Для проведения боевых стрельб на Львовском артполигоне зенитная артиллерия отправляется побатарейно по плану начальника Львовского артлагсбора.
Исполнение донести.
Командующий 6‑й армией генерал‑лейтенант МУЗЫЧЕНКО
ЦАМО, ф. 334, on. 5307, д. 22, л. 197. Подлинник»
(ВИЖ № 5, 1989 г., с. 45).
Надеюсь, ни у кого не появилось желания считать данный приказ по 6‑й армии некой «личной инициативой» Музыченко?
После этого из штаба 6‑й армии в Киев ушел в ночь на 21 июня запрос:
«ТЕЛЕГРАММА ШТАБА 6‑й АРМИИ КИЕВСКОГО ОСОБОГО ВОЕННОГО ОКРУГА НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА ОКРУГА
21 июня 1941 года 01 ч 35 мин
Командующий армией просит дать указания:
следует ли проводить учения штабов 4 мк и 6 ск, намеченные [в] районе Розвадув, Роздул, реки Днестр, куда придется выводить все средства связи и штабы.
Прошу ответ ускорить[3].
Начальник штаба 16‑й армии комбриг ИВАНОВ ЦАМО, ф. 229, on. 161, д. 26, л. 64. Подлинник.
Начальник штаба Юго‑Западного фронта генерал‑лейтенант ПУРКАЕВ» (ВИЖ № 5, 1989 г., с. 45).
Историк В. Рунов приводит по 12‑й армии КОВО такое:
«19 июня командующий 12‑й армией обратился в штаб Киевского Особого военного округа с вопросом о том, когда можно открывать огонь по германским самолетам, вторгающимся в воздушное пространство СССР».
На что «командующий приказал ответить, что огонь можно открывать только в случаях:
а) если будет дано особое распоряжение Военного совета округа;
б) при объявлении мобилизации;
в) при введении в действие плана прикрытия, если при этом не будет особого запрещения».
То есть, получив приказ о повышении б/г приграничных частей и в том числе и ПВО этих армий, командующие стали уточнять, в каких случаях и когда можно будет сбивать немецкие самолеты. На что округ и дал разъяснение: до получения особого приказа ВС округа об объявлении мобилизации или приказа о вводе ПП. Как мы знаем, приказ о приведении в полную боевую готовность всех частей запокругов и ПВО (о боевой тревоге) пришел в ночь на 22 июня «Директивой № 1». Но там вроде пока не разрешалось открывать огонь по нападающим…
Подробнее о том, почему в этой директиве не было таких указаний и когда поступил приказ Москвы на ввод ПП, поговорим в последней главе. Здесь же скажем, что, например, в 6‑й армии имелся свой план прикрытия госграницы, в котором было указано:
«План вводится в действие:
а) с получением телеграммы о мобилизации;
б) в случае необходимости ввести его в действие до объявления мобилизации, по получении условной шифртелеграммы за подписью Военного Совета КОВО следующего содержания: “Приступите к выполнению КВО — 41”…» (Приводится по: Рунов В. Удар по Украине. — М., 2011 г., с. 315.)
И подобный приказ КОВО утра 22 июня на ввод ПП выше уже рассматривали:
«22 июня 1941 г.
С рассвета 22 июня немцы начали наступление.
Бой идет на границе.
Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 года…
ЦАМО, ф. 229, ОП. 164, д. 50, л. 3. Подлинник» (ВИЖ № 6, 1989 г., с. 31).
Мобилизация же была объявлена только с 23 июня.
В этой связи возникает интересный вопрос: а как было дело с приведением в боевую готовность перед 22 июня авиачастей центрального подчинения? Ведь в любом случае все части оповещаются по каналам связи округов. И здесь можно посмотреть воспоминания маршала авиации Голованова, который также описывает «странное» (!) поведение командующего округом Павлова и сообщает, что его Отдельный 212‑й дальнебомбардировочный полк центрального подчинения до 21 июня приказами из Минска в боевую готовность не приводился, и даже после начала войны он так и не получил приказа даже на вскрытие пакета в связи с началом войны. Про него «забыли» до 23 июня… Полк дальнебомбардировочной авиации, которым в июне 41‑го командовал Голованов, был центрального подчинения. А теперь вспомним, как Павлов пытался и его себе подчинить.
Кстати, этот полк был создан по личной инициативе самого Голованова (при неком противодействии тогдашнего руководителя ВВС Рычагова), который выходил на Сталина с предложением создать именно такой спецполк дальней авиации с летчиками, имеющими навыки слепых и ночных полетов… по совету также впоследствии расстрелянного генерала ВВС Я.В. Смушкевича (Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная. — М., 2004 г., с. 22—30). И напоследок посмотрим, что писали ветераны о действиях авиации Одесского ВО в ту ночь.
Вершинин К.А. Четвертая воздушная. — М.: Воениздат, 1975 г. Глава четвертая «На Южном фронте» (с. 77—79.):
«В канун вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз в Одесском военном округе проходили авиационные учения. Командующий ВВС генерал‑майор авиации М.Г. Мичугин, его заместитель по политчасти бригадный комиссар А.С. Горбунов и штаб во главе с генерал‑майором авиации A.З. Устиновым находились в Тирасполе.
Большинство полков перебазировалось на полевые аэродромы. Личный состав подготовил материальную часть к предстоящим полетам, рассредоточил ее и замаскировал, как того требовали учения, проводившиеся в условиях, максимально приближенных к боевым».
В данном случае маршал Вершинин «приврал». Точнее, он, скорее всего «не думая», подписался под тем, что ему написали «литературные негры» в погонах.
Маршал М.В. Захаров в 1969 году четко написал в своей неизданной книге, что никаких особых учений ни вечером 21 июня (слова Вершинина и так уже интерпретируют), ни в ночь на 22‑е в ОдВО с ВВС не проводилось. Все ждали после 22.00 «особой шифровки» Генштаба и готовились выполнять ее. И начштаба округа Захаров просто поставил перед Мичугиным задачу‑приказ рассредоточить, а если надо, то и перебазировать авиаполки по запасным аэродромам около полуночи 21—22 июня. И рассредоточение, и маскировка самолетов прошли без каких бы то ни было мифических «учений» по письменному приказу начштаба ОдВО генерал‑майора М. Захарова.
Не стоит забывать, что в 1975 году по‑другому вершинины писать уже и не могли. Ведь узаконена была в мемуарах Жукова только одна версия — никакого приказа о приведении в боевую готовность «тиран» не давал до 21 июня, и тем более никакие захаровы свою авиацию не могли вывести из‑под удара. Если только «случайно». Мол, «учения» у них там, в Одесском, вроде как «случайно совпали» с нападением Германии.
«Находясь, по существу, в готовности номер один, авиаторы округа и не подозревали, что с рассветом им придется не “играть в войну”, а вступить в бой с реальным противником. Лишь руководящему составу было известно о возможности нападения немцев в ближайшие двое суток».
Вообще‑то 19—20 июня в западные округа пришел приказ ГШ о приведении ВВС округов в повышенную боевую готовность. И хотя маршал Захаров в неизданной книге не написал об этом приказе, но о нем сегодня мы знаем из других источников. Знали или нет рядовые летчики ОдВО об этом приказе? Сложно сказать — не так много воспоминаний этих летчиков осталось. А те, кто писал, то в основном уже после «воспоминаний» Жукова. А «противоречить» Жукову и официальной версии они уже не могли. Но о приказе точно должны были знать мичугины и именно за пару суток до 22 июня. Если им, конечно, этот приказ из Москвы по ВВС поступил. Опять же если только в ОдВО Тимошенко и Жуков не «забыли» отправить приказ о приведении в боевую готовность 19 июня.
Ведь директиву, например, о начале вывода дивизий второго эшелона от 11—12 июня в ОдВО из ГШ не отправляли. Дивизии ОдВО начали выводить по телеграмме ГШ с разрешением на вывод… по заявке командования ОдВО М. Захарова еще от б июня. Так что — нужны шифровки ГШ за эти дни…
«В директиве Наркома обороны и начальника Генерального штаба, посланной в ночь на 22 июня в западные приграничные округа, предписывалось:
“…Б) ПЕРЕД РАССВЕТОМ 22.6.41 г. РАССРЕДОТОЧИТЬ ПО ПОЛЕВЫМ АЭРОДРОМАМ ВСЮ АВИАЦИЮ, В ТОМ ЧИСЛЕ И ВОЙСКОВУЮ, ТЩАТЕЛЬНО ЕЕ ЗАМАСКИРОВАТЬ;
В) ВСЕ ЧАСТИ ПРИВЕСТИ В БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ…”
На исходе ночи с 21 на 22 июня одновременно с передовыми отрядами фашистских наземных войск начала боевые действия и вражеская авиация. Массированными действиями с воздуха противник намеревался блокировать стационарные аэродромы и вывести из строя значительную часть самолетов. Однако этим намерениям не суждено было осуществиться: большая часть авиационных полков находилась на полевых аэродромах, остальная сумела выйти из‑под удара и немедленно вступить в борьбу с противником. <…>
Находясь в полевых условиях, штаб ВВС ОДВО заранее установил связь с частями и дал им необходимые указания. Вот почему массированный налет вражеской авиации на рассвете 22 июня оказался малоэффективным…»
И это совершенно верно — указание на рассредоточение авиации в ОдВО отдали вовремя, и рассредоточение до первых налетов было проведено. В результате в первые налеты таких потерь, какие понесла авиация КОВО, ЗапОВО и ПрибОВО, в Одесском ВО не было.
А теперь посмотрим, что написал в те же годы человек, к Сталину относящийся с огромным уважением. Маршал А.И. Покрышкин, начинавший войну в ОдВО. Возьмем для сравнения две его книги. Одна — издания 1986 года, другая вышла в 1980 году. Покрышкин А.И. Познать себя в бою. — М., 1986 г. Гл. «Первые победы, первые неудачи»:
«Частые звенящие звуки подхватили с постели.
Били в рельсу. Тревога! Привычно нащупывал в темноте одежду и сапоги. А рядом — топот пробегающих мимо палатки авиаторов полка. Дьяченко, посмотрев на меня с постели, недовольно проворчал:
— Ну что вы вскочили? Дома надоели учебные тревоги, и здесь не дают поспать. Какое отношение мы имеем к делам этого полка?
— Прекрати болтать! Быстрее одевайся! Догоняй нас. Мы пошли на КП, — предупредил я товарища.
Действительно, в последнее время учебные тревоги объявлялись часто. И это как‑то притупило настороженность. Но сегодня меня эти сигналы заставили вспомнить разговор с хозяином квартиры в Бельцах. Быстро прибежал на КП полка, расположенный на границе летного поля. Здесь — большая группа летчиков. Они получали указания от начальника штаба полка. А над аэродромом нарастал гул моторов. Сомнений не было — идет рассредоточение самолетов. Чувствовалось напряжение во всем. Оно сразу передалось и мне. Протиснувшись к начальнику штаба, спросил:
— Что случилось? Боевая или учебная?
— Война! На границе уже идут бои. Может быть удар по аэродрому…»
Как видите, тревога была объявлена в темноте — до первых налетов в этом округе, что начались около 3.30 утра 22 июня. Светало в тот день в этих местах примерно в это же время — около 3.30 утра. Но подняли летчиков на этом достаточно тыловом аэродроме именно в темноте, т. е., видимо, не позже 3.00. Что подтверждает слова Захарова — приказ о боевой тревоге пошел «во все гарнизоны» около 2.00. А вот что Покрышкин пытался рассказать о том, что приведения в боевую готовность 19—20 июня в его авиадивизии не было — отсутствовали командиры в иап:
«Я остался один, проклиная последнюю перегонку МиГов… Вот только теперь я отчетливо представил события на аэродроме в Бельцах, которые сообщил работник штаба перед отлетом. Как все нелепо получилось! В первый день войны в нашей эскадрилье отсутствовало два звена, причем наиболее подготовленных. Кто в этом виноват? <…>
Звено Валентина Фигичева, базируясь недалеко от города Унгены, несло в канун войны боевое дежурство и имело цель перехватывать нарушителей границы (подобное дежурство было во всех запокругах. — Авт.). В четверг гитлеровский разведчик углубился на нашу территорию. Звено обстреляло его. Это вызвало гнев командира дивизии. В субботу в Пырлицу для наведения порядка в звене Фигичева по приказу генерала Осипенко были направлены командир полка В. Иванов и командир эскадрильи Ф. Атрашкевич. Кроме того, в Кишинев был вызван командир звена Селиверстов. Вот и получилось, что, когда грянула война, в полку не оказалось командира, многих командиров эскадрилий и звеньев, подразделения были разбросаны.
Отсутствие на аэродроме утром 22 июня двух звеньев и Ф. Атрашкевича, а всего восьми наиболее подготовленных летчиков, привело к потере боеспособности эскадрильи. Находившиеся на аэродроме пять рядовых летчиков, не прошедших еще полностью переучивания на МиГ‑5, во главе с адъютантом эскадрильи Семеном Овчинниковым и командиром звена Константином Мироновым сделали все, чтобы отразить налет большой группы бомбардировщиков, прикрытых “мессершмиттами”. Но силы были неравные. Предотвратить удар по аэродрому не удалось. Гитлеровцы потеряли три самолета, но в бою погиб и Овчинников…»
В книге «Небо войны» (М., 1980 г. Гл. «Вступление») Покрышкин также описывает, что со своим звеном (три летчика), перегоняя новые МиГи с тылового аэродрома на свой, он был в ту ночь не на своем аэродроме. Задержались они на три дня на аэродроме недалеко от г. Григориополи. Но утром 22 июня они все же вылетели в сторону своего аэродрома:
«Добрались до Маяков и удивились: на аэродроме тихо, спокойно. Все самолеты рассредоточены в кукурузе и замаскированы. Летное поле свободно. Совершив посадку, первым заруливаю машину в кукурузу.
Дьяченко и Довбня ставят свои МиГи рядом с моим.
— Забыли, что война? — прикрикнул я на них. — Зачем выстраиваетесь, как на параде!»
Выходит, пункт о рассредоточении авиации из «Директивы № 1» до первых налетов был выполнен. А это значит, Мичугин действительно выполнил приказ Захарова о рассредоточении самолетов на аэродромах до налетов немецкой авиации и передал его в авиадивизии.
Однако не все так гладко было и в ОдВО. Похоже, приказа о приведении в боевую готовность авиации 19—20 июня в ОдВО не было. Либо не поступало из Москвы, либо его срывали уже на местах…
«Вчера командир дивизии приказал Иванову и комэску Атрашкевичу немедленно отправиться в Пырлицу и разобраться, почему Фигичев нарушил границу, преследуя немецкого разведчика. Иванов вылетел на УТИ‑4. Атрашкевич выехал на автомашине. <…>
Вот так ситуация! Командиров на аэродроме нет, некоторых летчиков тоже…
— Бельцы? Бельцы? — слышится голос майора Матвеева. <…>
Из Бельцев сообщают, что рано утром немецкие бомбардировщики под прикрытием “мессершмиттов” налетели на аэродром и подожгли бензохранилище. Наши истребители провели воздушный бой.
Погиб Семен Овчинников. <…>
Наша армия, конечно, готовилась к обороне, к тому сражению, которое будет навязано нам.
Мы учились упорно, не теряли ни одного дня, чтобы освоить новую технику. Но фашисты напали на нас внезапно, они застали нас врасплох. Если бы более остро чувствовалась опасность нападения, мы могли бы встретить врага как положено. Главное же — нельзя было допускать такого состояния, какое оказалось в нашем полку в первое утро войны. Эскадрильи разбросаны, люди рассеяны, самолеты не подготовлены…»
Вот так описал Покрышкин утро 22 июня в двух разных книгах. Но в книге в 1986 году он показал, что, похоже, приведения в боевую готовность 20‑й сад ОдВО не было (а в этом прямая вина не Захарова или Мичугина, а того же командира авиадивизии).
Так, может, приведения в боевую готовность авиации ОдВО 19—20 июня действительно не было? Либо уже командир дивизии (будущий «заклятый друг» Покрышкина) генерал Осипенко чудил?
Читаем его биографию. 30‑летний на июнь 1941 года генерал‑майор А.С. Осипенко — командир 20‑й сад, в которую входили 4‑й и 55‑й иап (в котором летал Покрышкин), 45‑й сбап и 211‑й бап, имевший на вооружении фронтовые бомбардировщики Су‑2.
Осипенко — первый муж знаменитой в те годы летчицы Полины Осипенко. Молодой генерал, Герой Советского Союза за Испанию (прибыл туда старшим лейтенантом, а вернулся в СССР уже полковником!), но с придурью — по воспоминаниям, любил заставлять летчиков собирать окурки на летном поле. А также дурил с «графиками» полетов «по сковыванию действий авиации противника с аэродрома Романа» уже во время боевых действий в июне 41‑го.
В апреле 1942 г. — октябре 1943 г. генерал‑майор авиации Осипенко был начальником управления истребительной авиации ПВО. Впрочем, нас интересует не самодурство Осипенко, его лихой карьерный рост и насколько он заслужил звание Героя СССР, а то — получал ли он приказ о повышении боевой готовности 19—20 июня, как получали его в соседних округах.
Судя по тому, что он не пошел под суд, как комдивы в ЗапОВО, и что под суд никто из командиров ВВС ОдВО не пошел, приказ о приведении в б/г 19 июня в ОдВО из Москвы поступал. Но какие‑то меры принимались, хотя Покрышкин дает понять, что в их полку и, возможно, в дивизии (кроме 20‑й сад, в ОдВО была 21‑я 45‑я сад) повышения боевой готовности не объявлялось. Однако сам он три дня перед 22 июня как раз был вне полка и о том, что делалось в его иап, не пишет. Судя же по тому, что самолеты и летчики полка были разбросаны по разным аэродромам, повышения б/г заранее, похоже, в «правильном» понимании не было.
Для справки:
К 22.06.41 г. 55‑й иап Покрышкина имел на вооружении 54 И‑153 и И‑16 (в том числе 15 неисправных), а также 62 самолета МиГ‑3, на которых могли летать 22 летчика из 70 (как видите, все истребительные полки смешанных авиадивизий в приграничных западных округах были достаточно мощного состава — 70—72 истребителя). 22.06.41 г. в результате налета немецких бомбардировщиков на аэродроме в Бельцах погибло 2 человека, сгорел склад ГСМ, повреждено три МиГ‑3. К концу дня летчики полка одержали 10 побед.
Погибло три летчика.
4‑й иап 20‑й сад к 22.06.41 г. имел 71 И‑153 и И‑16 (в том числе 12 неисправных), а также 60 самолетов МиГ‑3 (из них 7 неисправных), на которых могли летать 22 летчика из 52. Базировался в Григориополе (И153 и И‑16) и в Кишиневе (МиГ‑3). 22.06.41 г., несмотря на 10 налетов немецких бомбардировщиков, полку удалось не потерять ни одного самолета, а над Григориополем, Тирасполем и Кишиневом пилоты полка сбили около 20 вражеских самолетов.
45‑й сбап этой же авиадивизии к 22.06.41 г. имел 54 самолета СБ (в том числе 4 неисправных), а также 5 самолетов Пе‑2, еще не освоенных летчиками. Всего в полку было 27 экипажей. Перед началом войны полк базировался в Гросулово и Тирасполе. 22.06.41 г. немецкая авиация предприняла два неудачных налета на аэродром Гросулово. Полк потерь не имел.
211‑й бап к 22.06.41 г. имел 18 самолетов Су‑2 (в том числе 6 неисправных). Всего в полку было 56 боеготовых экипажей, и 20 экипажей проходили переподготовку. Полк имел 5 эскадрилий. Перед войной полк базировался в Котовске, но с апреля 1941 г. находился на полевом аэродроме у Днестра. 22.06.41 г. за 20 минут до начала войны полк был поднят по тревоге. В течение дня совершил несколько боевых вылетов, производил разведку и атаковал румынскую конницу (все подобные шап и бап в смешанных авиадивизиях западных округов были выдвинуты к самой границе в июне 41‑го).
Также в состав 20‑й сад на 22 июня входил и 146‑й иап, имевший 20 самолетов МиГ‑1 и МиГ‑3.
Как видите, перевооружение истребительных полков этой дивизии на новые МиГи шло активно (в КОВО доходило до того, что в том же 149‑м иап 64‑й авиадивизии, кроме 67 И‑16, И‑153, было 64 истребителя МиГ‑3, так до конца и не освоенных летчиками). Но как раз благодаря этой замене полки 20‑й дивизии и были разбросаны по нескольким аэродромам.
Хотя это не помешало им получить приказ о рассредоточении в ночь на 22 июня и выполнить его.
Было или не было 19—20 июня приведение этих полков 20‑й сад в повышенную б/г, сказать сложно. Скорее всего Осипенко если и не объявил боевую готовность, то мог сослаться на то, что его полки активно занимались перегоном новых самолетов. Поэтому никак не пострадал в разборках с военными лета 1941 года…
Но кое‑что об Осипенко можно найти у маршала М.В. Захарова, начштаба ОдВО в те дни: «На кишиневском аэродроме попали под удар семь самолетов СБ, три Р‑2 и два У‑2, потому что их командир авиационной бригады АС. Осипенко не успел выполнить указание о перебазировании самолетов на оперативный аэродром» (Захаров М.В. Указ. соч., с. 226). Т. е. еще и в Кишиневе находились СБ этой авиадивизии, которые Осипенко не вывел из‑под удара.
Какие окончательные выводы можно сделать по ВВС и ПВО западных округов, отвечая на вопрос: почему расстреляли всех командующих ВВС этих округов, кроме Одесского ВО? А выводы простые.
ВВС и ПВО всех западных округов 19—20 июня 1941 года получили приказы о приведении их в боевую готовность «повышенная». И приказы о приведении в б/г поступили из Москвы. Однако одни части вообще не ставились в известность командованием округов или командирами дивизий в известность об этом «повышении б/г», другие 20—21 июня получали приказ на отмену предыдущего приказа с «разрешением» распустить летчиков по домам вечером 21 июня. Часть дивизий б/г отменили, а часть все же оставили летчиков хотя бы на аэродроме.
При этом некоторые авиачасти, стоящие ближе к границе, получали приказы о снятии вооружений, но почти нигде не были подготовлены запасные площадки, пригодные для боевой работы, куда могли бы перебазироваться самолеты в ночь на 22 июня после получения «Директивы № 1». Или тем более днем 22 июня после первых налетов немцев.
Кто‑то сомневается, что приказ на приведение в боевую готовность ВВС был до 22 июня и именно из Москвы? Зря. Смотрим, что показал об этом генерал Павлов:
«Явившиеся ко мне в штаб округа командующий ВВС округа Копец и его заместитель Таюрский доложили мне, что авиация приведена в боевую готовность полностью и рассредоточена на аэродромах в соответствии с приказом НКО.
Этот разговор с командующими армий происходил около двух часов ночи». (Протокол допроса Д.Г. Павлова от 7.07.1941 г. Источник: Ямпольский В.П. Уничтожить Россию весной 1941 г. (А. Гитлер. 31 июля 1940 года): Документ спецслужб СССР и Германии. 1937—1945 гг. М., 2008 г., с. 457—481.)
Можно подсказать: к «около двух часов ночи» Копец никак не мог бы еще выполнить приказ НКО о приведении ВВС в боевую готовность и рассредоточить самолеты по «Директиве № 1» от 22.20 21 июня.
Павлов после разговора с Тимошенко после 1.00 начал обзванивать армии и давать им команду «приводить войска в боевое состояние». А Копец и Таюрский, по его словам, и прибыли к нему в это время с докладом, что приказ НКО о приведении в б/г уже выполнен. Т. е. в это время они могли врать Павлову только о «выполненном» ими приказе НКО о приведении в б/г, полученном ДО «Директивы № 1». И приказ такой мог быть только от 19 июня.
Выводы читающие, думаю, сами сделают — «кто виноват»…
Часть V. Сталин как стратег
(Вассерман А., Латыпов Н. Острая стратегическая недостаточность)
Как известно, 25 февраля 1956 года на дополнительном — закрытом — заседании XX съезда КПСС (уже после того, как избранный съездом центральный комитет, в свою очередь, выбрал постоянно действующие руководящие органы партии; причем заседание шло под их руководством, так что может формально считаться не частью съезда, а всего лишь расширенным пленумом ЦК) Никита Сергеевич Хрущев произнес доклад о культе личности Сталина. Доклад считался засекреченным, но через считанные дни оказался известен и у нас в стране (его зачитывали на заседаниях партийных организаций с участием комсомольского актива), и за рубежом. С тех пор и до самого недавнего времени представления большей части мира об Иосифе Виссарионовиче Джугашвили опираются на этот доклад.
Доклад принадлежит в основном самому Хрущеву: он изрядно отступил от текста, согласованного с коллегами, и даже переврал некоторые числовые данные из сводок, подготовленных спецслужбами. Современные исследователи пришли к выводу: основная масса негатива, включенного лично Хрущевым в доклад, списана с деяний и черт характера самого Хрущева и многих его соучастников по Большому Террору (с конца июня 1937‑го по середину ноября 1938‑го). К сожалению, значительная часть документов, способных однозначно подтвердить или опровергнуть этот вывод, уничтожена в годы, когда Хрущев руководил партией и правительством, тем не менее уже сейчас ясно: всю эпоху правления Джугашвили надлежит изучать заново. Мы по возможности употребляем здесь фамилию, полученную вождем при рождении, а не его партийный псевдоним, именно ради того, чтобы отделить подлинную личность от позднейшего образа, сформированного при активном участии множества людей и структур, не заинтересованных в достоверной исторической картине.
Чтобы оценить важность этой достоверности, отметим: опора на явно искаженный образ повлекла цепочку событий, завершившуюся распадом нашей страны. Конечно, было тому и множество иных причин.
Как мастер рекламы и агитации Джугашвили несомненно выше Йозефа Пауля Фридриховича Геббельса — общепризнанно талантливого пропагандиста. А уж современные пиарщики вроде Владислава Юрьевича Суркова и Глеба Олеговича Павловского на три головы ниже — хотя и не прочь сыграть хоть одну из этих ролей, но явно не обладают надлежащим талантом.
Посмотрите хотя бы, как привечал Джугашвили обладателей бесспорного морального авторитета, какое внимание уделял им. Вспомните хотя бы известнейших беседовавших с ним деятелей мировой культуры: Херберт Джордж Джозефович Уэллс (тут важно еще и то, что Уэллс десятилетием ранее общался с Ульяновым, и Джугашвили гордо показал ему достижения, в 1920‑м казавшиеся великому фантасту чистейшей фантастикой), Лион Зигмундович Фейхтвангер (тот в 1937‑м побывал и на открытом процессе над выдающимися деятелями коммунистической оппозиции, включая Георгия Леонидовича Пятакова, Карла Бернхардовича Собельсона (Радека), Леонида Петровича Серебрякова, Хирша Янкелевича Бриллианта (Григория Яковлевича Сокольникова), и пришел к выводу о достоверности всего сказанного в судебных заседаниях), Джордж Бернард Джордж‑Каррович Шо, известный нам как Бернард Шоу (был социалистом — но совершенно иного, нежели коммунисты, толка)… Да и советских деятелей культуры он чаще всего приглашал не только, как принято считать сейчас, ради идеологических накачек, но и ради очевидного удовольствия пообщаться с интересными людьми, обсудить с ними сложные задачи развития общества: тому сохранилось множество письменных свидетельств, причем не только мемуарных, но и дневниковых — по горячим следам.
Забота Джугашвили о деятелях культуры (и отечественных, и зарубежных), его внимание к ним совершенно не свойственны человеку, пренебрегающему общественным мнением. Очевидно, оно его очень интересовало. Почему — тема отдельного размышления.
2 августа 1933 года из Мурманска вышел свежепостроенный в Дании по советскому заказу ледокольный пароход «Челюскин». Он должен был за одну летнюю навигацию дойти до Владивостока, высадив по пути сотрудников нескольких полярных станций и выгрузив снабжение для них.
Правда, время старта было явно слишком поздним для такого сложного маршрута. Да и ледокольную проводку организовать не удалось, а к самостоятельному преодолению тяжелых льдов транспортные суда малопригодны. Уже 23 сентября «Челюскин» оказался полностью заблокирован и далее дрейфовал вместе с ледовыми массивами по воле ветра и течений. 13 февраля 1934 года пароход раздавило сжатие льда, и за два часа он затонул.
Экипаж и пассажиры были готовы к такому повороту дела. Они успели не только сойти на лед, но и выгрузить едва ли не все предназначенное для полярных станций. Погиб только завхоз Борис Григорьевич Могилевич. На льду оказались 104 человека (еще 8 ранее эвакуировались, а жена геодезиста Василия Гавриловича Васильева — Доротея Ивановна Дорфман — успела родить дочь, названную Кариной в честь Карского моря, где она появилась на свет).
5 марта к лагерю на льдине пробился полярный летчик Анатолий Васильевич Ляпидевский на двухмоторном транспортном самолете АНТ‑4 (в военном варианте — ТБ‑1), вывез 10 женщин и 2 детей. Затем погода надолго закрыла возможность полетов. Наконец, за 24 рейса с 7 по 13 апреля Михаил Васильевич Водопьянов, Иван Васильевич Доронин, Николай Петрович Каманин, Василий Сергеевич Молоков, Маврикий Трофимович Слепнев вывезли всех полярников. Еще один летчик — Сигизмунд Александрович Леваневский — доставил в бухту Лаврентия врача для срочной операции аппендицита одному из эвакуированных. Все семеро летчиков удостоились специально для них учрежденного звания: Герой Советского Союза.
Вот это звание — свидетельство сложных размышлений высшего руководства страны. Ведь по большому счету экспедиция была подготовлена несомненно халатным образом… Тут и явное запоздание с выходом, и отсутствие ледокольной проводки в заведомо сложном для навигации районе, и не принятое вовремя — когда «Челюскин» еще был на плаву — решение об эвакуации… По всем канонам того времени — да и по нынешним представлениям — за преступную халатность следовало судить, тем не менее глава экспедиции, начальник Главного управления Северного морского пути (то есть ответственный за все этапы организации) Отто Юльевич Шмидт был отправлен на срочное лечение на Аляску и прославлен как твердый и рачительный руководитель. Да и потом его карьера была весьма успешна.
Челюскинцев — и обитателей лагеря на льдине, и летчиков — провезли по всей стране, торжественно приветствовали в каждом большом городе по пути следования, в Москве провезли в открытых автомобилях по улицам, буквально усыпанным цветами, оказали им грандиозные почести.