Где-то после полудня – часа в четыре – Радик вслед за Серым завернул на ток – наскоро попить чаю.
У весовой стояла бежевая «Победа» Степаныча, сам же директор, подойдя к ЗИСу, похлопал грузовик по капоту:
– Ну, как машина?
– Ничего, Федот Степаныч, – вытерев губы ладонью, улыбнулся Рад. – Тянет.
– Я вижу, что тянет. В общем так, до вечера я за тебя поезжу…
Молодой человек удивленно моргнул.
– Да-да, – ухмыльнулся директор. – Чего глазами хлопаешь? У председателя колхоза «виллис» его чертов сломался… когда еще ему говорил, чтоб на «газик» сменял. Теперь вот звонил только что, машину просил – в райцентр, вишь, ему надо. А мне, между прочим, некогда – у меня народный контроль вот-вот. Так что, Родион, бери «Победу» и гони к председателю – в город поедешь. У него-то шофер – тот еще прощелыга, машину ему доверить – ни в жисть, а вот тебе… – Федот Степаныч неожиданно улыбнулся. – Только надо заехать сперва домой – сполоснуться. Но, ты не думай – у Кузьмича в райцентре дел много, вернетесь вы к ночи, а может, и за полночь, но утром, чтоб как штык – на работу, усек!
– Усек, – Рад скосил глаза на «Победу» – машинка была, конечно, классная!
– Ну, тогда давай – поезжай… Да не торопись, чай-то допей, не горит же.
Махнув рукой, директор бросил на лавку пиджак и забрался в прокаленную солнцем кабину ЗИСа.
– Да, не повезло тебе, – искренне посочувствовал Серый. – С председателем-то намаешься. И туда ему надо, и туда, и еще, черт-те, знает, куда. Я вон, зимой с ним ездил – все на свете проклял. Ты легковыми-то управлял?
– «Победой» – нет, – честно признался Радик.
– Ну, ничего там сложного, но… Пошли, покажу.
Вдвоем они забрались в салон, уселись на передний диван, именно что диван, а не сиденье – широкий, обитый кожей… или, скорее, кожзаменителем, но все равно – шикарно! Рычаг переключения передач в этой модели располагался на руле – как у какого-нибудь «американца».
– Вот, смотри, – со знанием дела объяснял Серега. – Первую передачку ты всегда с треском включишь, если сразу, а, чтоб мягонько – сначала включи вторую, а потом – оп – двойной выжим – и рычажок вниз – на себя – снова вниз – первая! Простите-извините – никакого шума и треска. Спокойненько тронулся… А в городе – там и со второй можно запросто. Смекнул?
– Да смекнул, смекнул – спасибо.
– А вот этот рычажок видишь? Указатель поворотов, во! Руку в окно не надо высовывать, чтоб сигналы подать. Ну, все… утром встретимся.
Выскочив из кабины, Серый захлопнул дверь, и Родион запустил двигатель, затем осторожненько – как только что показывали – врубил вторую передачку… тут же переключился на первую… тронулся… выехав на дорогу, прибавил газку… Мотор работал мощно, уверенно и тянул – дай боже! Увлекшись, молодой человек едва не проскочил поворот к дому тетки Конкордии. А, уже подъехав, нажал на сигнал…
Возившаяся в огороде Хильда подняла голову… улыбнулась, побежала навстречу.
– Это у тебя теперь вместо коня?
– Можно сказать и так, – стягивая через голову майку, улыбнулся Радик. – А ну-ка, полей водицы… во-он корец возьми… Ага… так… ух, хорошо! Там, в сарае, кажется, старую рубаху видел, должна бы впору быть. Ладно, побежал, некогда.
Чмокнув супругу в щеку, молодой человек быстрым шагом вернулся к машине и, открыв дверцу, обернулся, помахал рукой.
Председатель колхоза «Светлый путь» Михаил Кузьмич Капитонов – грузный мужчина в синем бостоновом костюме и белой полотняной кепке – уже нетерпеливо прохаживался возле правления, у стендов с портретами передовиков и идеологически выверенными плакатами, типа «Колхозник! Береги народное добро!». В левой руке председатель держал объемистый портфель дивной светло-коричневой кожи, а в правой – носовой платок, которым томно обмахивался, время от времени вытирая стекавшие по лбу крупные капли пота.
– А, явился… – устроившись на переднем сиденье, Михаил Кузьмич протянул руку. – Ну, здоров… Чего-то я тебе не припомню? Новенький, что ли? А-а-а, тот, о котором… Ну, едем, едем.
Родион послушно тронул машину.
– Ты, хлопче, не переживай насчет документов да денег, – открыв форточку, шумно вздохнул председатель. – Бывает. Вон, по амнистии много всякой шантрапы выпустили… не блатных, нет, а так, шпанят приблатненых, вот и озоруют, сволочи. Ничо! Скоро их всех припрем, не сомневайся. Ты про поправки к уголовному кодексу слыхал?
– Не слыхал.
– Эх, молодежь, молодежь – во всех же газетах пишут! Теперь три раза по мелкому хулиганству попался – все! За решеточку угодил. Я считаю – правильно. А мелкое хулиганство у нас что? А поскандалил с кем-нибудь в общественном месте, прохожих обругал грубо – вот вам и все. И правильно… Радио-то у Степаныча работает? О!
Протянув руку к панели, Михаил Кузьмич покрутил какую-то ручку… заиграла музыка… оперная, что ли…
МП-3-магнитола, оказывается, тут имелась, просто Родион не обратил внимания. Ну, не МП-3, а что-то вроде – одно радио, но и то по этим временам – роскошь. В машине – и радио! Барство какое-то прямо.
Опера, похоже, председателю не понравилась – он еще половил волн, попалось какое-то утробное «вооруженные решениями партийного съезда, трудящиеся Лаоса показали стойкость и мужество…» – после чего Михаил Кузьмич вырубил радио напрочь.
– Ну, ничего интересного! Нет, чтобы песни какие-нибудь передали… Шуме-е-ел камы-ы-ыш… А, ну-ка, Белград посмотрим… Тут должно ловить!
Опять щелчок… и – музыка… на этот раз, слава богу, не опера, а… рок-н-ролл какой-то! Определенно рок-н-ролл! Би-боп-а-лу-ла… пам-пам-пам…
Дальше председатель не слушал, плюнул в форточку да вырубил звук. А Родион удивился – надо же, Белград рок-н-роллы передает!
– А Степаныч тебя хвалит, – вытерев шею платком, добродушно произнес Михаил Кузьмич. – Говорит – работящий и технику знаешь. Значит, не зря мы участкового уговорили. Что ж, нам шофера нужны – страда, сам понимаешь! Раньше-то бывало и студентов на помощь пригонят, и солдатушек, а теперь – на пленуме сказано, от этого отходить, самим хозяйствовать – «прибыльно, рачительно и разумно». Ну, оно и правильно, если вдуматься – каждый своим делом заниматься должен. А с другой стороны – где ж МТС в страду столько шоферов найдет? Тем более, колхозов-то у нас – наш вот, «Светлый путь», да в Климовке – имени Тельмана, еще «Луч Ильича», и имени Восемнадцатого партсъезда! Четыре колхоза на МТС! Ну. Степаныч, ничего, молодец, справляется.
Председатель еще много чего говорил все в том же духе, Родион его и не слушал, погрузившись в свои мысли – было ведь, о чем подумать. До возвращения участкового осталось десять дней… нет, уже девять, а там… Там – разоблачат, как шпионов. Неминуемо разоблачат, и что дальше? Тюрьма, лагеря? Именно так все и будет, если вовремя ноги не сделать. Болото! Обязательно завтра же съездить… даже и повод не надо придумывать – другу Сереге номер помочь поискать.
– Во-он у того здания тормозни!
Черт! И не заметил, как приехали уже. Город! Нет, скорее – окраина. Железнодорожные пути, пакгаузы, склады… Лозунг – белым по красному – ну, а как же без этого?
«Товарищи, повышайте производительность труда!»
– Тут пока жди, в тенечке, – выбравшись из салона, председатель прихватил портфель и скрылся за дверью какой-то конторы.
Родион тоже вышел, походил вокруг машины, покосился на стоявший неподалеку синий четырехсотый «Москвич», жутко похожий на «Опель», протер стекла тряпкой, потом, распахнув двери – все ж хоть какой-то сквозняк, включил радио – рок-н-роллы послушать.
Ага, рок-н-роллы… Снова какая-то опера… Заунывные песни народностей… Бормотание… Новости. Ну, от нечего делать, можно и новости послушать.
– Прр… шшш…. Георгий Максимилианович Маленков и первый заместитель председателя Совета министров СССР, министр внутренних дел товарищ Лаврентий Павлович Берия по приглашению федерального канцлера Аденауэра посетили первый съезд христианских демократов Объединенной Германии… шшш… прр….
Что такое?
Молодой человек дернул шеей. Послышалось, что ли? Какая в эти времена Объединенная Германия?! Есть ФРГ – обычная, буржуазная, и ГДР, где социализм строят.
А может, со временем ошибочка вышла, может, никакие сейчас не пятидесятые… Нет, точно – послышалось. Да и на солнышке перегрелся – бывает.
Или…
Сидевший в «Москвиче» водитель – пожилой лысоватый дядечка – увлечено читал газету… вот отложил.
– Товарищ… Вы газеточку почитать не дадите? – подскочив, вежливо попросил Радик.
– Газету? А, пожалуйста, бери. Только это – вчерашняя.
– Спасибо большое.
Вчерашняя…
От 3-го августа 1958 года!!!
И – на первой полосе, рядом с Маленковым – улыбающийся Берия! Который еще лет пять назад расстрелян как вредитель и английский шпион!
Глава 2
Август 1958 года. Колхоз «Светлый путь»
Стрелы
Нет, а что дальше-то? Что еще-то в газетах пишут?
«Товарищ Г. М. Маленков на съезде колхозников-ударников», «Выступления тов. Л. П. Берии на торжественном заседании генеральной прокуратуры», «…на встрече со студентами МГУ» Надо же! Хорошо расстрелянный – со студентами встречается, на торжественных заседаниях выступает…
Снова Маленков, на этот раз – среди пионеров. А вот – он же – с Иосифом Броз-Тито. И рядом – опять же – Берия!
«Нормализация отношения с СФРЮ». Однако… А с Китаем, интересно, как?
А не рассорились! Вон заголовок – «Русский и китаец – братья навек!». Визит маршала Булганина в КНР. Совместные маневры.
Позвольте, позвольте… а где же Хрущев? Куда же запропастился харизматичный и по-детски непосредственный советский лидер? Который, судя по всему – и не лидер вовсе. А вот он… на второй странице – «Н. С. Хрущев выступает на партхозактиве МГК Москвы». Что-то слабовато для лидера… Маленков тут везде… И Берия! Берия здесь, Берия там… Выступает… И что говорит? А вот что…
«…постоянно совершенствовать социалистическую законность, расследовать уголовные дела непредвзято»… кто бы спорил? «Постепенно перевести все фабрики и заводы на хозрасчет», «смелей выдвигать национальные кадры», «не теряя бдительности, изжить наконец шпиономанию, которая очень часто мешает реальному делу», «поднять на новый уровень нефтяную промышленность Закавказья»…
И ни слова – о врагах народа, о вредителях, шпионах!
Это не то время!!!
Снова поползли по лбу капли пота… только на этот раз вовсе не от жары.
Это время – вовсе не прошлое той России, в которой родился и жил Родион! Это какое-то свое, параллельное, время, совершенно иной мир, где Берия – вовсе не расстрелян и никакой не подлец, а в общем-то вполне вменяемый лидер, зам Маленкова, ну, Маленков сам по себе – не фигура. Фигура – Берия! Свершено иной Берия, не тот, которого знал по гнусным перестроечным статейкам убогий российский обыватель… другой… Настоящий!
И партия, КПСС, похоже, ничего уже в стране не решает. Все – Совет министров – правительство. И еще – вон, ниже – Съезд народных депутатов.
Совершенно иной мир! И СССР в нем – иной. Уже свободный от многих жупелов и, если так можно сказать, – многообещающий.
То-то участковый… То-то с документами так просто прошло! Да уж – от подозрительности избавились. Не все, правда, но…
– Что, зачитался? – вернувшийся председатель грузно уселся на сиденье. – Трогай, в мастерские поедем.
Они обернулись быстро, вернулись в станицу не к утру – к двенадцати. Оставив машину во дворе МТС, Родион пришел домой в самых противоречивых чувствах. Даже есть не хотелось, и усталости никакой не чувствовал… даже не обратил внимание на необычно взволнованную хозяйку.
– Слышь, чего говорю-то?! – нарезая хлеб, повторила Конкордия Андреевна. – Лида, жонка-то твоя, приболела.
– Что?! – наконец-то врубился Рад. – Как так – приболела? Где она?
– Да сиди, сиди… я ей тут, в комнате, постелила – спит! А вечером-то у ней из носу кровь пошла… бывает.
Господи… Только этого еще не хватало!
Кровь!
– Ты уж один пока в сарайчике поспи…
– Так, может, врач?! Врача вызвать.
– Приходила уж фельдшарица. Сказала – покой. А давление у нее, жинки твоей, нормальное и температуры нет – это уж точно, век свободы не видать! Только что-то бледная вся лебедушка сделалась, как вот, полотно.
И все же, несмотря на недомогание, проснулась Хильда рано, зашла в сарай, пошатнулась, едва не упав. Родион подхватил жену на руки:
– Да что ж с тобой такое, милая?
– Сама не знаю, – голос девушки казался бесцветным и слабым. – Словно бы что-то сдавило грудь. И в глазах померкло. Я прилягу на солому, ладно?
– Иди лучше в дом… нет, я тебе отнесу.
– Пустое… Ты обо мне не беспокойся, милый. Ничего! И не через такие беды проходила.
Болото… Срочно проверить болото. Ведь наверняка можно, можно как-то уйти. Черт… еще и болезнь эта. Не было печали.
Болото. Ведь жрец Влекумер их как-то отправил… как теперь выяснилось – не туда. Но ведь отправил же! Волхвовал да заклинанье какое-то произносил… знать бы – какое? И что не спросил, не поинтересовался? Некогда было… Вот так всю жизнь – некогда! Живем себе, как трава растет, все вроде бы чем-то заняты, чем-то таким важным, без чего, кажется, и жить-то нельзя, а на поверку, если присмотреться, остановиться, оглянуться назад – все это якобы важное более таковым уже и не кажется, наоборот даже. То важно, чего когда-то и не замечали вовсе.
– Как вчера съездили? Запчасти привезли? – первое, что спросил Степаныч.
– Да привезли – едва в машину влезли. Надо было на грузовике ехать…
– И съездили бы, да сам знаешь каждый грузовик сейчас на счету. Ладно, хватит болтать, всем – в поле.
В поле, так в поле – куда же еще-то? Родиону нравилось, хоть и тяжело было – нет лучше и благородней труда, чем труд хлебороба! Это не в конторе бумажную пыль глотать.
На току народу прибавилось, не только девчонки, но и парни, подростки из местной школы, видать – на практику. Дела спорились, машины разгружали быстро.
– Эй, Радик, кваску холодного хочешь?
Это Валька все – девка разбитная, справная. Ишь, как глазом васильковым косит, а грудь, грудь-то под платьишком ситцевым так и ходит.
Тьфу ты… И куда только глаза смотрят?
О другом думать надобно.
Ближе к обеду Родион все ж таки улучил момент, подошел на весовой к Сереге:
– Слышь, Серый, номер-то как, отыскал?
– Да, извините-простите – фиг! – раздраженно отмахнулся приятель. – Вчера весь обед в сухомятку – на болотине этой чуть ли не брюхом проползал. Нету нигде номера – как корова языком. Видать, в трясину затянуло, теперь уж не сыщешь. А Степаныч, вишь ты, косится… ох, чую, грядет скоро расплата!
– Каким ты высоким штилем выражаться стал! Ничего, голову-то не срубят, не те времена.
– Это уж точно – не те! – Серега неожиданно повеселел и согласно тряхнул чубом.
– А я сегодня с тобой хотел на болотину съездить, помочь поискать.
– Да ну его, этот номер, к ляду!
– Ты же в самую-то трясину не заезжал… не мог он в трясину-то улететь, не на крыльях. Вместе-то искать веселее. А хлеба бы на току взяли, да сала.
– Да есть у меня и хлеб, и сало! И картошка найдется, и помидорчики… – Парень задумался и, махнув рукой, весело подмигнул. – А, ладно, Родька, поехали! И впрямь – вдвоем-то куда веселее.
Так и сделали, предупредив бригадира, вместо обеда рванули к болоту – по шоссе, потом по грунтовке, по перелеску.
Остановились, приткнули машинки рядом – ЗИС-5 к «газону».
Серега хлопнул дверью, усмехнулся:
– Видел бы нас кто со стороны, сказал бы – ну, точно горилку пить собралися. По-шоферски – дверь в дверь.
– Ла-адно… Ты по той сторонке иди, а я – по этой. В камышах повнимательнее смотри.
– Да смотрел уж.
Ничего интересного осмотр трясины не дал. Номер, конечно, не нашли – да и не могли бы. Родион когда еще его у Влекумера-жреца видел. Интересно, зачем волхву номер? На телегу себе приладить собрался, чтоб гаишники не оштрафовали? А зачем сороке или галке брильянты? Затем и жрецу номер – так просто, вещь непонятная, авось, на амулет потянет.
Нет, не ради номера Радик сюда приехал, но… ничего такого-этакого на болотине не было! Трясина, как трясина – даже сейчас, в жару, опасная, особо не высохшая и тянущаяся, наверное, на километр, а то и больше. А вокруг – лесостепь, ручей журчащий, овраги – в них травы в пояс нескошенные, деревца чахлые. Одно слово – неудобь, ни ягод, ни грибов нет.
– Ого – следы, глянь-ка! Мотоциклетные.
– Ха! Удивил – сюда многие заезжают – машины помыть.
– Серый, а ты говорил, тут вещи старинные находили?
– Да пацанва! Я и сам. Когда мелким был, сюда, на овраги, в войнушку играть захаживал. Ой, мать ругалась!
– А что такое?
– Ась?
– Спрашиваю, чего ругалась-то?
– Да больно уж далеко от станицы, да и трясина… сколько коров поглотила – и вспомнить страшно. Да и людей. У нас ведь тут того, пропадали.
– А новые не появлялись?
– Чего-чего?
– Ну, раз одни пропадали, то, может быть, вместо них другие объявлялись. Ну, чужие.
– Не-а, – усевшись на кочку, рассмеялся Серега. – Никаких других не было. Окромя вот, тебя с супругой. На, держи лук, сейчас сало отрежу… Ты давай, садись, хватит там шастать.
Родион тоже засмеялся: вдруг привиделся, как наяву, жрец Влекумер – страшный, морщинистый, с ожерельем из змеиных голов… и гаечным ключом на десять – номер у раззявы-шофера отвинчивал! Вот он, вредитель-то, вот он – двурушник и наймит! Одно слово – жрец, навий. Явно не социалистического настроя товарищ, нет! И куда только участковый смотрит? Да-а… а чем черт не шутит, может, Влекумер тоже пробирался сюда, в этот вот мир? Раз уж сумел их с Хильдой отправить. Кто знает? Может, и так? А раз так, то…
– Эй! Ты чего ржешь-то?
– Не обижайся. А сало у тебя вкусное, ум-м!
– Еще б! Матушка засаливала. Эх, хорошо сидим, Радька… еще б горилки! Ничо, вот страду закончим, я тебе скажу, у кого лучше горилку брать для проставы.
– Ага, вот вернется участковый, да скажет, что я – американский шпион.
– А ты что, американский язык знаешь?
– Американский?! Н-нет.
– Ну, вот. Какой же тогда ты шпион? А участкового не бойся, он то будет делать, что ему Кузьмич со Степанычем скажут. А ты у них пока в передовиках. Так и держись! Да и вообще, в колхозе у нас оставайся, не всегда тут такой аврал, бывает и весело. Увидишь еще. Ух, завалим с тобой в клуб на танцы… извините-простите!
– Водички ты не прихватил?
– Прихватил. Лови фляжку.
– Хороша… Серый, ты говорил, будто тут ребятишки играются?
– Да сейчас уже меньше – велосипеды у них теперь, в школе кружки всякие, в клуб кино каждую неделю привозят – зачем им сюда шляться? Теперь редко кто. А что ты спросил-то?
– Думаю, а может, кто из ребят номер твой отыскал?
– Хм… – Серега сдвинул на затылок кепку и покачал головой. – Не, это навряд ли. Нашли б, так на МТС приволокли… хотя могли и не приволочь, кто их знает? А ты, Радь, хорошую идею подал! Обязательно у пацанвы спрошу.
– Еще спроси – не видали ль они тут кого-нибудь? Номер-то твой могли и жестянщику сдать. Есть такие люди – собирают всякую дрянь.
– Знаю – старьевщики. До войны все в городах ходили, «ста-арье-берем!», а с войны – где их только нету. Эти – точно могли. Эх, коли так, плакал мой номер.
– Ничего, другой получишь… или этот можно восстановить.
– Да можно. Прости-извини, обидно только, когда тебя ни за что ни про что растяпой кличут!
Родион поспешно спрятал улыбку – да уж, действительно – «ни за что, ни про что».
– С Митькой Стрелой поговорю, я его сегодня у нас на току видел, – поднявшись на ноги, Серега выбросил мусор в кусты и тщательно вымыл руки в болотной – с темной торфяной водицей – луже.
– Что за Митька Стрела? – насторожился Радик.
– Да есть тут один… Тоже вот, года два назад все сюда, на болотину да в овраги хаживал – целая шобла у них была, в повстанцев играли. Так его тогда стрелой и пронзило, в руку, в предплечье – навылет. И, что интересно – стрела-то чужая, не наша. Лапиков всех пацанов к себе перетягал на дознание – молчали, как проклятые. Мол, извините-простите, дяденька участковый, а только не знаем мы, чья стрела, откель прилетела! Не мы стреляли – и все тут! Главное – и раненый-то, Митька, тоже ничего толком не смог показать. Так, с той поры Стрелой его и прозвали.
– Но ты у него спроси.
– Спрошу, конечно.
Митьку Стрелу Родион вызвал на беседу, проявив хитрость. Уже в конце рабочего дня подкатив на ток, заглушил двигатель, капот откинул – у ЗИСа движок с боковин открывался. Постоял, делая вид, что копается – сам же скинул ремень… обернулся – как раз с тока все к навесу шли, к лозунгам – итоги дня подводить, комсорг школьной бригады— как бишь его? – уже на картофельный ящик взобрался.
– Ну, что ж, я думаю, начнем, товарищи комсомольцы… ну и несоюзная молодежь тоже к нам присоединится. Итак… Сначала о текущем моменте…
– Эй, – Радик ухватил за руку пробегавшую мимо припозднившуюся девчонку. – Митька Стрела – который?
– А вон, слева, темненький, в майке линялой.
– Да вы тут все в линялых майках… Тот высокий, да?
– Да, да, длинный.
Чуть выждав, молодой человек подошел ближе…
– Эй, пацан.
Митька Стрела обернулся, жигнул глазами.
– Движок немножко чиню. Ремень подержишь? – ухмыльнулся Радик.
Еще бы!!!
Техника для пацана – первое дело!
– Ага… Конечно же подержу, идемте…
– Вон тут вставай, смелее… Ага… держи теперь… Молоток… та-ак… Тебя, кстати, Серега-шофер искал чего-то.
– Нашел уже. Не видал я его номера, честное комсомольское, не видал! А видал бы – на МТС отнес бы сразу, я ведь не какой-нибудь.
– Хорошо, хорошо, верю. А никого, случайно, на болотине той не видел. Ну, типа – не пацанов, а взрослых.
– Не, не видел. Да я и не хожу уж туда давно – вырос, игрищами детскими не балую.
– Быва-алый. Сейчас крепче держи… Так-так никого и не видал? А раньше?
– Да и раньше. Хотя…
Так!
Родион насторожился:
– Ну, давай, давай, рассказывай – интересно просто.
– Так я уж и рассказывал вот, участковому нашему, и ребятам. Ну, когда про стрелу. Из болота она прилетел – с самой середины, ну, будто из воздуха.
– Там же трясина непроходимая!
Парнишка вздохнул:
– Вот и я про то. А еще я там бабку видел, как раз тогда и видел… только она ж в меня стрелой – никак не могла!
– Что за бабка?
– Старая, не с нашей станицы, она часто травы всякие собирает… – Митька вдруг замолк, так, что стал хорошо слышен напористый голос комсорга, а потом продолжил уже куда тише: – Я, конечно, комсомолец, в Бога и всякую чертовщину не верю, но… Про бабку ту говорят, будто она колдунья.
– Колдунья? Защелку тут подержи… Все, отпускай.
– Ну, говорят так.
Мальчишка уже явно тяготился беседой, и Радик махнул рукой:
– Ладно, спасибо за помощь.
– Не за что!
– Как хоть эту колдунью зовут.
– Да не знаю я. Из соседней станицы она, из Красноперовки. Колхоз имени Тельмана.
«Несоюзная молодежь» – по пути домой Родиону вспомнилась эта корявая фаза, может быть, потому что он сам и был сейчас «несоюзным». Да и вообще, все гендерные термины, по его разумению, выглядели довольно абстрактно, так же, как и понятие «классы». Вот, что общего между четырнадцатилетним ребенком, полностью зависящим от родителей, и двадцатисемилетним кандидатом наук? Абсолютно ничего! А их обоих обзывают одним словом – «молодежь». Зачем вообще это слово? Запутать все?
Несмотря на позднее время, в доме бабки Конкордии горел свет, сквозь неплотно закрытую дверь падал на посыпанную песком дорожку тоненький светлый лучик. Слышались голоса – в доме явно кто-то был, не с Хильдой же разговаривала хозяйка…
Кашлянув, молодой человек толкнул дверь и застыл на пороге – в нос ударил сильный запах лекарств. Пахло нашатырным спиртом, карболкой, йодом, еще чем-то таким специфическим, медицинским и вызывающим у обычного человека стойкую неприязнь.
– Здравствуйте, Агриппина Петровна, – войдя, Родион кивнул фельдшеру – не первой молодости женщине с завитыми в «мелкий бес» волосами и губками-бантиками, накрашенными помадой такого насыщенного ярко-красного цвета, которому позавидовал бы и Матисс. Назвать бы эту помаду «кровь коммунара» – отличный бы вышел товарный бренд!
Спрятав неуместную улыбку, юноша осторожно присел на табурет и тихо спросил:
– Опять?
– Ох, милай, – покачала головой Конкордия Андреевна. – Опять женушке твоей плохо стало – едва не упала. Она у тебя не беременна часом, а?
– Нет, не беременна, – аккуратно складывая в жестяной чемоданчик с красным крестом шприц и лекарства, отозвалась фельдшерица. – Очень сильная дистония, только вот в толк не возьму – с чего? Ей бы в город, к доктору. Давайте, направление выпишу.
– Так ведь документов-то у них нету, украли, – снова посетовала хозяйка. – А без документов как же ты выпишешь, Агриппина?
– Да, без документов никак. Ей молоко нужно пить, парное.
– Молоко сыщем, у Авдотьи, соседки, коровенка есть и коза. Какое лучше-то?
– Тогда уж лучше козье. И, как отлежится чуть, пусть на воздухе больше будет.
– Она и так, почитай, все время на воздухе.
Провожая фельдшера, Родион вышел на крыльцо, постоял… Вздохнул – Хильда опять спала в доме.
– Да не переживай ты так, хлопче, – сквозь открытую дверь посочувствовала Конкордия. – Давай-ка вот лучше по рюмашке хлопнем. Да не бойся, на работу не проспишь! Разбужу, век свободы не видать, как муж мой, покойничек, выражался.
– А, – подумав, юноша махнул рукой. – Давайте.
Уселся за стол, чокнулся с бабкой. Намахнул, черствым хлебцем занюхал, пригорюнился:
– Дни напролет ее не вижу. Ухожу – в рань, прихожу в темень.
– Да, к доктору б жинке твоей не мешало. Ну, здесь-то уж недолго вам. Поди, у себя там покажетесь. А молочка мы найдем, не сомневайся – отпоим. Ну, еще по одной.
Родион молча кивнул и, снова выпив, спросил:
– А вот, говорят, в колхозе имени Тельмана одна бабка есть…
– А-а-а! – Конкордия вдруг всплеснула руками. – Вон ты про кого! Да, есть такая – Селестиной зовут, а иные… – здесь хозяйка понизила голос, – …еще добавляют – ведьма!
– Что, правда – ведьма?
– Ведьма не ведьма, а травы да заговоры знает. Господи, и что ж это я, дура старая, сразу-то про нее не вспомнила? Она и живет тут, недалеко, в Красноперовке, Селестина-то, последняя околицы хата, многие стороной обходят – боятся, как же – колдунья! И чего только не говорят!
– А что говорят? – живо заинтересовался Радик.
– Да разное, – собеседница отмахнулась и, зачем-то оглянувшись, посмотрела в окно. Видать, колдовская тема была ей не очень-то приятна.
– Все, спать пора, поздно уж.
Молодой человек хитро прищурился:
– И что, даже по третьей не выпьем?
Конечно, выпили – уж не отказала бабка. А под это дело и все деревенские сплетни поведала – о том, кого ведьма Селестина заговорила, кому приворотное зелье дала, а от кого, наоборот, мужиков отвадила.
– А еще соседка моя, бабка Авдотья, видала, как ведовка на метле летала. Летала, летала, век свободы не вилать! Вылетела, мол, через трубу – вжик!
– На метле?
– Ну, это, поди, врет Авдотья-то. Зачем Селестине на метле ездить, у нее и так транспорт есть дюже быстрый. Ладно, схожу завтра к ней.
Эту ночь, упросив бабку, молодой человек провел возле любимой – спал на полу, прислушиваясь к дыханию супруги, слабому, едва слышному. Ну, так и правильно, с чего бы это юной женщине дышать, как паровоз? Нет, бывают, конечно, случаи…
Рано утром, осторожно поцеловав спящую, Родион ушел на работу, на обед же, уведомив бригадира, заехал домой – проведать Хильду. Та все так и лежала, бледная, как выбеленный на солнце холст, и, похоже, не просыпалась.
– Да нет, вставала уже, – шепотом пояснила хозяйка. – Только не ела ничего, даже чаю не попила. Ничего, ничего – вот прямо сейчас и схожу к Селестине.
– Так давайте, я вас подвезу – быстрей будет.
– А вот от этого не откажусь. Уж, сделай милость. Хоть и не далеко, а все ж…
Расположенная на окраине станицы выбеленная хата бабки Селестины ничем не напоминал жилище ведьмы, скорее даже наоборот – чистенькая выбеленная хата с синими ставнями, вишневый садик с беседкою, антенна на крыше.
– Это что же, колдунья телевизор смотрит? – искренне удивился Рад.
– А что ж ты думал? Она у нас вообще личность известная. Ладно, пошла…
– Тетушка Конкордия, а вы б с ней на поздний вечер договорились, а? Ну, чтоб и я при том присутствовал.
– Попробую, – обернувшись, кивнула хозяйка. – Сам понимаешь, не от моего хотения зависит тут. Как Селестина – сможет ли? Да и вообще – вдруг откажет? Ладно, ладно, не журись, хлопче! Уж мне-то отказать не должна, как-никак, когда-то вместе в конторе работали.
Весь день для Родиона прошел, словно в тумане, руки словно сами собой держались за раскалившийся от зноя руль, сами собой двигали рычаги, дорога казалась желтой туманной рекой, а встречные машины – вынырнувшими из того же тумана мороками. Молодой человек едва дождался вечера и, тут же поставив машину, смылся домой, проигнорировав очередное собрание. Хотя комсорг и зазывал «несоюзную молодежь», и очень даже настойчиво.