В связи с историей разоружения этого полка возник один вопрос. Дело в том, что в 122‑й иап «в среду или даже раньше, в понедельник, прибыла на Ли‑2 комиссия с Москвы. Их задачей в основном была проверка состояния техники пилотирования летчиков дивизии и в том числе нашего полка. Возглавлял ее заместитель начальника оперативного управления, полковник» (Долгушин). Сопровождал московского полковника «заместитель Копца по строевой подготовке, генерал‑майор».
Ли‑2 комиссии так и остался до 22 июня на этом аэродроме и утром 22 июня сгорел. А сама комиссия вроде как вечером 21 июня все еще была на аэродроме 122‑го иап.
В связи с этим некоторые историки ставят под сомнение «самовольность» приказа Павлова о снятии вооружений с истребителей. Мол, если бы приказ был лично от Павлова, то комиссия бы вмешалась и отменила его. А раз не вмешалась, то, значит, приказ был не от Павлова, а из… Москвы!
Но вообще‑то комиссия, проверяющая пилотирование (хоть и московская), никоим образом не может отменить приказы командующего округом или командующего ВВС округа. Она может только указать о данном факте в акте проверки или максимум сообщить в Москву по телефону (если ей эту возможность еще и предоставят). По словам Долгушина, комиссия уехала 22 июня в Минск на машине (как выяснил Д. Киенко, «за ней посылали из 127‑го иап пару У‑2, чтобы вывезти, однако по пути один немцы сбили, а второй вернулся»).
Но еще раз повторяю: они никоим образом не могли повлиять на ситуацию.
Были ли факты разоружения других полков ЗапОВО? Были, и, по некоторым данным, такое было и в соседних округах. Найти информацию о подобном разоружении других полков достаточно трудно (хотя, если есть умысел, подобные приказы никогда не дадут именно во все авиачасти — сразу же наверняка всполошатся те же «особисты»).
Бардов: «Haйти‑то конечно трудно, но тем не менее я нашел “идентичную информацию”: когда я опубликовал свое интервью с Долгушиным на одном из форумов, откликнулся потомок летчика того самого 16‑го бомбардировочного полка его же дивизии, перебазировавшегося из г. Желудок на аэродром “Черлена”. Так вот сын этого летчика (живущий сейчас в Канаде) написал мне, что отец рассказывал ему, что в их полку также был получен приказ снять пулеметы с их бомбардировщиков. И в результате во время налета немецких штурмовиков на их аэродром немногие самолеты, взлетевшие в воздух, не имели возможности даже стрелять по немцам из своих курсовых пулеметов, и один из них даже пошел на лобовой таран. Вот это письмо: Георгий Сальников. Март, 27, 2005 6:39 рт. Заголовок сообщения: Хочу узнать дальнейшую судьбу 16‑го Сбап.
“Всем участникам форума добрый день! Ветеранам авиаторам, всем, кто жив, низкий поклон. Погибшим и умершим — светлая память. Я, Сальников Георгий Георгиевич, сын Сальникова Георгия Ивановича, стрелка, радиста 16‑го СБАП. Мой отец находился на лагерном аэродроме Черляны в момент штурмовки немцами в 4 утра 22 июня 1941 г. Где то в 1952—1953 году он мне, мальчишке, рассказал трагическую историю начала войны. Рассказал, как за сутки до начала войны с бомбардировщиков было снято пулеметно‑пушечное вооружение, как проснулся от грохота и стрельбы. На его глазах взлетел его комэск Протасов, и как он шел на таран. Как понимаю, он служил в его эскадрилье.
Затем через час появились немецкие мотоциклисты, с которыми они вступили в бой, но вскоре появились немецкие бронетраспортеры с пехотой, и пришлось отступать. Где‑то в 10—11 утра нашли брошенную полуторку, отец вытер мокрый трамблер и завел ее. На ней человек 20—25 из 16‑го полка добрались до Лиды, при них было знамя полка и штабные документы. Их всех арестовали, но вскоре выпустили.
Потом отец летал под Воронежем (летали бомбить Констанцу), затем под Москвой…
С уважением, Георгий Сальников, Монреаль, Канада, 27 марта 2005 года. Мой адрес: salnicov@sympatico.ca”…»
(Примечание. Увы, данное письмо имеет серьезные ошибки. Как пишет Киенко, «никак не возможно объяснить мотоциклистов 22 июня в глубине 100 км при столь плотных порядках войск в районе Гродно‑Скидель, это невозможно, это как диверсанты‑парашютисты, которые всем везде мерещились. Бои за аэродром Черлена начались только 24‑го и закончились 26 июня. Полк со знаменем в Лиду не шел, шли сразу на Бобруйск, через Белицу»… Впрочем, ветераны за столько лет, естественно, многое путают или забывают. Но тут важен сам факт разоружения самолетов этого 16‑го сбап перед 22 июня…)
16‑й скоростной бомбардировочный авиаполк был перед войной передан в 11‑ю сад ЗапОВО и укомплектован самолетами СБ (7,62 мм ШКАСы, размещенные в носовой части машины и в кабинах стрелков, скорострельность до 2000 выстрелов в минуту) и Пе‑2, имевшими более внушительное вооружение. У Пе‑2 ранних серий было 247,62 мм ШКАС в носовой части и 2 — у штурмана и стрелка. А весной 1941‑го на Пе‑2 стали ставить один ШКАС и один 12,7 мм пулемет Березина в носовой части и один 12,7 мм в кабину штурмана для защиты задней полусферы. Стрелок‑радист остался в хвосте со ШКАСом.
«С апреля — мая (с 13‑й серии) 1941 г. люковый ШКАС заменили на крупнокалиберный турельный пулемет БТ конструкции Березина с боекомплектом 200 патронов. Правый ШКАС в носовой установке также был заменен на пулемет БК с боекомплектом 150 патронов, но одновременно уменьшился запас патронов левого ШКАСа до 450 шт. Секундный залп Пе‑2, вооруженного только ШКАСами, составлял 1,152 кг, а с пулеметами Березина он почти удвоился и стал равным 2,208 кг». (Источники: «История конструкций самолетов в СССР, 1938—1950 гг.», К.Ю. Косминков, Д.В. Гринюк «Пикирующий бомбардировщик Пе‑2»).
11‑я сад располагалась в райцентре Лида Гродненской обл. в Западной Белоруссии. Кроме 122‑го полка, где служил Долгушин, состояла также из:
127‑го иап (его базировавшегося в г. Скидель), 16‑го сбап, располагавшегося на 22 июня в с. Черлены (похоже, 122‑й иап 22 июня частью отправляли в Лиду, частью — на аэродром 127‑го иап и частью — к бомбардировщикам), и 190‑го штурмового авиационного полка (шап), но он на 22 июня находился под Витебском, получал матчасть и только формировался. Как пишет Д. Киенко, 190‑й шап «находился в г. Щучин, моем родном городе, в количестве 16 человек, а летный состав в Воронеже на обучении на Ил‑2».
В 16‑м сбап имелось 46 экипажей на 24 СБ, и также приняли на заводе 37 Пе‑2 — итого 61 машина.
Однако к 22 июня Пе‑2 не перегнали в полк. И этот полк был разгромлен в первые же часы войны, без боя.
Утром 22 июня на аэродром Черлены был совершен налет, отчего, по докладу политотдела 11‑й сад: «Самолеты СБ полка горят. Подробности и потери неизвестны…» Из донесения командующего ВВС 3‑й армии командующему ВВС фронта: «В 4.00 22.06.41 г. противник атаковал одновременно наши аэродромы. Выведен из строя целиком 16‑й полк бомбардировщиков».
Правда, когда маршал авиации Н.С. Скрипко писал свои мемуары в советские времена, то он написал так про этот 16‑й сбап:
«Когда к аэродрому, где и базировался 16‑й скоростной бомбардировочный авиаполк, приблизились фашистские самолеты, командир эскадрильи капитан Л.С. Протасов немедленно взлетел на своем бомбардировщике и неожиданно для гитлеровцев врезался в головное звено истребителей Ме‑110. Воспользовавшись замешательством, разбив их строй, капитан Протасов пулеметным огнем сбил один “мессер”. А расстреляв все патроны, героический экипаж таранил своей машиной второй самолет гитлеровца и погиб…» («По целям ближним и дальним», М: Воениздат, 1981 г., гл. «Война», с. 70.).
Н.С. Скрипко, с ноября 1940 г. командир 3‑го дальнебомбардировочного авиационного корпуса в составе ВВС ЗапОВО, дислоцированного в Смоленске, полковник, утверждает, что «директива о приведении всех частей в боевую готовность стала известна командующему ВВС Западного особого военного округа в 00.30 минут 22 июня 1941 года». Но он не прав. Директива № 1 пришла в Минск только в 0.45, и узнать ее содержание Копец мог от Павлова только к 1.30, не ранее. Если только Копцу о ней не сообщил кто‑то еще, до Павлова… например, командующий ВВС РККА из Москвы по поручению наркома Тимошенко, что вполне возможно, но, как показывал Павлов, Копец и от него получил команду «приводить войска в боевое состояние» примерно в 1.30. Скрипко пишет, что «директива наркома обороны, предупреждающая о возможном нападении фашистской Германии, обязывала Военно‑воздушные силы быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников, предписывала рассредоточить всю авиацию по полевым аэродромам и тщательно замаскировать ее».
Однако даже если Копец и узнал о ее содержании к 1.30, он, похоже, не во все авиадивизии дозвонился и не все авиачасти по тревоге до нападения Германии поднял. Ибо Скрипко и пишет, что, только «узнав о нападении гитлеровцев, я объявил боевую тревогу авиадивизиям и частям корпуса». И произошло это потому, что Копец «сумел за это время передать приказ лишь 10‑й смешанной авиадивизии, а остальные соединения не получили никаких распоряжений, поскольку еще с 23 часов 21 июня прекратилась телефонно‑телеграфная связь»… Похоже, Копец успел дозвониться и в 11‑ю сад Долгушина. Но — ох уж эти порезанные диверсантами провода… которые, по другим воспоминаниям, вышли из строя все же ближе к 2.00.
Генерал‑майор авиации Г.Н. Захаров: «Уже давно рассвело, когда раздался звонок из штаба авиации округа. Это было, по памяти, между пятью и шестью часами утра. Звонил командующий ВВС округа: “Нac бомбят. С Черных и Ганичевым связи нет”.
Это было первое сообщение о начале войны, какое я услышал. Копец говорил ровным голосом, и мне показалось, что он говорит слишком медленно» (Я — истребитель. М., 1985 г., с. 112.).
Так узнал о начале войны командир 43‑й смешанной авиадивизии, стоящей за Минском. Тот самый, что 18 июня вместе со своим штурманом на У‑2 делал облет границы в полосе ЗапОВО. После чего и было принято решение приводить в повышенную боевую готовность все части запокругов, в том числе ВВС и ПВО.
Однако хотя в 11‑ю сад около 2.30 22 июня и прошла команда «тревоги», но при этом, оказывается, для приграничных авиаполков был и некий запрет подниматься в воздух! Вот что приводит в своей книге «Июнь 1941. Разгром Западного фронта» (М., 2008 г.) Д. Егоров о начале войны в 122‑м иап Долгушина:
«Н.А. Буньков, бывший рядовой радиовзвода роты связи 286‑й авиабазы, вспоминал:
«Фашистские самолеты беспрерывно бомбили наш аэродром, наши самолеты, стоявшие, как солдаты в строю, ровными рядами по всему аэродрому (вот так был «выполнен» пункт приказа НКО о запрете линейного расположения матчасти. — Д.Е.). Летчики к 4:00 22 июня были уже в кабинах самолетов, готовы к бою. Но ни один самолет не взлетел навстречу врагу, а фашисты без помех в упор расстреливали, бомбили и поджигали все самолеты, ангары, все аэродромное хозяйство. Представьте себе наше горе, отчаяние, недоумение… На вопросы нам отвечали:
«Нет приказа на взлет и борьбу с врагом. Это провокация, местный инцидент». И так продолжалось до 6 часов утра! Но вот оставшиеся целыми самолеты в 6 утра вылетели навстречу врагу, в бой. И как дрались! Мы не напрасно гордились «своими» летчиками» [76, письмо]» (с. 118).
Смотрим еще раз, что рассказывал Долгушин:
«А у меня‑то звено готово! Я тогда исполнял обязанности командира звена и доложил командиру эскадрильи капитану Емельяненко: “Звено готово!” Он вызвал командиров звеньев. Собрались, сидим. И вдруг видим, со стороны Белостока на высоте примерно 300 м идет звено нашим строем. Когда мы их увидели, до них было еще далеко. Мы знали, что в Белостоке один полк переучивается на “Миги”, и решили, что это “Миги” из Белостока. А когда они подлетели поближе, мы увидели, что это Me‑109. И вдруг они развернулись и начали бить!..
Емельяненко (комполка. — Авт.) говорит: “Долгушин, взлетай!” Никакого официального задания мне не давали. Просто: “Взлетай!”…»
Долгушин улетел на разведку в сторону Гродно, а «полк начал подниматься (взлетать) где‑то в 6.30—7.00. Первая эскадрилья начала взлетать первой, ведь она находилась рядом с палатками, и каптерки были близко, а нам надо было еще перебежать аэродром. Затем другие эскадрильи начали взлетать. Тут же налеты их [немцев] остановились.
Итоги налета Me‑109 были незначительными.
Средств ПВО не было. На краю аэродрома была одна машина со счетверенными “Максимами”, но ее сразу расстреляли. Перед этим у нас была комиссия из Москвы на Ли‑2, который стоял на аэродроме. Да немцы Ли‑2 в первую очередь и сожгли. Комиссия на автомашине уехала в Минск, а в Минске сели на поезд и уехали в Москву…» (Источник: «Трагедия 11‑й смешанной авиационной дивизии». Перевод с белорусского. Сайт infoCity.by. Информационно‑рекламный портал г. Лида. Автор: А Каладяжная. Русский перевод на сайте https://2history.org.ua/11sad.htm 18.06.2011 г.).
Примерно так же не взлетали до 6 часов утра и бомбардировщики 16‑го сбап этой же 11‑й авиадивизии.
В исследовании М. Жирохова и А. Котлобовского «Иду на таран!» (М., 2011 г., с. 100) на основании документов собраны описания всех воздушных и наземных таранов советских летчиков во время Великой Отечественной войны, таран Алексея Сергеевича Протасова описан так:
«Вылетев в составе звена (три машины. — Авт.) на разведку с аэродрома “Черлены” (45 км юго‑западнее г. Лида), уже над (своим) аэродромом советские летчики столкнулись с шестью девятками тяжелых истребителей Me‑110, шедших на высоте 300 метров на штурмовку аэродрома. Протасов направил свой бомбардировщик на ведущего первой девятки и сам погиб при таране».
С ним погиб и его экипаж: штурман лейтенант А.К Ярулин и стрелок сержант Бесарабов (основание: боевое донесение 11‑й сад от 13.07.1941 г. «вх. 006284»). Произошло это в 6.50 утра. После первого взлета в этом полку.
Тут надо понимать, что в донесении 11‑й сад в июле 41‑го никто не расписывал ненужные «подробности», как это делали потом Скрипко и прочие мемуаристы времен СССР и КПСС, — только сухая статистика, без лишнего пафоса. То есть Протасов пошел на таран скорее всего в неком порыве — немецкие самолеты уже над его аэродромом, и таран в его случае был чуть не единственным способом ошеломить врага. Возможно, это было и столкновение в воздухе, но думаю, что все же именно таран.
Имелись ли на СБ Протасова пулеметы? В данной ситуации не важно. Бой произошел уже около 6 часов утра, к этому времени пулеметы вполне могли и установить. Исследователь истории 11‑й сад Д. Киенко в своих работах приводит фото уничтоженных на аэродроме СБ с уже подвешенными бомбами.
ШКАСы в носовой кабине штурмана в данном случае скорее всего просто не успели использовать — самолет Протасова влетел в строй немецких самолетов и врезался в один из них.
Но, например, таран мл. л‑та Д.В. Кокорева (самый первый утра 22 июня) из 124‑го иап 9‑й сад ЗапОВО, по словам его сослуживца, генерал‑майора (а тогда мл. л‑та) А.А. Короля, произошел именно потому, что 20—21 июня также было снято вооружение с истребителей этого полка.
По поводу тарана Кокорева существует мифологема, мол, Кокорев расстрелял все патроны и только потом пошел на таран. Однако вот что рассказывал А.А. Король журналисту г. Запорожье Д. Шилину:
«Перед войной наш полк был перебазирован на аэродром Высоко‑Мазовецк в Западной Белоруссии — это тридцать километров от границы. Там мы должны были переучиваться с самолета И‑16 на МИГ‑5.
На 21 или 22 июня командир полка назначил учения и приказал снять с самолетов вооружение. На учениях должен был присутствовать командующий Белорусским военным округом.
В субботу, 21‑го, он не смог приехать, учений не было. А 22‑го рано утром, в начале пятого, прозвучала боевая тревога. В воздух поднялись два или три наших звена. А минут через пятнадцать подходит “Мессершмит 110‑й”. Думали, разведчик. А он дает пушечную очередь. Длинную такую! Поняли, что это война.
Я первый вылет сделал в шесть утра — на разведку границы. Вся она была в огне.
В этот день мы сбили два немецких самолета. Отличились младший лейтенант Кокорев и капитан Круглов, заместитель командира полка.
— Вы сказали, что перед учениями вооружение с самолетов было снято?
— Да. Но Круглов вылетал позже, ему успели пулемет поставить. А Дима Кокарев взлетел в 4.30 — безоружный. “Мecca 110‑го” он сбил, применив таран.
Это был первый в истории Великой Отечественной войны воздушный таран» (25 июня 2007 17:33:54).
То же самое он рассказывал и в интервью «Рабочей газете» буквально в феврале 2012 года (№ 35. 23.02.2012, Григорий Петраков / НОВОСТИ ЖИЗНИ /https://rg.kiev.ua/page5/article23848. «Рабочая газета» — ежедневная всеукраинская газета. Свидетельство о регистрации KB № 10724, выданное ГКТР Украины 08.12.2005 г. Адрес: 03047, г. Киев, пр. Победы, 50).
Также уже лично автору данной книги Анатолий Авксентьевич Король по телефону рассказал 19 марта 2012 года, что зенитных средств на их аэродроме вообще не было. Как вывели их 124‑й иап на тот аэродром в мае, так с того момента вообще никаких зениток не поставили. Полк получил МиГи, И‑16 убрали с аэродрома, но из примерно 60 летчиков обучены были летать на МиГах процентов 70. Значит, часть новых истребителей стояли «пустые». При этом звено на И‑16 находилось на дежурстве под Ломжей — дежурили на перехват немецких самолетов.
Обучались летать на новых машинах летчики сами, «по инструкции», прямо на аэродроме. «Спарок» МиГ для обучения не было. Ни о каком приведении в повышенную б/г летчикам не сообщали после 19 июня.
Но устроили странные «учения», да еще со снятием вооружения, что вызвало как минимум недоумение — что за учения такие?! Летчики никуда на выходные не выезжали — жили в лагере, в палатках и могли за 10 минут подняться в воздух. Но разбудили их по тревоге 22 июня, уже когда светать стало, после 4.00. И они вместе с техниками стали оружие ставить на свои МиГи. При этом никакого патрулирования или дежурства усиленного не было на те выходные. Как не было и рассредоточения и маскировки самолетов вечером 21 июня. А ведь полк стоял всего в 30 км от границы. Командир полка при этом был в отпуске, и командовал его заместитель капитан Круглов. В общем, к обеду от полка ничего не осталось. К вечеру 22 июня они приехали на машинах в Белосток, а утром 23 июня их отправили в тыл, в Минск..
Как видите, в этом 124‑м иап 9‑й сад оружие снимали под видом неких «учений», на которые якобы должен был 21 июня прибыть сам Павлов. И тревогу тут объявили аж «в начале пятого» утра 22 июня. Снимали ли вооружение в других иап 9‑й сад? А.А. Король затруднился ответить. Но, похоже, павловы разоружали в первую очередь полки, стоящие ближе к границе.
(Примечание. В журнале «Военно‑исторический архив» в 2010 году (№ 10) вышла статья журналиста Н. Качука о судьбе генерала Копца и ему подобных «невинных жертв сталинизма». И там он пишет:
«Когда я впервые в 2001 году узнал об этом из интервью с бывшим летчиком 122‑го полка, Героем Советского Союза генерал‑лейтенантом Долгушиным, то, честно говоря, не очень поверил сказанному. Но в записках Нины Павловны Копец меня буквально обжигают слова, сказанные ей летчиком‑инспектором майором Ф. Олейниковым, давним другом и помощником ее мужа: “В самый канун войны из Москвы пришел приказ подготовить самолеты к какому‑то парадному смотру, то есть снять временно вооружение, и поэтому в момент фашистского нападения они оказались разоруженными. Возможно, это одна из причин гибели Ивана”. Что за дьявольский сценарий разыгрывался в ВВС накануне войны, и кто им дирижировал из Москвы?..»
В 122‑м иап Долгушина приказ на снятие вооружения не объяснялся мифическими учениями или «парадным смотром». А вот в 124‑м иап Короля как раз именно этим и «объяснялось» то разоружение. И разоружали, кстати, именно отдельные, наиболее боеспособные истребительные полки, стоящие непосредственно у границы, а не все подряд, способные быстро подняться на перехват немецких самолетов… На данную статью указал автору исследователь Д. Егоров.)
Однако в том же 127‑м иап 11‑й сад тревогу объявили в 3.25, и в воздух несколько истребителей поднялись на перехват «нарушителей» почти сразу же, около 4.00. Однако и здесь они поднимались в воздух не по команде из Минска, а скорее действовали «по ситуации».
Как записано в хранящемся в ЦАМО “Дневнике работы 127‑го иап”, боевая тревога была объявлена в 03:25. Было еще темно, но тревога никого не удивила, в последние недели это было частым явлением. Но то, что было дальше, совсем не походило на учебную тревогу.
Данилов рассказывал:
“Командир полка подполковник Гордиенко поставил мне задачу: в составе пятерки истребителей немедленно подняться в воздух и преградить путь у Гродно трем нарушившим границу «юнкерсам». При этом предупредил, чтобы мы огня по ним не открывали, а «эволюциями» своих машин в воздухе принудили нарушителей сесть на нашей территории. Я тут же приказал взлетать командирам звеньев Дерюгину и Петренко со своими напарниками Гариным и Шустровым вслед за мной”. Когда пятерка подлетала к Гродно, вся приграничная полоса на «той» стороне осветилась вспышками орудийных залпов. Иллюзии летчиков рассеялись: летевшие бомбардировщики “Юнкерс‑88” были не нарушителями, а агрессорами. Один самолет врага политрук сбил лично, на оставшихся набросились его товарищи.
Командир полка был явно расстроен и недоволен самоуправными действиями своих подчиненных (ведь он еще не видел того, что происходило на границе). Но тут стали подходить командиры других подразделений полка. Доклад комэска старшего лейтенанта Дроздова о гибели в бою командира звена лейтенанта Ерошина вернул A.В. Гордиенко в состояние реальности. Последовал приказ: во главе семерки прикрывать Гродно тремя ярусами, сбивать все чужое, что попадется в небе» (Д. Егоров, указ. соч., с. 123).
А теперь смотрим политдонесение по 11‑й сад о боях дивизии с 4 до 10.30 22.6.41 г. (телеграфная лента, наклеенная на бланке):
«Из г. Лиды… 22/6. 14/50. Минск.
Нач. УПП ЗапОВО дивкомиссару Лесеву
22.6.41 с 4.15 до 5.50 четыре бомбардировщика противника совершили налет на г. Лиду. Разбит поезд Белосток — Ленинград…
5.05 противник сделал налет на аэродром Новый Двор. Сгорело 2 самолета. Количество выбывших самолетов не установлено. 10 самолетов И‑16 перебазированы в г. Лиду.
9.50 до… 37 самолетов Ю‑88 совершили налет на аэродром Черлена. Самолеты СБ ярко горят.
Подробности и потери неизвестны.
127 иап, с 3.30 до 12.00 совершили 8 боевых вылетов в р‑не Черлена — Гродно… Сбито два До‑215. Потери — один ст. политрук.
6.20—11.00, 2 аэ (ав. эскадр.) 127 иап — 15 самолето‑вылетов. 10.45 вели воздушный бой в районе Черлена — Гродно с 27—30 самолетами До‑215. Сбитых нет…
05.20 до 10.50, 3 аэ 127 иап — 8 вылетов. До 10.30 воздушный бой с До‑215 в р‑не Черлены… [потерь] нет.
06.45 до 10.50, 4‑я аэ 127 иап — 11 самолето‑вылетов. 10.20 до 10.30 воздушный бой с группой… в районе Черлены. Сбит один До‑215. Потерь нет».
(Приводится по статье «Трагедия 11‑й смешанной авиационной дивизии».)
Но возвращаемся к сокращениям обслуги в ВВС.
Что значат эти сокращения технического персонала перед самой войной? Ни много ни мало — дополнительная гарантия возможного разгрома нашей авиации в момент нападения и в первые дни войны.
Сегодня достаточно точно известно, что СССР имел к началу войны около 16 000 только боевых самолетов (из почти 24,5 тысячи). Германия — «всего» 4800, без учета своих союзников. Перевес СССР составлял более чем в 2 раза.
М. Солонин пишет, что даже разовая потеря в 1200 самолетов в первый день войны не могла уничтожить всю авиацию западных округов.
В первый день — нет. А вот в течение нескольких дней — добили. Как? А в том числе и за счет отсутствия тех самых мотористов и оружейников в наших авиачастях. Дело в том, что именно хорошей организацией обслуживания и ремонта поврежденной техники во время боевых действий и отличалась немецкая военная машина. Что в авиации, что в танковых частях. Наши умники в НКО и ГШ сокращали перед войной технический и обслуживающий персонал в ВВС и особенно в западных округах, а немцы — нет.
Он у них был выше даже после того, как вернули оружейников (помните, кто, по воспоминанию летчиков были оружейниками в наших авиаполках, особенно истребительных, — женщины). И выходило, что даже во время войны, когда оружейников и мотористов вернули, рудели и хартманы делали по 10 вылетов в день, а наши летчики — вдвое, втрое меньше. И получалось, что кратное превосходство наших ВВС в численности нивелировалось количеством боевых вылетов немецких асов (хартманы и рудели действительно имели тысячи боевых вылетов, а наши покрышкины — сотни).
Конечно, во время войны женщин ставили оружейниками и из‑за того, что мужчины нужны были на фронте, но в начале войны оружейников и мотористов при самолетах вообще не оказалось. Управлялись силами летчиков! Вот потому немцы и добили нашу приграничную авиацию в несколько дней, имея чуть не вдвое меньше самолетов, — они чаще могли подняться в воздух и в несколько заходов добивали наши аэродромы, пока наши летчики сами заправляли и обслуживали собственные самолеты! Плюс отсутствие подготовленных к войне запасных аэродромов, на которые авиация западных округов не могла перелететь с началом боевых действий.
Но самое важное, в первые сутки‑двое были уничтожены именно истребители тех самых приграничных смешанных авиадивизий западных округов, в которых были и достаточно мощные бомбардировщики СБ.
Например, в ЗапОВО:
«На 1 июня в округе имеется следующее количество авиачастей, которые могут быть использованы по плану прикрытия госграницы:
а) истребительных авиаполков — 12;
б) бомбардировочных авиаполков — 12;
в) штурмовых авиаполков — 2;
г) разведывательных авиаполков — 2;
д) корпусных авиаэскадрилий — 9».
12 истребительных полков по примерно 70 истребителей — это около 840 истребителей. Из них в приграничных 9‑й, 10‑й и 11‑й сад было 8 иап. Т. е. около 560 истребителей. При этом в той же 9‑й сад, кроме комплекта старых И‑16, на аэродромах стояло и свыше 200 новых, но не до конца освоенных МиГов. Всего в 9‑й сад насчитывалось свыше 400 истребителей, которые были уничтожены в первые пару дней войны и в основном на земле.
А были еще интересные приказы от НКО для летчиков при Тимошенко. Вот что пишет маршал Скрипко:
«Пагубно отразилось на боевой подготовке выполнение требований приказа НКО № 303 от 4.11.40 г. “О переходе к производству полетов с колес в зимних условиях”. Лыжи сняли, а укатывать снег было нечем, тракторов не хватало (нужно было 252, а получили только 8). Летчики в течение зимы фактически не вылетали на боевое применение…»
Тимошенко решил, видимо, потренировать летчиков зимой в полетах в условиях, «приближенных к боевым», мол, пускай учатся летать зимой не на лыжах, а на колесах (ведь в войне вдруг лыж и не будет…). В итоге потерянные за зиму навыки полетов у летчиков уж точно не способствовали повышению общей боеготовности летного состава перед войной. И весной летали немного — пока просохнет земля после весенней распутицы… А когда начали летать, дай Бог в апреле, то и началась массовая аварийность. За которую рычаговых и смушкевичей потом привлекли к ответственности (их, похоже, сделали «крайними»?).
Смотрим, что вспоминали другие летчики соседних округов.
Летчик‑истребитель Ф.Ф. Архипенко (начинал войну в 17‑м иап 13‑й смешанной авиадивизии Киевского ОВО) в своих мемуарах («Записки летчика‑истребителя». М., 1999 г.) вспоминает: «В 1940 году вышел приказ № 0200 наркома обороны Тимошенко. Согласно этому приказу, командиры выслугой в рядах Красной Армии менее 4 лет обязаны были жить в общежитиях на казарменном положении…» На сайте «Я помню» также выложено его интервью Артему Драбкину. Нечто вроде комментария к своей книге:
«Тимошенко — тот еще придурок. Его звали “лучший друг авиации”: во‑первых, заставлял прыгать с парашютом не только летчиков, но и технический состав якобы на случай войны, техники седыми становились; во‑вторых, я еще успел младшим лейтенантом выпуститься, а за мной стали выпускать сержантами…»
В этом же интервью Архипенко сообщает интересные факты:
«…За 10—12 дней до войны нам приказали самолеты рассредоточить по границе аэродрома, а то они плоскость в плоскость стояли.
Мы вырыли капониры и щели. 22 июня все были в увольнении…»
Значит, 10—12 июня уже был приказ либо из Москвы о рассредоточении и маскировке авиации, либо это было на уровне командования КОВО. Однако, как известно, к 22 июня даже после директив ГШ от 19 и 20 июня авиация так и осталась стоять в «линейку» на стационарных и полевых аэродромах летнего базирования (не путать с оперативными и запасными полевыми площадками на случай войны, которые «не успели» подготовить в западных округах — кроме Одесского), хорошо известных немцам, под уничтожение.
А теперь вспомните немецкую хронику или фотографии первых дней войны советских аэродромов с рядами разбомбленных самолетов. Чаще всего видно скопление разбитых и сожженных истребителей устаревших моделей, которые должны были до войны перегнать в тыл и которыми были забиты приграничные аэродромы. Но тогда получается, что реально среди сотен разбитых истребителей чуть не третья часть (как минимум — такие самолеты были не в одном иап) были истребители без летчиков. Которые в принципе некому было куда‑то перегонять ни 22 июня, ни позже.