– Рада, что тебе нравится.
– Да как же это может не нравиться-то?
– Ой… ты снова меня щекочешь! Правду говорят, что варвары неутомимы в любви! А я-то, дура… ой! а я-то, дура, не верила… Нет, нет, не убирай руку… мне очень хорошо, очень… теперь слегка погладь… ах… Ты мой неутомимый!
Неутомимый – это было не слишком-то верно сказано, все ж таки, чего греха таить, Рада сильно клонило ко сну. Он и приставал-то сейчас толок лишь за тем, чтобы не свалиться в дрему, что было очень легко, просто улечься рядом, вытянуться, прижаться… и…
…бросив под себя пропиленовый туристский коврик, они валялись в высокой траве, прямо на лугу, у болота, он, Родион, молодой, только что отслуживший, парень, и тридцатилетняя учительница Катерина Олеговна… Катерина, Катя… Когда-то она учила и Радика… давно уже, когда тот был классе в восьмом.
– Где ты успел так загореть, Радик? – Катерина Олеговна… нет, все-таки, Катерина, Катя… погладила юношу по плечам. – А я вот не очень-то, все как-то некогда… белая, как сметана.
– Ну уж, белая.
– Белая, белая, смотри!
Катерина игриво задрала маечку, обнажив упругий живот, не такой уж и белый, тронутый таким нежным золотистым загаром, словно бы на кожу горстью плеснули солнца.
– Нет, не белая… – Радик поцеловал женщину в пупок… поддернул маечку выше… обнажая грудь, которую тоже принялся целовать…
Катерина ничего не говорила, лишь томно дышала, да гладила парня по волосам. А руки Родиона уже скользили к ее коротким светло-голубым шортам, вот уже расстегнули…
– Эй, ты спишь, что ли? Устал?
Ну, как сказать? Он же не железный, хоть и варвар. Помаши-ка мечом не на жизнь, а на смерть, потом прими ледяной душ, поплавай в холодной водичке, в любой момент рискуя утонуть или словить стрелу в шею.
|
|
– Да не сплю я… просто так вот, с тобой пригрелся. Слишком уж ты нежная!
– Нежная? Надо же. А все говорят, что я в любви злая.
– Кто – все? Ой, извини. Не мое дело.
– Ладно. Пощекотать тебя?
– Пощекочи. Зачем ты спрашиваешь? Делай!
Собравшись с силами, молодой человек снова нырнул в омут любви. Сначала ласкал так, механически – к чему обижать человека? – а потом и на него нахлынула обволакивающая нега всепоглощающей страсти, властно ухватила за шиворот, потащила, бросая в сладостный круговорот, из которого выплывешь, нет ли – не знал, не знает и знать не будет никто.
Какое у нее все же красивое тело! Какая упругая грудь… стройные бедра. А кожа, кожа… И этот лавандовый запах… ах…
– Мы, кажется, стоим? – вынырнул из круговорота хевдинг.
Меления расхохоталась:
– Ну да. Разве ты не слыхал, как твои люди бросили якорь? Среди них есть умелые моряки?
– Не думаю.
– Ну, на якорь встать – дело не хитрое. А вот идти дальше…
– Ты что же, подаришь нам свою барку? – удивился молодой человек.
Матрона щелкнула его по носу:
– А вы все равно ее уже взяли. Утром я вас покину. Явлюсь домой, вся такая растрепанная, несчастная… Жертва варварской похоти! Скажу, что сбежала. Господь помог – еле ноженьки унесла.
– Муж поверит ли?
– Нет. Но он умный. Эти сплетни не для него – для других.
– Твой муж, стало быть, владеет барками.
– Это не муж, это я ими владею! – снова расхохоталась красотка. – Правда-правда. Раньше, еще до меня, Сергий ими владел, да едва не разорился. Пришлось взять дело в свои руки. И сейчас у нас уже второй год – чистая прибыль.
|
|
– Ты ж говоришь – муж твой умный.
– Очень умный, – Меления кивнула, похоже, что с искренним уважением, – Он очень хороший оратор, к тому же сочиняет философские поэмы, драмы, и агроном неплохой, а вот, что касается разного рода торговых дел – тут уж без меня не справится.
– Вот оно как!
– Ты вино-то пей, варвар.
– Выпью, спасибо. А ты такого Амбрионикса знаешь? Лохматый смешной парень, галл.
– Амбрионикса? Еще б не знать. Его родичи пятый год арендуют у меня барку. Вашу барку… Что так смотришь? Сказала – сделала. Я всегда поступаю так, как мне хочется.
– Я заметил, – Радомир положил голову Мелении на живот и спросил то, что давно уже порывался спросить: – А тебя не смущает, что я… что мы – враги?
– Враги?! – Матрона неожиданно расхохоталась, громко и, как показалась Раду, цинично. – Мои врагу не полководцы и властители, а сами войны. Увы, они будут всегда. Когда-то Рим был велик и могуч, увы, те золотые времена закончились. Сейчас, сам знаешь, что творится. И мне все равно, кто придет – готы, франки, бургунды Торисмунда или те же готы, франки, бургунды Аттилы!
– Понятно, – моргнул молодой человек. – Есть такая пословица – хрен редьки не слаще.
– Хорошая пословица. Жизненная. Вот и мне, что Торисмунд, что Аттила… кто бы не победил – а все же хоть какой-нибудь порядок будет. Нельзя без порядка. Тогда все войны – впустую, просто так. Кому нужна выжженная земля? Только полному идиоту, а ни Торисмунд, ни Аттила вроде не таковы.
– Меления…
– Ну? Что ты так смотришь?
– Хочу сказать – ты очень большая умница.
|
|
– Льстишь?
– Нет. Говорю чистую правду.
Матрона подняла голову:
– Смотри-ка, светает уже. Пора мне. Пусть твои люди причалят к берегу. Только осторожно. Впрочем, я сама за всем прослежу.
– Постой.
Встав, Меления натянула тунику, однако Радомир проворно стащил ее обратно. Встав на колени, обнял руками бедра, прижимаясь головой к лону.
– Снова будешь щекотать? – тихо спросила женщина.
– Снова, – шепотом отозвался князь.
Утром барка осторожно подошла к берегу. Стоявший на носу Иксай, высунув от усердия язык, старательно промерял глубину длинным, найденным на палубе, шестом. Запросто можно было сесть на мель – река разлилась, и никто не знал, что там, внизу, под водою. Может быть, забор, загон для скота, какой-нибудь большой камень. Не хотелось бы повредить судно, да и садиться на мель не стоило. Эта барка – единственная возможность выбраться.
Утро выдалось пасмурным, хмурым. На радость беглецам дождило, и плотный густой туман стелился по всему берегу.
– Левым бортом гребите! – не оборачиваясь, показал рукой Иксай. – Теперь – правым… Все!
Осторожно подавшись вперед, судно ткнулось носом в желтые кусты дрока. Хевдинг лично помог матроне спуститься, проводил.
– Не надо дальше, – улыбнулась Меления. – Прощай. Было хорошо. Сейчас выгребайте на середину реки и там потихоньку двигайтесь. Кто-нибудь из твоих людей умеет обращаться с парусами?
– Не думаю, – Радомир с сомнением покачал головой.
Нахмурившись, матрона задумчиво намотала на палец осветленный локон:
– Вот что! Я подошлю кого-нибудь. Кто умеет.
– Да мы и сами…
– Нет! Вы воины, а не матросы. А разлившаяся река коварна.
– Ладно, – хевдинг послушно кивнул. – Как мы узнаем твоего человека?
– Он передаст вам поклон от меня.
– А где его ждать?
– Не надо ждать. Для опытного речника не составит большого труда догнать барку на лодке.
– Благодарю тебя за все! – прижав руку к сердцу, молодой человек церемонно поклонился.
Меления фыркнула:
– Ты сейчас словно незнакомец. Человек ниоткуда!
– Почему ты так меня называешь?
– Я чувствую. Иди сюда…
Прощальный поцелуй. Легкий шелест шагов в мокрой траве. Упавшие с кустов крупные тяжелые капли. Миг – и изящная женская фигурка растворилась в тумане, исчезла, словно призрачный морок. Исчезла навсегда – в этом Рад был почему-то уверен. Славная женщина… и не очень счастливая. Как она не боится идти в этом тумане одна? Впрочем, похоже, она ничего не боится, а делает то, что хочет.
Забравшись на барку, хевдинг махнул рукой:
– Поехали.
– Куда поплывем, князь? – крикнул с кормы Скорька.
– Пока на середину реки, а там – по течению.
Развернув судно, дружинники споро заработали веслами.
– Ты уверен в этой женщине? – подойдя к вождю, тихо спросил Серый Карась. – Она нас не выдаст?
Рад отрывисто мотнул головой:
– Нет! Без нее мы вообще вряд ли выбрались бы.
Чуть помолчав, Карась согласно кивнул:
– А почему она нам помогла?
– Не знаю, – князь пожал плечами и неожиданно улыбнулся. – Может быть, потому что просто этого захотела. Не захотела б – не помогла, и никто бы ее не заставил.
– Опасная дева, – неодобрительно чмокнул губами дружинник. – Слишком уж вольная.
– Ее вольность спасла всем нам жизнь.
Забавно, но Радомиру и в голову не пришло считать все случившееся супружеской изменой. В конце концов не он добивался этой ночи любви, без которой, уж точно, никто бы не спасся – воины Торисмунда схватили бы беглецов еще засветло. Да-а… все так бы и было, если б только он отверг Мелению, если б не предался с ней любовной страсти. Славная женщина. Славная.
В плотной пелене палево-бежевых облаков тусклым желтым мячиком висело солнце. Разлившаяся река, сверкая серебристыми волнами, сливалась с небом, так, что было непонятно, куда плыть. Просто по течению? Так и поступили, выставив на носу двух парней с шестами. Кормовое весло ухватил Скорька, он и рулил, сияющий и явно довольный своим новым делом, которое ему, вообще-то, никто и не поручал, все получилось стихийно.
– Ты хоть знаешь, куда правишь? – направляясь в каморку, поинтересовался Рад.
Юноша задорно тряхнул челкой:
– А то ж! Чай, челноком на нашей речке правил.
– Челноками мы все правили. Только это ведь не челнок.
– Да уж, не челнок, – Скорька довольно прищурился. – Справная ладья – большая, крепкая.
Действительно, «Дафния» представляла собой весьма вместительное и, судя по всему, крепкое судно. Широкое, плоскодонное, с низкими – для удобства погрузки – бортами и палубой из толстых дубовых досок. Два якоря – на носу и корме – были выкованы из чугуна и крепились на толстых цепях, кроме того, имелись и причальные канаты, и широкие сходни. На середине палубы, от носа к корме, лежала съемная мачта, а у левого борта – свернутый и заботливо прикрытый рогожкою парус, который пока не поднимали – некому было управиться.
Пятнадцать человек – все, оставшиеся в живых, включая князя – расположились на барке с удобством – кто на палубе, кто – в просторном трюме. Натянув веревку, развесили просушиться одежду. Несмотря на время от времени моросящий дождик, сохло все быстро – ветер. И это же ветер, налетая порывами, сбивал судно с курса, отгоняя к противоположному берегу, маячившему где-то на горизонте темною хмурою полосою.
– Туда не надо, – дернул головой князь. – Держись середины.
– Я держусь, – рулевой закусил губу. – Только что эти весла – ладья-то тяжелая! Парус бы поднять, удобней было бы править.
Рад махнул рукой:
– С парусом пока повременим. Я пойду посплю… – Молодой человек окинул палубу задумчивым взглядом. – Матрона обещала прислать своего человека. Ждите. Как появится – срочно меня разбудить.
– А как мы его узнаем?
– Он нас нагонит на лодке и передаст поклон от Мелении.
– От кого?
– От Мелении. От женщины той.
– А-а-а… Значит, во всех подряд стрелы не слать?
– Да нет, – хевдинг усмехнулся. – Не надо.
Веки казались чугунными. Едва только молодой человек прилег на ковер, как тут же провалился в глубокий сон. Устал. Еще бы!
Выгорев, давно уже погас светильник, сквозь небольшое оконце в корме в каморку проникали тусклый свет и сырость. Можно было, конечно, закрыть окно ставней, но Радомир спал, не обращая внимания ни на что, не чуя под собой ног. И лишь улыбался во сне – от ворсистого ковра исходил нежный запах лаванды.
– Господин! Княже!
– А? Что такое? – Рад очумело распахнул глаза, проснувшись от громкого крика.
– Лодка! Ты велел разбудить.
– Ах да, да.
Набросив на плечи найденный здесь же, в каюте, плащ, старый и ветхий, молодой человек выбрался на корму, всмотрелся – узкий и длинный челн быстро догонял барку. Лохматый и тощий лодочник так ловко работал веслами, словно бы собирался взять приз по академической гребле – раз-два, раз-два, раз…
Вот уже до кормы осталось метров десять… пять… три…
Гребец обернулся:
– Госпожа Меления велела передать поклон.
– Спасибо, – князь вежливо поблагодарил… и осекся, узнав в лодочнике причину всех своих бед. – Амбрионикс! Вот уж кого не ожидал увидеть.
– Я тоже не стал бы помогать вам, – хватаясь за причальный канат, парень независимо дернул плечом. – Если б не приказ хозяйки… и вот не он! – галл кивнул на пришедшего на корму Миусса.
– Князь! Это же наш проводник! – громко воскликнул Скорька. – Он сбежал, когда тебя схватили враги. И больше мы его не видели.
– Да, я бы ему не очень-то доверял, – хмуро бросил Хукбольд.
– Ничего! Уж тут-то мы за ним присмотрим! – протянув руку, Рад помог проводнику взобраться на палубу. Привязанная на канате лодка послушно плыла вслед за баркой.
– Парень этот меня и хевдинга спас, – тихо промолвил Миусс. – Защелку в клетке отворил, да.
Радомир поправил на плечах плащ:
– И еще кость бросил.
– Какую кость, княже?
– Он знает, какую. Только вот я пока не понимаю – зачем?
Они говорили по-готски, и Амбрионикс, видимо, все хорошо понял и, скривив губы, пояснил с явною неохотою:
– Тот, рыжий – мой враг. И… я хотел спросить тебя, гунн. Помнишь ту девушку, на берегу?
Миусс удивленно моргнул:
– Какую девушку?
– Которую рыжий хотел… а потом решили ее продать. А меня – убить.
– А-а-а, – усаживаясь на фальшборт, закивал гунн. – Вот о ком говоришь ты. Была девушка, да – помню.
– А куда она потом делась? – в темно-карих глазах галла вспыхнула нешуточная надежда. – Ее ведь, кажется, хотели продать?
– Продали, конечно, да. Варсонею-купцу, он за войском нашим всегда – как ворон. Рабов берет, добычу берет, да. Платит плохо. Нету в нем щедрости.
– На то и купец! – рассмеялся вполуха прислушивающийся к разговору хевдинг. – Был бы щедрым – давно б разорился. А тебе, Амбрионикс, та девушка – кто?
– Так… никто… – юноша поспешно потупился. – Просто, вдруг, думаю, найдется.
– Поня-атно, – протянув, усмехнулся Рад. – А ты храбрый парень – снова явиться к нам! Хорошо, мои люди не все еще о тебя знают. Но я-то знаю все!
– Госпожа Меления велела помочь тебе, – Амбрионикс вскинул голову. – И я ее приказание исполню.
– Так ее боишься, что готов держать руки в гнезде гадюк?
– Не боюсь – уважаю, – галл почесал белесый шрам на своей шее. – Ее слово здесь, на реке, очень много значит. К тому же, – Амбрионикс вдруг прищурился и горделиво выпятил грудь. – «Дафнию» она подарила мне!
Ну, явно не сдержался парень! Расхвастался. Так ведь и было – чем! Вместительное речное судно – не какой-нибудь там «Лексус», это, по здешним временам – все! Собственный грузовой корабль! Верный кусок хлеба, да еще и с маслом, намазанным толстым-толстым слоем. А, кроме этого, еще и положение в обществе – не какой-нибудь там арендатор – не пришей рукав – а судовладелец! Солидный человек, не голь перекатная. Да, было из-за чего рисковать жизнью. Ну, Меления, вот уж поистине – щедрая душа. Хотя вроде бы она барку беглецам обещала…
– Так вон оно что! – Радомир шутливо приподнял левую бровь. – Ты теперь, стало быть, хозяин сего славного судна?
– Так оно и есть, – довольно подтвердил проводник. – Вот доставлю вас куда скажете, и в обратный путь. На своей барке!
– Тогда что ж, господин капитан, командуйте!
– Для начала поставим мачту и парус. Буду говорить на языке готов. Твои люди меня поймут?
– Поймут, – махнул рукой хевдинг.
– Тогда начнем, нечего время терять. Вириний собирается выслать за вами в погоню пару быстрых ладей.
Князь озабоченно почесал бородку:
– Что ж до сих пор не выслал?
– Думаешь, так просто найти зимой знающего фарватер лоцмана? Даже опытного кормщика – и то в городке сейчас нет. Я – самый опытный!
– То-то тебя и прислали.
Под командованием Амбрионикса дела продвигались споро: дружинники подняли и укрепили канатами мачту, подняли парус – косой, полотняный, он сразу же уловил ветер, и до того сменявшие друг друга гребцы смогли наконец, бросить весла на палубу.
– Парус и рулевое весло всегда должны действовать в паре, – учил юный галл с готовностью внимавших ему Скорьку с Иксаем. – Натянули канат, повернули парус – ворочай и руль, иначе запросто можно перевернуться, барка хоть и тяжелая, но не килевая. Да еще нельзя забывать о течении, местами довольно бурном. И мели, конечно, мели. Сейчас, в разлив – они коварны особенно. Вот, вроде бы, кажется, разлилась вода аж на три левки – плыви, не хочу. Ан, нет! Все помнить надо: тут – холм, там, на заливном лугу – межевой камень, а ближе к берегу – вообще утес! Известняк, понимать надо. «Дафния», конечно, судно крепкое, однако и напороться может – мало не покажется.
К концу дня облака-тучи развеялись, и солнце наконец засияло во всю силу, пусть и такое, закатное. Дружинники разлеглись на палубе, словене разделись, подставляя солнышку спины, готы же никогда не загорали – по древним поверьям, солнце слишком уж расслабляло воинов, делая их похожими на изнеженных римлян.
Раненым сменили повязки, слава богу, тяжелых не было, повезло, а, скорее всего, те просто утонули в реке, пойдя на корм рыбам.
Сидевший на корме, рядом с князем, Миусс туго бинтовал левую руку, оторвав от туники подол.
– Зацепило? – скосил глаза Радомир.
– Так… слегка.
– Я ищу Атли-конунга. Далеко мы от него? Что скажешь?
– Не знаю, – гунн задумчиво посмотрел вдаль. – Внезапно напали на нас. И рыжего Бертольда-гота отряд – сам по себе был.
– Как это – сам по себе? – не поверил хевдинг.
– Считался – разведка. На самом деле грабили кого видали, да. Давно от них уйти хотел я. Не успел.
– Та-ак… Значит, где Аттила, ты не знаешь?
– Нет, вождь.
– Плохо дело, – Радомир почесал голову. – И кто теперь скажет – куда же нам плыть?
– Вниз по реке, – оторвался от рулевого весла Скорька Заячьи Уши. – Там Генабум-город. Где-то рядом и гунны.
– Где-то рядом, – невесело передразнил хевдинг. – Плюс-минус сто – двести римских миль! По чужой-то стране – не набегаешься.
– Так, может, у встречных корабельщиков спросим?
– А и спросим! – пригладив волосы, Рад обернулся. – Что скажешь, господин Амбрионикс? Можем мы по пути кого-нибудь встретить?
– Думаю, никого не встретим, – внимательно оглядывая реку, отозвался галл. – Разлив – дело опасное, никто не знает, куда река вынесет. Солидные, с товаром, люди не плывут, только такие, как мы. Вот дней через пять – совсем другое дело. Уж тогда начнется. Весело на реке станет – и барки, и рыбачьи лодки – не то что сейчас: уныло и пусто.
Князь покачал головой:
– Значит, я так понимаю: сейчас каждое встреченное судно – опасно?
– Именно так, господин.
– Эй, парни! Смотрите во все глаза.
На ночь бросили якоря на отмели. Наловив рыбы, запалили на берегу костер, слава богу, на барке нашлась соль, а приправы – коренья и травы – отыскали здесь же, на бережку, в кусточках.
Заночевали на барке, Радомир приказал выставить сторожу – дежурили по двое, чтоб не клонило в сон, да и вообще – вдвоем ночь коротать веселее.
Заводь оказалась тихой, и ночь прошла спокойно, если не считать громкого кряканья уток. Брачный период у них начался, что ли?
Утром, едва забрезжил рассвет, вождь поднял всех.
– И вовсе не нужно так рано вставать, – споласкивая лицо холодной речной водицей, недовольно пробурчал Амбрионикс. – Лучше уж подождать, когда покажется солнышко. Чуть раньше, чуть позже – без разницы, чай, не пешком.
– Так мы и подождем, – Радомир смачно, с хрустом, потянулся и расправил плечи, едва не порвав старую, найденную в каюте барки, тунику. Маловата оказалась, ну уж, какая была.
– Мы примерно где сейчас? – пропуская к воде сонного Хукбольда, хевдинг повернулся к проводнику.
– В пяти днях пути от Генабума, – не задумываясь, отозвался тот. – Сейчас пойдет долина, течение станет не таким быстрым.
– И где же нам искать гуннов? И… работорговца Варсония? Как думаешь, где они могут быть?
– Там же, куда сейчас идет Торисмунд со своим войском. – Умывшись, галл уселся на фальшборт и посмотрел вдаль, на мерцающие тусклым серебром просторы тронутой дрожащей дымкой утреннего тумана реки.
– Это я и без тебя знаю, – князь тоже посмотрел вокруг. – Тут везде горы, холмы. Не очень-то удобное место для битвы.
– Думаешь, все-таки будет битва?
– Конечно. Аттила просто так не уйдет.
– Долины – вниз по реке, – задумчиво промолвил Амбрионикс. – Значит, там где-нибудь.
Рад скривил губы:
– Ты что же, совсем не знаешь местность?
– Почему же не знаю? – обидчиво вскинул голову юноша. – Лигер знаю как свои пять пальцев, ну и все, что прилегает к реке. Хочешь, даже селения назову? Вот, слушай…
– Ладно, ладно, верю, – хевдинг махнул рукой. – А дальше, в десяти, двадцати левках от реки? Там что?
– Сначала – узкая долина, за нею – горы. А гор я не ведаю – что мне там было делать?
– Ты ж сказал – скоро долина будет.
– Будет. Но поначалу – узкая, речная. А за три дня до Генабума уже ни одной горы не увидишь – все низменности.
– Понятно.
Кивнув, князь прошелся по палубе, разминая ноги. На востоке, за длинной грядой синих гор, небо уже окрасилось золотом, однако само солнце еще не показалось, и на берегу, в густых зарослях смородины, ракиты и ивы, еще клубился туман. Да и вообще, было зябко.
Молодой человек поежился и подозвал к себе Хукбольда:
– Возьми двух человек из своих. Пройдитесь по бережку, приведите кого-нибудь. Пастуха, крестьянина, бродячего торговца. Любого, кого можно было бы расспросить.
– А мне можно с ними? – вскинулся Скорька.
Рад махнул рукой:
– Давай.
– Понял тебя, вождь! – кивнув, гот жестом подозвал еще двоих, что-то негромко сказал…
Отвязав от кормы лодку, все четверо высадилась на бережку и исчезли в кустах черной смородины.
Остальным хевдинг велел собираться и ждать.
– Мы поплывем на этой ладье и дальше, князь? – пройдя на корму, поинтересовался Серый Карась.
– Может быть, – задумчиво протянул Рад. – А, может, и нет. Зачем ты спрашиваешь? Просто из любопытства или есть какая-то иная причина?
– Наши люди хотели бы принести требы, князь. Мы давно не молили своих богов… здесь, на чужбине.
– Хорошо, – хевдинг тут же согласился. – Сейчас как раз есть время. А вы что, уже подыскали жертву?
– Скорька вчера поймал утку, – ухмыльнулся Карась. – Хорошую, жирную. Свентовит, Мокошь, Перун будут довольны. Просто попросим у богов помощи, пусть знают – мы про них не забыли.
– Добро, – Рад кивнул. – Ты знаешь, я – христианин, но ваших богов уважаю, потому что уважаю и вас.
Собеседник довольно прищурился:
– Я знал, что ты разрешишь, князь.
– Вам нужно на берег?
– Нет. Там чужие рощи, чужие боги. Лучше уж здесь, хоть и река – тоже чужая. Но ладья – она, считай, наша!
– Помолите богов о погибших товарищах! – положив руку на плечо парня, искренне промолвил вождь. – Жаль, мы не смогли их похоронить.
– Чужие боги, боги жадной реки, утащили Хомута и других наших погибших в свое лоно, – мрачно отозвался воин. – Ничего! Вскоре мы все же устроим нашим достойную тризну. И принесем в жертву не утку… – Серый Карась хищно осклабился. – Ничто так не утешает души погибших воинов, как свежая кровь врага!
– Ладно, ладно, – поспешно отмахнулся хевдинг. – Давайте, пока с уткой решайте. Где будете? На корме?
– Все равно, князь.
– Тогда на носу. Молитесь!
Позвав на корму двух оставшихся готов – Видибальда и Фреза – князь предоставил язычникам-словенам полную свободу действий. Не так уж много их и осталось, словен, земляков, сородичей. Серый Карась, Скорька Заячьи Уши, Иксай, да еще парочка хмурых и неразговорчивых парней из бывшей дружины Хотобуда.
Испросив разрешения, словене взяли парус и, развернув его, отгородили место требы от нескромных взглядов иноверцев-христиан, к числу которых относился и сам князь, причислявший себя к православным. Впрочем, христианская церковь еще не разделилась на западную и восточную. А вот что касается ариан-готов – то те были явные еретики, с какой стороны ни взять! Александрийский епископ Арий когда-то заявил, что Иисус Христос – творение Бога-отца, следовательно, ему не единосущен, не вечен, и занимает в Троице подчиненное место… собственно, выходит, что и Троицы-то, как таковой, нет! Если Христос – не божествен, то уж тем более не божественна церковь, которая не должна владеть ни землей, ни богатствами, и вообще – не алкать земной власти, с чем были категорически не согласны римские папы.
За сделанной из паруса ширмой, предчувствуя недоброе, отчаянно закрякала утка… И тут же наступила тишина… а затем послышался приглушенный голос Серого Карася, взывающего к благословению могучих и грозных богов, увы, оставшихся далеко-далеко, дома.
– Господи, Господи… – в свою очередь, молились на корме готы.
Тоже просили благословения, а заодно – и прощения: все же почти участвовали в языческом обряде. На одной и той же барке были! Амбрионикс, кстати, тоже несколько раз перекрестился, на лице его было написано явственное отвращение. Лишь Миуссу было все равно – его скуластое лицо, смуглое и бесстрастное, не выражало вообще никаких эмоций.
Раду казалось странным видеть такое отчуждение в своей верной дружине. Все эти воины – словене и готы – еще совсем недавно сражались плечом к плечу и точно так же будут сражаться и дальше, пока не погибнут в какой-нибудь кровавой сече. Собственно, за тем сюда и пришли, точнее – Радомир их привел, во исполнение данной Аттилою власти, собрал «налог кровью». Впрочем, не он бы забрал этих парней, так кто-нибудь другой – тот же Хотобуд, кстати.
В тумане, на берегу, зашуршали кусты, кто-то вскрикнул…
Рад положил руку на меч… и облегченно перевел дух, увидев показавшийся из призрачного, еще не успевшего растаять на солнышке, марева, челн с готами. Скорька, Хукбольд, еще двое… и – еще! Пятеро!
Молодцы, парни! Притащили все-таки «языка».
Радомир всмотрелся и недовольно прищурился: «языком» оказалась женщина! Точнее сказать, совсем юная, лет четырнадцати, девчонка – худенькая, большеглазая, с длинными спутанными волосами цвета дубовой коры. Рот ее – видно, чтоб не орала – был туго стянут ремнем, руки связаны.
– Освободите ее, – быстро распорядился хевдинг. – И – ко мне в каморку. Хукбольд, Карась – вы тоже.
Усадив девушку на ковер, Радомир ободряюще улыбнулся и предложил пленнице остатки вчерашней трапезы:
– Есть хочешь?
Та ничего не ответила, лишь дрожала мелкой дрожью, а глаза округлились от ужаса.
– Вы что там с ней сотворили? – вождь перевел взгляд на Скорьку.
– Ничего, клянусь всеми богами! Даже пальцем не тронули. Я ей, наоборот, даже помог. Она плакала – утешал.
– Утешитель… Чего ж она так дрожит?
– Не знаю. Она куда-то бежала, похоже, что к реке.
– Бежала? – Рад дотронулся до руки девушки – бледной, маленькой и холодной, как лед. – Вижу, совсем ты замерзла, милая. Тебе надо на тот берег? Вообще, где ты живешь? Где тебя высадить? Да не дрожи ты! Поверь, никто тебя здесь не обидит.
Вождь говорил сейчас на латыни, однако пленница, казалось, совсем не понимала слов и все так же дрожала.
– Мы тебя скоро отпустим. Понимаешь? Отпустим! Только спросим кое-что… О, боже, ты что, немая, что ли?
Да-а… похоже, от этой девчонки ничего нельзя было добиться. Вот так «язык»! И в самом-то деле – не пытать же!
Князь махнул рукой и поднялся на ноги:
– Хукбольд! Везите ее обратно.
– Как скажешь, вождь.
Стоявший позади, у дверного проема, гот похлопал пленницу по плечу:
– Эй, эй, слышала, что хевдинг сказал? Поднимайся, пойдем. Знали б что ты немая – не хватали бы. Ну! Вставай же! Пошли.
– Не-е-ет! – вздрогнув, девчонка яростно забилась в угол и разразилась рыданиями. – Не надо обратно! Всеми святыми молю – не надо!
– Господине, – похлопал глазами Скорька. – Не надо бы прогонять девицу – ишь, убивается-то.
– Не надо, говоришь? – Радомир покачал головой. – Ладно, как скажешь. Эй, дева! Говорить-то ты с нами будешь?
– Б-буду… – тряхнула волосами пленница. – Только… я не очень хорошо говорю на языке римлян. Не все понимаю.
– Не понимаешь латынь? – удивился князь. – Даже ту, на которой говорят здесь, у вас, по всей Галлии?
– У нас в деревне – не говорят.
– А где твоя деревня?
– Далеко, – девушка махнула рукой. – В горах. Но, мне надо в город. Вы меня туда отвезете? Правда?
Девчонка, как видно, пришла в себя и быстро затараторила на каком-то непонятном наречии, полном придыханий, шипящих и непривычных для уха дифтонгов – дхе, дхе, шти…
– Пожалуйста, по-латыни говори!
– О, господин, я не все слова знаю.
– Черт бы тебя… – не сдержавшись, Радомир с досадой махнул рукой, впрочем, нахмурившееся было лицо его тут же озарилось улыбкой.
– Идите все. И позовите галла! Хотя нет… мы сами к нему пойдем, как же наш кормчий оставит руль? Пора в путь, отправляемся! – молодой человек обернулся и поманил. – Ну, что сидишь, глазами хлопаешь? Пойдем со мной… Зовут-то тебя как?