– Скажешь тоже – гунны! Что им делать в вашей глуши? Они, небось, грабят сейчас Медиолан и Тицинум.
– Дай-то бог. То есть, не дай бог, конечно, – снова попробовав похлебку, Гаута бросила туда несколько корешков – для запаха – и, покачав головой, спросила:
– Говорят, будто гунны человечье мясо едят и с коней вообще никогда не слазят. Правда?
– Не знаю.
– И будто бы их вождь, Аттила, больше похож на разъяренного быка, чем на человека. А, что скажешь?
Парнишка пожал плечами:
– Врать не буду, не видел. А слышать-то, конечно, слышал. Многие ведь на Каталаунских полях были. А еще как-то в Генабуме встретил одну набожную и богатую женщину, госпожу Женевьеву из Лютеции, она торгует скотом и пшеницей, так вот…
– Тихо! – Гаута снова прислушалась.
– Да что ты все вздрагиваешь?!
– Неспокойно на душе что-то. Знаешь ведь, муж мой как раз у ворот – его очередь стражу ночную нести.
– Так он же не один там сторожит – с собутыльниками и друзьями.
Судя по тому, как изменился тетушкин взгляд, Амбрионикс сейчас ляпнул что-то не то, ну да поздно было теперь спохватываться – слово-то не воробей, вылетит – не поймаешь.
– А ведь и верно ты сказал, племянничек – с собутыльниками! Ночь-то холодная, ненастная. Они, небось, уже начали пьянствовать, от жен-то подальше. Пойду-ка на всякий случай, гляну.
Гость фыркнул:
– Ты, тетушка, мужа-то своего не позорь.
– Так я не одна пойду – с соседкой. Эти аланы если запьют, так уж ничуть не хуже нас, галлов – не остановятся, пока все не выпьют. Нет, схожу лучше – мужики как нас увидят, не так приятно станет пьянствовать. Поперхнутся!
– Это уж точно. Подожди, тетушка! Давай-ка, сначала детей покорми, а потом сходим. Я тоже с тобой прогуляюсь, на реку посмотрю.
– Давненько ты ее не видел, ага. Ладно, будь по-твоему. Сейчас поедим быстренько. Оп… – сбросив накинутый было плащ на лавку, Гаута снова попробовала ушицу и скривилась. – Сыровата еще. Хворосту б подкинуть малость… Эй, Тирак, Амрозия! Вижу-вижу – не спите уже. Сбегайте-ка за хворостом к амбару.
– Ой, маменька, а там, на улице, поди, холодно.
– Так оденьтесь. Не голышом же пойдете. Ну, если вы правда хотите сырую похлебку есть…
– Не, не, матушка, мы лучше сбегаем.
Шустро накинув плащики из козьих шкур, детишки скрылись за дверью, впустив в дом надоедливый шум дождя и ночную сырость.
Гость зябко повел плечом:
– Да уж, не сладко на улице-то. Ты что так смотришь, тетушка?
– Да так… Экий ты стал ладный! Повзрослел, вытянулся. Жениться тебе пора, Амбрионикс!
– Ну, ты и скажешь – жениться! – в голос расхохотался юноша. – Для начала неплохо было бы хоть где-нибудь осесть. А то все на барке, на барке… сегодня в Генабуме, завтра – у синего моря.
– Так живи у нас, сколько уже зову?! Место есть, дом тебе сладим. Вот молодая-то жена его и будет блюсти, покуда ты на барке.
– Так я почти все время на барке, – задумчиво проговорил молодой человек. – А жена, стало быть, здесь… без меня. Нет уж, мне так не нравится.
– На барку ее с собой забери! – хмыкнула тетушка. – То-то кормчий с гребцами повеселятся.
– Я сам уже почти кормчий. Ну, что ты так смотришь-то?
– И все-таки надо тебя женить. Парень ты пригожий.
Юноша снова сконфузился, почесал на шее белесый рубец.
– Бедный ты, бедный, – подойдя ближе, Гаута погладила племянника по волосам. – Болит поди, шрам-то? Ноет?
– На погоду – ноет, – честно признался Амбрионикс. – Так ведь это и хорошо!
– Чего уж хорошего, – сварливо заметила тетушка. – Вот же предупреждали тебя – не ходи в священную рощу! И чего поперся?
– Да сто раз уже говорил! Может, уже хватит спрашивать?
– Не хватит. Осторожней надо быть, милый. Так вот глупо попасться в лапы друида.
Юноша вспыхнул:
– Я и не думал, что они еще есть!
– Никто не думал. Однако, если б не те римские торговцы – быть бы тебе без головы, парень!
– Да уж… до сих пор за них Бога молю. И друида этого на всю жизнь запомнил. Представляешь, рожа его по ночам снится, квадратная, как у филина! А глазищи так и сверкают, так и сверкают… и серп! А на левой руке пальцев не хватает – словно клешня у рака.
– Господи, грехи наши. Бедный…
– Да, ладно, чего уж, – шумно втянув воздух, парнишка сглотнул набежавшую слюну. – И где там твои детки шатаются? Хворосту уж пора бы подкинуть, а то до утра будем варить.
– Да, – согласно кивнула женщина. – Что-то они долго. Пойду-ка, выгляну, посмотрю. А ты пока слей пену.
– Хорошо. Только и ты, смотри, не пропади.
– Не пропаду уж.
Гаута вышла, оставив племенника одного, и тот, споро слив пену, посмотрелся в прислоненное к стене зеркало – большую медную пластину, начищенную до нестерпимого блеска.
В пластине смутно отразился длинноволосый парень в просторных штанах-браках и выпущенной поверх короткой римской тунике без рукавов, подпоясанной узеньким желтым поясом, к которому были подвешены широкий нож в резных деревянных ножнах, огниво, небольшой мешочек для монет и бронзовый, щедро украшенный красной эмалью, гребень – предел мечтаний любого сельского щеголя. Все, что и нужно солидному, уважающему себя, человеку. Да, еще – стилос! Амбрионикс, кстати, умел писать – для того, кто решил посвятить себя речной торговле, качество немаловажное.
Чу! Юноша вдруг насторожился, принюхался. Из-за неплотно закрытой двери явственно потянуло гарью. Пожар?! Потому-то и нет детишек – убежали смотреть? Да и Гаута задержалась.
Резко распахнув дверь, Амбрионикс выскочил во двор… и в ужасе распахнул глаза, едва не споткнувшись о лежащую в трех шагах от дверей тетушку. Женщина лежала на спине, нелепо раскинув в стороны руки, в груди ее торчала стрела. А за оградой, в дальней стороне селения – той, что ближе к горам – вставало красное зарево! Слышались отдаленные крики, звон мечей.
Топот копыт… все ближе…
Юноша быстро пригнулся, спрятавшись за забором – черные всадники, демоны ночи, наметом пронеслись мимо, не задерживаясь у невзрачного дворика кузнеца. Лишь кто-то из них, словно бы походя, швырнул факел. Соломенная кровля, высушенная недавним ветром, занялась сразу, вспыхнув с таким жаром, что едва не опалила подростку волосы.
Вот снова топот копыт… крики… и чей-то стон.
Гунны!!! Неужели, они все же добрались до забытого всеми богами поселка? Зацепили по пути, словно неудержимая лавина.
Выхватив нож, Амбрионикс громко позвал детей:
– Тирак! Амнозия! Где вы?
Никакого ответа. То ли они сами выбежали посмотреть на пожарище, то ли их схватили… молодой человек только сейчас заметил, что ворота-то распахнуты настежь.
Быстро пожрав крышу, огонь перекинулся на амбар и птичник, вот уже вспыхнули и кроны деревьев, уже пылало все вокруг, все!
Гунны… А где же аланские воины? Где живущие бок о бок с аланами галлы? Все убиты? Побеждены? Но как же такое может быть?
Бедная Гаута… бедные дети. Бежать! Поискать своих. Быть может, еще не все потеряно, еще можно отразить натиск… и отомстить!
Закрывая рукою лицо, Амбрионикс помчался по пылающей улице, задыхаясь от дыма. Вот впереди показались люди – в основном женщины и дети – все они бежали вниз, к реке. Значит, все кончено?
А позади уже слышался стук копыт и хищные крики.
– Что случилось? – на бегу поинтересовался юноша.
– Гунны! Они напали внезапно… явились толпою, как саранча.
– Что, их так много?
– Без числа! Наших выбили сразу, подожгли крепость.
– Но хоть кто-то еще сражается?
– Вряд ли. Бежим! Бежим! Господи, помоги!
Говоривший с парнем старик, подоткнув подол туники, прибавил шагу.
В-вух!!!
Гуннская конница тучей пронеслась мимо, оставляя после себя трупы. Амбрионикс успел увернуться, а вот его собеседнику не повезло – рухнул с раскроенным черепом в желтую дорожную пыль. А гунны, весело крича, хватали женщин!
Юноша не вслушивался, но, кажется, средь врагов звучала и германская речь.
Черные фигурки мятущихся жителей были хорошо видны в оранжевом свете пожарища. Бурное пламя, казалось, поднималось высоко-высоко к небу, смешиваясь с алым мерцанием рассвета. Всюду слышались крики и стоны, кто-то смеялся, кто-то жутко орал. А гунны двигались неисчислимой лавиной! Они уже заполонили все.
Улучив момент, молодой человек юркнул в проулок, пронесся меж горящими хижинами, сворачивая к частоколу, местами уже разрушенному врагами. Нет худа без добра – теперь здесь можно пройти к реке. Спуститься в ров и дальше – по дну… никто и не заметит.
– Хунну! Хунну! Аттила!
Вот снова всадники… и откуда они взялись? Что им тут, на окраине, надо-то?
Юноша поспешно бросился в кусты жимолости, затаился, затих, пропуская проскочивший мимо отряд. Перекрестился… ага – на этот раз, кажется, пронесло.
– Спаси, спаси, Господи! – прошептали совсем рядом.
Подросток дернулся, обернулся:
– Кто здесь?
– А ты кто?
– Я – Амбрионикс, мой народ – битуриги.
– А я – Глезия. Давай дальше вместе пойдем. Ты ведь к реке?
– Да. Попробуем во-он через тот пролом. Давай руку!
Амбрионикс помог девчонке забраться на вал и осмотрелся. Тянувшийся внизу ров, местами заваленный фашинами, казался каким-то уж слишком глубоким. Прыгнешь – ноги переломаешь, точно.
Не думая, юноша стащил с себя тунику:
– Рвем! Держи вот тут… оп… Да не падай же! Экая ты слабосильная.
Девчонка виновато улыбнулась. Светловолосая, босая, в рваной нижней тунике – видать, уже спала, когда все началось. Как и многие здесь.
– Постой. Сейчас я ножом… А ну-ка, быстренько сплетай ленты!
– А выдержат?
– Выдержат. Не такие уж мы с тобой и тяжелые. Ну? – Амбрионикс осмотрелся. – Вроде никого. Давай, спускайся, а я тут посторожу.
– Ага.
Ухватившись за только что сплетенную веревку, накрепко привязанную к обломку бревна, Глезия боязливо зажмурилась и юркнула вниз. Что-то плюхнуло.
– Ну, как ты?
– Цела, – задрав голову, девушка помахала рукой, впрочем, жест ее все равно был заметен плохо – все же еще до конца не рассвело, лишь над головою светлело небо, здесь же, во рву, было еще мало что видно.
Еще раз осмотревшись, молодой человек поплевал на руки и принялся спускаться. Осторожно – все же он весил побольше, чем Глезия, и чувствовал, как трещала материя. Опасался не зря – одна из связанных лент вдруг порвалась, и юноша камнем полетел вниз, с головой окунувшись в холодную воду. Хорошо, не так уж и высоко оставалось падать!
И все же приятного мало.
– А-ап! А-ап! – Амбрионикс вынырнул, задыхаясь от холода.
Девчонка протянула ему руку:
– Давай. Держись крепче!
– Как бы мне тебя с собою не утащить.
– Не утащишь, я за какой-то кол зацепилась. Ну же!
Выбравшись, молодой человек едва не свалился обратно в воду – обрывистые края рва оказались скользкими донельзя.
– Господи, – покачала головой Глезия. – Как же мы здесь пойдем?
– Пойдем как-нибудь, зато никто нас тут не заметит. Ну, пошли потихоньку. Хватайся за меня, если что.
– Да-а, а у тебя плечи скользкие. Как же я ухвачусь?
Ничего не ответив, Амбрионикс сделал несколько осторожных шагов, прижимаясь к почти отвесному краю. Девчонка послушно пробиралась сзади. Вот вскрикнула… схватилась за плечи, и юноша тотчас же вжался в глину – не упасть бы вдвоем, не упасть. Не то что не очень-то приятно вновь окунуться в холодную воду – гуннские разъезды излишним бы шумом не привлечь.
Нет, повезло, не упали, а дальше стены рва сделались уже куда более пологими, и можно было продвигаться быстрее.
Чу! Вот откуда-то сверху донеслись голоса.
Юноша резко обернулся, приложив палец к губам:
– Тсс!!!
Глезия молча кивнула, подняв вверх глаза. Беглецы затаились.
– Вроде, тихо, – через некоторое время шепнула девушка. – Пойдем, а?
Амбрионис прислушался и согласно кивнул:
– Пойдем.
Они прошли еще шагов с полсотни, и наконец-то за изгибом рва блеснула широкая лента реки!
Беглецы переглянулись, не сдерживая улыбок – наконец-то вышли.
– Здесь осторожней, – шепотом предупредил юноша. – Уже рассвело, а место открытое. Постой. Осмотрюсь сначала.
На сером песке не было видно никого. Лишь лежали килем вверх старые, рассохшиеся от времени, лодки, которых было не жалко. Скоро, уже совсем скоро, в горах начнут таять снега, наполняя водою бурные реки. Разольется и Лигер, выйдет из берегов, затопляя заливные луга и эту излучину, и все-все низины вокруг, вплоть до белых известковых утесов. А потом, через пару недель, вода начнет спадать – и тогда самое время для речников-лодочников. Горячая пора, страда, если можно так выразиться.
– Идем. Пока все спокойно.
Поеживаясь, Глезия выскочила на песок и смешно шмыгнула носом:
– Холодно.
– Холодно ей! Главное – выбрались! Убежали!
– Напрасно вы так думаете, ребята! – на весь пляж прозвучал чей-то громкий насмешливый голос. Послышался смех.
Беглецы затравленно обернулись: позади, в дюжине шагов, на круче, с луками и дротиками в руках сидели какие-то люди. Человек десять. Часть из них – светловолосые, в чешуйчатых латах и куполовидных шлемах, явно были германцами – готами, франками, бургундами, другие выглядели иначе – смуглолицые, с узкими, словно щелки, глазами. Гунны!!!
– Идите-ка сюда, птенчики! – лениво махнул рукой рыжий широкоплечий верзила, похоже, что предводитель. – И не думайте, что сумеете броситься в реку. Во-первых, там холодно и долго вам не проплыть, а во-вторых – вы и не добежите… – Верзила оглянулся к своим: – Миусс!!!
Один из гуннов резко вскинул лук. Худощавый, смуглый, с черными, падавшими на лоб волосами, он выглядел ничуть не старше Амбрионикса. Непроницаемое лицо, узкие, вытянутые к вискам глаза. Враг! Они убили тетушку и ее детей… и…
Просвистев в воздухе, пущенная молодым гунном стрела впилась в песок у самых ног беглецов.
– Следующая поразит девчонку, – с усмешкой предупредил рыжий главарь. – Так что поднимайтесь, не стойте. И давайте-ка побыстрей.
Он очень хорошо говорил по-латыни, этот рыжий, точнее сказать – не на чистой латыни, а на том ее диалекте, мало похожем на оригинал, что со времен Цезаря был в ходу по всей Галлии. Наверное, когда-то побывал в плену, где-нибудь в Генабуме или Августодуруме.
Глаза беглецов встретились. Светло-карие – Амбрионикса и большие жемчужно-серые – Глезии.
А она красивая, – запоздало подумал юноша. И закусил губу от обиды и ненависти, а главное – от бессилия. В этой ситуации он ничего не мог сделать. Нет, если бы был один, то, конечно, не тратил бы время на разговоры с врагами, а попытался бежать. Пусть и убили бы – и что? А так… Почему-то не хотелось, чтоб из-за него погибла Глезия. Впрочем… может быть, этот плен куда хуже смерти?
– Бежим! – обняв юношу за шею, девушка сверкнула глазами. – Ты влево, я – вправо. На раз-два… Прыгай!
Они рванули друг от друга, побежали по вязкому песку… Ловко брошенный аркан сдавил шею юноши, так, что потемнело в глазах. А Глезия уже давно валялась на песке, и спустившиеся с кручи враги со смехом связывали ей руки. Вот кто-то уже рванул с девчонку тунику, обнажив грудь…
Амбрионикс закричал, дернулся… и закашлялся, получив ногой в бок. Казалось, и кто ему эта Глезия? А все ж…
И тут же где-то неподалеку призывно протрубил рог.
– Что там такое? – гунны встрепенулись, взяв в руки оружие. – Неужто Торисмунд выслал в погоню все свое войско?
– Бежим, други, посмотрим!
– Эй, эй! А что делать с пленниками?
– Ты спрашиваешь – что?
– Все ж я оставил бы девчонку. Ее можно выгодно продать. Знаю одного купца, Варсоней его имя. Он бы заплатил щедро. Его возы всегда шли за нами.
– Что ж ты, Гудоин раньше молчал про своего купца?
– Думал, успеем позабавиться.
– Теперь успеть бы продать. Выручку поделим на всех, верно?!
– Слава щедрому Бертольду!
Не обращая никакого внимания на визг и ругань, верзила легко, словно пушинку, закинул пленницу на плечо:
– Пошли, ребята. Гудоин, так где, говоришь, твой торговец?
– Где-то в лугах должен быть. Я покажу.
– Миусс, дружище, – на ходу обернувшись, главарь повелительно бросил: – Прикончи этого.
– Нам не нужен пленник?
– Вряд ли наш купец его купит. Убей!
Гунны (и германцы) поднялись на кручу и быстро зашагали в сторону горевшей крепости. Здесь, у реки, остался один гунн – тот самый, что так ловко управлялся со стрелами. А теперь он вытащил из-за пояса узкий, чуть кривоватый кинжал.
Амбрионикс презрительно скривился – он не боялся смерти и, зная германскую речь, хорошо понял, что приказал рыжий главарь. Что ж, смерть, так смерть… Глезию вот только жалко. Так толком и не познакомились. А, видно, хорошая девушка. Могли бы с ней стать друзьями… и даже более того…
– Ну, что же ты? – юноша гордо вскинул голову. – Воткни же свой нож в мое сердце, гунн, и будь ты проклят, как и все ваше поганое племя! Ну? Чего же ты ждешь? Или, может быть, хочешь перерезать мне горло, как это когда-то уже пытался сделать один недобитый друид?
Молодой гунн не сказал ничего. Ни один мускул не дрогнул на его смуглом лице, бесстрастном, словно у греческой статуи. Просто сверкнул в тусклом утреннем солнце клинок…
И Амбрионикс внезапно ощутил свободу!
Стягивающие его путы упали, а гунн толкнул его в грудь, в реку, и сказал лишь одно слово:
– Беги!
Эта широкая река, окруженная заливными лугами, мощными известняковыми утесами и крутыми, поросшими угрюмыми лесами холмами, чем-то напоминала Радомиру Волгу. Столь же величаво неторопливое течение, на излучинах так же плещет крупная рыба… ага – вот снова! Юноша повернул голову:
– Ну, что там наши рыбаки, Иксай? Еще не пришли?
– Нет, господин.
– Сколько раз тебе говорить? Называй меня вождем. Или, как готы – хевдинг.
– Слушаюсь, го… хевдинг. А за рыбой не так уж и давно отправились. Пока еще вернутся.
– Что ж, подождем. Правда, лучше б они заодно поискали проводника.
– Они сказали, что поищут. Серый Карась сказал.
– Ну, раз Серый Кара-а-ась… – качнув головой, вождь посмотрел вдаль. Карасю можно было верить, если он что и говорил, то, как правило, делал, не то что балабол Скорька Заячьи Уши. Тот уж много чего мог наболтать.
Хотя, с другой стороны, Раду куда приятнее было иметь дело со Скорькой, парнишкой хоть и болтливым, да незлобивым, нежели с тем же Карасем или Горностом – вот уж, поистине, два сапога пара, хоть Горност и не такой опытный, как его дружок. Князь давно замечал – не очень-то они были им довольны, пару раз Карась даже прямо призвал добыть по пути добра и женщин – пограбить хотелось, снасильничать, удаль свою молодецкую показать, а заодно нажиться да предаться похоти, как и положено воинам в далеком походе. А Радомиру не до того было, да и не очень-то хотелось грабить и жечь, честно сказать. Вот и невзлюбили его дружинники – не все, но Серый Карась с Горностом – точно.
– Велишь разложить костер, вождь? – тихо осведомился Иксай.
Не оборачиваясь, Радомир махнул рукой:
– Да, разжигайте. Скоро вечер, а до темноты они точно придут.
Поклонившись, парнишка тихо скрылся за деревьями, где на небольшой поляне был разбит лагерь. Двадцать человек – вся дружина Радомира, явившаяся на зов Аттилы – никак не могла отыскать своего конунга. Да и не мудрено – тот то грабил североиталийские города, то вдруг подался в Галлию, то вроде бы засобирался к ромеям. И где его сейчас черти носят, вернее, где будут носить – предсказать никак не возможно.
Опасаясь нарваться на превосходящие вражьи силы, дружинники шли осторожно, таясь, на большие – здесь, в Галлии, их называли «римскими» – дороги не лезли, если только по ночам, да и то крадучись. Селения – как ни щурились презрительно Карась с Горностом – старательно обходили, как и мелкие города, а крупных по пути что-то покуда не попадалось, не считая тех, что в Паннонии. Через нее ведь и шли, да вот только Аттилы там не оказалось, да и никого из старых знакомых. Остальные же смотрели на Радомира и его воинов косо – явились, мол, неизвестно откуда и неизвестно зачем. Поди проверь – кто такие? А с подозрительными что нужно делать? Правильно – убить, тут и думать нечего. Классический стиль: нет человека – нет и проблемы.
По этой-то причине Радомир с дружиной, спешно покинув Паннонию, отправились на поиски войска своего непредсказуемого сюзерена. Вот сюда, в Галлию, вдоль реки Лигер, так напоминавшей Родиону Волгу, которую честно сказать, он и видел-то всего раз в жизни, в детстве еще, на туристском слете.
Недавно встреченные в горах пастухи отвечали на все расспросы уклончиво и позже не врали – ну, откуда они могли точно знать, где сейчас гунны? Махали руками – где-то там, вниз по реке, ближе к Генабуму… или, может, чуть дальше. Там же и готский король Торисмунд – поспешил на помощь расселившимся в среднем теченье Лигера аланам. Нет так им помочь стремился, как ослабить воспрянувшего из пепла Аттилу, битву на Каталаунских полях еще не забыли, и двух лет не прошло.
Местность вокруг простиралась холмистая, незнакомая, хотя Радомир и бывал раньше на Луаре – Лигере-реке, но только у Генабума, а не здесь, куда как выше. Наверное, надо было туда и идти, к Генабуму, все же большой город – уж там-то точно кто-то что-то да слышал, а, может, и раньше что-то узнать удастся, на все божья воля.
Рад сидел на круче, щурясь от заходящего, отражавшегося в холодно-серых водах реки, солнца. Оно как раз вышло из-за плотных кучевых облаков и теперь словно бы прощалось, закатываясь за синие вершины холмов. Река, сколько хватало глаз, была пуста – ни лодочки, ни барки. Что и понятно – зима, не сезон. Теплая зима, бесснежная, как в России – март или апрель. Даже Лигер, вон, не замерз… или недавно растаял? Впрочем, льдин нигде видно не было, как и снега – деревья с мелкими листиками и сорочьими гнездами омелы, на лугах – ровная изумрудно-зеленая травка и какие-то желтые цветки – то ли одуванчики, то ли лютики, то ли ромашки. Хотя ромашки-то не совсем желтые…
Из-за дальних холмов виднелся лишь самый краешек солнца, золотисто-оранжевый, дымящийся редкими розовыми облаками. Закат. Вот-вот должны бы вернуться Серый Карась и прочие. Холодало. Запахнув плащ, Радомир поднялся на ноги и быстро зашагал к шатрам.
За деревьями, в яме, горел костер – не бурно, а так, слегка, шаял. Осторожничали – открытое пламя было бы видно издалека, а кто знает, что за люди ошивались в здешних лесах? Гунны? Готы Торисмунда? Или даже так и не разгромленные до конца повстанцы – багауды? Встреча с последними сулила неминуемую смерть, багауды убивали всех чужаков, без разбора.
Усевшись у костра, на лапник, Рад с наслаждением вытянул ноги и прикрыл глаза. Пригрезился туристский слет, такой же вот костерок, подвешенные на металлическом тросике три кипящих котла – один для супа, второй для каши и для чая третий. Отблеск пламени на стенках палаток и длинная ветка сосны, с развешенными мешочками для посуды – «жориками». Байки, смех и легкий перебор гитары:
«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
– Вождь! Господи-и-ин!
Молодой человек встрепенулся:
– А? Что такое? Кажется, я слегка задремал.
– Страж крикнул сойкой, – радостно доложил Иксай. – Наши идут. Возвращаются. Ох, и поедим рыбки!
Не треснул ни один сучок, ни одна веточка не колыхнулась: словенские охотники – Серый Карась, Скорька и прочие – умели ходить неслышно, словно индейцы. Вот вышли к костру, Карась, слегка поклонясь, доложил:
– Наловили немало рыбы, князь.
Этот парень упорно именовал Радомира князем, хотя какой он, к черту, был князь? Ну, уж раз так называли…
– Только рыбу?
Карась спрятал ухмылку:
– Да нет, еще кое-кто попался. Говорит, что местный.
– Так что ж ты тянешь-то?! – тряхнул головой вождь. – Давай его сюда, живо.
– А вот!
Воины вытолкнули вперед молодого парня в просторных галльских штанах-браках и шерстяном плаще, подпоясанном узеньким поясом. Длинные густые волосы падали на глаза, и пленник смешно дергал шеей, на которой змеился рваный белесый шрам.
– Кто ты? – быстро осведомился Рад. – Понимаешь ли язык готов? Или латынь?
Парнишка кивнул:
– Понимаю и то, и это. Что ты хочешь от меня, рэкс?
– Откуда ты знаешь, что я рэкс?
– Вижу.
– Хорошо, садись вот сюда, к костру, – посмотрев на дружинников, вождь перешел на словенский. – Развяжите ему руки. Но присматривайте.
Пленник с видимым удовольствием протянул к огню замерзшие руки.
– Как тебя зовут? – негромко осведомился вождь.
Парнишка поднял глаза:
– Амбрионикс – мое имя. Я из битуригов и хорошо знаю эти места.
– А где живет твой род?
– Жил. Готы Торисмунда сожгли наше селение, – опустив голову, парень сглотнул слюну. – Кроме меня, никого не осталось.
– Значит ты изгой, получается?
– Получается, так.
– Хорошо, – Радомир удовлетворенно кивнул и продолжил: – Ты можешь помочь нам отыскать отряды Аттилы? Мы щедро заплатим.
– Как скажете, – пожал плечами подросток. – Я ведь ваш пленник. Могу я спросить – кто вы?
– Поверь, мы тебе не враги. И ты уже не пленник. А проводник. И вот, – князь достал из висевшего на поясе мешочка римскую серебряную монету – денарий. – Держи пока на первое время. Можешь ее где-нибудь тут спрятать, если боишься, что отберем.
– Благодарю тебя, господин, – встав, Амбрионикс вежливо поклонился.
Утром они отправились в путь рано, у реки и между холмами еще клубился густой и плотный туман, длинные языки его казались белесыми, бегущими с холмов ручейками. Впереди, указывая дорогу, шагал проводник, сразу же за ним ехал на коне Радомир, за ним – Иксай со Скорькой, гот Хукбольд, ну а дальше – вся остальная дружина, причем словене – со словенами, а готы – с готами. Сколько времени прошло с начала пути, а ведь так и не перемешались, даже шатры разбивали врозь.
Местность вокруг тянулась холмистая, кое-где, за рекой, даже попадались горы, правда, не очень высокие. Низменностей, правда, тоже хватало – лугов, полей, перелесков.
– Эта тропинка ведет к римской дороге, – на привале пояснил проводник. – А дорога – в Аварик и дальше, в Генабум и в земли карнутов. По ней можно дойти и до Лютеции, а это уже далеко на севере.
– А, кроме этой дороги, есть какие-то иные пути? – перебил князь.
Амбрионикс кивнул:
– Есть. Но сейчас можно сказать, что и нету.
– Как это так?
– Сам посмотри, господин – река взбухла, разлив. Мы не пройдем – слишком опасно.
– И все же – попробуем, – подумав, заявил Радомир. – Все! Хватит отдыхать. По коням!
– Господин… – проводник нерешительно поморгал глазами. – Ты так и не сказал – куда вы идете?
– Мы ищем гуннов.
– Ага… тогда вам надо к Аварику. Там вы их точно найдете.
– Откуда такая уверенность? – подозрительно прищурился князь.
Подросток пожал плечами:
– Так. Слухами земля полнится.
– Гм… ну, веди.
Крутые холмы постепенно сменялись долинами, местами тянулись луга, и видны были жмущиеся к реке деревни, а ближе к вечеру пошел густой и казавшийся непроходимым лес. Бук, осина, орешник и заросли ив вдоль ручьев.
– Надо было отправить кого-то в деревню, расспросить жителей, – подойдя к вождю, тихо сказал Серый Карась. – Что-то я не очень доверяю этому парню. То по болоту нас вел, то вот – затащил в чащу. Как бы совсем не завел – места тут, я вижу, глухие.
– Может, ты и прав, – задумчиво кивнул Радомир. – И что предложишь? Убить этого проводника и отыскать другого? И кто поручится, что тому другому можно будет доверять?
Серый Карась озадаченно почесал бородку:
– Вообще-то, ты прав, княже. А что если нам устроить на большой дороге засаду? Поймать кого-нибудь – пастухов или торговцев – да расспросить как следует? А потом того…
– Засаду, конечно, устроить можно, – вождь поправил подпругу. – Но только не так, как ты думаешь. Вот что, ну-ка, позовите проводника.
Одинокая, влекомая парой волов телега, доверху нагруженная навозом, тяжело перекатываясь по выщербленным от времени булыжникам, катила куда-то со скромной скоростью черепахи. Пожилой крестьянин в браках, волчьем плаще и теплой шапке из козьей шкуры – кервезии – вел волов под уздцы, глядя себе под ноги и что-то уныло бормоча. То ли молился, то ли жаловался на жизнь, то ли то и другое вместе – одному Господу ведомо. Длинные седые усы селянина трепал внезапно налетевший ветер.
– Ну, вот, – скрывающийся в придорожных кустах хевдинг азартно потер руки. – Думаю – то, что надо: одинокий мужичок за пятьдесят, неухоженный…
Рад напел и тут же подавил улыбку – вообще-то, он русский шансон не слушал, но вот эта мелодия привязалась почему-то.
– Амбрионикс, пора, – молодой человек тронул проводника за плечо. – Иди, поговори. И помни, этот вот парень, – вождь кивнул на таившегося рядом Скорьку, – стрелы кладет очень метко.
– Я понял тебя, господин, – юноша откинул назад упавшие на глаза волосы. – Не беспокойся, не подведу.
Одернув плащ, он быстро выбрался на дорогу и, без труда нагнав путника, громко поздоровался:
– Сальве! Да будет тебе Господь в помощь.
Вздрогнув, селянин повернул голову:
– И тебе.
– На поле везешь? – шагая рядом, Амбрионикс скосил глаза – вот одна веточка в кустиках дернулась, другая. Не особенно-то и скрываясь, пробирался в кустах меткоглазый Скорька. Следил. Что ж…