– На поле, куда же еще-то? – крестьянин, похоже, был рад хоть с кем-нибудь поболтать, выговориться. – Совсем замучили поборами, не знаешь уже, кому что и должен.
– Ты своему господину должен, кому ж еще?
– Я не раб, нет у меня господина.
– А земля своя есть?
– Какое там! Арендую.
– Значит, есть и господин. Случайно, не Вириний Гетор?
– О! – селянин даже остановился. – А ты откуда знаешь?
– Когда-то на барке в здешних местах плавал, – не стал врать Амбрионикс. – Видал его виллу.
– Да уж, да уж, – покивал собеседник. – Что и говорить – вилла знатная. Только, думаю, сожгут ее скоро – не гунны, так готы – времена-то нынче смутные.
– Ну, до сих пор не сожгли же.
– Не сожгли. Вириний – муж хитрый. И тем, и этим услужит. А уж нашего брата-крестьянина прижал – не вздохнуть свободно.
– И много с тебя берет?
– Треть!
– Еще моли Господа, что не половину, – юноша рассмеялся и, пригладив растрепанные ветром волосы, спросил: – А что, ты навоз-то здесь часто возишь?
– Сегодня – целый день.
– А ну, как река еще сильней разольется? Напрасны труды!
– Не-е! – селянин шутливо погрозил пальцем. – Не напрасны, поле-то мое – во-он на том холмишке, вода до него не достанет.
– Так-так, значит, Вириний Гетор твой хозяин…
– Говорю же! Свободный я.
– Ну-ну… А гуннов тут поблизости не было?
– Да, говорят, были, с неделю назад. Аланов били, многие селения их разорили. Теперь вот, слава богу, ушли.
– А куда ушли?
– А кто ж их, поганых язычников, ведает? Торисмунд, рэкс готов, говорят, из Толозы с большим войском выступил. Поди, вскорости большая битва будет. Опять все на наши головы, и гунны, и готы!
– А готов ты здесь не видел?
– Да пронеслись третьего дня всадники, слава богу – мимо. А гунны они или готы – не догонишь, не спросишь.
|
|
– Да-да, – Амбрионикс задумчиво покивал головой. – Это ты, старик, верно заметил. А знаешь, я ведь тоже задолжал Виринию.
– Ты? – удивленно сдвинул брови селянин. – Ты ж лодочник!
– Должен, должен, – юноша скорбно вздохнул. – Так уж вышло. Так ты его, Вириния, скоро увидишь ли?
– Так сегодня и увижу, навоз-от последний раз отвезу, а потом – на виллу. Телега-то – Вириния.
– А-а-а, так и телега – его?
– Его, его… чего, думаешь, я тут до ночи вожусь? Сперва унавозил его поле, потом уж – сколь времени осталось – свое. Еще хорошо – так.
– Да, – согласился парень. – Вириний мог ведь с тебя и деньгами взять.
– Мог. Только ведь рабов у него не так уж и много – и все посейчас заняты, кому навозить-то?
– Ты, вот что, старый, – натянув на лицо улыбку, юноша повысил голос. – Ты Виринию, как увидишь, скажи – мол, Амбрионикс-лодочник что обещал – помнит. И сделает. Пусть уж и он не подведет.
– А, это ты о долге?
– О нем, старичина, о нем. Так передашь, не забудешь?
– Да уж передам. Ты сам-то куда сейчас?
– В Алинкум.
– Далече тебе шагать, успеешь ли до ночи?
– Успею. А не успею, так и ночью пойду.
Рассмеявшись, Амбрионикс весело подмигнул старику:
– Ну, прощай, старче. Пусть Бог помогает тебе.
– Прощай. Удачной дороги.
Свернув с римской дороги на проселок, подросток какое-то время шагал, старательно обходя лужи, а потом, услыхав условный свист, юркнул в кусты.
– Ну, как? – негромко поинтересовался Рад.
– Старик видел гуннов. Думаю, я знаю то место.
Хевдинг вскинул глаза:
– Это ты так думаешь или тебе селянин сказал?
|
|
– И то, и другое. Недолго вам осталось идти, господин. Гунны рядом.
– Значит, слава богу, отыщем, – Радомир прищурился, скосив глаза на воинов, махнул рукой. – Вяжите его, парни!
Амбрионикс и моргнуть не успел, как дружинники заломили ему руки, стянув тугой ременной петлею.
– Вот так-то лучше будет, – ухмыльнулся Рад.
– Не доверяешь мне, господин? – проводник обиженно скривил губы.
– А почему я должен тебе доверять? – честно признался хевдинг. – Да и вообще – доверяй, но проверяй – у нас так принято. Тот старик ведь сейчас обратно поедет?
– Пожалуй, да. Не останется же ночевать в поле.
– Вот мы его и расспросим. Проверим твои слова.
Парнишка прикрыл глаза:
– Ну, проверяйте.
Услыхав скрип колес, Радомир самолично пошел навстречу селянину – он, единственный из дружинников, знал латынь. Спасибо Варимберту-херцогу, верному воеводе Аттилы – научил когда-то.
– Сальве, старче!
– И тебе здравствовать, господин.
– Не видал ли ты моего слугу? Лохматый такой мальчишка на вид лет шестнадцать. В браках, в плаще… да, еще шрам на шее.
– А-а-а, так вот он кто! Беглый, значит… то-то я и смотрю.
Старик говорил, так коверкая слова, что от классической латыни мало чего и оставалось, и Рад понимал его через два слова на третье. Ну, хотя бы что-то.
– Ага, значит, ты его видел? Держи вот, медяху, да скажи, о чем он тебя расспрашивал?
– О гуннах расспрашивал и о готах, – селянин с видимым удовольствием зажал монетку в ладони. – А еще, о господине Виринии Геторе, владельце всех окрестных полей и пастбищ.
– Так-так, – насторожился хевдинг. – Расспрашивал, говоришь? А может, что-нибудь просил передать? Какие-нибудь слова, а?
|
|
– Долг он хотел отдать, вот что. Видать, у твоего слуги, господин, появились деньжата, хотя по виду его такого не скажешь.
– Появились, появились, – задумчиво пробурчал молодой человек. – А больше он ничего не просил передать?
– Не, только про долг говорил.
– Что ж, – Радомир махнул рукой. – Ладно.
Похоже, Амбрионикс выдержал проверку, из чего, однако, вовсе не следовало, что ему можно было теперь полностью доверять. Князь приставил к проводнику Скорьку – присматривать, и был уверен, если что – молодой словенский охотник не преминет пустить в дело стрелу или нож. При малейшем подозрении. Впрочем, а стоило ли так уж подозревать этого галльского парня? Молчаливого, исполнительного… и слегка туповатого – или это просто так казалось? Разве можно узнать человека за пару дней?
Все же вечером, у костра, Радомир попытался завести беседу. Расспрашивал парня о его семье, о родичах, о городах и селеньях. О личной жизни Амбрионикс распространялся весьма неохотно, что было и понятно – все его родственники погибли, а вот о городах парнишка неожиданно рассказал много и с большими подробностями, даже проговорился, что когда-то плавал на барке по Лигеру-реке.
– Да-да, почти по всей реке, от земли арвернов в Генабум, в Цезародунум, в Юлиомагус и дальше, к самому морю. Генабум – очень большой и красивый город, там есть акведук и мост, который прошлым летом едва не захватили гунны. Нынче же гунны до Генабума не дошли…
– Потому и нам туда не надо, – негромко заметил вождь. – А куда надо? Где, говоришь, их видели-то?
– В лесах, на излучине. В трех левках от Алинкума, есть там такое селеньи на римской дороге.
– От Алинкума – три левки? – дотошно уточнил Радомир. – А отсюда сколько?
– Думаю, никак не меньше шести.
– Многовато, – Рад прикинул – галльская левка – около двух с половиной километров, таким образов всего выходило – пятнадцать.
– Ничего, – дернул плечом проводник. – Если пораньше выйти – к вечеру будем. Там для вас легче – римских дорог нет, одни лесные.
– И что, большой лес?
– Большой, – не задумываясь, ответил Амбрионикс. – До самого Аварика тянется. Кого только в этом лесу нет! Разбойники, остатки повстанцев-багаудов, беглые рабы, даже друиды!
– Друиды? – хевдинг удивленно моргнул. – Так их всех истребил еще Цезарь!
– Я тоже раньше думал, что всех, – юноша машинально прикоснулся к шраму и скривился.
– Кто это тебя так?
– Было дело.
Подросток вновь замкнулся, и Рад не стал настаивать на продолжении беседы, все же уже было поздно.
Утром пошел снег. Он падал серыми мокрыми хлопьями и тут же таял, а под копытами коней противно чавкала грязная бурая жижа. Лесная дорожка явно была не чета римской, на пути то и дело попадались огромные густо-коричневые лужи, которые приходилось либо объезжать черт-те где, либо все же форсировать, в любой момент рискуя утопить лошадь. К полудню небо посветлело, но здесь, в чаще, по-прежнему царил сумрак, холодный и по зимнему цепкий, он скользил меж деревьями, смешиваясь со смрадом болот.
– Ну и лесок! – шепотом промолвил Скорька.
– А? – князь повернул голову, погладил по гриве коня.
– Лес, говорю, дюже страшный, княже!
– Да ладно, а то ты лесов не видал.
– Видать-то видал, но… Наши добрее. Особенно – сосновый бор. И дышать хорошо, и светло, сухо. Совсем не то, что здесь – сыро, муторно. И кусты, и папоротники эти – случись что, меж деревьями и не пробежишь, не протиснешься.
– Ну, это еще от погоды зависит. Вишь, хмарь-то какая! – поднырнув под ветку, Радомир выпрямился, вскинул глаза. – А небо-то поднимается. Этак к вечеру и солнышко будет.
– Если снова снег не пойдет. Туч-то кругом хватает.
– Тогда уж, скорей, дождь.
– Господин! – идущий впереди проводник остановился и, обернувшись, посмотрел на князя. – Здесь тропинка на старую виллу. Если хочешь мы можем заглянуть, спросить поточнее, где гунны.
– Заброшенная вилла? – Радомир почесал подбородок, тронутый мягкой светлой бородкою. – И у кого ж там спросить?
– Там дети обычно играют, ну, из окрестных деревень.
– Дети? И так далеко забираются?
– По звериным тропам – не так уж и далеко. А для игр – место удобное, никто чужой не заглянет. И дичи вокруг хватает. Мальчишки там шустрые, много чего видят, много чего знают.
Хевдинг махнул рукой:
– Добро. Съездим, поглядим, спросим. Эй, парни!
– Тсс!!! – проводник скривился, словно от зубной боли. – Тише, тише, господин. Не надо кричать – спугнем, не у кого и спрашивать будет. И вот еще… Много людей с собой не бери – по той же причине.
– С собой? – удивился князь. – С чего ты взял, что я самолично туда отправлюсь?
Амбрионикс прищурил глаза:
– Только ты один знаешь латынь, господин. А мне – не особенно доверяешь.
Дернув головой, хевдинг хмыкнул:
– Ты прав, прав, парень. Что ж, веди, показывай своих детишек.
– Нельзя ли попросить тебя спешиться, господин? Там ручьи, болотца – верхом не проехать.
– Ладно, пойдем прогуляемся, – соскочив с коня, князь бросил поводья Иксаю. – Ждите здесь, мы скоро. Присмотрите пока удобное для ночлега местечко.
Подумав, Радомир взял с собой Скорьку и еще парочку молчаливых парней из числа бывших дружинников Хотобуда, этих двоих – на всякий случай, прикрывать пути отхода.
– Далеко идти-то? – ныряя вслед за проводником в темное зево девственной лесной чащи, запоздало осведомился князь.
– Не беспокойся, господин. К ночи вернемся, – ухватившись за дерево, обернулся Амбрионикс. – И наверняка много чего узнаем. Думаю, завтра вы уже будете среди своих.
– Дай-то бог, дай-то бог, – покивал на ходу Рад.
Узкая тропинка постепенно расширилась и стала заметно суше – под ногами уже не хлюпала вода, как в начале пути, идти стало куда как удобней, и путники прибавили шагу, стараясь не зацепиться о колючие заросли шиповника и малины. Темные угрюмые вязы, снулые осины и хмурые ели сменились веселыми солнечно-желтыми липами, березами, ивой. Проглянувшее сквозь пелену облаков солнышко, неслышно скользнув в подлесок искристыми зеленоватыми лучиками, вспыхнуло на белых стволах берез. Совсем как в России. Где-нибудь в Ленобласти или под Калугой. Вот только представить, что впереди не лохматый галльский парень в браках, а, скажем, свой брат – бородяга-турист, и точно такие же – позади, вместо Скорьки и парочки хмурых парней-воинов. Идут. Вот скоро закончится трудный маршрут, и все вернутся в лагерь, а там – холодный квасок, пиво, хоть захлебнись, весело булькающий в котелке гороховый пакетный супец да гречневая, щедро сдобренная тушенкою каша. Ну, и песня, конечно – кто-нибудь, прислонившись спиной к толстому стволу сосны, наверняка терзал бы видавшую виды гитару: «А в Сенегале, братцы, в Сенегале…»
Да-а… Хорошо в волшебной стране Сенегал. Баобабы-бабы-бабы… да еще и жена французского посла. По крайней мере именно так в песне поется.
– Господин… Пришли уже! Вон она, вилла.
Пришли? Радомир и не заметил.
– Вилла? Где?
– Во-он, за жимолостью.
Отведя рукой ветку, молодой человек осторожно выглянул, посмотрев в указываемую проводником сторону. Да, за кустами что-то такое белело. Далековато, правда – с километр, посередине большого луга, уже, конечно, основательно заросшего густым кустарником, однако низенькие кусточки – не лес, незаметно не подберешься.
– Слышишь, господин? – шепнул проводник.
Рад прислушался и действительно услыхал звонкие детские голоса, крики. Точно – ребятишки, Амбрионикс не соврал.
– Идем, – распорядился князь. – Иксай, со мной, вы двое – будьте начеку. Амбрионикс – ты останешься здесь. Подождешь.
– Как скажешь, господин, – опустив глаза, проводник поклонился. – Разреши только сбегать вон туда, за кусты… Ну, по важному делу…
– Беги, – Радомир отмахнулся и кивнул Иксаю. – Ну, пошли, парень.
– Князь. Может, ты все же пошлешь воинов?
– Вы знаете латынь?
– Мы бы кого-нибудь схватили и приволокли сюда!
– А какая разница, где разговаривать – здесь или там, на вилле? Ладно, идем молча.
Рад сейчас лукавил, ведь конечно же Иксай был абсолютно прав, вполне можно было захватить кого-нибудь из ребятишек, притащить, выспросить все. Можно было… Только хевдингу так не хотелось, а хотелось, наоборот, отвлечься от всего хотя бы на некоторое время, вновь ощутить себя не вождем, князем Радомиром, а Родионом Мироновым, обычным русским парнем, туристом…
Рад чувствовал – это придало бы ему новые силы, он давно устал уже так вот скитаться и теперь хотел хоть чуть-чуть отдохнуть.
– Не спеши, Иксай.
Родион замедлил шаг, остановился рядом с барбарисовым кустом. Подняв голову, закрыл глаза, подставляя лицо солнечным нежным лучикам. Снова представил… Вот сейчас откроет глаза – а тут рядом, на поляне, палатки, и горящий костер, и синяя лента реки, и перевернутые, вытащенные на берег байдарки. И голос:
– Родио-он! Ради-ик!
– Господине… Там кто-то есть.
Ну, ясное дело – есть, затем и пришли.
– Пошли, глянем. Только осторожно – не спугнуть бы никого раньше времени.
Вилла была та еще, одни развалины. Проваленная крыша, закопченные, нелепо торчащие балки, покосившаяся от времени ограда из серых камней, мраморные, изрисованные углем колонны. Какие-то рожицы, человечки, буквы… все, как и через полторы тысячи лет.
Все выглядело запущенным, давно заброшенным, разоренным. Все, кроме, пожалуй, дороги – мощная, римской кладки, она вовсе не казалась заросшей. Что и говорить, легионеры строили на века. А хозяин виллы, видать, был большое шишкой – ишь ты, до самых ворот мостовую выложили.
– Останься здесь, наблюдай, – обернувшись, шепотом приказал хевдинг, сам же, обойдя дом, осторожно выглянул из-за угла.
Во внутреннем, с обвалившимися стенами, дворике виллы, смеясь, играли дети. Небольшие, лет по девять-одиннадцать, двое мальчиков и одна, кажется, девочка… впрочем, кто их в таком возрасте разберет, одеты-то одинаково – теплые туники с длинными рукавами, браки… нет, пожалуй, все же не браки – просто узкие римские штаны, какие носили воины в далеких северных походах.
– Лови, лови, Марк! Твоя очередь!
Весело крича по-латыни, детишки азартно кидали плетеные обручи, стараясь нанизать их на палку, которую держал в руках водящий. Кольца – древняя игра. Интересно, как таких маленьких детей родители сюда отпустили? Или не отпускали, ребятишки сами сюда свалили… Значит – селение рядом! Что же проводник не предупредил?! И дорога… ей же пользовались, явно пользовались. Та-ак…
Почувствовав какой-то подвох, молодой человек отступил на шаг и отпрянул в сторону…
Неумело брошенное кольцо упало прямо ему под ноги… И тут же выбежал из-за угла мальчишка. Темненький, светлоглазый. Увидев незнакомца, вовсе не испугался, наоборот, улыбнулся, щурясь от яркого солнца:
– Сальве, милес! Ты кто?
– Так, – Радомир пожал плечами и тоже улыбнулся в ответ. – Вот, проходил мимо. Не скажешь ли, далеко ли до вашего селенья?
– Недалеко. Почти совсем рядом.
– С кем это ты там разговариваешь, Флавий?
С двора подтянулись и остальные двое светленькие, один даже рыжеватый – и тоже ничуть не боялись, а глазенки смотрели с любопытством и… даже с какой-то хитростью, словно бы играли не в кольца, а в прятки или догонялки, что ли. Словно бы и он, Рад, с детишками этими играл, вернее – они с ним.
Подбежав, двое сказали хором:
– Сальве! А меч у тебя настоящий?
– Салвете, дети. Настоящий.
– А можно потрогать?
– Не стоит. Честно говорю – не стоит. Еще порежетесь, он острый. Лучше скажите-ка…
– А ты нам кольцо поможешь достать? – хитровато прищурился темненький.
– Кольцо?
– Да-да, просто я неудачно бросил, а Марк не смог поймать. Вот оно в окно и залетело кольцо-то. Нам не достать.
– Ладно, так и быть, – махнул рукой хевдинг. – Идемте, достану. Только уговор: вы мне потом все-все расскажете, что ни спрошу, идет?
– Идет! Всеми святыми клянемся.
Рад спрятал усмешку: ну, вот и славненько. Ни у кого ничего выпытывать не придется, с детьми ведь главное что? Подход!
– Ну, показывайте, где тут ваше окошко?
– А вон. Высоко тебе лезть.
– Да уж, – молодой человек покачал головой. – Похоже, оно в залу упало… что там было-то? Скорее всего, таблиниум или библиотека. Ладно, разберемся… Плащ подержите.
Скинув детишкам плащ, хевдинг с разбега подпрыгнул и, ловко уцепившись за темный проем окна, подтянулся, протиснулся… и осторожно спрыгнул вниз, в темноту.
В тот же миг тишину пыльной залы прорвал чей-то громкий язвительный хохот!
– Мы рады приветствовать гуннского вождя! – отсмеявшись, насмешливо сказали откуда-то сверху. – Добро пожаловать в гости.
Глава 7
Зима 453 г. Галлия
Плен
Глупый, глупый Радик! Это ж надо было так тупо попасться! М-м-м…
Замычав, хевдинг ткнулся лбом в холодную стену узилища. Попался… Что ж теперь делать-то?
А что делать, когда вокруг – целые сонмища готов, целое войско, тысячи, даже, может, десятки тысяч! Весь цвет воинов благородного короля Торисмунда, коего Родион пока лицезрел мельком, когда тащили в темницу, ибо являлся пленником не непосредственно короля, а его графа, римлянина Вириния Гетора. Галло-римлянина – так будет понятнее. Напыщенная поза, толстое лицо, реденькие, тщательно завитые рабом-парикмахером локоны, породистый, с горбинкою, нос и маленькие поросячьи глазки – вот вам всадник Гай Вириний Гетор во всей красе! Некогда верный империи, а ныне – тому, чья масть удачнее ляжет. Пока вот – Торисмунду.
Сам Вириний его и сопровождал вместе со своими воинами – на охоту за «гуннами» граф взял с собой человек тридцать, правда, попался пока только один Радомир. Наверное, как самый доверчивый и глупый. Ну, надо же – детишкам поверил. А они его и обманули, объегорили, обвели… с подачи взрослых, конечно – мол, такая игра.
Чучело! Тупое глупое чучело. Да уж, тягаться с римлянами в хитрости – это не на ЗИСе вертеть баранку, тут другие умения требуются. Впрочем, хватит уже самобичеваний, давно пора бы и осмотреться да прикинуть, чем тут пахнет?
А пахнет тут пытками и лютой смертью – и прикидывать нечего! Но умирать, между прочим, нельзя ни под пытками и без – кто тогда Хильду спасет-выручит – Влекумер-навий, что ли? Этот выручит… да уж… Да и свои люди, дружинники – Рад же все-таки был за них ответственным… Эх, узнать бы, что с ними? Иксая и парней, похоже, уже нет в живых.
Однако и проводничок попался! Вот же гад! Прикинулся валенком, а сам… Ладно, бог даст, еще посчитаемся с этой тварью.
Желчно сплюнув, молодой человек осмотрелся, насколько это вообще можно было сделать здесь, почти в полной тьме. Насколько представлял себе Рад, он сейчас находился в каком-то амбаре, довольно, кстати, просторном. Без окон, со сложенными из известняка стенами, прочной дубовой дверью и глинобитным полом, который уж никак голыми руками не проковыряешь и никакого подкопа не сделаешь, а только ногти в кровь изотрешь. Такие вот дела.
А граф Вириний Гетор – просто фанфаронистый самовлюбленный болван, по крайней мере у Радомира сложилось именно такое впечатление во время их весьма краткой встречи. Пока пленника везли на телеге от виллы в городок (как чуть позже выяснилось – походный стан вестготского короля Торисмунда), граф все время гарцевал рядом на вороном жеребце, чисто по-мальчишески обзывался да хвастался, правда, некоторые его пояснения были вполне информативны, особенно после того, как въехали в город. И предводителя готов – тот как раз куда проезжал со своей пышной, но грязной свитой – Вириний любезно показал, правда, не представил, из-за дальности, верно. А так, все нес всякую чушь: мол, ты – мой пленник, я – римский всадник и германский граф, и никто не сравнится со мной в доблести, смелости и хитроумии, вот и тебя, хитрую гуннскую собаку, поймал, а ты и попался!
Радовался, змей, откровенно радовался. Однако о том, что пленил целый гуннский отряд, не высказался ни сном, ни духом. Не похвалился. А ведь мог бы, если б пленил хоть кого-нибудь. А если так, то ничего у него с Радомировой дружиной не вышло! Будут ли готы их ловить? Большой вопрос. Лес-то и впрямь – непролазный, а у врагов есть занятия поважней – с Аттилою нужно биться, не разбить, так хоть из Галлии его вышвырнуть! Недосуг тут по лесам шляться да мелкий отрядец ловить. Есть местный граф – его это забота. А местному графу, всаднику Гаю Виринию, похоже вполне достаточно и одного плененного «гунна», который и будет преподнесен его величеству в самое ближайшее время как свидетельство личной храбрости и неустанных забот господина королевского графа. Нет, вряд ли Вириний будет шататься по лесам… да и людей своих не отправит, думается, не так-то у него их и много, наверняка готы забрали большую часть. А значит, дружина – цела! Парням удалось уйти. И главное дело у них сейчас – одно: отыскать и вызволить из плена своего хевдинга, без этого воину просто невозможно жить, особенно – германцу. Это ж позор! Вождь – и в плену! Трудно себе даже такое непотребство представить. А вот, и представлять не надо, мхх! Ну, и как вам сидится, Родион Даниилович? По какой статье загремели? Ах, по глупости… так нет такой статьи ни в одном кодексе, есть только «преступная халатность» и что-то типа «головотяпства со взломом». Последняя как раз в данном случае подойдет.
Та-ак… Раз дружине удалось уйти, значит, парни будут искать своего вождя. А раз будут искать – найдут, они ребята упорные. Ему же, Радомиру, для ускорения этой встречи тоже нужно чего-нибудь предпринять, не сидеть же здесь, в темноте, сиднем? Неудобно – пол холодный и вином никто не поит. Кстати…
Живенько вскочив на ноги, пленник подбежал к дверям и, обнаружив щель, приложил глаз. Ни черта, честно сказать было не видно. Потому как – ночь. А вон и звезды. Или это факелы где-то вдалеке горят?
Ладно…
– Эй, кто-нибудь?! – громко позвал молодой человек.
– Чего разорался? – строго спросили от двери, скорее всего – специально выставленный графом Виринием часовой, кто же еще-то?
– Оправиться бы, – хевдинг шмыгнул носом. – Да и перекусить бы неплохо.
– Может, тебе еще и вина, проклятый гунн?
– Ну… и от вина бы не отказался. А что, можешь достать?
– Собака!!! – в щель яростно ударило копье, да так, что Радомир едва успел отпрянуть.
Однако и психи у графа в часовых ходят! За такими глаз да глаз… так и к лучшему!
– Ты чего развоевался-то, черт?
– Ты сам – черт! Дьявол! Ничего, – воин хрипловато выругался. – Скоро придет твоя смерть, подлый гуннский пес!
– Ишь ты, – Рад презрительно хмыкнул. Просто интересно стало – с чего б этот молодой – судя по голосу – парень его так ненавидит? Или тут дело не конкретно в отдельно взятом пленнике, а вообще – в гуннах?
– Ты умрешь очень и очень скоро, а твоих поганых сообщников мы скоро поймаем!
Ах вот оно как! Поймаем? Значит, и вправду, еще не… Хорошая весть! И вообще, стоит поговорить с этим парнем, может, еще чего интересного скажет?
– Слышь, воин. Так я не понял насчет вина-то? Принесешь или нет?
В ответ послышалась лишь гнусная ругань.
– Ладно тебе ругаться-то, – покладисто усмехнулся Рад. – Между прочим, часовому запрещается разговаривать… тем более, столь грязно ругаться, как это делаешь ты, любезнейший. Кричишь, кричишь – суетно это. Хотя бы сказал – мы вообще где?
– Где надо, – выговорившись, часовой, похоже, успокоился и больше не был склонен к беседе. Даже слышно стало, как отошел.
– Эй, эй, – не отставал пленник. – Ты чего так меня ругал-то? Что я тебе сделал? Единственную коровенку со двора свел? Так то не я был, мамой клянусь!
– Твои гунны убили сестру моей матери и ее маленьких детей! Клянусь, ты ответишь за это.
– Ах, вон оно в чем дело. Ну ты уж так-то не разоряйся, все же не я лично их убил. И, знаешь, твой голос почему-то кажется мне знакомым. Мы встречались раньше?
– Конечно, это по моей милости ты здесь и сидишь, глупый гунн!
– Ах, вот как! Проводничок! То-то я и смотрю… И за что же ты так меня ненавидишь?
– Я уже сказал. Скажу больше – я сам просил у господина графа позволения тебя пытать. Под моим ножом ты будешь визжать, словно свинья.
– Экий ты кровожадный парень. У тебя с головой все в порядке?
– Скоро, очень скоро ты ответишь за все!
– Ну вот, опять завел старую песню – тошно слушать. Лучше б чего новенького сказал.
Амбрионикс ничего больше не отвечал, вообще перестал разговаривать, наверное, обиделся, не понятно только, на что. Да на что угодно, галлы – народ обидчивый, словно дети.
Утром пленнику принесли поесть – кусок вареного мяса и белый галльский хлеб, мягкий и вкусный до невозможности. Даже отвели оправиться, в сопровождении трех вооруженных мечами и копями стражей – с голыми-то руками не забалуешь, не Рембо, чай.
Днем в узилище посветлело – сквозь щели в воротах все-таки проникало яркое весеннее солнышко. Немного вздремнув (после сытной трапезы сморил-таки сон), молодой человек тщательно обследовал помещение, не обнаружив ничего такого, что поспособствовало бы побегу – ни выщербленных стен, ни дыр в крыше, ни гниловатой воротной досочки. Ну, а насчет подкопа ясно было с самого начала.
Пожав плечами, Рад уселся, привалившись спиной к теплым, уже нагревшимся на солнце, воротам, и, вытянув ноги, принялся думать, на этот раз уже не ругая себя за ротозейство, а размышляя в другом, более конструктивном, направлении.
Если его дружинники уцелели – а это, скорее всего, было именно так – значит, очень скоро они будут здесь, заявятся в поисках своего хевдинга, станут везде рыскать – сделать это запросто, армия Торисмунда (да и того же Аттиды) вовсе не четко укомплектованные римские легионы, а, грубо говоря, всякий сброд, каждой твари по паре – готы, франки, словене, бургунды, гепиды, герулы, аланы… Кого только нет! Издавна подобные сборища назывались алеманами – «бродячими шайками», с течением времени это презрительное прозвище перешло на целый народ – французы до сих пор именно так называют немцев, вроде бы как по названию одного из германских племен. Ан, не было такого племени, был просто – сброд, от которого войско короля Торисмунда отличалось разве что только численностью. Нет, были, конечно, верные отряды тех ж вестготов, однако в достатке имелись и другие – гепиды, герулы, франки и прочие, которым, по большому-то счету, было все равно, за кого воевать – за римлян или за «гуннов». «Гунны» Аттилы, кстати, значили в это время то же, что «алеманы».
А раз так, дружинникам Радомира можно было свободно затеряться среди многочисленных воинов вестготского правителя. Если парней, правда, не… Нет. Не хотелось бы верить в плохое. Все же в хорошее-то верить куда как приятнее, из этого хорошего и исходить надо. Подать дружинникам какой-нибудь знак! Написать на воротах что-нибудь этакое, типа – «Здесь был Радик» или «Скорька – дурак!». Гм… написать-то неплохо бы, да только как это сделать – ворота-то заперты? Да и чем… Кого-нибудь попросить, что еще остается?
Повернув голову, пленник припал глазом к щелке. Насколько он успел заметить, амбар располагался на заднем дворе обширной усадьбы, на редкость неопрятном и захламленном. Обломки веток, старые грабли, жнейка без обоих колес и оглобель, какие-то тряпки. Видать, усадьба когда-то принадлежала врагам Торисмунда, была у них отобрана и ныне пустовала… или не пустовала, а просто у нового хозяина пока до нее руки не доходили.
Интересно, кто сейчас сторожит? Неужто снова Амбрионикс? Не, не может быть – когда же он спит-то?
– Э-эй! – негромко позвал узник. – Кто здесь есть-то?
Отозвались сразу:
– Чего тебе, гуннская собака?
– Попить бы.
– Тебе ж только что давали воды!
– Вода не вино, много не выпьешь!
– Неплохо сказал, собака! – с улицы послышался смех. – Еще чего скажешь?
Конечно же торчать здесь, на заднем дворе, любому покажется скучным. Что тут делать-то? Разве что спать… или вот, поболтать с пленником. Просто так, от скуки. Тем более, что дневной страж, в отличие от ночного, похоже, не имел никаких особых причин ненавидеть гуннов, сиречь – и узника тоже.