Когг ярко‑голубой стрелой вонзился в низко нависшую иссиня‑фиолетовую пелену облаков. Внизу осталось серое море тумана и грязно‑зеленые острова великаньего леса. А затем впереди показался летящий навстречу аппарат, как две капли воды похожий на когг десантников, и, как ни старался, Богданов отвернуть не смог. Когг на всей скорости воткнулся в… громадное зеркало! Тьма хлынула в рубку, погасив сознание пилотов, как вода – тлеющие угли костра…
Филипп поднял гудящую голову и в первую очередь осмотрелся, пытаясь сориентироваться и определить, что ему угрожает. К его удивлению, рубка оказалась абсолютно целой, а не разбитой вдребезги, если принять во внимание потрясший их удар. Пульт по‑прежнему играл спокойной желто‑зеленой гаммой индикаторных огней, а в обзорном виоме разворачивалась в плоскость близкая планета.
– Ничего не понимаю! – подал голос Томах. – Голова гудит, будто меня здорово ушибли обо что‑то твердое. И не один раз…
– Мы падаем, – показал на виом Филипп.
Станислав повернулся к молчавшему Богданову.
– Ты жив? Куда мы там падаем?
– Не знаю, – ровным голосом отозвался Никита.
– Как это – не знаю? Включай двигатель и дуй подальше от этого неуютного Триаса! Мне показалось, что мы столкнулись с чьим‑то коггом. И в результате у меня от толчка случилось какое‑то минутное отключение.
– Во‑первых, мы столкнулись с «зеркалом», во‑вторых, со времени «толчка» прошло полтора часа, по зависимому времени, конечно, а в‑третьих, мы не над Триасом.
Станислав и Филипп переглянулись, потом одновременно стали разглядывать приближающуюся поверхность планеты.
– Да, это не Триас, – сказал Томах наконец. – Где это мы, мужики?
Богданов мельком посмотрел на него и снял с головы эмкан.
– Спроси что‑нибудь полегче. Я знаю только, что когг на всей скорости «провалился» в «зеркальный перевертыш», отсюда удар и потеря сознания. А вышли мы из «зеркала» уже здесь, и теперь нас ведут на силовом поводке. Двигательная установка не включается, можете попробовать.
По рубке поползла настороженная тишина. Трое молча смотрели на мозаичное поле планеты, составленное из разноцветных, удивительно ровных квадратов. Каждый квадрат занимал площадь не менее десяти тысяч квадратных километров и с высоты напоминал обработанное поле. Однако в окне дальновидения одно из таких «полей» распалось на холмы и долины, горные страны и равнины, окутанные странным волокнистым туманом, и Филипп перестал подбирать аналоги к удивительной картине.
Когг ускорил движение, провалился вниз сразу на несколько десятков километров. Пол и потолок временно поменялись местами, потом последовал двойной рывок, и когг прочно утвердился на дне странного четырехгранного колодца с разноцветными стенами, уходящими вверх на неведомую высоту. Ошеломленные безопасники, готовые тем не менее к действию – автоматическое проявление специфики спасательной работы, въевшейся в душу и кровь, – смотрели на туманные стенки «колодца», пропускающие ровно столько света, чтобы не напрягать зрение. Дно «колодца» имело густой черный цвет, так что казалось – его нет совсем.
– Ирония судьбы, – нарушил молчание Томах. – Случись это с кем‑нибудь – не поверил бы!
– Ирония судьбы – это нечто вроде слепого невидимки, – возразил Богданов. – К нашему случаю сие определение не подходит, уж очень явно вмешательство какого‑то заинтересованного фактора.
Станислав с минуту раздумывал, потом вдруг что‑то вспомнил:
– А ну‑ка проверь, двигатель все еще не включается?
Богданов посмотрел на него с удивлением, надел эмкан и через несколько секунд снял.
– Странно, команды проходят! Может стартовать хоть сейчас.
– В этом все дело. Ты прав, нас «похитили» с определенной целью, посадили здесь специально и ждут, что мы поступим как разумные существа.
– Не мудри.
– Ну, то есть бегство – не критерий разумности в нашем положении. Давайте выйдем, осмотримся, взлететь мы всегда успеем, раз нам оставили эту возможность. Любопытно все же, куда нас занесло.
Спустя несколько минут, уточнив характеристики атмосферы неизвестной планеты и надев легкие «прогулочные» скафандры, они ступили на черное, как свежий асфальт, дно «колодца».
Филипп топнул ногой: черное вещество пружинило и поглощало звук. Отойдя от когга на несколько шагов, он огляделся. Дно «колодца» было квадратным со стороной метров сто двадцать. Стены его казались стеклянными и в то же время зыбкими, колышущимися: одна из них была зеленоватой, вторая – тоже зеленой, но гораздо более яркой, третья – фиолетовой, четвертая – белой.
Филипп коснулся рукой в перчатке зеленоватой стены. Рука свободно прошла сквозь зеленое нечто, исчезая, как в слое тумана, а он почувствовал тепло и выдернул руку.
– Что там? – подошел Богданов.
– Туман… никакого сопротивления… только руке стало тепло.
Никита осторожно повторил эксперимент: рука по локоть вошла в струящуюся зелень стены, пропав из поля зрения.
– И правда, тепло… Вероятно, какое‑то физическое поле. Интересно, а другие стены?
Другие стены реагировали на прикосновение точно так же: видимое нечто не препятствовало проникновению в него твердых предметов, но давало о себе знать ощущением возникающего тепла.
Побродив по черной площадке, десантники собрались у надежной башни десантного шлюпа.
– Стоит рискнуть проникнуть сквозь одну из стен, – сказал Томах, посмотрев на часы. – По‑моему, вещество или поле – из чего оно там состоит – безвредно. В глубине души убежден, что все происходящее с нами запрограммировано и контролируется Наблюдателем, иначе наше приключение не имеет смысла. Он решил либо испытать нас, что требует доказательств, либо что‑то показать. Отсюда вывод: мы должны быть или сообразительнее, или…
– Ого, – усмехнулся Богданов. – Каскад гипотез! Ну, и второе твое «или»?
– Или решительнее. Второе «или» может оказаться верным. Уж в том, что мы часто гораздо более решительны, чем сообразительны, Наблюдатель должен был убедиться.
Филипп привык к тому, как Станислав, внешне грубовато, резко и небрежно утверждал свою точку зрения. Впрочем, Богданов тоже к этому привык.
– Может быть, может быть, – рассеянно заметил он.
– Но почему стены разного цвета?
– Да потому, что выходят, очевидно, в разные квадраты «мозаики». Помните, какой выглядела планета с орбиты? Нас посадили на стыке нескольких таких квадратов, и этот колодец, наверное, своеобразный тамбур.
– Логично, – кивнул Томах.
– Вопрос: что же нас, собственно, ждет там, за стенами? – продолжал Никита, словно разговаривая сам с собой.
Томах снова отметил время.
– Мы топчемся без толку уже полчаса. Что касается твоего вопроса, то у меня нет особого желания окунаться в неизвестность. Предчувствие совершенно дурацкое; будто нас ждут неприятные сюрпризы. Но ведь делать что‑то надо…
– А вдруг наоборот – нас ждет контакт с Наблюдателем?
Станислав неопределенно пожал плечами.
– Не уверен, что контакт будет приятным. К тому же способ доставки нас сюда излишне претенциозен, Наблюдатель давно мог бы установить контакт с нами менее экстравагантным способом. Если бы хотел.
– Хорошо. – Богданов выпрямился и оглядел спутников. – На всякий случай переоденем эти костюмчики на что‑нибудь помощней и – на разведку. Вы правы, надо действовать, раз путем размышлений нельзя решить подсунутую задачу.
Через четверть часа, экипированные так, будто им предстояло выдержать осаду десятка природных катаклизмов сразу, безопасники опробовали автоматику скафандров и сошли по трапу на черное дно «тамбура».
– В какую сторону подадимся? – спросил Томах, похожий на угловатую каменную глыбу, впрочем, все они сейчас ничем не отличались друг от друга – остроконечные, непрозрачные внешне конусы шлемов и горбы генераторов поля на спинах делали их уродами, вернее, выходцами из «иных измерений».
– Может быть, сюда? – Богданов показал на белую стену.
– Давайте жребий, – предложил Томах.
– Да что вы, в самом деле! – взбунтовался Филипп. – Все равно придется все стены проверить. Еще неизвестно, попадем ли мы куда‑нибудь. Меня лично тянет в эту сторону. – Он ткнул пальцем в фиолетовую стену, самую темную из всех.
– Логично! – с восхищением сказал Томах.
Богданов засмеялся. Подошли к стене.
– Можно, я первым? – быстро спросил Филипп и, не дожидаясь ответа, шагнул в зыбкую пелену.
По всему телу прошла волна тепла, будто он окунулся в теплую воду. Подождав неприятных ощущений – их не было, – он высунул голову назад, что явилось неожиданностью для оставшихся, и сказал:
– Все нормально, иду дальше.
Затем снова залез в стену и очутился в странном сумеречном мире: перед ним простиралась черная равнина с разбросанными кое‑где по ней белыми, как снег, глыбами. Над равниной нависало угрюмое фиолетовое небо с тремя яркими синими звездами, лучи которых высекали в глыбах ослепительные голубые искры. К горизонту уходили какие‑то темные массивы, не то горы, не то лес – света трех звезд не хватало, чтобы рассмотреть все более подробно. И еще: здесь мелко‑мелко тряслась почва и откуда‑то доносился глухой рокот, словно за горизонтом грохотал вулкан. Кроме того, сила тяжести в этом мире превышала земную почти в два раза, пришлось включить генератор поля, снявший с тела пресс силы тяжести.
Филипп огляделся и присвистнул. Сзади него простиралась та же мрачная равнина, никакой стены не было.
Рядом возникла чья‑то фигура и изрекла голосом Богданова:
– В следующий раз высеку за самодеятельность!
Томах появился, как чертик из коробки:
– Что‑то тяжеловато здесь, братцы.
Богданов сделал два шага вперед и оглянулся.
– Ага. Я было начал сомневаться.
Томах стал рядом, посмотрел на то место, где стоял раньше, и хмыкнул. Филипп с любопытством оглянулся и увидел висящее в воздухе тонкое светящееся кольцо.
– Выход, – сказал Богданов, прошел к кольцу, шагнул в него и исчез. Через несколько секунд появился снова. – Порядок.
Томах осмотрелся.
– Жутковатое место, вы не находите?
Равнина уходила за горизонт, мрачная, выжженная, усыпанная не то сажей, не то пеплом, не то черным песком, и лишь белые глыбы, похожие на ледяные айсберги, играющие в гранях холодным огнем, да три колющих глаза звезды вносили некоторое разнообразие в необычно монотонный пейзаж.
– Похоже на Шемали, – произнес Филипп. – Там тоже все черное и угрюмое.
– Все да не все, – возразил Богданов. – Цветовая гамма не та, слишком напоминает потухший ад. Так и кажется, что здесь недавно все горело.
– Не знаю, потухший ли, мой термо показывает температуру почти плюс двести сорок по Цельсию.
– Тогда те глыбы – не лед и не снег.
Помолчали, чувствуя себя неуютно.
– Не нравится мне этот ландшафт, – пробормотал Томах. – Не знаю почему, но не нравится.
У Филиппа тоже появилось какое‑то гнетущее чувство тревоги. В воздухе «пахло» угрозой, но эта угроза не была обращена к ним, она была давняя, застарелая и пропитала все вокруг так основательно, что невозможно было сомневаться в неблагополучии странного «потухшего ада».
Вдруг что‑то изменилось. Филипп не сразу понял, что просто прекратилась дрожь почвы и умолк далекий глухой рокот, единственный звук, будоражащий воздух не то ночи, не то дня.
– Не забудьте о записи, – предупредил Богданов, поправляя на плече зрачок видеокамеры. – И запомните, куда надо бежать в случае осложнений.
– Думаешь, придется бежать?
– Не знаю. Давайте пройдемся немного, до первого «айсберга», что ли, и вернемся.
Рассредоточившись так, чтобы видеть друг друга и в то же время наблюдать за обстановкой, они двинулись по скрипящей под сапогами «саже» к одной из сияющих белых глыб.
Не успели пройти и сотни шагов, как вдруг из‑за горизонта взметнулась дугой длинная искра и вспыхнула над равниной ослепительным клубком голубоватого пламени. Все предметы на равнине выступили четко и рельефно, протянув угольно‑черные тени. Лишь неясные темные массы так и остались неразличимыми, словно застывшие бурые клубы дыма.
Из‑за горизонта вынеслась еще одна звезда, затем еще одна. И в тот же момент из дымоподобных громад выпрыгнули стремительные ручьи жидкого пламени и потекли, причудливо извиваясь, к белым «айсбергам».
По нервам людей ударило болезненно и сильно.
Филипп увеличил напряженность защитного поля, стало легче, но в довершение ко всему ему показалось, что он слышит чей‑то долгий, тонкий, мучительный крик, чей‑то зов о помощи, хотя рядом не было никого, кто мог бы так кричать.
Ручьи преодолели расстояние до белых глыб, и те внезапно зашевелились, стали растрескиваться, окутались белым паром… «Крик» захлебнулся, перешел в хрипящее бульканье – все это на уровне мысленного приема – и пропал.
Сквозь пар, окутавший ближайший «айсберг», люди увидели золотистый факел огня, осветивший какую‑то сложную многогранную фигуру, нечто вроде груды кристаллов, затем раздался глухой взрыв, и все скрылось в густом фонтанирующем пару…
Словно сделав свое дело, играющие холодным ртутным блеском «ручьи» возвращались обратно, укорачивались, уходили в пухлые нечеткие массивы другого «дыма», бурого. Исчезли. Световые «бомбы» в небе погасли, и стало почти темно. По всей равнине вместо белых «айсбергов» некоторое время светились странные алые холмики, похожие на кучи углей, но и они потухли. Равниной завладела тьма.
Из‑за горизонта донесся знакомый рокот, и снова затряслась почва.
– Вот и весь концерт, – пробормотал Томах.
– Пошли назад, – скомандовал Богданов. – Иначе мы рискуем стать мишенями вместо этих «кусков льда».
Словно в ответ на его слова из густой клубящейся тьмы, оконтуренной только фиолетовым свечением небосвода, вылетел серебристый ручеек и направился к попятившимся разведчикам.
– Не останавливайтесь, – хладнокровно сказал Богданов. – Быстро на холм!
Друзья повиновались и в несколько прыжков достигли точки выхода – красное кольцо исправно показало дорогу в «тамбур».
Богданов терпеливо дождался, пока ручей пересечет те несколько сот метров от своего облакоподобного обиталища до людей (даже в полусотне метров от него у Филиппа появились болезненные ощущения в позвоночнике и крупных нервных узлах тела), и включил прожектор. Яркий клинок света вонзился в ручей, и тот резко снизил скорость течения, затем остановился совсем. Никита выключил прожектор, подождал и снова включил.
«Озадаченный» ручей попятился и вдруг… загорелся по‑настоящему! Все вокруг озарилось дрожащим пугливым светом. В буром «дыму» прозвучали два глухих удара, вздрогнула почва, и люди увидели, как из тьмы на них сначала медленно, а потом все быстрее покатился бурый бесформенный вал. Голову Филиппа охватила усиливающаяся боль, по нервам словно стегнули горячим кнутом!
– Никита! – крикнул Томах, но Богданов не стал дожидаться новых сюрпризов и метнулся назад. Все трое, тяжело дыша, вывалились на матово‑черную поверхность «колодца». В центре квадрата уютно светила габаритными огнями башня когга.
– Тишина и спокойствие, – отдышавшись, сказал Томах.
– Разведали, – в тон ему отозвался Филипп.
В рубке разделись, без единого слова позавтракали и принялись изучать вытянутые физиономии друг друга.
– Что дальше? – спросил наконец Богданов, уходя взглядом в себя; Филипп понял, что Никита взвешивает собственное решение.
– Мы слишком мало видели, – пробормотал он.
– Да, – согласился Томах, – понять что‑либо трудно.
– Придется идти снова, – кивнул Богданов.
– Только уж выбирать направление на этот раз буду я, – поднял руку Станислав.
Они снова облачились в тяжелые противоядерные балахоны, известные в Даль‑разведке под названием «панголины», и на всякий случай предварительно прощупали эфир в радиодиапазоне антенны шлюпа. Но эфир был пуст и тих, динамики лишь слабо потрескивали немногочисленными, прорвавшимися сквозь толщу атмосферы колодца быстрыми ионами.
– Я предлагаю нырнуть сюда. – Томах остановился возле темно‑зеленой стены.
Богданов пожал плечами, и они почти одновременно шагнули в малахитовое строение перегородки, отделяющей колодец‑тамбур от квадрата со своей жизнью. Десантники уже поняли особенность мозаичной планеты: каждый квадрат ее мозаики представлял, очевидно, ограниченную силовыми завесами область с резко отличающимися от соседних жизненными условиями.
Они оказались в котловине, придавленной низкими, несущимися с большой скоростью облаками. Котловина заросла черными шарами с густой щетиной колючек, в центре ее обнаружилось не то озеро, не то болото с проплешинами тяжелой, похожей на ртуть жидкости, затянутое по краям ржаво‑зеленой пленкой. Сила тяжести и в этом мире не соответствовала земной, хотя и была близка к ней.
В нескольких шагах от людей на берегу озера возвышался странный холм, покрытый чем‑то вроде металлических плит. Филипп первым обошел его, оскальзываясь на зеленых буграх, скользких, как жидкое мыло, и с содроганием обнаружил, что холм – лежащий на боку зверь! Мертвый зверь, судя по гигантской многометровой ране в его боку.
В длину гороподобное страшилище достигало не менее пятидесяти метров и заканчивалось короткой шеей с жуткой головой, похожей больше на грибообразный, весь в перепонках, нарост. В полураскрытой пасти зверя, откуда еще шел синеватый дым, лежало нечто напоминавшее черное скользкое бревно, перекушенное почти пополам. Ног у мертвого чудовища, как и у «бревна», не было видно, и Филипп вспомнил маунта на Триасе: маунт был, конечно, в три раза крупнее этого гиганта, но и мертвый зверь впечатлял.
– Мать честная! – выдохнул Томах, не подходя близко. – Ну и велика же творческая потенция у природы!
– А ведь его убили недавно, – пробормотал Богданов, стоя у борозды в боку исполина, сочащейся сизым дымом. – Рана свежая.
– Похоже, в него всадили ракету, – сказал Филипп, падая на бок; удержаться на зеленых склонах, покрытых пастообразной, чрезвычайно скользкой массой, было нелегко. И вдруг у него возникло острое чувство тревоги.
– Слава, – позвал он, озирая окрестности, – чую опасность.
Но предупреждать никого не требовалось: и Богданов, и Томах уже насторожились, отзываясь на «звонок» тревоги, включенный подсознанием.
– Все сюда! – негромко проговорил руководитель группы, скрываясь за скопищем черных «ежей», как они окрестили растительные шары. Укрытие было ненадежным, но все же защищало от любопытных взглядов, появись здесь другие существа. И существа появились – собратья погибшего исполина. Издавая гулкие шлепки, с треском вспарывая заросли «ежей», чудовища выползли из‑за обрыва на склон котловины и заскользили вниз. Ног у них при движении не было видно, так что невозможно было понять, как они передвигаются.
Одно из чудовищ вдруг замедлило скольжение, и его безобразная голова повернулась в сторону спрятавшихся в сотне метров людей. В ту же секунду из болота с плеском вылетела громадная черная торпеда и вонзилась в бок гиганта. Грохот, короткое оранжевое пламя, из бока животного с шипением вырвалась струя синего дыма. «Ящер» молниеносным движением, какого от него трудно было ожидать, поймал «торпеду» раскрытой пастью. Каменно‑металлический лязг, хруст, сдавленный вопль – и все стихло. Только из бока раненого продолжала со свистом хлестать струя дыма, на глазах меняя цвет с синего на бурый.
Трое из оставшихся бронированных великанов окружили раненого, остальные направились к мертвому, остановились и – Филипп не поверил глазам – склонили страшные свои головы у трупа! Через минуту к ним присоединились остальные трое вместе с раненым и также застыли неподалеку в недвусмысленном ритуале.
– Честь отдают, ей‑Богу! – прошептал Томах.
Чудовища разом вздернули головы, покачивая наростами, осмотрели заросли колючих шаров. Одно из них долго и подозрительно глядело в сторону замерших разведчиков, в то время как его приятели что‑то делали вокруг мертвого собрата. Когда они закончили возню, от трупа не осталось и следа. То ли они зарыли его, то ли сбросили в болото, то ли вылечили (Филипп пожалел, что не догадался подсчитать, сколько их было вначале). Потом всей группой неподвижно постояли около минуты на берегу, вглядываясь в воду и ворочая головами‑локаторами, и один за другим поползли прочь, причем тот, что стоял на страже, всматриваясь в заросли, все время оглядывался. Они бы так и уползли, если бы не Томах, пробормотавший:
– Могу побиться об заклад, что… – Фразы он не закончил.
Оглядывающийся исполин метнул вдруг в их сторону стометровый огненный язык. Сильно зашипело, с треском вспыхнули «черные ежи», людей бросило силой удара на склон холма, однако реакция у всех была отменной, и генераторы поля защитили их от еще одного огненного удара.
Гигант, очевидно, не видя того, что предполагал увидеть, подозрительно поворочал головой и с достоинством удалился за поджидавшими его товарищами.
Постояв с минуту и вслушиваясь в наступившую тишину, десантники наконец зашевелились.
– Что ты хотел сказать? – спросил Богданов. – Ты же хотел с кем‑то биться об заклад.
– А‑а… уж очень осмысленными выглядели их действия. Вот я и подумал: не разумны ли они?
– А сейчас так не думаешь?
Станислав нагнулся, растер в руке ком пепла, оставшийся от колючего черного шара.
– Не знаю.
– Кто же в них стрелял? – спросил Филипп. – Прямо из озера… как будто торпеду запустили из подводной лодки.
– Никто не стрелял. Эта черная «торпеда», что ударила в бок дракона, скорее всего тоже какое‑то животное. Вспомните, точно такое же торчало из пасти погибшего.
– На драконов эти звери не похожи, – педантично отметил Богданов, – нет крыльев.
– Надо же их как‑то называть. Впрочем, ты среди нас единственный, кто близко знаком с ксенобиологией, можешь классифицировать местную фауну сам.
– А ведь интересная ситуация. – Богданов выглянул из‑за уцелевших «ежей»; с десяток их догорало малиновым пламенем на склоне котловины. – Мне тоже их действия показались целесообразными. А ну как в самом деле разум!
– Давайте посмотрим, куда они дели убитого, – предложил Филипп.
Но посмотреть им не дали. Потому что из свободных от зарослей окон в болоте полезли на берег знакомые черные «торпеды» толщиной с туловище человека и длиной около десятка метров. Издали они больше напоминали черных скользких червей, но вблизи – громадные столбы с тупыми концами. Ни глаз, ни рта, ни конечностей люди у них не заметили, и тем не менее «бревна» ползли, прямые, ровные, круглые, ни дать ни взять – телеграфные столбы в смоле!
Они выползли на берег, порыскали вокруг, потом собрались вместе и странным образом соединились в какую‑то решетчатую конструкцию, нечто вроде скелета пирамиды.
Филипп едва сдержался, чтобы не выразить удивления вслух, но вовремя вспомнил реакцию «драконов» на их разговор. «Бревна» тоже могли воспринимать радиоволны.
«Скелет пирамиды» простоял минут пятнадцать – полчаса, а так как он и не думал распадаться, Богданов дал знак возвращаться. Знакомая алая окружность указала направление, и вскоре они стояли на черном полу колодца, обляпанные зеленым с ног до головы.
– Мыться, – со вздохом сказал Богданов. – Потом еще раз попытаем счастья.
– Зачем? – буркнул Томах.
– Затем, что я все еще не знаю причин, по которым нас забросили сюда. Может быть, ты уже разобрался?
– Но и в этих картинах нет намека на ответ. В одном квадрате дерутся, в другом… – Станислав замолчал и задумался.
Филипп насторожился, показалось, что он понял, почему их без предупреждения бросили на планету‑мозаику, но мысль мелькнула и исчезла, оставив острое чувство сожаления и досады.
Переодеваться не стали, только очистили в коридорных фильтрах когга скафандры. Богданов заторопился, решив осмотреть оставшиеся квадраты за полчаса.
– Белый? – спросил он, выходя из корабля.
– Меня тянет в зеленый, – заколебался Томах. – Эта стена светлей, чем та, где мы только что побывали.
Никита кивнул, и десантники дружно шагнули в дымную стену, не ведая, какой сюрприз преподнесет им Его Величество Случай…
Глава 12
КРАСНАЯ КНИГА
Того, что они увидели, никто увидеть не ожидал. Они вышли из стены тамбура и оказались… на Земле!
Перед ними лежало поле неубранной ржи, а может быть, и пшеницы – Филипп слабо разбирался в культурных злаках полуторавековой давности, просто знал, что когда‑то хлеб получали из зерна. Слева поле отгораживала полоса осеннего, будто объятого пожаром леса, а справа поле и в самом деле горело, и черно‑бурые клубы дыма плыли над проселочной дорогой, догоняя странные приземистые машины в пятнах камуфляжа, с крестами на бортах.
Издалека на поле выливалась каша грохочущих, металлических звуков, в которой изредка бухали громкие раскаты, и Филипп догадался, что это перестрелка.
– К ракитнику! – резким, неприятным голосом скомандовал Богданов; они, пригибаясь, перебежали пригорок и спрятались в негустом кустарнике за поваленным недавно деревом.
В воздухе над ними раздался сверлящий уши звук, над полем тенью промелькнул знакомый по историческим хроникам силуэт военного самолета.
Перестрелка за лесом усиливалась, приближалась, приземистые машины с длинными дулами орудий остановились на пыльной дороге и развернули башни к лесу. Неподалеку от спрятавшихся зрителей остановился тупорылый грузовик, из кузова на поле посыпались люди в серо‑зеленом обмундировании. Донеслись лающие звуки команды, люди бросились к лесу через рожь.
– Мне знаком их язык, – медленно проговорил Томах.
– Немецкий, – бросил Богданов. – Все, что мы видим, это Земля середины двадцатого века. Более точно – сороковые годы двадцатого, действие – вторая…
– Вторая мировая война!
Богданов прижался всем телом к земле.
– Для моих предков это была Великая Отечественная война. Да, сюрпризец что надо!
Он снова приподнялся на локтях, всматриваясь в чужие машины для уничтожения – танки. На Земле и в двадцать третьем веке существовали танки, но то были исследовательские машины, предназначенные для работы в экстремальных условиях, а тут кто‑то решил напомнить людям о грозных предках этих машин. Зачем?..
Танки с крестами на бортах оглушительно замолотили воздух выстрелами. Возле них тоже запрыгали кусты разрывов – ответных выстрелов десантники не видели, но поняли, что по врагам открыла огонь артиллерия русских…
– Наши бьют, – буркнул Филипп, невольно причисляя себя к тем, кто защитил когда‑то Землю от варварства фашизма. Никто его не поправил, не бросил шутку, память о том времени была священна, и мысль у всех была одинаковой.
Танки на дороге дрогнули, попятились. Одна машина вспыхнула, остальные, отстреливаясь, повернули к дуге леса, взбегающего на цепь холмов километрах в пяти отсюда.
– Что будем делать? – спросил Станислав, когда с другой стороны показались русские танки и донеслось долгое «ура», от которого у десантников невольно сжались сердца. – По‑моему, все понятно.
– Что тебе понятно?
– Ну, с этим вот. – Томах повел рукой, очерчивая круг. – Показана часть человеческой истории, далеко не лучшая часть, прямо скажем. Единственное, что пока неясно, видеофильм этот вроде наших голографических видеопластов или материальное воплощение.
Филипп потрогал рукой голые ветки ракитника, попробовал пальцем упавший ствол дерева, ощущая его неподатливую твердость, хотел сказать, что предметы здесь не похожи на голографические призраки, но тут совсем рядом в нескольких шагах разорвался снаряд. Взрывной волной десантников швырнуло на дерево, и, пока они приходили в себя – скафандры выдержали, но сотрясение было приличным, – их заметили.
Филипп сначала не понял, что за толчки пересекли грудь, потом понял – пули! В них стреляли, причем стреляли с двух сторон: отступающие немцы и приближающиеся русские солдаты.
– Назад, к выходу! – приказал Богданов, первым включая защитное поле. Он встал, не обращая внимания на выстрелы – со стороны русских стрельба прекратилась, – сделал несколько шагов и словно споткнулся: пригорка, с которого они вступили в этот мир, не существовало. На его месте дымилась воронка глубиной около двух метров, и алая окружность выхода в «тамбур» светилась точно над центром воронки. Допрыгнуть до нее в скафандрах даже при наличии генераторов поля они не могли.
– Надо было взять антигравы, – сказал Томах, оглядываясь. К ним приближались два квадратных танка, угрожающе покачивая орудийными стволами.
Филипп тоже оглянулся, чувствуя, как ему целятся в спину. Он представил, какими чудовищами выглядят они со стороны – широкие, горбатые, с конусовидными головами, на поясе ряд непонятных аппаратов, – и его охватило сложное ощущение ирреальности происходящего. Прошлое Земли ушло, отступило за гранит веков, но здесь оно почему‑то возродилось и властно напомнило о себе, раня душу и заставляя память судорожно рыться на полках забытых терминов в поисках нужных слов для объяснения ситуации. И снова Филиппу показалось, что знает он, зачем им все это показывают, и снова мысль «сорвалась с крючка», спряталась в глубинах ассоциаций, ненужных воспоминаний, да и время торопило.