– Не знаю даже, чего тебе и сказать, – задумчиво протянул Рад.
Потом немного помолчал и спросил:
– А когда меня на допрос поведут? И поведут ли вообще?
– На черта ты им сдался – допрашивать! – ошарашил ответом страж. – Где гуннское войско – и без тебя известно. Большое – не спрячешь.
– Чего ж тогда меня тут держат?
– Не знаю. У графа спроси. Если он тебе, конечно, скажет.
Стражник снова захохотал, как видно, ему показалась весьма забавной собственная шутка. Голос молодой, веселый. Говорит по-латыни, но это та самая «галльская латынь», что у римлян вызывает лишь зубовный скрежет.
– Говоришь, спросить у графа? – Радомир нарочно произнес эту фразу по-готски, и часовой отозвался не сразу. Опять же – на испорченной галльским диалектом латыни:
– Спроси, спроси.
Судя по всему, этот парень понимал германскую речь, но разговаривать предпочитал по-своему. Значит, не германец, не из Торисмундова воинства. Местный. Скорее всего – зависимый человек Вириния, может быть даже – раб. Хотя нет – рабу вряд ли доверили бы охранять пленника.
– Слышь, а ты что тут сидишь-то?
– Тебя стерегу! Непонятливый ты, словно осел.
И снова хохот. Да-а, парнишка веселый.
– Скучно тут.
– Ого! Надо же! Тебе тоже скучно? Погоди-и-и, скоро повеселишься. Упаси Господь от такого веселья.
– Упаси Господь! – эхом повторил узник.
– Хо? – тотчас же изумился стражник. – Ты христианин, что ли?
– Христианин. А ты как думал?
– А гунны – язычники. Хотя ты не гунн, а гот. Еретик-арианин! Хуже язычника, тьфу! Гореть тебе в аду, парень.
– Ладно ругаться-то, – примирительно заметил Рад. – Может, я никакой не арианин, а такой же добрый кафолик, как и ты!
– Иди ты! – часовой явно не поверил, но, заинтересовавшись, наконец-то явил себя – уселся на корточки перед воротами амбара. – А ну-ка скажи, кто сейчас папа?
|
|
Во, вопрос! Радомир и не знал. Нет, Бенедикта помнил, и Иоанна Павла Второго, а вот нынешнего… увы… Впрочем, кое-что припоминал… так, смутненько… Лев, что ли?
– Лев! – пленник выпалил наугад.
И – попал!
– Ишь ты! Ну, это и еретик может знать. А ну-ка, молитву какую-нибудь прочти!
– Молитву? Гм… сейчас… вот… патер ностер… патер ностер… премиум… Черт!
– Нерадивый ты христианин, я смотрю. Нечистого рядом со Христом поминаешь!
– Ла-адно, – протянул узник, пытливо вглядываясь в своего караульщика.
Как и предполагал хевдинг, на гота тот походил мало – на вид лет пятнадцать, юное курносое лицо с рыжими непослушными вихрами, короткая туника, браки, куцый дешевый плащик, из оружия – короткое копьецо, небрежно прислоненное к жнейке, можно даже сказать – брошенное. Глаза – большие, светло-синие, и в них – ну такое любопытство! Такое желание поболтать – все равно, о чем. Родион такую породу людей знал, встречал когда-то довольно часто, особенно почему то среди таксистов, такие типы попадались – секунды молча посидеть не могли, все ля-ля-ля-три-рубля… На все темы сразу.
Вот и парень этот явно был из таких – Рад просек сразу и уже не намерен был отступать.
– Слушай, умеешь в города играть?
– Это как – в города? – заинтересованно моргнул стражник.
– А так: я называю город, а ты другой – на ту букву, с которой тот, что я назвал, закончится. Ну, например, я говорю – Генабум. Ты теперь – на «М».
– Медиолан! – часовой врубился в игру сразу, даже уточнил. – Тот самый, который твои соплеменники-гунны недавно разграбили.
|
|
– А разве есть другой?
– Есть. В землях сантонов.
– Сантоны… это кто?
– Народ такой, племя. Наше, галльское. Не много же ты, я смотрю, знаешь, гуннский гот!
Во, наградил прозвищем! Из категории «нарочно не придумаешь». Гуннский гот! Ну, уже хорошо, что не «собака».
– Ладно, Медиолан, говоришь… На «Нэ»… Гм… Новгород!
– Чего-чего? Нет такого города, врешь!
– Тогда Нарбон-Марциус!
– Угу… Немусус! Что замолк? Больше городов не знаешь? Ага, проиграл!
– На просто так неинтересно играть.
– Вот еще! А у тебя что, серебришко имеется?
– Здесь – нет.
– Знамо, что нет. На щелбаны предлагаешь? Ага, хитрый какой, так я тебя отсюда и выпустил. Не убедишь, не думай, тут такой засовище – целая балка! И тараном не вышибешь.
– Давай по новой играть. А кто проиграет – про того обидные слова написать. Ну, про меня или про тебя. На ограде, со стороны улицы, чтоб издалека видели… чтоб обидней было!
– Ха! Так я и так про тебя все что угодно могу написать!
– Так нечестно будет. Да и имени ты моего не знаешь.
– А ты скажешь?
– Скажу. Только… ты писать-то умеешь?
Парень аж подскочил от вспыхнувшей вдруг в глазах обиды:
– Да я, если хочешь знать, в господской лавке, приказчиком…
– Понял, понял, понял. Извини. Ну, что, начали?
– Теперь моя очередь – Юлиобона!
– Августодурум.
– Медиолан.
– Так Медиолан был уже!
– Он в прошлой игре был.
– А что это ты тут делаешь? – это спросил незаметно подошедший к горе-часовому сзади парнишка, тот самый, маленький, светленький, который – в числе прочих своих сотоварищей – и заманил глупого хевдинга в ловушку.
|
|
Сидевший на корточках страж лениво оглянулся:
– А, Марк! Что, грядки копать послали?
– Нет, – мальчишка покачал головой. – Просто услыхал голоса. Ты тут, с гунном, что ли, болтаешь?
– Господин приказал! Может, что важное вызнаю.
Ага, вызнаешь, как же! – хмыкнул про себя Рад. Как бы не наоборот.
– А о чем вы болтали? – не отставал Марк.
– В города играли. Хочешь с нами?
– Хочу! А что за игра-то?
– Сейчас объясню, – азартно вскинулся страж. – Только с тобой – на деньги будем! Тебе ведь господин заплатил за гунна?
– Заплатил, – неохотно признался мальчишка. – Только я на эти деньги купил вкусных булок.
– Что, на все? И не лопнул?
– Я ж их не один ел. Так что за игра-то?
– Монеты покажь!
– Ну… на, – на узенькой ладошке Марка блеснул серебряный кружочек. – Смотри. Видел?
– Хорошо, – отвернувшись, страж потер руки и пробурчал себе под нос:
– Кажется, знаю, кто сейчас в дураках будет.
А вот и не знаешь, – ухмыльнулся Рад.
И снова началась игра:
– Лютеция.
– Аварик.
– Карнувия.
– Августобона.
– Авусторит.
– Толоза.
– Августонемет.
– «Тэ», «тэ»… сдаюсь.
– Ага, ага, проиграл, гунн! Говори свое имя!
– Меня зовут Радомир.
– Сейчас напишем – «Радомир – дохлая лошадь»!
– Нет, лучше – «Радомир – проклятый гунн»!
– Радомир – христопродавец!
– Ну, уж так-то не надо, – обиделся узник.
– Да, ты, Марк, уж это… того…
– А что? Он же язычник!
– Говорит, что кафолик.
– Врет! Все гунны лгуны и трусы.
– Ладно, пошли писать. Уголь возьмем в летней кухне.
Так и убежали, унеслись. Дети, как есть – дети. Страж даже копье свое позабыл, так оно и валялось у жнейки. Однако далеко – не достанешь, да и щель узкая. И еще – засов. Интересно, зачем тут вообще часовой нужен? Или Вириний просто выпендривается, мол, знай наших? Может быть, и так. А может… специально подставил этого болтливого парня? Имя-то уже, считай, выведали. Только зачем им имя?
Черт! Парни, дружинники, ведь не знают латыни… Впрочем, готы тоже пишут латинскими буквами, так что имя «Радомир» разберут всяко. Только бы эти нормально все написали, грамотеи хреновы.
Сиявшее полдня солнышко ближе к вечеру убралось, на небо натянулись сизые тучи, пошел нудный дождь, и часовой, потеряв всякий интерес к общению, вообще сгинул – наверное, завалился спать в летней кухне.
Пленник тоже прикорнул, нужно было выспаться – кто его знает, кто здесь будет сторожить ночью? Пусть даже и Амбрионикс – его тоже можно будет попытаться разговорить. Пусть даже не отвечает, пусть только слушает… а уж речь Радомир подготовит не хуже, чем монолог Гамлета.
Вечером явились воины – принесли попить, после чего вновь задвинули засов – натужно, со скрипом. Поплотнее запахнув плащ, Амбрионикс уныло махнул рукой своим сотоварищам и, стряхнув с шапки-кервезии крупные дождевые капли, нахлобучил ее на самые уши. Сел где-то рядом – сквозь шум дождя узник явственно услышал тяжелый вздох. Ага… что-то пошло не так, как рассчитывал этот парень? Или просто – погода не очень? Да, ночка та еще.
– Эй, Амбрионикс! Как дышится?
– Пошел ты к дьяволу, гунн!
– Я б пошел, да вот засов не пускает. Ты бы открыл, а?
– Гад!
Радомир не стал говорить в ответ, что от гада слышит, ссориться и подначивать часового больше в его планы не входило. Нужен был разговор! Монолог даже!
– Хочешь, расскажу твою историю, Амбрионикс?
– Заткнись, подлый гуннский пес!
А парень-то явно не в духе! Тем лучше.
– Все лето и часть осени ты плавал на своей барке по всему Лигеру, – отчетливо выговаривая слова, начал Рад. – А зимой, когда плавание стало опасным и не стало заказов, ты решил навестить свою тетку в одном из прибрежных селений.
– Молчи, кому сказано?!
– Ой-ой-ой! Не любо, не слушай, я ведь тебя не заставляю. Просто заткни уши, и сиди – дятел дятлом.
– Сам ты дятел!
– Так вот. На селение напали гунны, вели себя жестоко, впрочем, ничуть не хуже готов или самих галлов. Все сожгли, разграбили, многих убили и угнали в плен…
– Гореть им в аду!
– Не сомневаюсь. Как и многим прочим. Итак, некому юноше по имени Амбрионикс все же удалось уйти. И жажда мести овладела его сердцем!
– А ты бы не мстил?
– Нет. Я ведь христианин.
– Ты – гунн!
– Ладно, проехали. Продолжаем дальше. Сбежав, ты пошел к Виринию, которого знал и раньше, и предложил ему некий план – как захватить какого-нибудь гуннского вождя… или германца, хрен редьки не слаще. Действовал грубо, на удачу – и на мою дружину вышел совершенно случайно…
– Виринию давно доложили о вашей шайке! Он и подсказал.
– Ах, вот как? Ну что ж. Признаю – неплохо было задумано. И исполнено – красиво и изящно. Сказка! Кто что подумает, глядя на беспечно резвящихся детишек? Короче, попался я, как последний дурень. Но Вириний тоже оказался хитер – он ведь тебя обманул. Обманул, обманул, тут и думать нечего! Такие типы, как он, всегда всех обманывают, особенно тех, кого считают значительно ниже себя, а он ведь именно так и считает, правда, правда, ты и сам это знаешь, просто почему-то боишься признаться.
– Дьявол!
– Ага! Значит, правду я говорю. Что тебе обещал граф? Деньги на починку барки? Или даже новое судно? Очень может быть. Но обещанного так до сих пор и не дал, бросил, словно собаке кость, какую-то толику, а твой план выдал за свой, приписав все заслуги тебе. И теперь, преподнеся меня в качестве подарка Торисмунду-конунгу, он…
– А вот здесь ты не прав, гунн! – с горечью расхохотался невидимый в темноте стражник. – Торисмунду нет до тебя никакого дела. Он ничего о тебе не знает и не узнает – зачем?
– Тогда какого ж черта…
– Просто господин граф имеет насчет тебя некие планы… не сулящие тебе ничего хорошего, гунн!
– А ты-то что так этому радуешься?
– Я отомстил. Хотя бы одному.
– Я не убивал твоих родичей!
– Ты – гунн. Пусть германец, но – гунн. Воин мерзкого Аттилы. И отвечаешь за своих. Ответишь!
Амбрионикс замолк, презрительно сплюнув.
– Пусть так, – горько усмехнулся пленник. – Пусть – отомстил. За убитых. Ну, а те, кто попал в плен? За них ты биться не хочешь?
– Кто тебе сказал, тварь, что не хочу?!
Ага! Радомир даже вспотел – надо же, как проняло-то! Вот куда и нужно бить – в попавших в плен родичей.
– Не знаю, что за отряд разграбил ваше селение, – задумчиво произнес Радомир. – Но, возможно, я бы смог помочь тебе кое-кого отыскать.
– Я не предатель, – спокойно отозвался воин. – И обойдусь без твоей помощи.
– Ну и дурак. Кого сможет отыскать в гуннском войске одинокий галл? Только свою смерть.
– Пусть так, – Амброникс упрямо наклонил голову, так что козья шапка его, кервезия, едва не упала.
Узник, конечно, не видел этого, но чувствовал – парень волнуется, а значит, ночная беседа задела его за живое. Тогда нужно развивать успех:
– Гунны, германцы… тебе-то какая разница – кто?
– Ни воины Торисмунда, ни римляне Аэция не убивали моих родичей, это сделали гунны. Те, кого называют гуннами – средь них были и готы. Или франки. Один рыжий верзила… у-у-у… Гунны, кстати, оказались куда более милосердны… один гунн…
– Надо же! – Радомир не поверил ушам своим. – Да что ты говоришь? Милосердный гунн? Да где ты такого увидел?
– Не твое дело. Не знаю, почему он так поступил, почему не стал… Видать, дал какой-то обет. На мое счастье.
Видимо, почувствовав, что увлекся, что рассказал о себе что-то лишнее, Амбрионикс замолчал и больше уже ни на что не реагировал, лишь угрюмо сопел.
Что ж, эта ночь не последняя…
Растягиваясь на глинобитном полу, так рассудил сейчас Радомир, именно так, наверное, думал и его ночной стражник. Однако судьба в лице королевского графа, римского всадника Гая Вириния Гетора, распорядилась иначе.
Господин граф заявился с рассветом, не поленился пораньше встать, впрочем, в эту эпохи вообще вставали рано, с солнышком, и столь же рано ложились – а чего зря светильники жечь? Особых-то развлечений не было. Да что уж тут говорить – отними у наших, российских людей, компьютер да телевизор? Так же бы все и было… как у галлов, готов, гуннов, ничуть не интереснее и уж точно – не веселей.
Заскрипев, натужно отъехал засов. Распахнулись ворота, впуская призрачный свет едва занимавшегося утра. Двое дюжих воинов, войдя в амбар, заломили пленнику руки, связав за спиной тугой ременной петлею.
«Интересно, каким узлом связали? – машинально подумал бывалый турист Родион. – Двойной булинь, что ли?»
А, каким бы не связали – не развяжешься.
Ухватив узника под локти, воины подтащили его пред светлые очи своего господина, крупное лицо которого казалось опухшим со сна, а редкие волосенки жалко торчали в стороны, словно старая солома. Расторопный слуга – тот самый словоохотливый часовой-приказчик, что так полюбил играть в города, – тряхнув рыжими вихрами, поспешно поставил хозяину притащенное, видимо, из дому, кресло. Деревянное, с резными перилами и обитой красным бархатом спинкой.
Усевшись в кресло, Вириний поерзал, устраивая поудобней седалище, и, скривив тонкие губы, прищелкнул пальцами. Подбежавший парнишка – тот самый светленький Марк – подставил под ноги господину скамеечку, и граф, удовлетворенно кивнув, наконец-то соизволил обратить свой взор на пленника.
– Тебя зовут Радомир и ты – воин, – не спрашивая, а констатируя факт, звучно проговорил граф хорошо поставленным баритоном.
Хороший голос, приятный, наверное, случись такая нужда, Вириний Гетор смог бы неплохо петь песни, очень даже неплохо, намного лучше многих безголосых «королей» и «королев» пошлой российской эстрады. Взял бы в руки шапчонку, и: «У Курского вокзала стою я молодой, подайте, Христа ради, червонец золотой!»
А что? Накидали бы, с голоду б не умер.
– Ты что смеешься-то? – удивился граф. – Я еще ничего не сказал.
– Так, – Радомир не счел нужным подавить улыбку – вот еще! – Утро хорошее – вот и радостно.
Вириний прищурился:
– Это хорошо, что ты такой весельчак. Я, знаешь ли, жизнерадостных людей люблю. Жизнерадостных и искусных в своем деле. А твое ведь дело – война, так?
– Допустим, – узник пожал плечами.
– Вот об этом сейчас и поговорим! – граф весело всплеснул руками. – Думаю, мое предложение тебе очень даже понравится, ведь в случае успеха ты обретешь свободу. Да-да, что ты так смотришь? Не веришь, что я тебя отпущу? А вот и зря – я всегда держу слово. Впрочем, для начала тебе нужно будет кое-что для меня сделать… для меня и для себя тоже. Понимаешь, о чем я?
– Пока не очень, – честно признался пленник.
– Сейчас поймешь, – поплевав на ладонь, Вириний Гетор пригладил свои редкие волосенки и причмокнул. – Сначала спрошу тебя кое о чем. Нет, нет, вовсе не о том, про что ты, как я догадываюсь, думаешь. Поверь, я не собираюсь заставлять тебя совершить какой-то низкий поступок, кого-то там предать, выдать. О, нет! Вопросы касаются лично тебя, ты можешь на них отвечать или не отвечать, если сочтешь нужным. Итак, первый вопрос: ты хорошо понимаешь мои слова?
Рад тряхнул головой:
– Отчасти. Я знаю латынь, но… как говоришь ты…
– Хорошо, – покладисто согласился господин граф. – Перейду на чистую латынь, коль уж ты так хочешь. Так – понятно?
– Вполне.
– Вот и славненько. Каким оружием ты владеешь?
– Всяким, – узник повел плечом – вопрос показался ему глупым. – Я же воин, не буду скрывать.
– И все же, можно узнать поподробнее? Владеешь ли ты мечом?
– Да чем угодно! Мечом, копьем, секирой. Луком, фрамеей… Что еще забыл? Палицу? Палицей – тоже.
– Очень хорошо, – Вириний потер руки с видом паука, поймавшего наконец в свою паутину жирную навозную муху.
И этой мухой был сейчас Радомир, хоть и не очень красивое, конечно, сравнение.
– А щит? – не отставал «паук». – Какой ты обычно предпочитаешь? Старый добрый римский скутум или овальный, галльский?
– Круглый. Такой, каким пользуются словене и готы.
– Хорошо. Теперь – доспех. Простая кожаная куртка? Галльская кольчуга? Римская пластинчатая лорика сегментата?
– Любой. Кроме римской лорики – сидеть за столом в ней не очень удобно.
– Ты еще спать бы в ней попробовал! – засмеялся Вириний. – Ладно, не буду больше томить, тем более, полагаю, ты и сам обо всем уже догадался. Знаешь, были в старину такие воины-рабы – гладиаторы… Ага! По глазам вижу, что понял! Тем лучше – меньше объяснять. Так вот, скажу прямо – я намерен устроить гладиаторский бой! Как делали цезари да и всякие почтенные люди!
При этих словах граф даже вскочил с кресла, поставив на скамеечку ногу, картинно запахнул плащ – ни дать ни взять, Цезарь! Ну, или по крайней мере – Август. Да-а-а… это плохо, когда у подобного рода типов появляются навязчивые идеи, а гладиаторский бой – как раз из таких.
– Кажется, христианская церковь очень плохо относится к подобного рода забавам, – осторожно заметил Рад.
– Ха?! – Вириний откровенно расхохотался. – Кто это сказал? Язычник! Или арианин, еретик, что еще хуже. Ты за мою душу не беспокойся – грехи я замолю, поверь, гладиаторское сражение не самый большой из них, далеко не самый.
Граф лукаво прищурился и закончил:
– Так что готовься! Победишь соперника – получишь и жизнь, и свободу. Будь уверен, я свое слово держу.
Пленник склонил голову набок:
– А если я в нем не уверен? Ну, вот, совершеннейше!
– А если не уверен, я тебя заставлю, – граф сурово нахмурил брови. – Если ты откажешься сражаться, я прикажу сварить тебя живьем. Или содрать с тебя шкуру – поверь, умельцы найдутся. А мы все послушаем, как ты будешь орать!
На том, собственно, аудиенция и закончилась. Пленника опять водворили в узилище, правда, предупредив, что первый бой начнется уже сегодня вечером, на вилле господина Вириния, не на этой, на другой, у графа имелась не одна вилла.
Гладиаторские бои… Нет, нельзя сказать, чтобы они совсем уж не проводились в эту эпоху, однако… Однако Рим трещал по всем швам, императорам некогда было устраивать ристалища – мунусы, а людям богатым и знатным – незачем. Давно канули в лету те времена, когда римских граждан ублажали хлебом и зрелищами, теперь от этих граждан ничего не зависело, а следовательно, и устраивать для них гладиаторские бои никто не считал нужным. А вот своих, званых к обеду гостей потешить – это другое дело! Такой мини-мунус. Что-то типа бокса или боев без правил.
Радомир, конечно, был отнюдь не в восторге от того, что придется принять участие в таком непотребстве. Хочешь – не хочешь, а придется, иначе Вириний выполнит свои угрозы, уж в том можно было не сомневаться. Что же касаемо сегодняшнего вечера, то тут молодой человек даже питал определенные надежды – ведь сбежать даже с самой охраняемой виллы куда легче, нежели с запертого на прочный засов амбара.
Отдохнуть новоявленному гладиатору не дали – хватит, наотдыхался уже. Через полчасика выдернули из амбара да куда-то повели – похоже, что на виллу Вириния Гетора, куда же еще-то?
Небольшой городок, в котором не по своей воле оказался хевдинг, располагался на излучине реки, как раз на самом мысу, обрывавшемся вниз крутыми, местами поросшими ивами и черной смородиной, берегами. Кое-где на обрывах белел известняк, из которого и были сложены городские стены, сейчас, во время разлива, вовсе не имевшие неприступный вид. Лигер разлился настолько, что казалось, вершины стен можно было запросто достать рукой – вот только подняться в лодке.
Аккуратные – типично римского вида – дома с расположенными на первых этажах лавками ближе к окраинам сменялись галльскими деревянными строениями, убогими, с соломенными крышами хижинами, окруженными покосившимися плетнями. Жилища бедняков, рядом с которыми, ничуть не чураясь столь нелестного соседства, белели виллы. Рублевка и Грошовка, два мира – два детства, и тут – даже этот маленький городок – город контрастов! По большому счету, за полторы тысячи лет ничегошеньки в этом мире не изменилось. Все только к худшему: «и доллары зеленые в глазах».
Солидные, обитые широкими железными полосами, ворота, как водится, отворил привратник – не какой-нибудь там ветхий шамкающий старик, а молодец, кровь с молоком – осанистый, кудрявый, с наглой мордой записного господского лизоблюда, исполненной нешуточного презрения ко всем прочим людям. Такие физиономии – и такие настроения – обычно бывают распространены в среде министерских клерков, мелких чиновников, обретающихся «при начальстве» шоферов «с мигалками», гувернанток, служанок и прочей челяди.
– Куда? – лениво отворив одну створку, сквозь зубы процедил молодец.
Воины подобострастно склонились, старший из них – седоусый – поспешно опустил вдруг вспыхнувшие недюжинной злостью глаза:
– Ведем гладиатора к пиру. Господин разве не говорил?
– А-а-а! Это и есть гладиатор? – привратник посмотрел на пленника с любопытством, похожим на неистовую страсть первоклассника, пытливо терзающего тупым перочинным ножом дергающуюся и издыхающую на глазах лягушку. – Ну-ну, ведите сразу в клетку. И не забудьте принести ему поесть.
– Все сделаем, Гелозий, не сомневайся.
– А я и не сомневаюсь! – закрывая ворота, молодец нагло сплюнул. – Была нужда.
Проходя по обширному двору с ухоженным садом, Радомир косил глаза, все примечая: и посыпанные песком дорожки, и вооруженных воинов на всех углах, и длинный – впритык к высокой ограде – сарай с покатой крышей. Интересно, куда выходила та часть стены?
– Эй! Ты что уставился? А ну, шагай! – один из воинов ткнул замешавшегося «гладиатора» тупым концом копья.
– Я слышу голоса. Неужто там – рынок?
– Ха! Рынок? Вот чучело гуннское. Нет там никакого рынка – один обрыв, да река.
Пленник удивился – что же, выходит, вилла была выстроена впритык к крепостной стене? А почему бы и нет? Места-то в городке мало, а здесь, у стены – и воины постоянно, стража – все безопаснее, особенно – по нынешним неспокойным временам.
Ну да, ну да – точно – стена, а вон, рядом – и башня с черной фигуркой часового на фоне блеклого жемчужно-серого неба.
– Туда! – идущий впереди воин, обернувшись, указал на небольшую дверцу.
Ну, конечно, не через парадный вход же входить!
Пройдя по длинному темному коридору, наполненному вкусными запахами готовящихся к пиру яств, вся процессия пересекла атриум с наполненным дождевой водой бассейном и, свернув влево, вышла в просторный сад, посередине которого была устроена круглая железная клетка – арена!
Рядом с ареною, под навесом, были устроены ложа, расставленные по римскому обычаю, буквой «П». Посередине стоял легкий низенький столик, инкрустированный то ли золотом, то ли просто до блеска начищенной бронзой или вообще медью. Напротив стола и позади лож слуги разжигали жаровни. Понятно – VIP-ложа. Места для особо приближенных гостей.
Слева и справа от лож тянулись низенькие скамеечки, напротив которых тоже стояли столы, длинные и грубо сколоченные из наскоро обструганных досок – места бюджетные, местный эконом-класс.
Лязгнув, отворилась сделанная в клетке дверца. Воины грубо втолкнули пленника на арену, и старший хмуро велел ждать.
– Чего ждать-то? – просто так, чтоб, если повезет, узнать хоть что-то еще, поинтересовался Рад. – У моря погоды?
– Чтоб ты знал, гунн: у нас здесь не море – река.
– Ну, надо же! Тот, кучерявый, кажется, что-то говорил про еду?
– Тебе принесут еду. А также оружие и доспехи. Ешь побыстрее, переодевайся и будь готов к битве.
– Всегда готов! – невесело пошутил узник.
Действительно, не прошло и пары минут, как отлучившиеся куда-то воины уже вернулись обратно, на этот раз не одни, а в сопровождении двух молодых парней – слуг, в одном из которых Радомир неожиданно узнал дневного своего собеседника, напарника по игре в города. Как бишь его зовут-то? Марк? Не, Марк – это мальчик.
Все же «гладиатор» помахал рукой:
– Эй, приказчик. Сальве!
Тряхнув волосами, юноша сделал вид, что не слышит, и, бросив в открытую дверь принесенную с собой амуницию, поспешил поскорее убраться, видимо, тяготясь столь неприличным знакомством.
– Ну, вот, – прокомментировал про себя молодой человек. – Играли, играли – и на тебе! Теперь нос воротит.
– Ешь! – второй слуга передал в клетку плетеную корзинку с едой.
Усевшись по-турецки, Радомир поплевал на руки и вполне искренне поблагодарил:
– А вот за это спасибо!
Благодарить, к слову сказать, было за что: узник наконец-то смог нормально поесть. Перекусил, заморил червячка жареной на вертеле рыбой – похоже, что форелью. К форели, на римский манер, прилагался неаппетитно пахнущий соус – гарум – из протухших рыбьих кишок. Подняв бронзовую соусницу, юноша брезгливо понюхал и скривился:
– Это пусть олигархи едят, а мы, простые шофера, уж как-нибудь обойдемся и без этих изысков. Хлеба бы лучше принесли… Ага, вот он – хлеб. Мягкий, пшеничный! А тут что? Мясо, что ли? Дичь какая-то… дрозд, что ли? Тьфу ты, пакость, пока съешь – об кости все зубы сломаешь.
Но, в общем, обедом молодой человек остался доволен, как и оружием – ему вернули собственный меч – Гром Победы! Господи… хоть что-то! Да с таким мечом…
А еще были доспехи, защищавшие лишь правую руку до самого плеча, и глухой, с забралом, шлем с высоким гребнем. Все это пришлось надеть, предварительно сняв тунику.
Пока «гладиатор» готовился, вокруг арены собиралась публика. Сначала, как водится, пришли те, кто похуже – музыканты, факельщики, господские клиенты и прочая шелупонь, а уж потом потянулись и самые важные гости, лично сопровождаемыми хозяином, вырядившимся по такому случаю в совсем уж древнюю и весьма претензионную одежку – белую, с красной каемочкой, тогу. Точно, мания величия у бедняги! Сенатором себя считает, что ли? Или – бери выше – цезарем? Впрочем, цезарь сейчас – одно лишь название, власти почти что и нет, вся власть у Флавия Аэция, знатного римского патриция и выдающегося полководца, германца по крови.
Гай Вириний Гетор шел, выпятив нижнюю губу – наверное, так ему казалось более представительным и мужественным, рядом с ним вышагивала дородная, и видно, сильная на руку, женщина лет сорока, с некрасивым вытянутым лицом, словно бы вырубленным из известняка, судя по всему – законная супруга графа. Толстые пальцы ее были усеяны сверкающими на солнце перстнями подолом подметала дорожную пыль дорогущая парчовая стола, поверх которой был накинут разрезной плащ, небесно-голубой, вышитый мелким речным жемчугом. Жирные губы хозяйки кривило от отвращения: то ли к гостям, то ли ко всему этому непотребному действу.
Впрочем, господин королевский граф был тот еще крендель и к супруге, похоже, относился индифферентно. Вот усадил, галантно приложился к ручке и тут же ускакал встречать гостей, которые как раз показались на дальней аллее, сопровождаемые давешним наглым привратником. Все нахальство этого молодца, словно по волшебству, куда-то пропало, и вообще – держался он подчеркнуто любезно и скромно. Благоговейно даже. А сопровождал – какого-то длинного и худого старика с обширной зияющей плешью да явившуюся вместе с ним худосочную молодую особу, одетую весьма вызывающе – в полупрозрачные, одна поверх другой – туники, верхняя – палевая, нижняя – пошловато-розовая с какими-то дурацкими рюшами. Наверное, особа сия чувствовала себя в подобном наряде неотразимой, однако до той же Памелы Андерсон ей было как до Пекина пешком. Сексуальности столь эротичное платье не прибавляло, скорее наоборот – вызывало стойкое отвращение – одни торчащие ребра чего стоили! Да еще противные прыщики-грудки.
Впрочем, кому что нравится – хозяин, судя по всему, был от гостьи в полном восторге. Упав на одно колено, целовал ручку:
– О, Меления, о, краса очей моих, поистине, это именно про тебя сказал когда-то Вергилий… ум-м… как же это? М-м-м… Забыл! Сраженный твоей красотою, забыл, о прелестная Меления. Проходите же, проходите… вот, на почетное место… Садись, садись, друг мой Прокл, наконец-то выпьем с тобой, как в старые добрые времена, когда я еще не был женат и… Впрочем, прошлое мы вспомним попозже. А сейчас… Разрешите вам всем представить! Я так хотел – и я сделал! Мунус – гладиаторский бой, кои раньше устраивали цезари, нынче – только для вас, моих любезных гостей! Итак, смотрите же на него, смотрите, пока солнце не скрылось за облаками, пока не зашло, пока…