Керри Йос выслушал диспетчера и посмотрел на часы:
– Через десять минут соедините, я закончу инструктаж.
– Земплан? – спросил Богданов.
– Земплан. – Керри нахмурился. – А ты почем знаешь?
– В твое отсутствие звонил их инспектор. Наш отдел за январь – февраль превысил какие‑то там нормы расхода материальных ресурсов.
– Какие‑то… Надо было соединить их с плановым бюро и сообщить в секториат. Впрочем, теперь я сам. Продолжим. Отделу вменили в обязанность обеспечение безопасности эксперимента «Галактическое просвечивание», в связи с чем я перераспределил обязанности. Богданов будет продолжать осуществлять мероприятия по Наблюдателю, в его распоряжении остается группа Микульского. Станислав с этого момента занимается только экспериментом, в его распоряжениe поступает группа Ромашина. Текущая работа переходит к Щеголеву. Вопросы?
– По эксперименту. Кто ответственный за его проведение?
– Институт ТФ‑связи и Академия астрофизики. Конкретное распределение обязанностей выясните в консультативном комитете СЭКОНа. Если вопросов больше нет, все свободны.
Керри Йос знаком показал Томаху остаться, подождал, пока руководители групп покинут кабинет, и сказал:
– Забыл тебя предупредить, Слава. Первым делом перепроверь расчеты по эксперименту. Эксперты просчитали его, но…
– Ученые утверждают, что эксперимент безопасен. Во всяком случае, место его проведения выведено достаточно далеко за пределы обитаемой зоны Системы.
– У Дикушина иная точка зрения. Нептун, как и Сатурн, – не лучшее место для эксперимента такого масштаба. У тебя есть свои ТФ‑специалисты, тот же Ромашин… В общем, ты меня понял.
Томах кивнул.
– Перестраховаться в таком деле не помешает.
Керри задумчиво посмотрел поверх его головы, и у Станислава вдруг возникло ощущение неловкости, словно он сказал что‑то невпопад…
Филипп вошел в кабинет и остановился у порога.
– Проходи, – сказал Томах, несколько удивленный его хмурой сдержанностью. – Чем‑то расстроен?
– Нет, все в порядке. – Филипп прошел к столу и сел на диван.
– Ага. Как говорится: и на челе его высоком не отразилось ничего. Тогда слушай. С сегодняшнего дня твоя группа переходит в мое непосредственное подчинение. Начинаем вплотную заниматься экспериментом физиков «Галактическое просвечивание». Отсюда первое твое задание: проверь расчеты ТФ‑взрыва, проведенные экспертами.
– Так я сам его считал, по заданию Травицкого.
– Вот как? Мне он ничего не говорил. Тогда это меняет дело.
– Если необходимо, покручу цифры еще раз. Вторичных эффектов я не рассчитывал, только глобальные характеристики.
– Договорились. Повидайся с Травицким, пусть поможет с аппаратурой. Кстати, он добился разрешения у ВКС на свой эксперимент, так сказать, тайм‑фаговый мини‑взрыв для проверки некоторых сообщений частного порядка, как он выразился. Мощность эксперимента невелика, всего шесть кларков, и проводить его разрешили на нашем полигоне в Австралии. Если хочешь, можешь поучаствовать не только как инспектор‑безопасник, но и как ТФ‑инженер. Но сначала проверка, потом небольшая инспекция по местам строительства новых ТФ‑антенн, твоих, кстати, антенн, а дальше работа на полигоне.
– При чем тут мои антенны? Какое мы к ним имеем отношение?
– Самое прямое. Мы отвечаем за безопасность всего эксперимента, антенны же нужны для улавливания ТФ‑эха от всех звезд и тяготеющих масс Галактики. При взрыве обычно образуется ударная волна, при ТФ‑взрыве – ТФ‑волна… – Томах посмотрел на лицо Филиппа и засмеялся. – Что я тебе объясняю, профессионалу? Короче, антенны поймают эхо взрыва, остальное – дело теоретиков, считать и анализировать, что получилось. Задание понятно?
– Так точно! – вскочил Филипп. – Когда прикажете начинать?
– Вчера, – не моргнув глазом, ответил Станислав.
Два дня Филипп потратил на проверку параметров намечающегося в эксперименте «Галактическое просвечивание» ТФ‑взрыва. Подтвердились все выводы специалистов и первый собственный о том, что взрыв на Тритоне, спутнике Нептуна, где решили проводить эксперимент, никак не отразится на поселениях человечества в Солнечной системе. В пересчете на эквивалент старинного ядерного оружия он был равнозначен взрыву мощностью в шесть миллионов мегатонн, но так как его намеревались осуществить под поверхностью Тритона на глубине в тридцать километров – планетологи отыскали вулканический канал такой глубины, – то никаких видимых разрушений рельефа на поверхности не должно было появиться: вся энергия взрыва уходила на ТФ‑излучение, почти свободно пронизывающее вещество планет и звезд.
Филипп дважды проверил результат окончательного расчета, все сошлось, но у него остался на душе какой‑то тяжелый осадок, словно он чего‑то не учел или был недобросовестен в работе. Наверное, это был чисто психологический отзвук работы, уж очень много людей занималось расчетами и перепроверкой выводов, но что‑то заставляло их еще и еще раз просчитывать варианты взрыва, его влияние на окружающую среду, и эта настойчивость порождала неуверенность и желание отыскать причины такой многократной перестраховки.
Доложив Станиславу о результатах анализа, Филипп отбыл на Меркурий, где строилась одна из приемных ТФ‑антенн нового типа, рассчитанная по его формуле, «формуле Ромашина».
На Меркурии Филипп не задержался: антенна, километровая металлическая игла, была уже готова к работе, а у него не было желания разгуливать по раскаленным плоскогорьям, усеянным оспинами кратеров и шрамами трещин и разломов. К тому же это было не первое его посещение Меркурия, полгода назад он уже побывал здесь с Травицким, на испытании прототипа настоящей антенны, и подробности посещения еще не стерлись в памяти.
Следующая из шести антенн строилась на Плутоне.
Здесь дела шли похуже: был закончен только монтаж центрального вибратора, эталонные ТФ‑генераторы еще ждали часа своей установки, не были готовы и лепестки‑отражатели.
Филипп в вакуум‑скафандре облазил существующие конструкции, с интересом осмотрел прозрачно‑голубое озеро жидкого кислорода, необходимого для заполнения волноводов, и записал все желания и просьбы прораба стройки, не уверенный, что сможет выполнить их в полной мере.
Плутон его не поразил, несмотря на то, что спутник Плутона Харон был настолько близок к планете, что оторопь брала, когда он, занимая четверть небосклона, пухлой снежной глыбой нависал над ледяными равнинами Плутона. Сам же Плутон, форпост земной цивилизации на границе Солнечной системы, служил идеальным полигоном для разного рода астрономических и физических экспериментов. Несмотря на присутствие десяти тысяч работающих, планета казалась необитаемой – небольшой каменистый шар, укутанный в пятнистую шкуру снежно‑ледяного покрова. Три стандартных городка астрономов, физиков и планетологов не могли, конечно, создать иллюзии его заселения.
Филипп было задумался над тем, что эксперимент с ТФ‑взрывом могли бы проводить и здесь, раз уж Плутон самой природой предназначался для «громких» экспериментов, но молодые планетологи, «старожилы» Плутона, рассеяли его недоумение: оказывается, Плутон не был мертвой в геологическом смысле планетой, он имел раскаленное ядро, вязкую, но жидкую мантию, и взрыв мог породить в его оболочке колебания, которые смели бы все на его поверхности, полностью перестроив рельеф.
Единственное, что позволил себе Филипп, это полюбоваться восходом Харона и заходом Солнца – крупной голубоватой звезды, дробящей свои лучи на алмазные брызги отражений и преломлений во льдах Плутона.
Остальные три антенны строились в открытом пространстве: одна в поясе астероидов, две другие над полюсами эклиптики Солнечной системы. Они были почти готовы и не вызывали беспокойства темпами монтажа.
Последним в своем инспекционном вояже Филипп посетил Тритон.
Этот естественный спутник Нептуна относится к самым крупным спутникам планет системы, наряду с Титаном, спутником Юпитера, земной Луной и Ганимедом Сатурна. Сила тяжести на его поверхности в три раза меньше земной, так что люди здесь передвигались своеобразной семенящей ходьбой; прыгать не рекомендовалось – было трудно сохранить равновесие. Несмотря на это, старожилы, в основном спортивная молодежь, часто прибегали к полубегу‑полуполету, устраивая шутливые соревнования на скорость бега или точность приземления после прыжка.
Филипп пробыл на Тритоне два дня, но привыкнуть к своеобразию его ландшафтов не смог. Трижды он был свидетелем восхода Нептуна, и трижды это зрелище потрясло его фееричной красотой неожиданных сочетаний форм и красок облаков.
Нептун зарождался на горизонте мерцающим облаком, ничуть не похожим на диск или шар планеты. На серебряную гладь аммиачных озер ложились первые зеленые блики, и озера превращались в чаши необыкновенного прозрачного хрусталя. «Облако» продолжало расти, медленно и торжественно, пока не закрывало полнеба; свет от него усиливался, преобладали в нем зеленые и пепельно‑палевые тона, тончайшие оттенки серого цвета, однако на пятнисто‑полосатой громаде Нептуна можно было отыскать все цвета спектра, причем соседствующие друг с другом в самых произвольных сочетаниях. Но лишь тогда становилось понятным, что перед вами планета, исполинский газо‑жидкостный шар, когда Нептун поворачивался к Тритону освещенной солнцем стороной. Тогда по передвижению облачных струй и спиралей становилось видимым его вращение. Особенно сильным впечатление грозной планетарной массы оказывалось в момент прохождения по диску Нептуна его небольшого спутника Нереиды…
Оторвавшись от созерцания пухлой дымящейся горы Нептуна, Филипп в сопровождении одного из работников постоянной исследовательской станции «Тритон‑9» направился к ангару, вмещающему четыре пинасса, с десяток флейтов и куттер – весь машинный парк станции. Провожатым на этот раз была на удивление малообщительная девушка, физик‑оптик станции. Разговаривала она мало, чем невольно заставляла Филиппа чувствовать себя обязанным ей за хлопоты.
До места строительства шахты для взрыва было около двухсот километров. Пинасс преодолел их за полчаса, и Филипп, поблагодарив девушку, тут же отослал ее обратно, сославшись на то, что дальше ему помогут строители. Провожатая не возражала, и вскоре ее оранжевая машина искрой вонзилась в распухшее тело Нептуна, напоминавшее зыбкую полосатую гору тумана, опрокинутую за горизонт. С высоты посадочной площадки, расположенной на плоской вершине одного из столообразных холмов, Филипп не смог оценить размеры стройки. Устье шахты было невелико, метров десяти в диаметре, и возле него сновали всего три машины, не то киб‑укладчики, не то подъемно‑транспортные механизмы, не то переработчики вещества. Правда, чуть поодаль от шахты стоял широкий конус грузового когга, из вспоротого брюха которого автоматы выгружали лиловые блины контейнеров, а рядом с ним – искристо‑белый куб стандартного кварк‑реактора, похожий на кусок сахара‑рафинада.
Сойдя вниз и заглянув в жерло шахты, Филипп несколько призадумался, а когда, объяснив цель визита начальнику стройки, спустился на всю тридцатикилометровую глубину шахты и оказался в гигантском естественном зале, словно нарочно созданном природой для нужд человека, заполненном десятками сложных машин и устройств, возле которых работали сотни людей, еще раз убедился, что оценить масштабы какого‑либо явления по внешним признакам нельзя.
– В настоящее время ведем монтаж импульсных трасс, силовую проводку, тянем цепи управления, – сказал начальник стройки, скафандр которого не позволял оценить его возраст. – Через два дня начнем установку опор инициатора. Думаю, закончим все работы точно по графику. Если, конечно, снабжение не подкачает.
– Не подведет, – заверил Филипп. Ему вдруг захотелось самому участвовать в стройке, монтажником или механиком, в ладонях даже появилось ощущение прикосновения к шершавому металлу силовых конструкций, требующих в известной мере применения ручного труда, но такого задания у инспектора не было, и он только вздохнул, сожалея о потерянной свободе выбора. «Впрочем, – вспомнил он древнее изречение, – что такое свобода выбора, как не осознанная необходимость?»
Спустя несколько дней Филипп вернулся в управление и сообщил о ходе строительства Томаху и Керри Йосу, заодно передав все пожелания монтажников и строителей.
– И еще один момент, – сказал он, вспоминая свои ощущения. – Все исследовательские станции на Тритоне на время эксперимента придется эвакуировать. Волна сотрясения коры планеты в местах их расположения достигнет десяти‑двенадцати баллов. Купола станции не приспособлены к таким встряскам.
– Эвакуируем, – кивнул Керри. – Нет проблем.
Филипп не стал уточнять границ возможностей отдела безопасности и, получив разрешение на участие в австралийском эксперименте, подготавливаемом группой специалистов Института ТФ‑связи во главе с Травицким, покинул отдел.
Аларика все еще жила на Луне в центре подготовки экспедиции Реброва, до старта, назначенного на двадцатое мая, оставалось всего десять дней, и она была занята чуть ли не круглосуточно. Филиппу не удавалось добиться встречи с ней, и это обстоятельство, конечно, не способствовало улучшению его настроения. Странное предчувствие надвигающейся беды не покидало его ни днем, ни ночью, и он, не зная, откуда ждать этой беды, в чем она заключается, когда случится, был настолько невнимателен на работе, что удивил даже Станислава.
Двенадцатого мая Филипп прибыл на австралийский полигон УАСС вместе с Томахом и Керри Йосом.
Место для проведения малого ТФ‑взрыва, или, как его называли физики, «эксперимента предупреждения», выбрали на окраине полигона, переходящего в пустыню Гибсона.
Филипп, выпрыгнув из куттера, с недоумением осмотрелся по сторонам. Видимо, здесь когда‑то что‑то взрывалось и горело: влево до горизонта уходила безотрадная коричневая плоскость спекшегося в корку песка. Справа на горизонте вырастали пологие вздутия гор Макдональд. Площадку, где сел куттер, окружало несколько валов перепаханной, взломанной земли; углубления между валами были заполнены чем‑то черным и рыхлым, как слежавшийся намокший пепел.
В отличие от стройки на Тритоне установку для ТФ‑взрыва на Земле монтировали на поверхности полигона. Со стороны она выглядела внушительно: стометровой высоты рупор, расширяющийся в небо, укутанный в ажурную вязь вторичных конструкций.
Представителей отдела безопасности встречал Кирилл Травицкий, неторопливый и грустный, как всегда. У Филиппа шевельнулось в душе чувство вины, но Травицкий, проницательный Травицкий, знавший его, как отец, не дал ему уйти в дебри самоанализа. Сдержанно поздоровавшись со всеми, он задержал руку Филиппа в своей, сказал:
– Ты, конечно, хочешь поработать на материале?
– Хочет, хочет. – Томах беспечно махнул рукой. – Мне он порядком надоел, забирайте его к себе.
– Спихиваете? – пошутил Травицкий с едва уловимым упреком, направленным неизвестно кому, и задумался. – Угловский работает на каскаде автоматики инициатора, возьми на себя контроль управления… если не утратил навыков.
Еще один маленький укол Филиппу‑инженеру, но Филипп‑безопасник принял его как должное. Кирилл Травицкий имел право быть недовольным его выбором, хотя выражал чувства в очень корректной форме.
Керри Йос и Томах остались с руководителем эксперимента, а Филипп, прежде чем отправиться на определенный ему участок, для ознакомления обошел стройку кругом. Одет он был в универсальный рабочий костюм: голубовато‑серую куртку и такие же брюки с автоматической регуляцией температуры, так чтобы не пришлось переодеваться.
Конструкторы, с которыми он проработал бок о бок шесть лет, приняли его без лишних расспросов, и, обрадованный их реакцией, Филипп с головой ушел в работу.
– Прежде всего такой вопрос, – сказал Керри Йос и в упор посмотрел на Травицкого. – Почему вы решили провести этот предупреждающий эксперимент?
Тот выдержал взгляд и попытался улыбнуться, но так как улыбаться он не умел, то Керри пожалел, что задал вопрос.
– Потому что я вдруг испугался, – сказал Травицкий. – Научно обоснованного ответа у меня нет, не надейтесь, есть только предчувствия, а это, сами знаете, из сферы психологического субъективизма, весьма далекого от всякой науки.
– Однако ВКС и СЭКОН вы убедили, – сказал Керри. – Как и Земплан. А им подавай аргументацию, а не предчувствия. Дело в том, что у меня тоже есть нехорошие предчувствия, и я хотел бы их развеять. Надеюсь, ваш опыт «малого» взрыва расставит точки над «i», и большой эксперимент на Тритоне пройдет успешно.
– Я тоже надеюсь, – вздохнул Травицкий.
– И все же странно, что Земплан пошел на расходы, связанные с этим дорогостоящим опытом. Насколько я знаю, есть более важные задачи, требующие больших затрат энергии и материалов. Ведь в научном плане ваш эксперимент не слишком информативен?
Травицкий поморгал.
– Я бы так не сказал. По сравнению с чем он не слишком информативен?
– Земплан пошел на расходы потому, что вмешался отдел дальнего координирующего прогноза ВКС, – вступил в разговор скучающий Томах. – Обнаружилось, что совпадают мнения двух разных организаций: УАСС в лице руководителя первого сектора Дикушина и СЭКОН в лице его председателя Морозова. Плюс мнение руководителя бюро Травицкого.
– Ага, – сказал Керри Йос. – Ну, если ВКС заинтересовался… Все равно непонятно. Что касается Владибора, то я знаю, чем он руководствовался, а какие соображения, кроме предчувствий, выдвинул Травицкий?
– Кирилл чересчур восприимчив к ТФ‑эху, – сострил Томах. – Отсюда все его страхи.
Керри недовольно посмотрел на Станислава.
– С чего это ты веселишься? Шутки какие‑то плоские…
– А может быть, я тоже… – туманно пояснил Томах.
– Видите ли, – начал Травицкий; на панели видеоселектора заработал виом, начальник стройки выслушал сообщение, кивнул и выключил связь. – Видите ли, человечество до недавнего времени было географически незрелой цивилизацией. С тех пор прошло определенное количество лет, мы полностью обжили Землю, и география перестала быть романтической наукой. Сейчас мы обживаем космос, Солнечная система теперь для нас все равно, что Земля для путешественника, скажем, двадцатого века. Но вот стало ли человечество космически зрелой цивилизацией?
Керри Йос искоса посмотрел на Станислава. Тот, казалось, тоже был удивлен преамбулой.
– Кирилл, друг мой, – сказал он, – ты стал длинно говорить.
– Длинно, – грустно согласился Травицкий. – Но короче не умею.
– Не перебивай, – негромко произнес Керри. – Продолжайте, Кирилл.
– Собственно, я уже все сказал. – Травицкий беспомощно посмотрел на неподвижного Йоса и пожал плечами.
– М‑да… Если я вас понял правильно, вы говорите о способности человека совершать ошибки? Нет?
– Собственно… н‑нет. Ошибки – это уже результат каких‑то стремлений, понимаете? Я говорил о несоответствии, в первую очередь о несоответствии научных и психологических стремлений человека философскому содержанию познавательного процесса, психологии и этике космического масштаба. Не об этом ли, кстати, предупреждает нас Наблюдатель? Такое отставание в двадцатом веке грозило гибелью цивилизации, а теперь?
– Страшно подумать! – фыркнул Томах. – Развалим весь космос!
Травицкий улыбнулся.
– Может быть.
– Вы и о Наблюдателе знаете? – пробормотал Керри Йос.
– Может, и в самом деле мысль можно выразить иначе, – через некоторое время сказал начальник конструкторского бюро. – Если говорить о несоответствии, то в двух словах можно сказать так: мы не всегда замечаем несоответствие своих желаний и возможностей.
– Мысль, честно говоря, не новая.
– А разве от этого она потеряла смысл?
– Хорошо, кажется, я вас понял, – вздохнул помрачневший Керри Йос. – Показывайте свое взрывчатое хозяйство.
– Чего ты меня будишь среди ночи? – сердито сказал Томах, протирая кулаками глаза. – Не мог подождать утра? Что стряслось?
Филипп молча протянул пуговку объемного фото.
Станислав сдавил пуговку пальцами, и сон его как рукой сняло.
– Где?!
– В блоке ограничителя, на крышке каркаса.
Томах еще раз вгляделся в мигающую в материале «звезду Ромашина», вернул фото.
– Ч‑черт! Этого нам только не хватало!
– Не нравится мне это.
– Думаешь, мне нравится? Видишь, и Наблюдателю тоже… знать бы, что именно.
– Полагаешь, это он?
– Кто еще?
– Н‑ну, пошутил кто‑нибудь… Бассард, например. Что делать?
– Бассард шутить не способен. Погоди, дай сообразить… Во‑первых, сообщи Никите, ну и Керри, само собой. Во‑вторых, обыщи всю аппаратуру, может, отыщется еще что‑нибудь странное. Ну а потом решим, что делать дальше. Беги.
Филипп не совсем понял, что он должен искать, но переспрашивать не стал. Тревожное чувство приближающейся беды снова всколыхнуло душу, заставляя ум напрягаться в поисках причин тревоги. Он походил по комнате, ожидая, пока оденется Томах.
– Тебя еще что‑то беспокоит? – спросил тот.
Филипп остановился на полушаге, очнулся.
– Извини, замечтался. До связи.
Томах удивленно смотрел ему вслед.
Спустя полчаса Филипп подлетел к стройке, выросшей на горизонте гроздью огней и световых конусов, рассеивающих ночной мрак на сотни метров вокруг. Негромкий, равномерный шум стройки разносился ночью довольно далеко, не прекращаясь ни на минуту. Строители торопились, и работы велись непрерывно, днем и ночью.
Отпустив машину, Филипп подвесной дорогой доехал до верхней строительной площадки, а оттуда пневмолифтом опустился на дно установки, где располагались основные узлы энергораспределителя и каскад автоматики.
Как и ожидалось, в помещении каскада ничего нового не обнаружилось, хотя Филипп обшарил буквально все углы и закоулки. Потрогав как ни в чем не бывало «поющую светом» «звезду» на крышке прибора – единственное доказательство присутствия здесь Наблюдателя (в чем Филипп сомневался, так как получалось, что Наблюдатель либо совсем потерял осторожность, либо стал вмешиваться во все события, что было явно несолидно с его стороны), – Филипп стал развивать свою идею о причинах появления мерцающих «звезд», и в это время в гулком объеме конуса установки сквозь шум послышались громкие голоса. Он выглянул из помещения каскада автоматики и спросил пробегавшего мимо монтажника, в чем дело.
– Канавокопатели возле основного фундамента наткнулись на какой‑то старый кабель, – крикнул парень на бегу.
Филипп поспешил выбраться наверх и через несколько минут подходил к группе людей, сгрудившихся у замерших роботов‑диггеров.
– Разрешите? – сказал он негромко. Люди расступились. В канаве на глубине двух метров, выхваченные из тьмы прожекторами машин, уходили из стены в стену очищенные от земли два толстых кабеля в черной оплетке. Вид у них был совсем не старый, но Филипп понял, почему строители употребили слово «старый». Канава была прорезана в окаменевшем до твердости скалы грунте, а чтобы песок и пыль могли слежаться до такого состояния, должен был пройти не один десяток лет.
Филипп разогнулся и посмотрел на замолчавших строителей.
– Прошу вас ничего здесь не трогать. Диггеры убрать подальше, а вокруг этого места хорошо бы поставить ограждение.
– А кто вы такой? – не выдержал стоявший впереди остролицый некрасивый парень. – Сейчас придет координатор, он и будет распоряжаться.
Филипп спокойно пожал плечами.
– Я работник отдела безопасности УАСС. Пожалуйста, выполните мою просьбу, пока я вызову тревожную группу.
Еще раз оглядев безобидные с виду кабели, Филипп поспешил к пункту координации строительства и набрал телекс дежурного полигона:
– Я Ромашин, официал‑девять отдела безопасности. Дайте вызов технической бригаде отдела и экспертам «Аида».
– Тревога степени А? – спросил невозмутимый дежурный.
– «Штормовое предупреждение».
– Координаты?
– Новая стройка на границе полигона. Нашли в земле кабель, возраст примерно сто – сто пятьдесят лет, но я могу и ошибаться.
– Принял. – Дежурный выключил связь.
Вскоре к месту находки подлетели десятиместный флейт с алой мигалкой «Аида» и куттер с группой экспертов безопасности. Из них высыпали молчаливые крепкие ребята и споро принялись устанавливать какие‑то приборы, тянуть провода и антенны. Филипп был теперь им не нужен, да он и не навязывался в помощники. Узнав, что он инспектор отдела безопасности, старший тревожной группы попросил только обеспечить установку зоны внимания, что Филипп и сделал без особого энтузиазма. Захотелось вдруг спать, навалилась усталость, скорее всего от пережитой нервной нагрузки, и, потеряв интерес к событиям, Филипп ушел со стройки.
Наутро стало известно, что первые концы найденных кабелей тянутся на восемнадцать километров к горам Макдональд и заканчиваются в заплывшем песком бункере с аппаратом выдачи команды подрыва, а вторые уходят прямо под стройку на глубину в двадцать с лишним метров и подсоединены к подготовленному для испытаний взрывному ядерному устройству. Возраст кабелей, устройства и бункера оценили в двести шестьдесят лет, тем не менее они находились в рабочем состоянии и не потеряли своего зловещего предназначения.
– Очевидно, кто‑то двести с лишним лет назад здесь тоже экспериментировал со взрывом, – сказал Томах, встретившись с Филиппом утром возле громады почти готовой установки.
– Странное совпадение, если не сказать больше. Странно уже то, что взрывное устройство оставили не законсервированным, а готовым к взрыву. Набирай код на командоаппарате и взрывай. Не найди мы кабели, могла бы произойти катастрофа. Что здесь было до полигона?
– Кажется, космодром. Но точно ли на этом самом месте, утверждать не берусь. Сюрприз, конечно, отменный. Ты докладывал Керри?
– Он только что отправился домой, в отдел.
– Удалось установить, кто принял решение разместить установку именно на этом месте?
Томах неопределенно повел плечом.
– Нет, и это весьма удивительно. Компьютер СЭКОНа, ведущий запись заседания рабочей комиссии, момент решения почему‑то не записал, так что никто не знает, чья это идея. В связи с этим у Никиты появились важные соображения, он просил найти его до оперативки у Керри. Да вот он, кстати.
От стоянки малых машин‑антигравов к ним шел Богданов в сопровождении вечно озабоченного Бруно Осинниго, помахал издали рукой.
– Однако Наблюдатель добрался сюда раньше нас, – сказал он со странной интонацией, пожимая друзьям руки.
– Что ты этим хочешь сказать? – прищурился Томах.
– Потом поймешь. Пошли посмотрим?
Томах посмотрел на часы.
– Времени у нас мало, но посмотреть надо.
Все четверо двинулись к подъемнику.
– Точно такой же, – сказал Богданов, погладив пальцами продолжавшую мигать «звезду Ромашина» в металле крышки прибора, когда они проникли в помещение каскада автоматики. – Где мы их только не встречали, а?
– Впервые на промежуточной ТФ‑станции, – начал загибать пальцы Бруно и мельком посмотрел на Филиппа. – Но узнали об этом, кстати, в последнюю очередь. Потом на орбитальных станциях над Орилоухом, на Шемали, на Истории, на бортах разведкораблей, на Триасе.
– Непонятно, с чего вдруг Наблюдатель взял человечество под столь недвусмысленную опеку.
– Вероятно, потому, что мы долго раскачиваемся, – сказал Филипп. – «Звезда» скорее всего не что иное, как знак внимания, а не запрета. Запретить нам Наблюдатель ничего не может, а вот предупредить, обратить внимание компетентных органов может. Что и делает.
Томах посмотрел на Богданова.
– Мы его возможности испытали на себе, так что ты не прав насчет «не может запретить». Не хочет, так будет точнее. А цель его понятна, ты сам ее сформулировал недавно. Как только мы задумываем вмешаться в природу иных миров или провести эксперимент, способный повлечь за собой какие‑то последствия космического масштаба… кстати, вот вам вектор вмешательства Наблюдателя – экоэтика космического, галактического масштаба! Правда, я назвал бы «звезду» не знаком внимания, а знаком предполагаемой беды. Для нашего времени даже один равнодушный взгляд может стать знаком беды, не то что «звезда».
– Наблюдатель вроде няньки? – хмыкнул Бруно. – Плохо верится. Мало нам СЭКОНа? Вообще сама идея глобального контроля над деятельностью человечества – фикция.
– Фикция? – обманчиво ласково переспросил Томах. – А факты, которые мы имеем, тоже фикция? Что бы ты сказал, если бы вечером, когда ты сел смотреть интересный фильм, стена твоей комнаты вдруг рухнула из‑за действия соседа, который решил проложить кратчайший путь к другому твоему соседу? Через твою комнату. Чем мы отличаемся от этого чудака? Привести примеры?
– Пример ты уже привел, не совсем удачный, но образный, – сказал Богданов. – У меня вопрос иного плана: как он это делает? Я имею в виду «звезды».
Бруно пожал плечами.
– С точки зрения технологии такую «звезду» сделать нашими средствами невозможно. Я уже говорил, что в этой точке наблюдаются странные эффекты типа нарушений причинно‑следственной связи на микроуровне.
– Как невозможно? – удивился Станислав. – Сфокусировал на поверхность слабенький лучик ТФ‑эмиттера…
– И разнес эту поверхность вдребезги! Даже самый немощный ТФ‑импульс разрушает любую броню разведкораблей, несмотря на подпитку каркаса силовым полем. Вы что, не изучали в школах ТФ‑физику? Судя по всему, «звезды» – это следы каких‑то обратимых во времени процессов, и проявляются они бесшумно и без каких‑либо деформаций зоны в материале. А это уже уровень внутрикварковых процессов! Я, пожалуй, останусь здесь со своими орлами.
Богданов кивнул.
– Понадобишься, я тебя найду.
Они выбрались в солнечный день, царивший вне гулкого помещения взрывной установки.
– Зачем ты нас искал? – спросил Томах, из‑под козырька руки глядя на конус, имевший вполне законченный вид.
Богданов помолчал минуту.
– Вас не насторожило совпадение места установки ТФ‑взрыва с местом предполагаемого двести шестьдесят лет назад ядерного взрыва?
Филипп и Станислав переглянулись.
– Мы говорили об этом. Случайность.
– Вы еще верите в подобные «случайности»? После того что произошло на орилоухских станциях? После смерти Василия? После «зеркал» и всего прочего?
– Ну и что? – Томах начал сердиться. – Не говори недомолвками, начальник.
– Пошли посидим, неудобно говорить на виду у всех.
Томах направился к антигравам. Сели в кабину четырехместного пинасса.
Филипп был заинтригован необычным поведением Богданова, но не подал виду.
– Знаете, кто определил место строительства установки? – спросил Никита, глядя на друзей сквозь прищур век.
– И об этом мы успели поразмышлять. По‑моему, определить это уже невозможно. Запись заседания СЭКОНа оказалась неполной.
– Ошибаетесь. То есть я хочу сказать, что запись действительно неполная, и тем не менее я нашел того, кто первым посоветовал выбрать окраину полигона, именно этот район.
Томах приподнял брови.
– Интересно. Ну и кто?
– Керри!
– Ты с ума сошел! – Станислав встретил взгляд Богданова и поежился. – Неужели ты хочешь сказать, что…
– Совершенно верно, – подтвердил Богданов вежливо. – Оказывается, человечество контактирует с высшим разумом уже сорок лет и не знает об этом!
Томах скептически покривил губы.
– Керри не сорок, а шестьдесят. Ты что же, веришь, что Керри Йос и есть Наблюдатель? Чушь! Извини.
– Именно такой реакции я от вас и ожидал. И все же прошу поразмыслить на досуге. Только не показывайте этого самому Керри, я не хочу, чтобы кого‑нибудь из вас постигла участь Василия. Высаживайтесь, мне пора.
Томах и Филипп, одинаково ошеломленные словами Никиты, вылезли на землю. Пинасс захлопнул фонарь и взлетел. Проводив его глазами, инспекторы снова переглянулись, и холодок тревоги струйкой протек вдоль лопаток Филиппа. Словно очнувшись, он оглядел панораму строительства. Кругом было полно людей, веселых, уверенных, сильных, знающих, что они делают и что им предстоит сделать. Филипп глубоко вздохнул: жизнь шла своим чередом, и природа не выглядела обиженной, несмотря на безрадостный ландшафт пустыни. Но тревога в душе осталась…
Точна такая же заноза тревоги сидела в душе Томаха, который знал, что Богданов никогда не бросает слов на ветер.
Старт первой межгалактической экспедиции, состоящей из двух космолетов «Витязь» и «Дерзкий», передавали по всемирному информвидению во все уголки Солнечной системы. Лишь немногие, в том числе Аларика и Филипп, видели его непосредственно в пространстве, хотя и через оптику, но без фотоэлектронных умножителей и передатчиков изображения.
Оба корабля неподвижно висели в двух тысячах километрах от поверхности Луны, в ее тени, озаряемые только пепельно‑голубым светом полной Земли. Они не предназначались для посадок на планеты, в отличие от крейсеров УАСС, и форму имели даже отдаленно не напоминающую стремительные обводы первых ракетных кораблей: «Витязь» представлял собой четыре диска, насаженные на три трубы длиной около полутора километров, «Дерзкий» – три конуса на одной четырехугольной трубе.
Филипп и Аларика стояли на обзорной палубе монитора предстартовых операций, плавающего над Луной на той же высоте, что и уходящие космолеты. Из зала управления они ушли давно, как только закончился последний перед отлетом контроль систем обоих кораблей. Все слова были уже сказаны, прощальные речи произнесены, оставалось ждать времени старта.
До «Дерзкого» было без малого двести километров, и выглядел он на фоне звездных россыпей слабой искрой света, словно оправдывая название. Но оптический панорамный квадрат позволял видеть корабль во всех деталях, как и «Витязя», отошедшего от напарника на расстояние безопасности – сто километров.
Первым стартовал флагман экспедиции «Витязь». Май Ребров находился на его борту.
Космолет вдруг стал терять четкую форму, расплываться в сияющий голубой факел. В какой‑то миг этот факел пронзили изнутри ослепительно белые тонкие лучики света, а когда факел погас, пространство оказалось пустым. «Витязь» начал первый прыжок в «струнном» режиме к Большому Магелланову Облаку, выглядевшему с расстояния в сорок шесть тысяч парсеков маленьким пятнышком света в созвездии Золотой Рыбы.
Старт «Дерзкого» для непосвященных ничем не отличался от старта его предшественника. Лишь Филипп, знавший, что в конструкции космолета были использованы новые ТФ‑антенны, разработанные согласно формуле Ромашина, различал нюансы в стартах обоих кораблей, но это не заставило его ощутить сопричастность к большому событию. В настоящий момент его больше волновала близость Аларики и ее настроение, поэтому он думал преимущественно о том, как отвлечь ее от горьких дум. И придумал. Прямо с монитора, опустившись лифтом в Геоград и на метро добравшись до Москвы, он увлек ее на концерт современного нью‑балета в Большом театре.
В десять вечера они медленно возвращались с концерта, отпустив такси за несколько кварталов‑зон до жилой зоны Басова, где жил Филипп. Пешеходные дорожки, прорезанные в лесном массиве и соединяющие дома и зоны, были пусты; плоские квадраты светопанелей, подвешенные на пятиметровой высоте, усиливали свечение при их приближении и угасали позади.
Шли молча. Филипп держал Аларику за руку. Издалека изредка долетал чей‑то смех, голоса, звон тормозящих антигравов. Аларика думала о чем‑то своем, и Филипп не мешал ее мыслям. Она сама назвала киб‑пилоту машины его адрес, и это было единственное, в чем он не сомневался.
– Вот и улетел Май, – сказала наконец А