– Я чуть было тебя не убила!
Хевдинг схватил жену за руку:
– Бежим! Хотя нет… спрячься пока здесь.
– Там, в стене – ниша.
– Жди. Я сейчас.
– Милый, куда ты?! – увидев, как Радомир снова бросился в покои Аттилы, девушка округлила глаза, ничего не понимая.
Князь все же обернулся:
– Потом объясню. Жди!
Выхватив из ножен меч, он ворвался в покои и громко закричал:
– Она убежала в сад. Тот, что за домом. Бегите же, скажите стражам.
Стражники и два жреца: с квадратной челюстью, в белых развевающихся одеждах, другой – в зеленом – тотчас же выскочили наружу. Не мешкая, Радомир выгнал музыкантов и слуг и, быстро оглянувшись, вошел в опочивальню… Да так и застыл у дверей, увидев лежащего в луже крови Аттилу, зарезанного, словно свинья. Нелепо запрокинутая круглая голова повелителя казалась капустным вилком, а нос – кочерыжкой. Голый по пояс, похожий на какого-то мерзкого карлика, наконец-то настигнутого справедливой карой, Аттила лежал на низкой кушетке. Мощная короткая шея и грудь его, покрытая темной курчавой шерстью, были в крови. Куда же ударила Хильда? В сердце? В шею? Но удар оказался смертельным… еще бы.
Ладно, черт с ним, с Аттилой. Дело надо делать, то самое, ради которого и пришел. Князь огляделся вокруг… Изысканная, невиданной ценности, корона из белого золота, сверкая драгоценными камнями, валялась на ворсистом ковре около ложа, словно какая-нибудь выброшенная пивная бутылка. Никому пока не было до нее никакого дела.
Скривив губы, молодой человек нагнулся, подняв тяжелый венец… Вот она, пресловутая корона бургундов, символ великих побед, доставшийся грозному повелителю гуннов. Некогда грозному, а ныне – хладному, никому не нужному, трупу. Наследнички сейчас его быстренько захоронят со всеми полагающимися по такому случаю почестями, а затем – и пары дней после похорон не пройдет – примутся увлеченно делить наследство. Непрочная, созданная кровью, держава тут же развалится, немногочисленные гунны исчезнут в своих степях либо растворятся среди местных, германцы же и словене пойдут каждый своим путем – в вечность.
|
|
Убрав меч в ножны и завернув венец в плащ, Рад уже повернулся уйти, как вдруг услыхал за спиной, под ложем, какой-то шорох.
Князь быстро нагнулся, заглянул под кровать:
– А ну, вылезай! Вылезай, вылезай, не прячься.
– Не убива-аай, господи-и-н, – трясущийся пожилой мужичонка, судя по одежде – слуга, поспешно выполз из-под кушетки. Что-то сверкнуло – на ковер упал перстень с крупным кроваво-красным рубином.
– Воруешь? – грозно прикрикнув, хевдинг схватил служку за шиворот.
Редкая бороденка воришки затряслась от страха, маленькие глазки захлопали:
– Пощади-и-и, господин. Я могу быть тебе полезным. Ты ведь тоже кое-что прихватил…
– Что-о?! Ах ты, подлый негодяй! Да я тебя…
– Господин, я знаю, как отсюда выбраться.
– Ну… говори, – оглянувшись на дверь, Радомир решительно сменил гнев на милость.
– Есть потайной ход, пойдем, господин, я покажу…
Вновь что-то шевельнулось под ложем.
– Кошка, – поспешно пояснил слуга. – В доме много мышей.
– Ладно, – хевдинг махнул рукой. – Шагай, показывай. Да только не вздумай улизнуть – не получится.
– О, я ничего такого и не замышляю, мой господин. Мне б и самому выскользнуть…
– Золотишка да камушков, видать, прихватил немало, – ухмыльнулся на ходу Рад. – А? Что молчишь?
|
|
– Ну-у… прихватил. Исключительно – на память о своем повелителе. Все равно ведь все разграбят – не я, так другие. И в могилу драгоценностей много уйдет. А к чему добру пропадать, верно?
– Ладно, ладно, шагай.
Везде уже стоял страшный шум и грохот. По всему дому, выпучив глаза, носились воины и слуги, кто-то падал, кто-то что-то орал, кто-то пьяно смеялся, а кто-то, не обращая на всю суматоху никакого внимания, смачно прихлебывал бражку. Повелителя убили? Бывает, и очень часто. Что ж теперь – жизнь кончилась? Вот уж поистине – кот из дому, мыши в пляс. Нет, конечно, были и верные воины, искренне скорбевшие о кончине своего властелина и от всей души желавшие найти и покарать убийцу… или – убийц? Но все вместе, тем более – пьяные, они, скорее, мешали друг другу, создавая совершенно не нужную суматоху. Впрочем, все ходы и выходы стража перекрыла быстро. Искали деву.
– Сюда, сюда, господин, – оглянувшись, поманил слуга.
– Постой… – Рад повернулся к портьере. – Хильда.
– Я здесь, милый. Просто не верится, что ты…
– И мне не верится. Скорее идем!
Вслед за ворюгой-слугой они проскользнули в неприметную дверцу, спустились по скрипучим ступенькам вниз и дальше уже шли под землей. Пахло сыростью и специфическим приторно затхлым запахом разложившихся трупов. Видать, по обычаю, перебили всех тех рабов, что копали ход. Прикопали здесь же… неглубоко. Вот и пахли.
Хильда поморщилась:
– Тут как в выгребной яме.
– Милая! Надо было бы – и через выгребную яму ушли б. Эй, черт! Далеко еще?
– Две тысячи шагов, мой господин, – повыше подняв прихваченный со стены светильник, обернулся слуга. – Только не вздумайте меня убить, когда приведу.
|
|
– Что?
– Бывает, так и поступают. Помни, мой господин, там, под ложем, была не кошка, а мой сын Фламин. Он все видел, все слышал. И, ежели я не явлюсь, может многое рассказать. Вас будут ловить по всем дорогам!
– Ах ты, плут, – рассмеялся Рад. – Тебе ж сказано – не убью, а я привык держать свое слово.
– Ты очень хорошо говоришь по-латыни, мой господин. Вот… теперь уже совсем скоро.
О, как Родион был сейчас счастлив! Нежданно нахлынувшая радость захлестнула его, не давая опомниться. Это было приятное чувство, еще бы – ведь рядом шагала Хильда – настоящая, живая, здоровая! Излечившаяся наконец от своего недуга, в буквальном смысле слова – восставшая из гроба, вернувшаяся в мир живых.
– Милая…
– Все, господин. Пришли.
Что-то скрипнуло. Яркий свет полной луны ударил в глаза, а ворвавшийся ветер погасил светильник.
Протянув руку, Рад помог выбраться Хильде и, обернувшись, невольно вскрикнул, увидав под ногами луну и мерцающие размытые звезды.
– Это что же – река?
– Данубий, мой господин, – голос ушлого проводника послышался откуда-то сверху, с кручи. – Прощайте. И, да поможет вам Бог.
– А слуга-то, христианин, оказывается, – обняв Хильду за плечи, вполголоса произнес князь. – Плохой христианин, нерадивый. Хотя какое дело христианину до умершего язычника?
– Я его не убивала, Рад.
– Что-что?
– Я не убивала Аттилу-конунга, – негромко повторила девушка. – Не убивала, но, не скрою, хотела убить. И убила бы, если успела. Вначале гунн был любезен, смеялся, рассказывал что-то смешное, угощал вином… Потом – вот как-то вдруг, сразу – набросился, я отпрянула, выхватила у него же из-за пояса кинжал. Гунн перехватил мою руку, навалился… и тут ужасные очи его расширились, а из носа и горла потоком хлынула кровь. Когда я скинула тело и выбралась, Аттила был уже мертв. Лежал, запрокинув голову, пялился в потолок невидящим взглядом. Думаю, он был отравлен.
– Очень может быть, – задумчиво кивнул Рад. – Ничуть не удивительная смерть для великого воина и тирана. Слишком уж много завистников и врагов. Цезарь Валентиниан и Аэций, августейший Марциан из Константинополя, римский папа, в конце концов – собственные сыновья, Эллак и все прочие. Смерть великого гунна была выгодна многим… Ну что, милая. Я тебя ненадолго оставлю. Вернусь к утру, а ты спрячься здесь, в потайном ходе. Или нет – лучше вон там, в лесу…
– О, муж мой…
– Не переживай! Я скоро.
Радомир и впрямь вернулся быстро, едва только забрезжил рассвет. Пришел не один, с верными готами. Осмотрелся и негромко позвал:
– Милая, выходи.
– Хукбольд! – выбежав на берег реки, узнала земляков Хильда. – Видибальд, Фрез! Какие вы теперь взрослые, парни. Меня-то хоть помните?
– Как можно забыть, госпожа?
– Скорей переодевайся, – Рад протянул супруге мешок. – Сейчас на реке появятся рыбаки.
Поспешно вытащив одежду, Хильда растерянно хмыкнула:
– Но… это же мужское платье!
– Вот именно! Скажу больше – я припас ножницы, буду тебя стричь.
– Что-о?
– Ничего не поделаешь, уж придется мальчиком походить. Ищут-то – деву.
Славный получился мальчик – этакий замарашка-плут. Все, как полагается – узкие штаны, короткая туника, башмаки, пояс с ножом. Еще и плащ, и кожаная круглая шапка.
– Ну, любовь моя, – радовался хевдинг. – Теперь тебя и родная мама не узнала бы.
– Вождь! Лодка! – оторвав взгляд от реки, воскликнул Фрез. – Сворачивают сюда. Покричать им?
– Лучше помаши рукой.
– Не увидят, не так уж еще и светло.
– Ладно, кричи давай. Но только не громко.
– А… как это – негромко кричать, хевдинг?
– Тьфу! – Радомир озабоченно почесал лоб и улыбнулся. – Сказано тебе – кричи шепотом. Впрочем, можешь уже и не кричать – это те, кто нам нужен.
– Господу слава! – крикнули с лодки.
– Слава Господу! – отозвался в ответ князь.
Хильда обняла его сзади за плечи:
– Что это еще за челн?
– Это не челн, милая, а барка, нанятая купчиной Евсевием. Он торгует рабами, скотом и всем, чем придется. Наш добрый знакомый и друг.
– Друг? – присмотревшись, девушка удивленно моргнула. – А что это за парни на барке?
– Эти… Господи! Да это ж наши бандиты! Ишь ты, не ушли.
– Кто-кто?
– Это даны, родная. Неистовые и дикие язычники – даны.
– Тоже – наши друзья?
– О! Похоже, что одни из самых верных. Ну, что ты так смотришь? Прошу…
Лихо подхватив супружницу на руки, Радомир нежно поцеловал ее в губы и перенес в барку.
Следом за ним, на суденышко влезли готы, встреченные веселым хохотом юных данов, Готбольда и Раксы, буйных в бою и радости демонов смерти.
Добротная двухмачтовая скафа почтенного константинопольского купца Григория Пселла, причалив в гавани Херсонеса, спустила сходни, высадив на землю греков и готов Радомира с княжной и пятерых воинов. С ними сошел и сам Григорий, за время плавания обещавший свести дружинников с неким херсонесским торговцем, греком Амалием, часто ходившим с караванами и по рекам в земли готов и словен.
– С ним и доберетесь, Амалий – человек надежный. Да и ваши мечи ему пригодятся, Евсевий не зря же вас хвалил.
Так и вышло, с Амалием сговорились быстро, и через три дня, помолившись, отправились в дальний путь. По рекам, по волокам, потом – ближе к родным мечтам – и пешком, коней тут раздобыть было сложно. Последнюю ночь провели в дубраве, знакомые уже потянулись места, можно сказать – родные. Ближе к селению готов князь отпустил домой Хукбольда, Видибальда и Фреза. Простились весело – парни ведь не знали, что навсегда. Смеялись:
– Наше селенье и твое – в друзьях отныне будем. Осенью, хевдинг, жди – пожалуем за невестами.
Хукбольд чуть замялся, поскреб шею:
– Может, все же, князь, тебя сопроводить до самого дома? И почетно то, и безопасней – мало ли кто в этих местах бродит?
– Нет, верный мой Хукбольд, – с улыбкою покачал головой Радомир. – Спешите к своим, здесь же – чужие не ходят. Да и даны у нас – хоть куда стражи! Любого порвут, несмотря на молодость.
– Да уж, это люди верные, несмотря на то, что язычники. Что ж… Удачи тебе, князь, и тебе, госпожа Хильда.
Хильда по очереди поцеловала парней в уста:
– Отцу Ингравду, священнику – поклон.
– Передадим. А осенью обязательно свидимся.
– Даст Бог, даст Бог, – Рад все же не удержался, вздохнул – верные были парни. Вспомнился вдруг убитый Иксай и тяжелораненый Скорька – как-то он там? Жив ли? Выходила ли его Керновия? Должна бы, должна… Не столько за Скорькины раны переживал хевдинг, сколь опасался чумы – это такая дама, что никого не щадит. Даже Аттила, на что уж непобедимый герой, а и тот от греха подальше убрался. Правда, от смерти это его не спасло. Интересно, кто ж его отравил? Впрочем, какая разница? Многим было бы выгодно избавиться от неистового гунна.
Растянувшись в шалаше, хевдинг прижал к себе Хильду, задрав на супруге тунику, погладил по животу, повернулся, обнажив вздымающуюся грудь, покрыл жадными поцелуями…
– Хевдинг! Здесь кто-то ходит, – подойдя к шалашу, доложил дан, Ракса или Гутбольд. Впрочем, они чем-то были похожи, обоим около пятнадцати лет, оба светленькие, лохматые, сероглазые, только Гутбольд чуть посерьезнее и повыше, да и веснушек у него побольше, Ракс же – хохотун, покажи палец. Хорошие пареньки. Умелые и безжалостные убийцы! Что поделать – такие уж обычаи, такая жизнь.
– Ходит? – Поцеловав Хильду, Рад ужом выскользнул из шалаша. – Где? Кто?
– Трое. Здесь, на лугу, рядом. Распрягли коней да пустили пастись. Ничего не боятся! Беспечны, как молодые тетерева.
Речь данов все же отличалась от готской, пусть не очень сильно, но Родион половину слов не понимал, тем более, говорили эти ребята быстро.
– Тетерева? Какие тетерева?
– Их всего трое. Разреши, хевдинг, мы с Раксой нападем на врагов и принесем тебе их головы.
– Всего трое, говорите. Тогда зачем нападать? – Князь перекинул через плечо перевязь с мечом, верным Громом Победы. – И вообще, с чего вы взяли, что это – враги?
– Каждый чужак – враг, – убежденно переглянулись парни.
Хевдинг махнул рукой:
– Ладно, посмотрим.
Он нарочно пошел вперед, даны могли натворить дел, в силу молодости и языческих воззрений эти ребята сначала делали, а уж потом – думали.
Так где? – хотел было спросить хевдинг, но тут уже и сам увидал оранжевые отблески пламени на стволах осин и березок.
На полянке расположились… Действительно, ничего не боятся, жгут себе беспечно костер. Хевдинг обернулся и бросил невидимым в сгустившейся вечерней тьме данам:
– Останьтесь здесь, я посмотрю, кто там. В случае чего, будьте наготове.
– Мы всегда наготове, вождь.
Узкий месяц завис над небольшим костерком, разожженным на просторной полянке. У костра сидели четверо, желто-красные языки пламени выхватывали из темноты лица… До боли знакомые и родные!
Рад улыбнулся и, не таясь, зашагал к костру:
– Ну, здорово, други!
Парни разом оглянулись, будто ждали: Истр, братья-близнецы и… здоровенная оглоедина Муму! Этого-то черта зачем сюда взяли?
– Княже!!!
– Брат!!!
Вскочив, Истр бросился к родичу первым. А кто-то из близнецов, радостно замахав руками, громко закричал в темноту:
– Это свои! Свои! Князь вернулся!
– Кого это вы там зовете? – удивленно поинтересовался Рад, по очереди обнимаясь со всеми, кроме Муму – с тем не рискнул, больно уж здоровущ дурачина, вполне мог на радостях и помять, поломать ребра.
– Княже! – из дальних кустов, забрасывая за спину лук, выскочил к костру Ирман.
Подбежав, почтительно поклонился:
– Рад видеть, мой господин, в добром здравии. А у нас беда…
– Знаю, знаю, – ухмыльнулся хевдинг. – За спящей красавицей не уследили? Так я ее уже отыскал, с собой привез обратно!
– Мы и за Истром не уследили, княже, – Ирман скорбно склонил голову. – Выкрали молодшего князя…
– Опоили, гады, сон-травой, и… – подтвердил Истр. – Эх, брате, как рад я! А из нашей-то усадьбы ход потаенный есть. Как раз – к реке. Навий меня по нему и спровадил.
– Навий?
– Он, он – Влекумер-жрец. Тот еще змей оказался. Думаю, он и супружницу твою вражинам продал. Однако то вилами по воде… Сама-то она что говорит.
– Ничего не помнит.
– Поня-атно.
– Ладно о ней, вы-то как тут?
– Истра-князя из полона ходили выкупать.
– Выкупили, я смотрю.
– Не. Отбили! Он и сам…
– Не, брате, без этих парней мне б ни за что не убежать. Так бы и помер…
– Ага, – хмыкнул Радомир. – То-то я и смотрю – эту оглоблину Муму с собой прихватили. Вижу, удачно все прошло…
– Слава богам, удачно. Мы б и раньше за князем сподобились, да не могли – все село с Влекумером боролось. Больно уж великую силу себе забрал, всех хотел держать в страхе… да не вышло.
– Казнили?
– Казнишь его… Убег, собака бешеная, где-то в лесах схоронился.
– С Хотобудом, что ли?
– Хотобуд, княже, сгинул давно в трясине. Так охотники говорили. Видели. То ли Хотобуда, то ли нет – но видели.
Князь лишь хмыкнул от столь хитрого оборота речи, так толком и не поняв – сгинул все-таки Хотобуд или нет? И кого там видели охотники на болоте? Махнул рукой:
– После все расскажете. А как узнали, где Истр?
– Творимир, твой, княже, слуга старый, сказал. Разговор Влекумера с ромейскими купцами подслушал. Долго не говорил, опасался навия. Уж потом, как тот в леса подался, сказал.
– Ладно… Вы костерок-то разожгите пошибче. Не так уж еще и поздно, мы сейчас пировать придем. Я да Хильда-краса, да двое воев моих, парни славные, но неотесанные. Бражица есть ли у вас?
– Вино, княже, найдется!
– И у нас вино.
– Грецкое, из Херосонеса-града.
Радомир и Хильда ушли в грозу. Даже не ушли – уехали с полным комфортом на «Победе». Никто ее не разобрал, ни колеса, ни бампер не сняли, даже приемник – и тот остался. Аккумулятор, конечно, сел, чего уж…
С Истром, со старостами, со всеми своими простились, сказали, что навестят готов в родном селении Хильды, а затем – через Херсонес да Константинополь – к гуннам. Правда, ни дани с собой не взяли, ни воинов – налога кровью. Так выехали, налегке, о двух лошадях… Они посейчас у болота, на полянке паслися. После данам-парням пригодятся, Гутбольду с Раксой, те к готам решили податься, а может, и дальше. Туда, где весело – где война, где кровь и стоны, где в поисках достойнейших воинов, павших от вражьих мечей, рыщут над полем брани светлоокие валькирии-девы. Так уж решили ребята, скучно им у словен показалось, хоть и сулили им в жены неплохих работящих девок. Да что им девки – им слава нужна! А как ее тут заработать? Ну, совершат какой-нибудь подвиг, так кто о нем в далекой стране данов узнает? Кто сочинит хвалебную песнь? Да никто. А то для парней – куда как хуже смерти… правда, и смерть в их представлении очень даже не плоха, но смерть достойная – в битве.
Хильда выучила заклятие, как хорошая школьница – «на пять», Рад лично проверил, уже после того, как с пристрастием осмотрел брошенный бежавшим жрецом дом, даже, можно сказать – провел в нем тщательный обыск. И ведь нашел-таки, что искал – сотовый телефон, вот что – дешевенькую «Нокию», видать, оброненную кем-то в Черном болоте и волшебным путем оказавшуюся здесь, в этом мире. Мобильник! Уж эта штука – точно не из пятидесятых. На и заклинание… и корона… На этот раз все должно бы пройти, как надо. Должно!
– Эй, юноши! – распахнув дверцу, Рад оглянулся назад. – Что там встали-то? А ну, навались…
«Победа» даже не дернулась. Ручник, что ли, приржавел? Или – колодки? Ах, да…
– Парни, там, под колесами камни – выкиньте… Ага! Молодцы. А ну, еще разок. И-и-и… раз-два, взяли! Пошла, пошла, поехала… Покатила, матушка… Эх! «А дорога серою летною вьется…» Ну, заводись, милая… Ну, давай…
Завелась!
Родион тут же переключил передачку, газанул, набирая обороты. Двигатель тянул хорошо, мощно, ускорялся на низах быстро…
В небе полыхнула молния, полил дождь… Утробно рычал двигатель. Бежевая «Победа» неслась под уклон, быстро набирая скорость…
– Читай заклинания, Хильда!
Вот оно, болото… Трамплинчик, еще год назад любовно устроенный Радом из камней и глины.
– Хильда, держись. Взлетаем!
В-вуххх!!!
В синих вспышках молний машина пронеслась над трясиной, словно в сказочном сне. Пронеслась, рыкнула двигателем, и, тяжело плюхнувшись колесами в песок, заглохла.
– Ну, и черт с тобой, – стукнув кулаком по приборной панели, выругался молодой человек.
Распахнул дверь – и тут же захлопнул, с такой силой лил дождь. Настоящий ливень! Да еще и ветер, гроза – в небе снова полыхнуло. Грянул гром, совсем-совсем рядом.
– Ты посиди пока, милая, а я пойду, гляну – что как.
Не дожидаясь ответа, Родион выскочил из кабины и, укрываясь от дождя синим ромейским плащом, побежал к видневшемуся рядом лесу, с виду довольно дремучему и глухому. Точно такому же, что был и там, недалеко от Доброгастова селения. Такому же? Хм… Да это же один и тот же лес! Никуда они не уехали, не прорвались. Не получилось, увы, не вышло, хотя и корона с собой была, и заклинания Хильда читала вполне уверенно и правильно. А может, все же что-то напутала? Ха! Так что сейчас гадать-то? Просто позвать парней, и…
Укрывшись под елью, Рад набрал в грудь побольше воздуха и громко закричал:
– Эй, Гутбольд! Ракса! Па-арни! Ну, где вы там? Отзовитесь же! Хм… наверное, ушли уже, чего им под дождем мокнуть? Вот так же, небось, стоят под деревьями, ждут, пережидают ливень. Не должны бы далеко от коней отойти. А ну-ка…
Натянув на голову плащ, Радомир побежал вверх по склону, на то самое место, где только что стояла «Победа» с заботливо подложенными под колеса камнями. Чу! Вдруг послышалось ржание… Ну, ясно… Снова вспыхнула молния, казалось, что над самою головою, и чуть погодя канонадой ухнул гром. Бабах!
И снова молния… выхватила из сиреневой грозовой мглы что-то… какую-то растяжку… Лозунг! Черт побери – лозунг! Повешенный меж двумя березами кумачовый транспарант с белыми прыгающими буквами. Подбежав ближе, Радик дождался очередной молнии и наконец смог прочесть:
«Привет участникам двадцать седьмого слета юных туристов и краеведов!»
– Эй, эй, привет! – К только что разгрузившейся от белых известняковых плит барке, стоявшей у дальнего причала в гавани славного и многолюдного города Генабума, по деревянным мосткам подошли двое – парень и девушка. Оба в добротной одежде, в одинаковых шерстяных плащах, крашенных желтыми цветками дрока. Парень – лохматый и чуточку бледный, девчонка – большеглазая, с волосами, спутанными ветром.
– И вам здравствовать! – оглянулся с кормы матрос – полуголый, в одних просторных браках. – Вы что-то хотели, любезнейшие господа?
– Это – «Дафния»?
– Нет. Наша барка носит гордое имя – «Галльский петух»!
– Что ж, – путники с явным огорчением переглянулись. – Видать, мы опоздали. Увы. Извини, ради Господа, за беспокойство, добрый человек.
– Да не за что, – бракатый парень отвлекся на что-то, а затем вдруг вскочил на ноги, закричал: – Эй, уважаемые, подождите! Вы что, ищете «Дафнию»?
– Да, именно ее.
– Наша барка совсем недавно носила такое имя! Пока молодой хозяин не переименовал ее в «Галльского петуха».
Глоссарий
МТС – машинно-тракторная станция.
Тельман, Эрнст – вождь немецких коммунистов в 1920–1930 гг.
Маленков, Георгий Максимилианович – советский государственный деятель.
Битуриги, эдуи, арверны, карнуты – галльские племена.
Генабум – Орлеан.
Августобона – Труа.
Виндобона – Вена.
Данубий – Дунай.
Лигер – Луара.
Секвана – Сена.
Браки – просторные галльские штаны.
Кервезия – галльская шапка из козьей шкуры.
Левка – галльская миля – два с половиной километра.
Зов крови
Глава 1
Лето. Где-то на юге России
Станица
«Привет участникам двадцать седьмого слета юных туристов» – растянутый кумачовый лозунг пожаром ударил в глаза. Рад зажмурился, потряс головой – исчезнет ли морок? Нет, не исчезал – все так же краснел на фоне светлого неба растянутый меж двумя березами баннер. «Привет…»
– Привет, привет, – довольно усмехнулся молодой человек.
Как ни странно, но особой радости он почему-то не чувствовал – душа не пела и сердце не ёкало, не рвалось из груди, и не хотелось обнять небо. Может быть, потому что все же еще не до конца верилось. Может быть, опять промахнулся, как в прошлый раз, когда, вернувшись из середины пятого века вовсе не в свое время, а в тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год, да еще не в свой мир, а в какой-то параллельный, где Лаврентий Павлович Берия вовсе не расстрелян, не враг народа и не английский шпион, а наоборот, – достойный член правительства, первый заместитель Маленкова. От этого, кстати, жизнь советских людей вовсе не ухудшилась, а даже лучше стала.
Рад, Родион, Радик… Радомир, как называли его там… в пятом веке, где Рад, в общем-то, оказался случайно, провалившись в болотную жижу во время таких же соревнований. Таких же… Этих же? Может, сюда же и вернулся? Может, его даже и искать не начали? Вроде как утро еще раннее, с ночного ориентирования далеко не все прибежали.
Молодой человек снова зажмурился: а вдруг все, что с ним случилось – сон? Как в старом фильме – упал, потерял сознание, очнулся – гипс. То есть не гипс – середина пятого века от Рождества Христова. Селение словен – они же склавины, анты – соседи готы… Еще и гунны, гепиды, военный поход, Аттила… слава Господу, уже мертвый. Хильда… Конечно же – Хильда! Неужели и она привиделась? Законная венчанная супруга – юная готская дева (по отцу, как выяснилось, бургундка), голубоглазая красавица с длинными, цвета белого золота, волосами. Ее Родион видел в снах… как и она его. Еще до встречи. Так что же, действительно все привиделось? И не было ничего: ни великих битв, ни отчаянных схваток, ни верных друзей, ни Влекумера-жреца, ни… ни даже пятьдесят восьмого года с бежевой «Победой», на которой, кстати, и ушли… ушли в прошлое, а потом вырвались… Вот сейчас вот вырвались… наверное. Если было все… Радик вовсе не ощущал себя сейчас почти былинным героем и вождем – князем! – Радомиром, чье имя и чью судьбу столь удачно примерил. Он был сейчас тем, кем и являлся – молодым двадцатилетним парнем, заядлым туристом, шофером, недавно отслужившим в армии и приехавшим на туристский слет. Друзей посмотреть, себя показать. А тут какое-то болото… Вон, до сих пор вся одежда в тине!
Одежда?
Заляпанные в густо-зеленой болотной жиже штаны, узкие, шерстяные, поверх которых – кожаная оплетка обувки… Темно-зеленая рубаха, длинная и тяжелая, богато расшитая по вороту, манжетам и подолу, пояс… Обтянутые зеленым сафьяном ножны на перевязи, а в них – меч! Ну, конечно же – меч! Верный клинок по имени «Гром Победы», подарок названого братца Истра. Очень хороший меч, выполненный из нескольких видов металла, закаленный, с проступающим из глубины клинка, если подышать, рисунком… Гибкий, прочный, с углублением – долом – для крепости и легкости, а вовсе не для стока крови, как почему-то многие думают. Гарды, по сути, нет, лишь полукружье, зато щедро украшенная золотом рукоять. Цены такому мечу нет, оружие доброе, даже больше, чем оружие – друг! Гром Победы.
Вытащив клинок, Родион – князь Радомир! – поцеловал оружие и, убрав его обратно в ножны, обернулся на крик.
– Радо-м-и-и-и-ир! Ты где, милый? – Кричала-звала Хильда, красавица жена, любимая, ради которой… Господи, как хорошо, что все было! Есть…
– Я здесь, люба. Сейчас иду.
Оглянувшись на баннер, молодой человек быстро зашагал к болоту, где, за кустами, виднелась бежевая «Победа». На ней и ушли, а иначе – только с кровью. Как объяснял жрец Влекумер – та еще сволочуга! – переход требовал жертвы, крови. Человеческой, разумеется. А на хорошей скорости можно было уйти и так. Как вот они и ушли. Ушли… Наконец-то!
– Ах, ты ж моя краса! – подбежав, Рад обхватил супругу, поднял на руки, крепко целуя в губы.
– О, мой князь… – Хильда обняла мужа за шею. Так вот, вместе, они и повалились в траву, мягкую и густую, напоенную сладким запахом клевера и терпкостью растущих рядом кустов. Смородина, дрок, бузина? А может, малина?
– Родная моя…
Покрывая поцелуями нежную шею любимой, молодой человек снял с нее пояс, а затем и тунику… верхнюю… нижнюю… Тут же сбросил и свою, в траву, рядом, накрыл губами трепетную и упругую женскую грудь, утонул в голубых глазах, словно в озере… в море, в океане, провалился в сладострастную негу, из которой не хотелось выходить никогда, никогда, никогда…
Гибкие загорелые тела сплетались в густой зелени трав, в синем высоком небе радостно пели птицы… туда же улетали и души влюбленных, кружили над напоенной утренним солнцем землею, поднимаясь все выше и выше.
– Ах, – сладостно застонала Хильда, Радомир тоже выкрикнул что-то… непонятно, что… то ли крик, то ли стон…
Где-то рядом, в кустарнике, кто закашлялся. Потом громко чихнул.
В изнеможении раскинув в траве руки, красавица тихонько засмеялась. Рад же, вздрогнув, приподнялся на локте:
– Кто здесь?
– Туристы мы…
– Будьте здоровы.
– Вы бы это… – в кустах явно замялись, не зная, как и сказать.
Голос-то явно принадлежал человеку пожилому и, верно, тактичному, совестливому…
– У нас тут соревнования… Гать…
– А, гать! – Родион поспешно натянул одежку, похоже, мужичка-то этого он знал. – Так и мы тоже – туристы. У Валентиныча…
Михаил Валентиныч – он же просто Валентиныч, или совсем уж по-простому – дядя Миша – и был капитаном команды.
Одевшись, молодой человек шепнул: «Подожди, милая» – и быстро зашагал к кустам, за которыми виднелась недавно выкопанная траншея с положенными поперек нее бревнами и вдоль – жердинами – туристская полоса препятствия, именуемая «гать».
А седенький, в синем спортивном костюме, мужичок, был на этом этапе судьей и вот, видать, ждал команду. Как же его, блин… Олег Константинович? Или Константин Олегович?