал себя достойным бойцом…» (2010 г., автор — А. Поляков, ООО «Студия “Крылья России”» по заказу ОАО ТРК ВС РФ «Звезда»).
Примечание. Самое интересное, что запрета Москвы сбивать самолеты‑нарушители в принципе в мае — июне 1941 года не было. Вот что нашел «историк» М. Солонин (Военно‑промышленный курьер, № 14 от 1.04.2012 г.):
«18 июня 1941 года <…>. Начальник штаба Ленинградского ВО генерал‑майор Никишев в своем докладе Жукову сообщает: “Даны указания частям о повышении бдительности; при появлении неизвестных самолетов, нарушающих границу, сбивать их”.
19 июня 1941 года аналогичный приказ (“уничтожать неизвестные самолеты, нарушающие госграницу”) отдал своим подчиненным и командующий Северной зоной ПВО генерал‑майор Крюков. <…> 19 июня 1941 года в 14—15 генерал‑майор Никишев отправляет в Генштаб очередную тревожную телеграмму: “Докладываю: 19 июня в 12.55 самолет Me‑110 на высоте Н=1 500 нарушил госграницу и дошел до аэродромов Шонгуй и Мурмаши (Мурманская область). Наши шесть истребителей догнать не смогли. Приказано в районе аэродромов патрулировать дежурным звеньям в воздухе и сбивать при всяком нарушении границы”.
20 июня Никишев передал телеграфом в Генштаб подробный доклад “О нарушениях госграницы иностранными самолетами в районах Кандалакша и Мурманск в период 1—19 июня”. Описано 13 случаев нарушений, в том числе и группами по два‑три самолета. Увы, ни истребителям, ни зенитной артиллерии никого сбить не удалось.
Последняя фраза доклада звучит так: “Все самолеты, нарушающие госграницу, дано указание сбивать всеми средствами безо всякого предупреждения”…»
Это что касается 18—19 июня, о чем сообщал и Архипенко. Но Солонин нашел шифровки еще и за май:
«30 мая. Телеграмма, подписанная Ватутиным, летит из Москвы в штаб Ленинградского ВО:
“Шифротелеграммой № 40/оп от 30 мая начальник штаба ПВО [генерал‑майор] Никишев донес о нарушении госграницы финским самолетом. Из донесения видно, что ни истребительная авиация, ни зенитная артиллерия не имели попытки противодействовать нарушителю. Нарком обороны приказал:
1) Повысить готовность истребительной авиации и зенитных средств. Нарушителей границы уничтожать, не допуская нарушения границы нашими самолетами.
2) Донести через Генштаб — почему не вылетели истребители 29.5 для уничтожения нарушителя”…» (ВПК № 13 от 4.04.2012 г. Последние мирные дни. Ч. I «Еще несколько шагов к разгадке “тайны 22 июня”»).
К сожалению, Солонин показал ситуацию с уничтожением нарушителей только по ЛенВО, что граничил с Финляндией. Но вряд ли по‑другому обстояло дело и на границе с Германией в эти же месяцы…
Архипенко показывает, что приказ о рассредоточении по округу был примерно 10—12 июня. Но приказ о рассредоточении и маскировке авиации был и в ночь на 22 июня, в «Директиве № 1»: «б) Перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать». Т. е. приказывалось и рассредоточить, и замаскировать, и перегнать на полевые аэродромы всю авиацию округов.
Исследователь ЗапОВО Д. Егоров, показавший в своей книге «Июнь 1941. Разгром Западного фронта» детальное описание событий тех дней в Белоруссии, также в полемическом задоре в споре на исторических форумах умудрился выдать следующее на вопрос о том, почему командующие ВВС западных округов (все, кроме ОдВО) не выполнили приказ о перебазировании самолетов в ночь на 22 июня: «Кто виноват? Сталин, Жуков, Тимошенко, Жигарев. Надо было засветло самолеты распихивать. А в темноте летать идиотов не нашлось…» Получается, в ночь на 22 июня только ком. ВВС Мичугин в ОдВО под письменный приказ Захарова перегнал свои самолеты на запасные площадки. Только он один. В остальных «идиотов не нашлось», и этих умных и расстреляли в итоге. Всех.
Но, может, они не выполнили приказ наркома в ночь на 22 июня из саботажа? Не совсем. Дело в том, что копцы и птухины с ионовыми просто не могли перегонять свои самолеты. Некуда было. Запасные площадки на случай войны они не подготовили, а на них должны были быть и запасы ГСМ, и запасы боеприпасов, и прочее необходимое для нормальной работы авиаполков, завоз которого должны были организовать копцы, когда им 19 июня из Москвы объявили повышенную боевую готовность, сообщив даже дату возможного нападения. Но они не подготовили. А это и есть саботаж в чистом виде. Генерал Долгушин также называет отсутствие запасных подготовленных площадок основной причиной разгрома авиации полков их 11‑й сад ЗапОВО под Гродно.
Смотрим еще раз, что сообщали особисты в июле 41‑го при расследовании погрома ВВС ЗапОВО:
«…Согласно рапорту начальника 3‑го отдела 10‑й армии (начальника контрразведки армии. — Авт.) полкового комиссара Лося от 13 июля, “9‑я авиадивизия, дислоцированная в Белостоке, несмотря на то что получила приказ быть в боевой готовности с 20 на 21 число, была также застигнута врасплох и начала прикрывать Белосток несколькими самолетами МиГ из 41‑го полка”. (Там же. Д. 99, л. 331.)
…Как указывалось в спецсообщении 3‑го Управления НКО № 37928 от 15 июля, “произведенным расследованием причин уничтожения фашистской авиацией всей материальной части в 41‑м и 124‑м ИАП 9‑й смешанной авиадивизии установлено:
Командир 41‑го авиаполка майор Ершов в момент налета самолетов противника утром 22 июня растерялся и не мог организовать личный состав полка для отпора противнику”.
Несмотря на то что при первом налете фашистских самолетов на аэродром Сибурчин, где дислоцировался 41‑й ИАП, противник не вывел из строя ни одного боевого самолета, так как все они были рассредоточены и замаскированы, Ершов не принял самостоятельных действий по нанесению решительного удара самолетам противника, ожидая указаний от командования 9‑й ад…» (Мельтюхов М. Начальный период войны в документах военной контрразведки (22 июня — 9 июля 1941 г.)).
В 124‑м иап 9‑й сад было снято вооружение. Хотя 19 июня и ему пришел приказ о приведении в боевую готовность! Приведение в боевую готовность авиационных частей ЗапОВО происходило так же, как и наземных войск, еще в ночь с 20 на 21 июня! Командир 41‑го иап все же провел и рассредоточение и маскировку своих самолетов. Впрочем, его иап стоял в самом Белостоке, и командование 10‑й армии на самом деле пыталось хоть что‑то делать по повышению боеготовности при том, что ком. округа Павлов этому активно мешал. Однако хотя здесь и выполнили все, что от них требовалось приказами до 22 июня, в ситуацию вмешался еще и фактор элементарной человеческой растерянности, когда командир авиаполка стал посылать истребители навстречу противнику одиночными машинами против больших групп немецких бомбардировщиков, идущих под прикрытием истребителей.
«Майор Ершов, имея в своем распоряжении боевой полк, вместо принятия решения действовать соединениями, высылал навстречу противнику по 1—2 самолета, которые уничтожались противником. Таким образом были убиты лучшие летчики полка — Солоха, Аксенов, Чернявский и подбиты Крутоверец, Коробков, Кукушкин и Киселев.
Ершов, не имея необходимости перебазироваться с аэродрома Сибурчин, так как на этом аэродроме имелось все для ведения боя, принял решение перебросить полк на аэродром Курьяны, а затем вечером 22 июня перебазировался на аэродром Квартеры.
Впоследствии вся материальная часть была уничтожена вследствие того, что самолеты на этих аэродромах не имели горючего для заправки самолетов и патронов к пулемету БС, оказавшись небоеспособными…»
То есть запасные площадки вроде как были, но от них толку не было никакого, т. к. они не были обеспечены горючим и боеприпасами. И майор без нужды перегонял на них самолеты и в итоге угробил их. Наверное, так сильно растерялся. Впрочем, этот командир довоевал до конца войны, что говорит о неком «гуманизме» командования, которое не стало «под горячую руку» отдавать его в руки особого отдела. Или нашелся некий приказ Копца об этом перебазировании, что также вероятно. Но командир 9‑й сад по результатам расследования «причин уничтожения фашистской авиацией всей материальной части в 41‑м и 124‑м иап 9‑й смешанной авиадивизии» был расстрелян.
(Примечание. Командиры авиачастей действовали утром и днем 22 июня «по своему усмотрению», потому что командующий ВВС ЗапОВО генерал‑майор И.И. Копец своим «приказом № 1» около 9.30 утра 22 июня передал 9‑ю, 10‑ю и 11‑ю смешанные авиационные дивизии в оперативное подчинение командующим приграничными общевойсковыми соединениями в 3‑ю, 4‑ю и 10‑ю армии. Таким образом, централизованное управление этими приграничными сад, которые и должны были отражать первые удары и прикрывать приграничные войска округа, было похерено! Основные и достаточно мощные силы авиации округа фактически оказались вне его распоряжений. Части не имели указаний о порядке выхода из‑под удара, а их командиры не знали, что происходит на других аэродромах. Короче, действовали «кто во что горазд». Копец отдал тот приказ, а потом застрелился. А командующим приграничных армий до авиачастей просто не было дела — своих забот хватало… В плане прикрытия ЗапОВО не было такого положения — отдать с началом войны управление этих авиадивизий в подчинение общевойсковых армий, однако Копец именно это и сделал…)
Исследователь Егоров, скрупулезно исследовавший именно ЗапОВО этих дней, однако указывает: «Особисты врут. Полк в ночь на 22‑е был рассредоточен сразу по трем аэродромам». Правда, на вопрос: были ли готовы запасные площадки для боевой работы или нет, — ответить не смог.
А на слова особистов: «9‑я авиадивизия, дислоцированная в Белостоке, несмотря на то что получила приказ быть в боевой готовности с 20 на 21 число, была также застигнута врасплох и начала прикрывать Белосток несколькими самолетами МиГ из 41‑го полка», — выдал достаточно интересное: «Да, был приказ, отмененный 21‑го. Оба приказа исходили из Москвы. Давно известный факт».
Правда, в пылу спора забыл его привести.
Впрочем, Егоров, похоже, оговорился или ошибается. Приказ на отмену боевой готовности вечером 21 июня в округе у Павлова исходил именно от Павлова и Копца, и Москва к этому отношения не имеет.
Это такой же самовольный приказ, как и приказ Павлова на снятие вооружения с истребителей, который описывают Долгушин и Король в 9‑й и 11‑й сад.
Такие же факты по многим частям ВВС западных округов описываются как особистами «по горячим следам», так и ветеранами в своих воспоминаниях, когда после нескольких дней сидения в кабинах в повышенной боевой готовности они именно 21 июня получали приказ, отменяющий б/г, с разрешением всему командованию и летчикам авиачастей отбыть в город на выходные.
А вот что пишет о 9‑й сад историк А. Мартиросян:
«17 июня 1941 г. начальник 3‑го отдела штаба ЗапОВО майор госбезопасности П.Г. Бегма докладывал в своем спецсообщении, что по состоянию на указанный день «на все полки 9‑й смешанной авиадивизии имеется 85—90 исправных самолетов… Только в результате летних происшествий разбились 10 исправных машин…» (Национальный архив Республики Беларусь. Ф. 4 п, оп. 21, д. 2470, л. 5—7. Приводится по: Надтачаев В.Н. Военная контрразведка Беларуси. Судьбы, трагедии, победы… Минск, 2008, с. 141).
Речь идет об истребителях МиГ‑1 и МиГ‑3, которых на вооружение четырех истребительных полков 9‑й сад поступило 240 (по другим данным, якобы 303) штук.
МиГ‑3 — это истребители, задачей которых является завоевание господства в воздухе. К тому же это высотные истребители…» (22 июня: Блицкриг предательства (Детальная анатомия трагедии). В 2‑х тт. М., 2012 г.)
В одном иап смешанной авиадивизии перед войной было до 70 самолетов (в 122 иап Долгушина 11‑й сад было 72 истребителя на 72 летчика). А 9‑я сад состояла из четырех иап и одного сбап. То есть должно было быть около 270—280 истребителей. При этом в 9‑й сад было около 237 МиГ‑1, МиГ‑3 и около 131 И‑15, И‑16, И‑153. Итого около 368 истребителей на четыре иап в 9‑й сад.
При этом в 10‑й сад было два иап — 105 истребителей И‑16, И‑153 и 20 Як‑1, а в 11‑й сад на два иап было 144 И‑16, И‑153. Т. е. практически все новые МиГи, что поступили в ЗапОВО в мае — июне, отдали в 9‑ю сад, имеющую аж 4 истребительных полка по 70 машин в среднем, расположенную в Белостокском выступе, из которого жуковы планировали наступать…
Плюс в смешанных авиадивизиях также были и штурмовые полки, укомплектованные старыми И‑15 или И‑153. И Мартиросян задает очень даже интересный вопрос: а зачем было нагонять именно в приграничные авиаполки новые самолеты в таком количестве?! Ведь летчиков надо было еще и обучить летать на этих МиГах! Долгушин эти массовые замены перед 22 июня, когда на аэродромах скопили чуть не по два комплекта истребителей — старые и новые (иногда еще в ящиках), назвал более крепкими словами. Ведь они так и остались немцам или были уничтожены в первые же налеты. И они не имели вооружения на 22 июня.
Обучение летчиков сначала пытались организовать на самих аэродромах своими силами, а затем из‑за высокой аварийности переучивание тех же бомбардировщиков на Пе‑2 стали проводить в специализированных учебных центрах с откомандированием летчиков из приграничных авиаполков… Подобное описывает П.И. Цупко, когда летчиков 13‑го сбап 9‑й сад отправляли из‑под Белостока в Москву для переучивания на Пе‑2.
Цупко П.И. Пикировщики. М., 1987 г. Служил в июне 1941 года в 13‑м сбап 9‑й сад ЗапОВО в Белостокском выступе. Глава «День первый».
«13‑й авиаполк тогда базировался в авиагородке Россь под Белостоком, вблизи государственной границы. Время было неспокойное: в Европе бушевала война, граница и воздушное пространство в нашем районе часто нарушались, и потому принимались меры по улучшению базирования авиации. <…>
С марта 1941 года в России начали строить ВПП — взлетно‑посадочную полосу с твердым покрытием, и авиаполк был переброшен в лагерь на полевой аэродром близ села Борисовщизна, там приведен в повышенную боевую готовность: с рассвета до темна эскадрильи замаскированных самолетов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове. Это было очень утомительно. Дежурства отрывали от плановой учебно‑боевой подготовки, так необходимой нам, молодым, но иного выхода не было.
В полку было пять эскадрилий по двенадцать экипажей в каждой. Дежурили обычно три из них, остальные учились, летали. Через сутки эскадрильи сменялись».
Обратите внимание, что происходит в авиаполках при приведении в повышенную боеготовность — все «эскадрильи замаскированных самолетов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами» в полном составе стоят в готовности вылета по первой команде. И так должно было быть и 21 июня! А еще смотрите, что произошло с полком, когда на его аэродроме стали строить бетонную ВПП, — его просто перегнали на полевой, и строительство никому особо не мешало.
«В начале июня нашему авиаполку приказали подготовиться к переходу на Пе‑2. Сразу в центр переучивания, находившийся на одном из подмосковных аэродромов, были направлены экипажи инструкторов, в том числе и наши. В субботу 21 июня мы были на месте. А утром в воскресенье грянула война. Нас задержали в Москве. <…>
В начале июля в Москве неожиданно появились почти все летчики нашего авиаполка. Они были неузнаваемы: измученные, в грязном рваном обмундировании, смотрели на нас, тыловиков, с откровенной иронией, восторг наш не разделяли, держались угрюмо. <…>
О том, что произошло в первые дни войны там, на границе, подробнее других рассказали стрелки‑бомбардиры Михаил Ярнов и Александр Филиных. Миша в ту последнюю мирную ночь был оперативным дежурным полка, а Саша летал с Костей Усенко на разведку…
…На воскресенье 22 июня в 15‑м авиаполку объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали! Особенно напряженными были последние два дня, когда по приказу из авиадивизии полк занимался двухсотчасовыми регламентными работами, то есть, проще говоря, летчики и техники разбирали самолеты на составные части, чистили, регулировали их, смазывали и снова собирали. Трудились от зари до зари».
Подобные выходные 21 июня устроило командование многих авиадивизий… не только в ЗапОВО.
«Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие летчики и техники уехали к семьям в Россь, а оставшиеся в лагере с наступлением темноты отправились на площадку импровизированного клуба смотреть новый звуковой художественный фильм “Музыкальная история”. Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко.
…Усенко… глубокой ночью обнаружил, что не работает телефонная связь. Связисты нашли перерезанные провода. Диверсия?! Повреждение ликвидировали, но летчик встревожился и заспешил из караула к оперативному дежурному, чтобы по прямому проводу доложить о случившемся в Белосток, в штаб 9‑й авиадивизии.
Быстро светало. <…> Вдруг он услышал еле уловимый гул авиационных моторов. <…> Звук стремительно нарастал. Доносился он с запада. <…>
Самолеты подлетели к границе аэродрома, зашли с правой стороны, и вдруг с ведущего часто‑часто засверкали ярко‑красные вспышки огня, в незнакомый надрывный гул моторов вплелся треск пулеметов; почти одновременно неподалеку от Константина на незамаскированной стоянке связных У‑2, взбивая пыль, дробно застучали пули.
“Что такое? — опешил Усенко. — Стреляют?! Стреляют по своим самолетам?! Сдурели, что ли?” Он механически взглянул на часы: они показывали три часа сорок семь минут.
Один из У‑2 вспыхнул ярким пламенем. <…>
Сомнений не было: аэродром бомбили фашистские самолеты. К этому мы должны были быть готовы.
И все же нападение оказалось внезапным: о приближении немецких самолетов служба ВНОС не оповестила.
Нужно было немедленно действовать! Но как?
Дежурный вскочил на ноги, бросился к своей палатке. <…>
Младший лейтенант, уже полностью овладев собой, отдавал новые приказания:
— Горнист! Сирену!.. Рассыльный! Бегом на спиртозавод, дать гудок!.. Помощник! Обзвонить все эскадрильи, батальон аэродромного обслуживания, караулы. Поднять по боевой тревоге!.. Шофер! Автобус за командованием полка в Россь!..
Дежурные красноармейцы бросились выполнять приказания. Пронзительно взвыла сирена. Схватив винтовку, выбежал рассыльный. Заурчал мотором отъезжающий автобус.
Усенко снял трубку телефона:
— Квартиру комполка! Срочно!
— С Россью нет связи, товарищ младший лейтенант.
— Оперативного!
— Связи нет… Наверное, повреждена взрывами.
Константин положил трубку, задумался. В поле зрения попал железный ящик. Усенко обрадованно бросился к нему, открыл ключом, выхватил “красный пакет”, вскрыл. Из большого конверта выпала толстая пачка стандартных листов машинописного текста. То была «Инструкция дежурному по лагерному сбору о действиях по сигналу боевая тревога».
Летчик лихорадочно перебирал руками листки инструкции и с ужасом понял, что только на то, чтобы их прочитать, потребуется не менее четверти часа! Где взять это время? Он с сердцем бросил бумаги назад в ящик. <…>
Замкнув ящик, он выбежал.
Лагерь уже проснулся. Из палаток, схватив оружие и противогазы, выбегали люди и привычно бежали к самолетам, на свои посты. А над их головами, поливая опушку леса пулеметным дождем, неистово носились фашистские самолеты. Но земля врагу ничем не противодействовала — полевой аэродром не имел зенитных средств прикрытия: накануне зенитная батарея была снята с позиции и уехала на учения. <…>