Можно пояснить: «развертываться до штатов военного времени» — это и есть приводить части в повышенную и полную боевую готовность.
Рунов приводил ответ генерала Батюня на вопросы Покровского в книге «1941. Первая кровь», но, к сожалению, в этой их не цитирует, а дает в вольном пересказе, хотя и со ссылкой — ЦАМО, ф. 15, оп. 881474, д. 12, л. 47—49. Но кому нужны такие «пересказы»? Как говорится, выкладывай документ и делай свои комментарии и выводы. А читатель уж сам разберется и сам свои выводы сделает. Примерно так же Рунов дал «пересказ» показаний генерала Абрамидзе из КОВО, в которых тот сообщал, что его дивизию 20 июня приводили в боевую готовность шифровкой ГШ (это опубликовал ВИЖ в 1989 году). Однако Рунов пишет, что еще «15 июня штаб дивизии получил шифровку о приведении соединения в боевую готовность. 19 июня в его распоряжение перешли пограничные подразделения, осуществлявшие охрану границы в полосе дивизии» (указ. соч., с. 75).
А теперь немного о ЗапОВО, округе, где командовал Д.Г. Павлов…
В принципе достаточно подробно то, что творил Павлов, было разобрано в книгах «Кто проспал начало войны?» и «Адвокаты Гитлера». Подробнейший анализ провел по ЗапОВО историк А. Мартиросян в своем 2‑томнике «22 июня. Блицкриг предательства».
Можно почитать Болдина о Павлове, можно Сандалова, но лучше посмотреть немного официальных показаний генералов об этих днях из этого округа (тем более они будут рассмотрены далее). Вот показания офицера штаба округа генерал‑майора Б.А. Фомина, бывшего заместителя начальника оперативного отдела штаба ЗапОВО:
«… В середине июня управлению 47‑го стрелкового корпуса было приказано к 21—23 июня выдвинуться по железной дороге в район Обуз‑Лесны. Одновременно 55‑я (Слуцк), 121‑я (Бобруйск), 145‑я (Гомель) стрелковые дивизии комбинированным маршем проследовали туда же, а 50‑я стрелковая дивизия из Витебска — в район Гайновки.
До начала боевых действий войскам запрещалось занимать оборону в своих полосах вдоль госграницы. К началу авиационного удара (в 3 ч. 50 мин. 22 июня) и артподготовки (в 4 ч. 22 июня) противника успели развернуться и занять оборону госграницы: в 3‑й армии — управление 4 ск, 27 и 56 сд; в 10‑й — управление 1 и 5 ск, 2, 8, 13 и 86 сд; в 4‑й — 6 и 75 сд.
В процессе выдвижения подверглись нападению: в 3‑й армии — 85 сд, в 4‑й — 42 сд» (ВИЖ № 5, 1989 г., с 25).
Это показания офицера оперативного отдела округа, через который проходят все команды «сверху». Он заявляет, что «в середине июня» корпусам ЗапОВО ставилась задача прибыть на место к 21—23 июня и при этом «до начала боевых действий войскам запрещалось занимать оборону в своих полосах вдоль госграницы». Это соответствует указаниям директивы от 11 июня — «вывести в лагерь в районы, предусмотренные планом прикрытия» (и означает, что сами рубежи обороны занимать запрещено даже приграничным дивизиям).
Однако в той директиве Павлову ставится задача — «вывод указанных войск закончить к 1 июля 1941 г.», а Фомин уверяет, что в окружных приказах значится «закончить движение к 21—23 июня». Т. е. после 15 июня сроки были изменены с «к 1 июля» на «к 22 июня» и в округах эти сроки меняли?! Но в реальности часть указанных дивизий в эти дни никуда не выдвигались, хотя, по докладу Фомина в июне 1952 года, эти дивизии выдвинулись еще якобы «в середине июня». Выходит, что в ЗапОВО срывалось выполнение уже собственных, окружных приказов, из‑за чего большинство частей не успели вовремя развернуться и занять оборону?
47‑й ск входил в резерв командования ЗапОВО. Ему ставится задача к 21—23 июня прибыть в район сосредоточения, но военный историк А. Исаев, во всех своих книгах выступающий усердным адвокатом генералов (и особенно Павлова), в книге «Неизвестный 1941. Остановленный блицкриг» (М., 2012 г.) так пишет о действиях этого 47‑го корпуса в ЗапОВО:
«Приказ на выдвижение ближе к границе 47 стрелковому корпусу был отдан руководством ЗапОВО 21 июня 1941 г. Однако “красная кнопка” была нажата немцами намного раньше, и опередить их в выдвижении к границе главных сил для первой операции было уже невозможно».
Но кто у нас опоздал нажать «красную кнопку»?
Москва или все же павловы?
Фомин говорит, что 47‑й ск должен был к 21—23 июня уже выйти в район сосредоточения, а движение он начал только 21 июня.
По 47‑му ск есть такой документ:
«Секретно
Командующему 4‑й армией
Доклад о боевых действиях управления 47‑го стрелкового корпуса с 23 июня по 3 июля 1941 г.
23.6.41 г. Управление 47‑го стрелкового корпуса с 273‑м отдельным батальоном связи, 462‑м корпусным артиллерийским полком, школой 246‑го отдельного саперного батальона и корпусным госпиталем погрузились на ст. Березина…» (ф. 226, oп. 2156/сс, д. 68, л. 1—5.).
Т.е. штаб 47‑го корпуса начал отгрузку только 23 июня! Вместо того чтобы к 21—23 июня уже выйти в район сосредоточения. И на начало отправки начштаба ЗапОВО Климовских выдал такой приказ для 47‑го ск:
«Сов. секретно
Вручить немедленно
Бобруйск. Командиру 47‑го стрелкового корпуса. Управление и части отправить по железной дороге эшелонами №№ 17401‑17408 темпом 4. Начало перевозки 23.6.41 г.
Обеспечьте погрузку в срок по плану. Сохранить тайну переезда. Перевозочных документах станцию назначения не указывать. Вопросу отправления свяжитесь лично с “3” Белорусской. Доносить каждом отправленном эшелоне шифром.
Климовских
21 июня 1941 г».
На документе отметка: “Аналогичные указания 21.6.41 г. даны командирам 17‑й стрелковой дивизии, 21‑го стрелкового корпуса, 50‑й стрелковой дивизии, 44‑го стрелкового корпуса, 121‑й и 161‑й стрелковых дивизий.
Подпись 1” (ф. 208, oп. 2454/сс, д. 26, л. 42).
Напомню: Климовских по факту расследования расстрелян в июле 1941 года…
По 55‑й стрелковой дивизии ЗапОВО, входящей в 47‑й ск, исследователь начала войны В. Савин нашел такое свидетельство офицера‑артиллериста 55‑й стрелковой дивизии… от 22 июня:
«В мае 1941 года штаб артиллерии и все артиллерийские части 55‑й стрелковой дивизии выехали в Уреченские лагеря, расположенные километрах в пятнадцати к востоку от Слуцка. <…>
На рассвете 22 июня полковник Семенов (начальник артиллерии 55‑й сд. — Авт.), младший лейтенант Макаров и я отправились на рыбалку…» (Морозов Д. А., помощник начальника штаба артиллерии 55‑й сд. О них не упоминалось в сводках. М., 1965 г. Гл. «На Западном фронте. Навстречу врагу»).
Подпись неразборчива. Начало перевозки было установлено для 50‑й стрелковой дивизии — 22.6.41 г., для 161‑й стрелковой дивизии — 23.6.41 г., для 21‑го стрелкового корпуса, 17‑й и 121‑й стрелковых дивизий — 24.6.41 г. (ф. 208, oп. 2454/сс, д. 26, л. 43—45, 47, 48)».
Т.е. данная дивизия 47‑го ск, стоящая в 300 км от границы и входящая в резерв округа, на 22 июня вообще с места не сдвинулась. Хотя должна была получить от Павлова как минимум приказ на приведение дивизий и корпусов 2‑го эшелона в повышенную боевую готовность после того, как началось их выдвижение, после 11 июня. А ведь Фомин доложил, отвечая на вопросы Покровского в июне 1952 года, что 55‑я сд убыла в Обуз‑Лесная к 22 июня. Впрочем, осталось только «архивным копателям» выложить в Интернете точные и полные тексты оперсводок ЗапОВО с 11 по 21 июня, и будет видно, врали ли климовские еще и Генштабу. А пока глянем на судьбу генерал‑майора Б.А. Фомина, бывшего заместителя начальника оперативного отдела штаба ЗапОВО.
6 апреля 2011 года в газете «Красная звезда» вышла статья «Без вины виноватые» (авторы — В. Степанов, член Союза журналистов России и Ассоциации историков Второй мировой войны, и И. Цырендоржиев, старший военный прокурор ГВП РФ), в которой сообщалось:
«..В период этих боев (за Смоленск, с 10 по 16 июля. — Авт.) были арестованы генерал‑майор И.И. Семенов, начальник оперативного отдела штаба Западного фронта, и его заместитель полковник Б.А. Фомин.
В соответствии с приговором, вынесенным 7 октября 1941 года Военной коллегией Верховного суда СССР, Семенов и Фомин обвинялись в том, что они вместе с бывшим командованием Западного Особого военного округа проявили преступную халатность и беспечность в деле подготовки и приведения войск округа в боевую готовность. Не приняли должных мер к обеспечению оперативного развертывания воинских частей, а равно не организовали должного управления войсками и не обеспечили бесперебойной связи с последними. Эти действия Семенова и Фомина были расценены как одна из причин того, что войсковые части округа в первые дни войны не смогли оказать должного отпора врагу».
Судя по тому, что в написании статьи принял участие ст. военный прокурор ГВП РФ, выделенные и подчеркнутые мной фразы взяты явно из обвинительного заключения по делу этих командиров. Обратите внимание, в чем обвиняются начальник оперотдела штаба округа и его заместитель — «проявили преступную халатность и беспечность в деле подготовки и приведения войск округа в боевую готовность.
Не приняли должных мер к обеспечению оперативного развертывания воинских частей».
Как видите, обвиняли этих командиров во вполне конкретных вещах. И если обвинение в преступной халатности «в деле подготовки приведения войск округа в боевую готовность» еще как раз можно определить как «общую фразу», то обвинение в непринятии «должных мер к обеспечению оперативного развертывания воинских частей» говорит о том, что это самое развертывание войск округа к 21 июня шло, но было сорвано.
Ведь принять должные меры к развертыванию войск, не начав их вывод к местам сосредоточения вовремя, сложно. Похоже, именно в задержке и срыве вывода войск по директивам ГШ от 11—18 июня и обвинялось командование ЗапОВО. А оперотдел — в том, что со своей стороны не принял мер к обеспечению этого вывода. Т. е. не пинал Павлова и не докладывал о срыве вывода войск в Москву по своей линии.
«А для того чтобы обвинение не выглядело чересчур голословно, Семенову дополнительно инкриминировали, что по его вине не был своевременно эвакуирован склад топографических карт в Минске, доставшийся врагу.
Судебное заседание было непродолжительным. Приговор был краток: Семенову назначаю десять, а Фомину — семь лет лишения свободы, обоим с лишением воинских званий. Судом не были приняты во внимание и проверены неоднократно вносимые Семеновым до начала войны предложения о выведении частей и соединений округа из мест постоянной дислокации и отвода их на 10 км от государственной границы, в особенности из Бреста и других приграничных районов».
Здесь сказано, что суд не принял во внимание, что начоперотдела штаба ЗапОВО генерал Семенов неоднократно вносил «предложения о выведении частей и соединений округа из мест постоянной дислокации и отводе их на 10 км от государственной границы, в особенности из Бреста и других приграничных районов». Ерунда, именно это и принял во внимание суд, когда осудил Семенова и его зама не к расстрелу, а к срокам с последующим возможным искуплением вины на фронте. Точно так же был осужден и упоминаемый в этой статье генерал Лазаренко, также сначала обвиненный в тех же самых прегрешениях и приговоренный к расстрелу с заменой его на срок в 10 лет (о Лазаренко поговорим в отдельной главе).
«Командованием округа эти предложения приняты не были, поскольку данные действия необходимо было согласовывать с Генеральным штабом РККА. На это в то время ни Павлов, ни его заместители не решились, зная настроения в Кремле».
Это уже полная глупость «официального» историка. Какие еще «настроения в Кремле»? Неужто он как военный историк не знает, что уже в 7.00 11 июня первые дивизии 2‑го эшелона ЗапОВО начали выдвижение в свои районы сосредоточения, «предусмотренные планом прикрытия»? И именно по согласованию с ГШ в виде директивы НКО и ГШ от 11 июня 1941 года.
«Хотя вполне допустимо предположить, что в случае их принятия войска заняли бы оборонительные рубежи согласно плану прикрытия и не были бы окружены и разгромлены в первые же дни войны — как, например, 42‑я стрелковая дивизия генералмайора И.С. Лазаренко в Брестской крепости. Не произошло бы и полного уничтожения противником армейских складов с боеприпасами».
Именно для того, чтобы войска округа вовремя заняли «оборонительные рубежи согласно плану прикрытия», и отдавались Генштабом те директивы — от 11—18 июня, — чтобы «не были бы окружены и разгромлены в первые же дни войны» войска округа.
«Спустя год (в июле 1942 года. — Авт.), рассмотрев ходатайства осужденных, Президиум Верховного Совета СССР счел возможным помиловать их. Они были освобождены из мест лишения свободы и направлены на фронт с назначением на низшие должности. Вновь став в боевой строй, они достойно воевали на различных должностях в действующей армии. В 1944 году Семенову было присвоено воинское звание генерал‑лейтенант, а Фомину — генерал‑майор.
При изучении уголовного дела и других архивных материалов Главная военная прокуратура вместе со специалистами Института военной истории пришла к выводу, что генерал‑майор Семенов и полковник Фомин были осуждены необоснованно, поскольку добросовестно исполняли свой воинский долг и возложенные на них обязанности. В сложнейшей обстановке первых дней войны они действовали в соответствии со своими должностными обязанностями, положениями руководящих документов и приказами вышестоящего командования».
Были еще командиры в ЗапОВО, осужденные сначала к расстрелу, но потом, учтя, что они (как и семеновы, и фомины) не более чем выполняли преступные приказы Павлова и Коробкова, тоже возвращенные на фронт…
«20 октября 2010 года Президиум Верховного суда РФ, рассмотрев надзорное представление заместителя Генерального прокурора РФ — Главного военного прокурора С.Н. Фридинского, отменил приговор Военной коллегии Верховного суда СССР в отношении указанных офицеров. Так были восстановлены добрые имена генералов И.И. Семенова и Б.А. Фомина.
Главная военная прокуратура продолжает работу по пересмотру архивных уголовных дел. За последние несколько лет военные прокуроры по результатам изучения таких дел вернули честные имена почти 50 генералам, офицерам и рядовым красноармейцам, защищавшим Родину в боях против немецко‑фашистских захватчиков».
Насчет названия статьи «Без вины виноватые».
Вообще‑то и тогда, и сегодня, и всегда подчиненный командир будет нести ответственность за выполнение преступного приказа старшего начальника. Если только он не успеет вовремя доложить об этих приказах более старшему начальнику, а еще лучше — военному прокурору или на крайний случай особисту своей части, который обязан немедленно о таком приказе доложить по своей линии.
Если он этого не сделает, преступление совершится и по этому приказу тем более погибнут люди, командир понесет наказание наравне с начальником, отдавшим этот приказ. В лучшем случае ему «повезет», и вместо расстрела его посадят. Это норма во всех армиях мира. Вспомните, как немецкие генералы заявляли, что они «солдаты и только выполняли преступные приказы Гитлера». Международный суд это «учел», и их не расстреляли, но сажали.
А теперь посмотрим, что творили павловы с авиацией и ПВО своих округов…
Глава 3. О том, как генералы «подставили» авиацию и ПВО Западных округов
(Козикин О.Ю. Сталин. Кто предал вождя накануне войны?)
В книге «Кто проспал начало войны?» в мемуарах маршала Баграмяна показывалось, что буквально за пару дней до начала войны в штаб Киевского ОБО пришло указание Генштаба на сокращение офицеров оперотдела штаба. И здесь стоит рассказать о «странных» сокращениях, происходящих в ВВС перед самым нападением Германии, которое было уже всем очевидным.
Есть записи бесед с летчиком‑истребителем С.Ф. Долгушиным, начинавшим войну на границе, в ЗапОВО:
«Тимошенко, “друг летчиков”, решил: почему пехота свои винтовки драит, артиллеристы и танкисты свои орудия драят, а почему летчикам поблажка?! Танкист свою машину моет.
Почему моют за летчиков? У нас был механик по самолетам и двигателям, механик по вооружению, моторист — вот все. Теперь на звено (три самолета. — Авт.): механик по приборам и механик по специальному оборудованию и еще механик по вооружению на звено. Техник звена и техник самолета на каждый самолет. А тут оставляют на звено: оружейник (вместо четырех у нас остался один механик по вооружению на звено). Механик по самолетам — вместо четырех остался один. Мотористов — ни одного. Вот так! Обкорнали! Мы думали — что за идиотство? Мы отлетаем, все уставшие…» (Интервью: А. Драбкин. Лит. обработка: С. Анисимов. Сайт «Я помню»).
Некто Василий Бардов 14.01.2006 в 19:10 в Интернете на одном форуме выложил записи своих личных бесед с С.Ф. Долгушиным:
«Генерал‑лейтенант С.Ф. Долгушин: Как и почему погибла авиация 11 сад под Гродно» (14.01.2006, 19:10). И Долгушин подробно рассказывает об этих «странных» сокращениях:
Долгушин: Впрочем, многое и до этого дня делалось будто “по заказу” (немцев. — В.Б.): начат ремонт базового аэродрома в г. Лида, не были подготовлены запасные площадки… было уменьшено число мотористов и оружейников до одного на звено. Мало того, что Тимошенко в декабре 1940 г. перевел нас на положение как солдат, так еще и сняли с самолета оружейника и моториста!
Бардов: А как было до этого?
Долгушин: А раньше было как, на 1 самолет (полагались. — В. Я): техник (это был офицер, как правило, техник‑лейтенант. — В. Я); механик; моторист и оружейник. Итого на самолет: 6 человек, потому что 4 ствола.
А тут посчитали, что артиллерист свою пушку драит, пехота свою винтовку драит… а почему летчикам не драить?! (Осталось 2 человека обслуги на самолет — техник и механик — Авт.)
И отняли у нас! А потом — сразу в первые же месяцы войны все ввели! Сразу ввели: почувствовали, что идиотство натворили!»
Далее Долгушин рассказывает, как им пришлось таскать самолетные пушки утром 22 июня и почему…
«И летчики (22 июня. — В. Б.) таскали пушки.
А пушку вставить в крыло… Оно же не широкое! И вот туда пушку вставить — обдерешь все руки! А там центроплан прикрыт дюралью и люк, куда пушку совать, — он тоже дюралевый, и все на шпильках — все руки обдерешь! Состояние такое, понимаете…
Бардов: Все равно что голый остался?!
Долгушин: Конечно! Истребители без боекомплекта и без оружия!
Спать, конечно, никто не хотел, и мы не спали (просто) от удивления: какой му…ак выдумал все это дело?!
Представляете, мы не стеснялись в выражениях вечером…»
Именно Долгушин и рассказал, что перед самым нападением, днем в субботу 21 июня в их полку побывали командующий ЗапОВО Д.Г. Павлов и командующий ВВС ЗапОВО И.И. Копец. Им Долгушин лично докладывал данные разведывательного полета к границе, возле которой находился немецкий аэродром г. Сувалки, на котором вместо 30 (примерно) самолетов Ме‑110 они с другим летчиком, проводя разведку, насчитали до 200 боевых самолетов различных типов.
Долгушин (газета «Господин народ в Северном округе столицы», спецвыпуск № 3, май 1999 г.):
«В субботу 21 июня 1941 года прилетел к нам командующий округом генерал армии Павлов, командующий ВВС округа генерал‑лейтенант Копец, командир дивизии, командир полка. И нас с Макаровым послали на воздушную разведку…»
«Долгушин: Привезли нас в штаб полка — в это имение (в усадьбу Бобра‑Велька. — В. Б.): аэродром, за ним — липы стоят, а за ними имение. Вот туда нас привезли, и мы доложили свежую (информацию. — В. Б.) о том, что там (в Сувалках. — В. Б.) творится.
Бардов: А докладывали кому?
Долгушин: Павлов, Копец, Ганичев, Николаев здесь.
Мы доложили все, как было. Причем у нас с Сережкой (Макаровым. — В. Б.) расхождение получилось всего в 2 СП. Мы насчитали около 200.
Бардов: Т. е. каждый в бинокль пересчитал самолеты?!
Долгушин: Да. Я насчитал около 200. И какие СА были: Ме‑109, Ме‑110, Ю‑87, Ю‑88 и Хейнкель‑111».
После этого Копец в сопровождении командиров 11‑й сад и 122‑го иап лично слетал на границу на истребителе Долгушина и убедился в правдивости доклада летчиков: «И они тройкой СА взлетели: он, Ганичев и Николаев. Они примерно минут 35 в полете были — Августов‑то был [от них] всего 60 км».
А после убытия Павлова и Копца к вечеру в 122‑м иап и получили приказ:
«…В субботу 21 июня мы отлетали, к вечеру полеты закончились, и нам сообщают: “снять оружие и ящики с боеприпасами и хранить их отдельно”. Это же идиотство! Мы все были взволнованы…
Долгушин: Закончили мы полеты примерно в 18 часов. Часов в 19 нас разоружили — поступила команда “СНЯТЬ С САМОЛЕТОВ оружие и боеприпасы и разместить их в каптерках” — дощатых и фанерных сарайчиках за хвостом самолетов.
Мы все думаем: зачем же?! Мы же когда взлетали в готовности № 1 и когда догоняли (Ме‑110. — В. Б.), у нас пушки и ПМ “стояли на одну перезарядку”: ПМ — просто дернул ручки — вот они стоят, и тут же кнопки [чтобы] воздухом перезаряжать пушки.
На одну перезарядку и после этого жми на гашетки и стреляй. А тут — сняли! Вечером поужинали. За ужином мы обменивались — все были до того возмущенные, злые: как это так — мы вылетали на перехват, имея все оружие на одну перезарядку, а тут — в такое тревожное и какое‑то неприятное время у нас отняли оружие у истребителей!»
Долгушин: «Поужинали. Такое состояние было:
СНЯЛИ ОРУЖИЕ И БОЕПРИПАСЫ!
И мы спросили: “Почему сняли оружие?! Кто такой идиотский приказ отдал?!”
Даже к командиру полка Емельяненко обратился и говорит: “Нy почему?!” А командир полка разъяснил командирам эскадрилий: “Приказ командующего” (Белорусским военным округом Д.Г. Павлова. — В.Б.), а командиры эскадрилий — нам».
Оружие они сняли, а «в 2.30 раздается сигнал — тревога… И в момент налета немецкой авиации летчики вместо «сокращенных» оружейников занимались установкой пушек и пулеметов на истребители.
Но обратите внимание на время объявления тревоги — 2.30 22 июня. Видимо, командующий ВВС округа Копец все же сам обзванивал свои авиачасти, и скорее всего по команде Павлова…
Долгушин: «Самолеты И‑16, которые мы в полку получали, все были новыми машинами с “62‑ми” и “63‑ми” моторами… “63‑й” мотор — 1150 л. с, машина по 500 км/ч давала скорость! Своих БСов мы тогда еще не знали, но зато наша 4‑я эскадрилья капитана Емельяненко, кроме 2‑х пулеметов ШКАС, была вооружена еще и 2 пушками ШВАК».
Т.е. в этом 122‑м иап одна эскадрилья из 4 была оснащена пушечными И‑16.
Пушечных И‑16 тип 27 и 28 к лету 1941 года выпустили около 350 штук. Этого хватило бы на вооружение не более пяти полков всех ВВС РККА. Однако эти мощные на то время пушечные И‑16 не стали собирать в отдельные истребительные авиаполки, а распределили в приграничные смешанные авиадивизии, по одной эскадрилье в один полк с И‑16. Что было вполне разумно.
«И вот в 2.30 — тревога! Нашей 2‑й эскадрилье и 4‑й эскадрилье через аэродром нужно бежать, а 1‑я и 3‑я стояли прямо около палаток. Мы прибежали, а те ящики уже убрали, начали таскать пушки. Техники тоже подключились, нужно быстро. А у нас ящики в самолетах, и мое звено подготовилось первым, все три самолета. Я пошел, доложил командиру эскадрильи, что звено готово. Он не стал спрашивать, как это нам так удалось раньше всех подготовиться… Только начался рассвет…»
Долгушин в истребителях своего звена пушки и пулеметы снял, но ящики с патронами, что более громоздкие, снимать не стал. Из‑за этого его звено оказалось достаточно быстро готово к боевым действиям.
В субботу на аэродром 122‑го иап пригнали для ознакомления Пе‑2, которые стояли на вооружении в 16‑м бомбардировочном полку этой же 11‑й сад, чтобы летчики могли отличать их от Ме‑110 и не посбивали сгоряча. Ведь внешне они очень похожи.
В субботу Пе‑2 еще и полетал над аэродромом, поэтому когда утром 22 июня на аэродром выскочила пара двухкилевых самолетов, их не сразу опознали:
«С южной стороны к аэродрому подходят два самолета. В хвосте этого самолета раздается очередь, длинная очередь — и по стоянкам самолетов. Крестов‑то не было, но тут все ясно: обстреляли, прошел “110‑й”. По телефону мы узнали, что есть раненые, — значит, точно, прошел немец и обстрелял. Мы рассредоточили машины, и опять таскать пушки и боеприпасы. Первыми подготовились мы, затем 1‑я эскадрилья, которая стояла около палаток. Они выбежали из палаток — и уже через 5‑Ю метров их самолеты. Смотрим: идет шестерка самолетов — три идут и сзади еще три. Что это такое? Учения, что ли? Опять мы ничего не поймем. Решили, что это МиГ‑3 с Белостока — там был полк на МиГ‑3.
И тут они развернулись и начали нас бить. (Это были Me‑109. — Авт.)». (Сайт «Я помню».)
Долгушин вылетел на разведку в сторону Гродно, на взлете его обстрелял одиночный Ме‑110 (или Me‑109), но не сбил. Во время уже своего полета Долгушин подбил легкий самолетик связи, разведки и корректировки типа «Физлер‑Шторьх» (тот ушел с дымом на свою территорию), прибыл на свой аэродром и доложил, что немцы: «Границу перешли, идут к нам. Войска вот тут, танки вот тут». Наших‑то войск не было: только одни пограничники, и все. Только мы начали заправляться, ко мне подошел командир эскадрильи и говорит: “Сергей, мы улетаем в Черляны, там, где 127‑й полк нашей дивизии”».
То есть примерно в 5.00—5.30 122‑й иап боевых действий не вел. И по команде, видимо, командира дивизии полковника П.И. Ганичева полк Долгушина перегнали на один аэродром с соседним 127‑м иап — 122‑й полк находился всего в 17 км от границы. Долгушин взлетал позже всех, и в это время на аэродром уже заходили немецкие самолеты: «Тут пришла восьмерка, садится фактически на аэродром. Я пошел на взлет, а они даже не обратили внимания на меня. Я взлетел — танки уже видны. Высоту повыше набрал, немного поднялся, выше к северу ушел от аэродрома — и видно, что танки идут к аэродрому Они уже километрах в 5—10, а над аэродромом висят восемь самолетов». (Примечание. Как выяснил исследователь Д. Киенко (см. его книги «Крылья над Гродно», «Крылья над Лидой» и «Крылья на Неманом». — Гродно, 2009, 2010 г.), который на документах и воспоминаниях других очевидцев достаточно детально изучил историю 11‑й сад, на аэродром садились 8 Ме‑109Е. Один из них был подбит и сел на «брюхо». Немцы его там и оставили, в книгах Киенко есть фото…)
Долгушин сел на аэродром соседей, а там продолжали работы по бетонированию полосы: «И начались работы: камнедробилки дробят, цемент закладывают…» (Примечание. Д. Киенко выяснил, что 122‑й иап перелетел не в Черлены, а в г. Лесище, где был полевой аэродром и бетонную ВПП не строили. Рядом с Лесище находился аэродром в Скиделе (в 15 км), и там велось бетонирование ВПП, однако, кроме строителей, никого на этом аэродроме не было. Сам же Долгушин прошел над Лесищем, однако ему выложили знак «иди на Лиду», и как раз там велось бетонирование ВПП и там и погиб Ганичев…)
127‑й иап имел на вооружении самолеты И‑153, у которых были только пулеметы ШКАС. При этом топливо в самолеты заправить не могли, потому что достать бензин из закопанной в землю цистерны оказалось нечем — «забыли» приготовить насос. В итоге в результате нескольких налетов оба истребительных полка 11‑й сад были уничтожены в течение дня и в основном на земле: «Одна за другой пошли шестерки, восьмерки Ме‑110 — и оба полка разбомбили совершенно. А мы ничего сделать не можем! Исправных самолетов было очень много, но без горючего, без оружия… Никто не стал этим интересоваться… Просто поступила команда — уезжать…» (это было в г. Лида утром 23 июня. — Д. Киенко).
Обратите внимание на выделенные мной слова — по факту уничтожения 11‑й сад никто тогда расследование проводить не стал… Видимо, потому, что в первые же налеты днем 22 июня был убит командир дивизии: «Ганичев и полковник Захаров, его заместитель, стоят на аэродроме, как идиоты, и руководят разравниванием. По ним ударили. Захарову в лоб попали, а Ганичеву в живот — он через два часа умер. И на аэродроме никого из начальства не осталось». (Примечание. Долгушин, по словам Киенко, спутал фамилию начштаба 11‑й сад — это был подполковник Юзеев, который был ранен в ногу и остался жив… Не репрессирован.)
Командиру дивизии полковнику Ганичеву, похоже, «повезло» — погиб, и проводить расследование было просто не с кем. Его вины в том, что полки 11‑й сад были так близко расположены у самой границы, нет.
Но скорее всего он по результату расследования также пошел бы под суд и был бы расстрелян с позором за такую организацию подготовки вверенных ему частей и аэродромов к войне. За уничтоженную в течение одного дня дивизию, состоящую из как минимум 140 истребителей с хорошо подготовленными летчиками. А также уничтоженного утром 22 июня и 16‑го бомбардировочного полка этой дивизии, потерявшего около 3 °CБ.
«А.Д. [А. Драбкин]: — У вас был 122‑й полк?
— Да.
АД.: — Пятиэскадрильный состав?
— Четыре эскадрильи, в каждой по 18 самолетов, пять звеньев. Командир, заместитель. А если комиссар летает, считали, что есть спарка…» (Итого 72 истребителя только в 122‑м иап, в котором было 18 пушечных И‑16. — Авт.) (Сайт «Я помню», беседовал А. Драбкин.)