– Значит, терять‑таки придется…
Томах покашлял, вместо него ответил Богданов:
– Эта боль в груди почти у каждого из нас. Может быть, ты не знаешь, но Слава, например, был мастером спорта по регби, наш начальник отдела имел в двадцать пять лет черный пояс по гайбо, руководитель СЭКОНа Морозов – экс‑чемпион Земли по стрельбе из пистолета. Продолжать?
– Не надо, – пробормотал Филипп. – Мне‑то… – Он хотел сказать: «Мне‑то от этого не легче», но передумал.
Они постояли у входа в метро еще несколько минут, словно не решаясь расстаться. Затем Богданов молча пожал им руки, собираясь уходить, и тут Томах сказал:
– Знаете, у меня мелькнула странная мысль…
Богданов остановился на полшаге, обернулся.
– Странная, ей‑Богу, мысль… Не заинтересовалась ли нами, человечеством в целом, организация типа нашей спасательной службы? Так сказать, УАСС Галактики? А то и всего космоса?
– Ого, ну и масштабы! – усмехнулся Никита. – От чего же нас, то бишь человечество, надо спасать?
– Ну, мало ли… Хотя бы не спасать, а провести профилактику или, скажем, лечение от равнодушия. Разве не проявляются у нас рецидивы этой болезни? Вплоть до настоящего времени?
– Опять твоя пресловутая теория равнодушия! Когда‑нибудь тебя за нее хорошенько вздуют теоретики‑социологи.
– Так разве я виноват, что прав? – обиделся Томах.
– Прав? – Богданов улыбнулся с грустью. – К сожалению, прав. Тут я с тобой согласен. Ну, до связи.
Он ушел.
– Истина ничуть не страдает от того, что ее не признают, – пробормотал Томах старинное изречение. – Ты к себе, в Басово?
– Скорее всего к… в общем, не домой.
– Тогда до связи, безопасник. В понедельник в восемь утра ко мне: комната сто три.
Филипп кивнул, вскинул вверх кулак, и они разошлись по кабинам.
Глава 8
БУДНИ
Филипп снял эмкан, выключил информсопровождение и потянулся в кресле всем телом. «Завтра Слава устроит разнос, – подумал он, – за неурочные занятия. Я бы и рад заняться чем‑нибудь другим, если бы знал чем…»
В коридоре было темно и тихо. Лишь иногда по потолку пробегал ручей бледного света – какой‑то из роботов обслуживания здания проверял неведомо какие цепи.
Он закрыл кабинет и покинул здание североамериканского филиала управления, полупогруженное в темноту: оперативные отделы и диспетчерские пункты бодрствовали круглосуточно.
Через полчаса вышел на второй станции метро Москвы.
Здесь был полдень, солнечный и тихий. Людей на улицах и у метро было мало, и Филиппу вдруг страшно захотелось в конструкторское бюро, за комбайн. Не раздумывая, он шагнул обратно и вскоре вышел из кабины метро Института ТФ‑связи.
В свою лабораторию вошел робко, словно проситель по личному делу, и вздохнул с облегчением: она была пуста. Он не сразу заметил перемены в комнате, потом понял и грустно улыбнулся. В комнате вместо трех комбайнов стало четыре, а над экраном ближайшего к выходу мыслепроектора, с которым он работал, висело его стереофото. Филипп на нем о чем‑то сосредоточенно размышлял: брови сдвинуты, вертикальная морщина прорезала лоб, губы упрямо сжаты. Чья же это фотография? Лии? Кирилла?
Вздохнув, он сел в свое старое кресло, которое привыкло к нему за три года работы, и долго сидел, не шевелясь, вспоминая тех, с кем пришлось работать, и какие проблемы решать, и как все было просто, хорошо и спокойно. Да, именно просто! Он был уверен в завтрашнем дне, уверен в себе, в значимости задач, которые стоили долгих вечеров, а иногда и нервных перегрузок. А что теперь? Уверен он в себе, как прежде? Спокоен? И можно ли вернуться, не вспоминая того, что он уже постиг в отделе безопасности УАСС? Не думая о замечательных ребятах, жизнь которых подчинена неслышному другим ритму частых тревог, заканчивающихся схватками со стихией или с последствиями веками творившихся преступлений эпохи разобщенного мира? Правильно ли он решил? И решил ли?
Сзади раздался шорох, Филипп вздрогнул, оглянулся. В комнату вошел руководитель бюро Кирилл Травицкий.
Несколько секунд они рассматривали друг друга, потом Филипп выбрался из кресла, неловко пробормотал:
– Здравствуйте…
– Привет, – кивнул Травицкий, шевеля выгоревшими бровями. – Тянет?
– Тянет, – помедлив, признался Филипп. Ему показалось, что Травицкий сейчас поймет, что у него на душе, и начнет читать наставления: «Я же говорил… надо было крепко подумать…»
– Если хочешь, приходи сюда, когда вздумается. – Травицкий погладил подбородок. – Только у меня к тебе один вопрос… Не обижайся, Филипп, но все ли ты взвесил, прежде чем перейти в УАСС? Понимаешь меня? Отвечает ли работа в аварийно‑спасательной службе твоим возможностям?
«Все‑таки я становлюсь неплохим психологом, – подумал Филипп, – он спросил то, чего я боялся…»
– Не знаю, – сказал конструктор наконец. – Не знаю, но мне кажется, вопрос надо ставить иначе: отвечаю ли я требованиям службы. Мой друг, а теперь непосредственный начальник – я хотел сказать, я работаю в его отделе – говорил, что спасателям нужна не только умная голова, но и сильное тело. Понимаете? Не наоборот… ну как бы вам это объяснить… работа в управлении требует в основном умов, и там их достаточно…
– Избыток, так сказать, – серьезно вставил Травицкий.
Филипп сбился с мысли и замолчал.
– В общем, мне интересно…
Травицкий в грустном недоумении вздернул бровь.
– Вернее, не то чтобы интересно, – заторопился Филипп, начинавший злиться, – а… как бы сказать… ритм работы безопасника не оставляет времени на самокопание… и ненужный самоанализ… – Филипп запутался окончательно, уже не представляя, что хотел сказать. Но Травицкий не стал иронизировать.
– Странное дело, – сказал он с удивлением, собрав морщины на лбу. – Умные, безусловно одаренные люди идут работать туда, где их талант почти не используется! Где нужна прежде всего не ясная голова, а крепкие ноги и бицепсы, «талант» мгновенно нажимать нужные кнопки, быстро бегать и высоко прыгать! Физика тела!.. Почему?
– Неправда, – возразил хмурый Филипп. – Может быть, я не умею объяснять, но там ясная голова нужна еще больше, чем физика тела. Просто спасатель, а тем более безопасник, обязан быть сильным физически, потому что в некоторых случаях приходится спасать людей без техники и кнопок, надеясь только на свою силу и ловкость.
Травицкий не расслышал, словно говорил сам с собой.
– И был бы это единичный случай, тогда бы я понял, страсти молодости часто неуправляемы и решения импульсивны. Но, кроме тебя, я знаю других ушедших в УАСС: Керри Йоса, Тектуманидзе, Василия и Никиту Богдановых… Не понимаю…
– Керри Йос? – удивился в свою очередь Филипп. – Керри пришел в управление? Откуда?
– Ты не знал? – очнулся Травицкий и снова погрустнел. – Керри Йос в двадцать восемь лет защитил степень магистра планетологии, он был одним из крупнейших вулканологов Системы, а теперь – всего лишь начальник отдела безопасности.
– А Богданов?
– Никита – психосоциолог, а его брат был ксенотехнологом. Эфаналитиком он стал уже в управлении. Страшное слово – был! Почему он умер? Какую сверхважную задачу решал, перейдя предел выносливости? А ведь он мог стать ученым с мировым именем и обогатить науку крупными исследованиями! Стоило рисковать такой жизнью ради сомнительных расчетов вариантов будущего? Разве место ученому… – Травицкий увидел лицо Филиппа и замолчал.
– Не знаю, жалел ли Богданов о своем решении стать безопасником‑спасателем, – проговорил тот с трудом, – но, к сожалению, формула морали, которая входит в нашу кровь с детства – в мире нет чужой боли! – для спасателя ощутима материально. Вдвойне! Втройне! Потому что, видя чужую беду, он забывает о своей боли, и для него нет и не может быть иного выбора! Поэтому и эфаналитик, рассчитывающий пути безопасного развития общества или отдельных коллективов, как Богданов и многие другие, тоже спасатель, а его идеи – интеллектуальный резерв человечества в целом! И на этом пути нужны блестящие умы, иначе простая «физика тела» может наломать таких дров!.. – Филипп задохнулся и умолк.
Начальник бюро знакомо покивал, склонил голову к плечу и остро посмотрел ему в глаза.
– Вот теперь вижу, что ты решил окончательно, парень, – сказал он безрадостно. – Была у меня искра сомнения, а я все не решался спросить прямо. Правда, ты меня не убедил, из множества профессий, требующих от людей, к сожалению, рисковать жизнью там, где этого уже можно избежать, ты выбрал самую трудную. Могут возразить, такова человеческая натура, мол, без риска нет удачи и великих открытий… Неверно! Гибнет человек – гибнет Вселенная, и никакими целями во благо эту гибель оправдать нельзя! Спасательная служба должна базироваться на точных расчетах опасных путей и на выполнении всеми правил обхода этих путей… Впрочем, мы отвлеклись, философия – мой конек. Недавно наш сектор закончил доводку твоей антенны, скоро начнем замену старых на всех метро. А решение свободного полета, без камер и антенн, к сожалению, привело к новой проблеме – проблеме многомерного дублирования, мы ее назвали «проблемой ТФ‑двойников». Чего‑то мы еще не понимаем в ТФ‑теории, она оказалась гораздо глубже, чем думали теоретики… Не хочешь поработать? – внезапно спросил Травицкий. – В удобное время, конечно.
Филипп с недоверием посмотрел на начальника бюро.
– А можно?
– Включай аппаратуру. Академия дала Институту задание рассчитать параметры ТФ‑взрыва, ты слышал об эксперименте галактического ТФ‑просвечивания? Нужно вычислить конечные числа ударной волны, напряженность поля, излучающую сферу, вязкость ТФ‑поля во время взрыва, степень рефракции и все остальное. Эквивалентная масса взрыва равна примерно массе Фобоса. Возьмешься?
– Где предполагается разместить установку инициирования?
– На спутнике Сатурна, Фебе, хотя это не окончательное решение. Все необходимые для расчета данные уже записаны в машину, код прежний. Когда приступишь?
– Сейчас, – быстро ответил Филипп.
Травицкий усмехнулся, кинул взгляд на стереофотографию на стене и вышел.
Филипп с минуту смотрел ему вслед, потом тряхнул головой, привычно подогнал кресло под позу размышления, включил вычислитель и жадно схватил корону эмкана, будто не прикасался к такой же, по крайней мере, месяц.
Через полтора часа, слегка осоловелый от мыслительной нагрузки, он закончил вычисления, полюбовался выводом в растворе мыслепроектора – кроме характеристик взрыва, он рассчитал и глубину погружения установки под землю, исключающую любые помехи, – и снял эмкан. По расчетам выходило, что ТФ‑взрыв на Фебе опасен только этой небольшой ледяной планетке, используемой как рудник дейтериевого и тритиевого льда. На всякий случай Филипп приписал внизу: расчет проверить и повторить на компьютерных комплексах информцентра Даль‑разведки. Он не верил, что более мощные машины космоцентра или погранслужбы сделают расчеты намного точнее, но все же будет спокойнее, если кто‑то проверит его выводы.
Выключив аппаратуру, Филипп с грустью погладил панель пульта, аккуратно поместил эмкан в нишу, положил на панель карточку с отпечатанным решением – Травицкий, несомненно, найдет ее сразу – и прошагал к двери. У порога оглянулся, остановил взгляд на своей фотографии («Знаменитость номер один института!»), поколебался немного и тихо, на цыпочках, пошел прочь от двери.
Сойдя с лестницы парадного входа института, он некоторое время решал, какой выбрать транспорт: такси‑пинасс, монор или индивидуальный антиграв, затем распрямил плечи, огляделся, словно только теперь понял, где находится, и пошел пешком через парк, окружавший институт.
Был солнечный морозный день середины декабря. Лес по сторонам дорожки стоял торжественный и тихий, усыпанный алмазными иглами изморози. Под ногами поскрипывал первый снежок, обещанный синоптиками, воздух был чист и свеж. Не хотелось ни о чем думать, только идти по снегу, оставляя четкие следы, и дышать.
Пройдя парк, Филипп порядочно продрог, потому что был одет не по сезону, в светло‑серый джемпер и брюки со шнуровкой, осенняя модель. Поискав глазами вход на платформу монора, он вдруг очнулся окончательно и с удивлением посмотрел на часы: с момента выхода из института прошло больше часа. И тут до сознания дошло, что руку давно «кусает» биосигнал личного видео. Он поспешно повернул браслет, и над серебристым квадратиком возник миниатюрный Станислав Томах.
– Где тебя носит, Ромашин? Никак не могу дозвониться.
Филипп невольно смутился.
– Я был в институте…
– ТФ‑связи! Так! Закончил рабочий день в управлении, а потом пошел еще и в институт? Хорош! Медом намазан твой вычислитель, что ли? В управлении их мало…
– Да не мало, но я привык… Веришь – иногда даже сны снятся, будто я работаю за комбайном!
– Так в чем же дело? Тянет – приходи и работай, если твое место не занято, только предупреждай, куда уходишь и на сколько. Едва ли Травицкий будет возражать.
– Он‑то не возражает, – вздохнул Филипп.
Томах начал сердиться.
– Чудак‑человек, кто же тебе запрещает? Лишь бы не перегружал организм, да хватало бы времени на занятия в школе стажировки.
Филипп отвел виноватый взгляд.
– Извини, Слава, а то я уже начал было создавать в себе культ хандры. Я нужен?
– Вылетай на третью южную базу, знаешь, где это?
– Австралия?
– Западная Австралия, Алис‑Спрингс, седьмой блок метро, выход на эстакаду «Т». Запомнил?
– Что‑то случилось?
– Привыкай повиноваться без вопросов. Ничего не случилось. Я кое‑что поменял в твоей программе стажировки. Жду, скажем… – Станислав бросил взгляд на часы, – через сорок минут.
Изображение над квадратиком видео расползлось в облачко света, Филипп выключил браслет. Австралия… Когда‑то очень давно Аларика приглашала его туда отдыхать, но он не поехал. Тогда он не боялся ссориться…
Филипп выбрал в парке прямую дорожку к метро и припустил бегом. Ровно через сорок минут он стоял на эстакаде «Т» седьмого австралийского метро в Алис‑Спрингсе. Томах уже ждал его на стоянке куттеров местных линий. Заметив крупную фигуру Ромашина, поднял руку.
Молча уселись в кабину, щелкнул, закрываясь, прозрачный колпак, машина поднялась в воздух.
– Куда это мы? – полюбопытствовал Филипп, наблюдая, как под ними зелень зарослей буша сменяется красновато‑бурой поверхностью песков, расцвеченной пятнами серовато‑голубых кустарников банксии, зеленоватого молочая и буро‑желтого колючего спинифекса.
– На полигон управления, – коротко ответил Томах.
Через четверть часа полета под ними промелькнула странная куполовидная гора красного цвета, удивительно монолитная, иссеченная параллельными бороздами, с крутыми, почти отвесными склонами.
– Местная достопримечательность, памятник природы, – заметил Томах, – гора Айерс‑Рок. Чуть левее – горы Маунт‑Ольга.
Горы Маунт‑Ольга представляли собой причудливую цепочку каменных горбов, также крутых и неприступных.
– Я нарочно решил показать тебе их издали, хотя мог бы назначить встречу прямо на полигоне. Выберем время, слетаем и посмотрим вблизи, с этими горами связано много красивых легенд.
Вскоре куттер пролетел над отлогими песчаными холмами с красными макушками скальных обнажений, над каким‑то пересыхающим соленым озером, где в окружении белоснежных солончаков поблескивали досыхающие лужицы воды, за ними показалась металлически отсверкивающая полоса, совершенно не гармонирующая с пустынным миром. Тут же на панели курсографа запульсировал красный огонек.
– Я Пятый, – проговорил Станислав в микрофон. – Отдел безопасности, ключ «тысяча сто одиннадцать».
Огонек погас.
– Что это означает? – полюбопытствовал Филипп.
– Если бы я не знал пароля, нас бы уже посадили. Металлическая полоса, над которой мы пролетели, это радарно‑защитная линия полигона.
Куттер пролетел над полосой, уходившей за горизонт в обе стороны, и снова потянулась рыхлая, с пятнами солончаков поверхность пустыни. Вскоре Филипп заметил впереди какие‑то колеблющиеся в знойном мареве многокилометровые громады, похожие на плывущие по пустыне старинные дредноуты. Но чем ближе безопасники подлетали к полигону, тем больше он становился похожим на парк геометрических фигур. Здесь были и цилиндры с шипами, и диски с трубами, ряды ослепительно желтых призм, додекаэдров, икосаэдров, пирамид, куполов и башен. Подлетев ближе, Филипп узнал в цилиндрах спейсеры звездного флота, остальные гиганты, разбросанные среди песчаных барханов насколько хватало глаз, были ему незнакомы.
Куттер скользнул над широким рвом, в глубине которого мерцала какая‑то жидкость, и опустился на круглую коричневую площадку причала, сделанную, очевидно, из расплавленного песка. Томах со звоном откинул блистер, стали слышны звуки полигона: звонки, гулы, свисты, бормотание громкоговорителей и шумные вздохи воздушной продувки шлюзов. На разных уровнях проносились потоки грузовых платформ, пинассов и магнитных поездов, мелькали незнакомые решетчатые шары с бушующим внутри желтым пламенем, падали с неба и уходили ввысь черные иглы с дымными хвостами, суетились роботы всевозможных форм и назначений, плавали на разных высотах диски гравикранов…
– Что? – усмехнулся Томах, понаблюдав за реакцией товарища. – Ни разу не был на полигоне?
– Не довелось, – пробормотал Филипп. – Что это за бруски?
Станислав проследил за его взглядом: неподалеку робот‑погрузчик брал с платформы манипуляторами тяжелые черные параллелепипеды и погружал их в недра одной из призм.
– Это металлооргаменты – пища для химреакторов. На каждом спейсере есть свой завод‑репликатор и запас матриц, с помощью которых реакторы воспроизводят важнейшие детали и узлы недублированных систем и механизмов.
– А это что за зверь? – Филипп указал на одно из гороподобных страшилищ: широкий, с километр в основании, купол, соединенный с тремя конусами гигантскими фермами, на которые были нанизаны десятки колец и спиралей.
– Вульгарный ТФ‑космолет, – сказал Томах со странной нежностью. – Это первенец ТФ‑космоплавания крейсер «Илья Муромец».
– «Илья Муромец»? – удивился Филипп. – Но ведь ему уже больше полувека!
– А никто и не говорит, что он летает. Ходовые генераторы с него давно сняты, и теперь это тренажер для экипажей; памятника из него решили не делать из‑за неэстетичной формы. Зато вот тот, справа, «Россия», спейсер первого класса, лидер нашего спасательного флота.
Филипп прошелся взглядом по колоссальному диску «России», загородившему треть небосклона, и подумал, что современные космолеты ничем не напоминают стреловидные ракетные корабли начала звездоплавания. К тому же надо обладать безудержной фантазией, чтобы верить в то, что эти колоссы способны летать вообще.
Вдруг над пустыней пронесся короткий вой. Потом еще и еще с секундным интервалом взвыла сирена.
– О! – оживился Томах. – Тебе повезло, объявлен старт «Тиртханкара». Ты, наверное, еще не видел старта спейсера издали, да еще с Земли?
Станислав поискал глазами возвышение и быстро направился к решетчатой толстой башне, на вершине которой вращался плоский зеркальный квадрат.
– За мной, не отставай.
По трехмаршевой лестнице они влезли на площадку башни, под квадрат, поверхность полигона легла перед ними на десятки километров желто‑оранжевой барханной скатертью с рельефным узором сооружений и машин.
Километрах в семи от них, на северо‑западе, над широким черным конусом спейсера «Тиртханкар» горели вертикальные алые огни – предстартовое предупреждение. Снова раздался вой сирены, оборвался, словно ей заткнули глотку, и одновременно с этим конус спейсера вдруг посветлел, налился золотым сиянием и медленно поднялся в воздух, оставляя за кормой клочья и струи сияния, будто с него сползала позолота. Громкое ядовитое шипение перекрыло все звуки полигона, от него заломило зубы, как от холодной воды…
Потом тяжкий удар потряс воздух, поднимающийся спейсер вдруг превратился в копье света, вонзившееся в зенит, а когда люди открыли ослепленные глаза, звездолета уже не было над полигоном. Деловитые летающие гномики – роботы технической службы полигона – кинулись к дымящемуся пятну на месте старта и залили его белой пеномассой.
– Все, – сказал Томах и полез вниз.
– Я ожидал большего, – проворчал разочарованный Филипп.
– Наоборот, слишком много шума и огня. Было бы хорошо, если бы старты проходили бесшумно и незаметно. Грохот и огонь говорят лишь о несовершенстве техники, ясно? Мысль далеко не новая, но абсолютно правильная.
Станислав миновал громадное белое кольцо орбитального лифта, над которым светился толстый столб воздуха, безгравитационный туннель лифта, и направился в обход глубокой воронки, обрамленной множеством колец, вложенных друг в друга. Оглянувшись на Филиппа, нырнул в темное отверстие люка в наклонной стене какого‑то здания.
Филипп последовал за ним, гадая, зачем на полигоне установили эмиттер ТФ‑генератора, да еще таких размеров.
В овальных коридорах строения сновали молчаливые люди в рабочих комбинезонах, от двери к двери ползали неуклюжие с виду «черепахи» киберслужбы, на которых никто не обращал внимания; по потолку неслись, обгоняя друг друга, какие‑то надписи; волнами накатывался многоголосый шум и спадал до шепота.
Догнав Томаха в слабо освещенном коридоре, Филипп спросил:
– Слава, зачем рядом с лифтом установили ТФР?
– Для наглядности, – с иронией ответил Станислав. – Откуда ты знаешь, что это ТФ‑разрядник?
– Какой бы я был конструктор ТФ‑аппаратуры, если бы не знал, как выглядит ТФ‑эмиттер с плавающим фокусом и меняющейся геометрией разряда. Только размеры его несколько необычны…
– Этот эмиттер, по мысли тех, кто его устанавливал, предназначен для защиты полигона. Монтировался он очень давно, в настоящее время заблокирован, но… демонтировать его никто не решается. Вдруг наш неизвестный Наблюдатель вздумает напасть на Землю?
Филипп споткнулся.
– Ты серьезно? Зачем ему это?
– Может быть, для того чтобы понаблюдать за нашей реакцией. А вообще ерунда, конечно, я неудачно пошутил.
Они миновали перекресток, коридоры, казалось, уходили в бесконечность, пустые и гулкие – в этой части подземного строения людей встречалось мало. Вдруг наткнулись на сидящего прямо на полу человека в расстегнутом комбинезоне. Томах замедлил шаг, но почему‑то прошел мимо. Филипп остановился. Поза незнакомца показалась ему неестественной, словно человек согнулся от боли. Филипп собрался предложить ему помощь и тут только заметил, что человек спит. Лицо у него было невероятно усталое, измученное и в то же время спокойное, словно он спал дома, в кровати.
Филипп, оглядываясь, догнал Томаха.
– Что это он здесь уснул? – шепотом спросил он.
– Разве не видно, устал. Очевидно, попалась трудная смена.
Станислав свернул налево и с размаху вошел в дверь со светящимся предупреждающим транспарантом: «Не входить! ПОД‑42».
Комната была невелика: куб со стороной метра три. Из одной стены вырастал странной формы пульт, остальные стены представляли собой нечто вроде туманных драпировок. Возле пульта стояли четыре кресла, в одном из них, откинувшись, сидел коричневолицый мужчина с эмканом на голове. На вошедших он не обратил никакого внимания.
– Садись, – вполголоса сказал Томах, указывая на кресло, и сел рядом. – Ты представляешь, где мы находимся?
Филипп покосился на темнолицего. Тот не двигался и не открывал глаз. Интересно, чем можно заниматься с эмканом техноуправления на голове?..
– Не представляю.
– ПОД – пост оперативного дежурства спасательной службы. СПАС еще не забыл? Так вот посты ПОД мало чем отличаются от станций приема аварийных сигналов, только назначение их разное.
Станислав достал шлем, напоминающий эмкан конструкторского комбайна, а также шлем хоккеиста, протянул Филиппу.
– Надевай и подгоняй.
Конструктор приладил шлем на голове, поправил круглые диски аудиофонов на ушах. Тишина стала абсолютной, не было слышно даже собственного голоса, только ток крови в голове.
Томах что‑то сказал, надевая такой же шлем.
– Сядь удобней, – понял Филипп по движению губ. Он последовал совету, и тут ему показалось, что он провалился в какой‑то глубокий, бесконечно глубокий колодец, наполненный звенящим гулом, тоненькими свистами, шипением и шорохами. От неожиданности ухватился за подлокотники кресла, потом понял – включилось псизвуковое сопровождение – и разжал кулаки. Подобное ощущение он уже испытал на СПАС‑семь.
В комнате стало темно, исчезли куда‑то стены. Филиппу стало казаться, что у него выросли десятки голов и рук, протянувшихся в пространство на многие миллионы километров. Он оказался одновременно в десятке мест, в башенке поста над полигоном, у пульта вычислителя, у экранов какой‑то видеосистемы, на Луне, под землей, в пространстве… Связи множились, превращались в многосложную систему, он уже не успевал реагировать на рост «новых рук и глаз», тело стремительно распухало, усложнялось, делилось, пока не заполнило собой весь космос!..
Потом в ушах отразилась мгновенная очередь точек и тире, повторилась сотни и тысячи раз в сотнях и тысячах голов Филиппа и сама собой распалась на слова: «Внимание! Проверка положения. В Системе все спокойно».
И снова потекло пространство сквозь пальцы, запульсировали в голове шумы излучений, тихие голоса неведомых дежурных, и Филипп понял – он сейчас «видит» изнутри часть системы мгновенной ТФ‑связи УАСС, соединяющей дежурные посты на важнейших промышленных объектах Земли и ее ближайшего планетарного окружения. Благодаря этой системе предупреждались сотни больших и малых катастроф, аварий и стихийных бедствий – на тех планетах, где еще не работала глобальная служба изменения погоды. Благодаря этой системе двадцать миллиардов человек, составляющих земную цивилизацию, могли работать и творить без оглядки на собственные ошибки, потому что УАСС обязана была рассчитывать последствия всех рискованных шагов человечества и всегда успевать! Для аварийно‑спасательной службы не существовало законов инерции – ни физических, ни моральных, ибо она отвечала за жизнь людей, за каждого из них и за все человечество в целом…
Прошло какое‑то время, прежде чем Филипп освоился со своим положением. К его удивлению, оказалось, что по желанию он мог почти полностью переключать внимание на какой‑то объект и следить за работой персонала УАСС на любой из баз или полигонов и космодромов. Однако, как только он попытался «зафиксировать» себя над полигоном Австралии, послышался бестелесный голос:
– Я Сорок третий, до конца смены два часа. Кто вызывает?
Филипп не успел понять, в чем дело, Станислав стремительно переключил что‑то на пульте и снял шлем. Филипп внезапно «оглох» и, недоумевая, стащил свой.
– Мыслесвязь, – пояснил Станислав. – Через ТФ‑передатчики и обычный свето– и радиоконтроль. Ты пытался «влезть» на чужой канал, и дежурный тут же заметил постороннего.
– А как же другие дежурные? Не мешают друг другу?
– У каждого свой позывной и своя область ожидания.
– Но зачем они постоянно соединены между собой? Не проще ли каждому иметь выход на свою базу, как на СПАСe?
– Дело в масштабах работы. СПАСы – периферийная ветвь системы, они как бы «подметают» пространство, подбирают остатки невыловленных аварийных сигналов и призывов о помощи. Есть еще сеть автоматических станций – третий пояс УАСС. ПОД – ось всей деятельности аварийно‑спасательной службы. Допустим, где‑то произошла авария, которую надо устранить в течение нескольких минут, причем сначала надо решить задачу – как! Одному человеку это иногда не под силу, несмотря на колоссальные возможности интеллектроники и вычислительной автоматики; сам знаешь, головы у всех разные, уровень знаний и реакции тоже. Вот тут‑то и приходят на помощь ближайшие дежурные, причем не надо тратить времени на переключения, вызовы соседей и объяснения ситуации – решение приходит мгновенно. Понятно?
– А если помощь приходит не от одного дежурного, а от нескольких? Надо же выбрать наиболее оптимальное решение…
– Бывает и так, но тогда уже выручает техника: подключенный кибер‑комплекс, проанализировав предложенные решения, передаст дежурному оптимальное.
– Понял. – Филипп с уважением посмотрел на соседа с эмканом. – Он тоже дежурит?
– Тот самый «сорок третий», который почувствовал твое мысленное присутствие. Я вижу, у тебя на языке вертится вопрос: зачем я тебя сюда приволок? А затем, что до января ты будешь дежурить на полигоне, на этом посту. Керри хочет проверить тебя на дисциплину мысли и на скорость и результативность мышления. Не возражаешь?
– А если бы и возражал?
Станислав рассмеялся и встал.
– Тоже верно, ничего не изменилось бы. Пошли, покажу полигон изнутри и представлю главному диспетчеру, у меня еще час в запасе. Посмотришь «Россию», мы готовим ее к походу, в котором, кстати, примешь участие и ты.
– В качестве эксперта? – рассеянно пошутил Филипп, приглаживая волосы. Однако Станислава своим спокойствием не обманул.
– Волнуешься? Правильно делаешь. Пойдем мы далеко, к разведчикам и пограничникам, в те области космоса, которые еще недоступны освоителям. Честно говоря, я тоже волнуюсь, потому что надеюсь встретить нашего Наблюдателя, того, кто потихоньку подсовывает нам то «зеркальные перевертыши», то странные «звезды», то ворует грузы, чтобы тут же их возвратить… Старт двадцать четвертого февраля, если за это время ничего не случится.