"Тебе нужно выбирать своих героев и выбирать их хорошо. Они могут привести тебя прямо в ад." - Todd Rundgren.
(1. Строчка из песни “Rock Love” с альбома "Adventures in Utopia by Utopia", сочиненная Roger Powell, Todd Rundgren, Kasim Sulton, and John Wilcox (Bearsville Records, 1980).
"Три страсти, простые, но чрезвычайно сильные, управляли моей жизнью: жажда любви, поиск знаний и невыносимая жалость к страданиям человечества." - Бертран Рассел
(2. Из автобиографии Бертрана Рассела: 1872–1914 (Boston: Atlantic Monthly Press, 1967), 3.
Все авторы песен стремятся задействовать общее настроение - сочетание слов и нот, которое заставит женщин "плакать мгновенно, когда они услышат это", по словам Найджела Тёфнела. (3. В фильме «Это — Spinal Tap», режиссёром которого был Роб Райнер, гитарист Найджел Тёфнел играет на пианино кусочек произведения, которое описывает как комбинацию Моцарта и Баха - "Прямо как у Маха, реально" - в тональности Си-минор, "самой печальной из всех тональностей." Ему нравится эта тональность, потому что она "заставляет людей плакать мгновенно." Когда его спросили название произведения, он сказал, что оно называется "Лизни мой любовный насос.") Но до какой степени любой из нас может иметь доступ к общему настроению - мыслям и чувствам не только своим, но и других людей? Это вопрос для философов, так же как и для авторов песен. Они обсуждали и обрамляли проблему в течение многих сотен лет и пришли, в основном, к пессимистическим выводам. (4.See Ted Honderich, ed., The Oxford Companion to Philosophy (New York and Oxford: Oxford University Press, 1995), 838, обсуждение "солипсизма"). Мы заперты внутри наших черепов, некоторые утверждают, и бессильны проводить какие-либо аналогии между нашими чувствами и чувствами других людей.
Мой опыт в музыке и эволюционной биологии приводит меня к иному выводу. Возможно мы и не способны думать мысли другого человека или знать, что конкретно думает другой человек, но у нас есть способность чувствовать радость, страх, удивление и даже любовь так глубоко, что обычно расстояние между нашим опытом исчезает. На лучших концертах нет барьера между исполнителем и аудиторией. Эмоции текут в обе стороны, как будто музыканты и слушатели погружены в интенсивный разговор. Это одна из причин почему музыканты так стремятся выступать, несмотря на все неприятности в дороге. Выступление обеспечивает мгновенный ответ, который не может быть достигнут при написании песни или записи в студии. Когда исполнитель на панк-рок концерте бросает себя со сцены на вершины вытянутых рук аудитории, этот акт символизирует не только связь в доверии, но и общее чувство, которое установлено между ними. Я редко прыгал со сцены, поскольку перестал делать это ещё в начале своей певческой карьеры. Но я отчётливо помню ощущение эффекта синергии, который преобладал у меня в моих молодых выступлениях. Когда я прыгал, я верил, что публика не даст мне упасть.
Слэм (также может называться "мош"), который формируется на многих панк-рок концертах, воплощает в себе солидарность фанатов в реагировании на интенсивную музыку. Для людей, незнакомых с панк-рок музыкой, слэм кажется лишь выходом необузданной агрессии. Ребята дико бегают и беспорядочно отскакивают друг от друга, как если бы они были бездумными роботами. Иногда они бегают гигантскими кругами (их также называют "турецкие круги"), человеческими водоворотами, что со сцены может выглядеть как прялки огня. Большинство таких действ кажутся совершенно анархическими, словно только самые крупные и нетрезвые участники способны выйти из них невредимыми. Но на самом деле, существует много негласные правил, чтобы помочь людям избежать травм. (5.Craig T. Palmer, “Mummers and Moshers: Two Rituals of Trust in Changing Social Environments,” Ethnology 44 (2005), 147–166.) Наиболее важным является то, что поклонники панка обязаны присматривать друг за другом. Если кто-то падает, то рядом стоящие люди должны остановиться и помочь человеку подняться. Когда девушки участвуют в слэме их не должны щупать или подвергать насилию. Бить кого-то ногами и руками не круто, хотя размахивание руками и ногами иногда может напоминать это. Панк-культура всегда была вызывающей и агрессивной. Но она также была кооперативной и равноправной в лучшем виде. Иногда правила слэма нарушаются козлами, пьяницами и мудаками. Но почти все знают эти правила. Они возникли спонтанно из панк-культуры и социальных связей, действующих перед сценой. Они предназначены для установления социальной сплочённости, даже когда они позволяют людям проявить себя в качестве независимых и автономных агентов.
Эволюционная биология научила нас многим таким же урокам, только в более широком масштабе. Мы - развитые социальные организмы, которые появились из небрежной пустоты простых животных отношений. Я могу точно не знать, что вы думаете в данный момент, но я знаю, что мы разделяем биологическое наследие, которое распространяется на миллиарды лет в прошлое и из-за этого мы видим мир одинаковыми способами - переживаем голод, холод, боль, используя те же биологические механизмы и чувствуем эмоции, которые чувствовали и наши нечеловеческие предки, даже если эти эмоции преломляются через наше уникальное человеческое сознание. И эти общие переживания и чувства связывают нас друг с другом так плотно, как зрители привязаны к исполнителю на хорошем концерте.
Общность, которую я описываю, также известна как сопереживание - способность понимать мысли и чувства другого человека в связи с общим опытом. Я отличаю сопереживание от сочувствия - это совершенно разные эмоции - чувство сострадания к положению другого человека. И оба отличаются от жалости, о которой я думаю как о смеси беспокойства и снисходительности. Сопереживание имеет как когнитивный компонент, так и эффективный. Мы способны воспринимать то, что думает другой человек, как вы воспринимаете это, когда читаете эту книгу. Мы также можем разделять чувства другого человека, будь то в искусстве, в товариществе, или в любви.
Не каждый чувствует сопереживание в одинаковой степени. С одной стороны, некоторые аутичные люди рождены с неврологическим состоянием, которое серьёзно ограничивает их возможности оценить эмоциональное состояние других людей, несмотря на наличие аналогичного опыта. С другой стороны, социопаты либо не чувствуют никакого сопереживания, либо настолько умело подавляют его, что они никогда не стараются понять точку зрения другого человека. И все мы можем стать настолько усталыми, расстроенными, злыми, или скучными, что мы игнорируем наши мыслительные импульсы, даже если это делает нас самих и других людей несчастными.
Откуда приходит сопереживание? Очевидно, что почти каждый рождается с потенциалом для его осуществления. Младенцы, возрастом всего год могут выражать озабоченность по поводу чувств и желаний других. (6.Celia A. Brownell and Claire B. Kopp, eds., Socioemotional Development in the Toddler Years: Transitions and Transformations (New York: Guilford, 2007). Даже другие виды животных, такие как шимпанзе, кажется способны к сопереживанию. (7. Stephanie D. Preston and Frans B. M. de Wall, “The Communication of Emotions and the Possibility of Empathy in Animals,” in Stephen G. Post, Lynn G. Underwood,
Jeffrey P. Schloss, and William B. Hurlbut, eds., Altruism and Altruistic Love: Science, Philosophy, and Religion in Dialogue (New York: Oxford University Press, 2002). Стоит только посмотреть по телевизору документальный фильм, показывающий нежную заботу таких "зверей" как медведи или крокодилы, когда они воспитывают своих отпрысков, чтобы понять, что за таким поведение скрывается некий вид движущий силы сопереживания.
Выражение сопереживания у человека требует, чтобы индивидуумы имели соответствующий опыт взросления. Если дети никогда не видят как взрослые ведут себя с уважением по отношению к другим, они вряд ли смогут узнать как делать это самим. Сопереживание, как и большинство человеческих особенностей, возникает благодаря сочетанию биологического потенциала и влияния окружающей среды. По этой причине, группы лиц могут демонстрировать широкий разброс в стиле сопереживания и выражение его в пределах любой группы может существенно изменяться с течением времени.
С некоторыми исключениями, Западные религии не подчёркивали сопереживание. Они имели директивный характер. Они навязывали кодексы поведения на основе предписаний от верховной власти, не основанной на взаимных уступках взаимодействия людей. Западные религии определяли надлежащее поведение, проводя аналогию человеческой природы с поведением мифологических персонажей, обладающих сверхъестественными способностями. Например, люди должны вести себя как святые или Иисус, если они хотят, чтобы ими восхищались члены христианской общины. Кодексы поведения, таким образом, выходят из сверхъестественной области и не должны подвергаться сомнению простыми смертными.
Наука, напротив, твёрдо основывается на сопереживании. Она устанавливает общий опыт мира, потому что в противном случае, как мы могли бы пойти на объяснения и проверку природных явлений? Более глубоко, она находит и отмечает в людях способность познавать мир и делиться своим опытом через разум, логику, язык, музыку, искусство.
Способность к сопереживанию позволяет нам организовать наше общество взаимовыгодными способами. Потому что мы видим, по крайней мере, некоторые аспекты самих себя в друг друге, мы можем вывести способы действия, которые будут хороши для нас и для общества в целом. Но для того, чтобы это произошло, мы должны быть открыты для принятия опыта других людей в равной мере как и нашего собственного. Это просто невозможно, если предписывающие коды слишком строго соблюдаются, особенно, если в их основе лежат непроверяемые "истины" сверхъестественной области. Сопереживание является лучшей основой человеческой этики, которая у нас есть. Она обеспечивает прочную основу для сильных личных отношений и продуктивного общества.
Я не думал об этом, когда вернулся из своей прерванной экспедиции в Боливии, хотя мой опыт показал мне, что может произойти, когда не хватает сопереживания. Я просто хотел сделать Bad Religion лучшей группой, которой только мог, в то время, когда пытался научиться работать также в науке. Я стал заканчивать школу осенью 1987 года,но я также начал писать песни с новой горячностью. Я всегда работал над идеями для песен, несмотря на то, что ещё происходило в моей жизни. Я никогда не нахожусь далеко от своей тетради или блокнота для зарисовок. Всякий раз, когда что-то кажется мне возможным названием для песни или её концепцией, оно заносится на свою страницу. И потом я постепенно заполняю эти страницы текстами или просто разными мыслями. Когда я вернулся из Боливии, у меня было много страниц, переполненных идеями. Но перенос этих идей в записанные песни требовал времени и настойчивости. Я даже не был уверен, что мои коллеги по группе по-прежнему были заинтересованы в музыке.
Грэг Хэтсон, который постоянно был в турне со своей группой the Circle Jerks был первым, кому я позвонил. Я спросил, было ли у него желание играть песни Bad Religion. Он был полон оптимизма, как всегда, но добавил: "Я не уверен, что смогу посвятить всё своё время этому, потому что у Jerks много концертов этой осенью."
Мой следующий звонок был Бретту. Он был занят постройкой новой студии и работал допоздна как аудио-инженер, чтобы привлечь группы к его растущему музыкальному лейблу. Но, к моему удивлению, он тоже думал о том, чтобы записать новый альбом Bad Religion и он сразу пригласил меня посмотреть его новую студию в Голливуде. Как оказалось, Джей тоже зависал в студии, поэтому не было проблемы с тем, чтобы заинтересовать его записью новых песен.
В то время я жил рядом с университетом и поездка в студию составляла около 5 миль. У меня была потрёпанная Хонда Сивик 1979 года - классический тип машины, которая выглядела как цирковая машина клоуна и моя подруга (и будущая первая жена Грета) нашла мне работу "содержателя салатного бара" в ресторане, где она работала официанткой, таким образом я мог обеспечивать поддержание своей машины на ходу. Грета зарабатывала хорошие деньги на чаевых. Я, однако, был бездельником пищевой индустрии. Я тратил больше времени на заигрывание с официантками и на разговоры о философии и эволюции с барменами, чем на беспокойство о презентации салат-бара. Но я делал адекватную работу по уборке и чистке, поэтому я не был уволен. И всё же я не дорос даже до помощника официанта, что является хорошим показателем того, что всё время я провёл, думая о работе в аспирантуре или стремлении поскорей попасть в студию Брэтта.
В тот или иной день я мог зайти, чтобы посетить Бретта. Часто это было после напряжённого дня занятий и учёбы в университете, или после окончания рабочего дня в ресторане. День недели и время не имели значение, там всегда были две постоянные вещи: Бретт за микшерным пультом и какой-то сомнительный персонаж в комнате записи. Бретт воспринимал звукозапись более серьёзно, чем когда-либо прежде, и я был вдохновлён его энтузиазмом проигрывать мне что-угодно, что было записано в этот день. Иногда он проигрывал мне зверские издевательства над музыкальным восприятием. Я помню как одному панк-певцу потребовалось несколько часов, чтобы усовершенствовать монотонный припев "Я не могу ненавидеть достаточно" снова и снова. Я боялся, что Бретт может потерять своё чувство хороших песен. Но не смотря на всё это, он тщательно обдумывал способы улучшения следующей записи Bad Religion.
Бретт дал своей студии соответствующее смутное название "Westbeach". По какой-то причине у студий звукозаписи обычно неясные имена: Rumbo Recorders, Electric Lady, Ocean Way, Sound City, NRG, Track Record и так далее. Ни одно из названий не имеет ничего общего с географией или собственником объекта. Я думаю, что это сделано, чтобы уверить артистов, что их анонимность будет сохранена во время их работы в студии. И когда в 1987 году мы начали работать над новыми идеями для альбома Bad Religion, у нас была такая неизвестность, которую мог желать любой артист. Наша Лос-Анджелесская сцена была фактически мертва. Я даже не знал остались ли у нас поклонники вообще. Но по-прежнему Бретт проводил большую часть своего времени записывая молодые группы в своей студии, а Грэг Хэтсон ездил по стране, посещая малые и большие города, где отмечался рост панк-сцены. Я был уверен, что люди стремились увидеть активных Bad Religion.
Westbeach не была столь уж коммерческим объектом. Студия была построена в небольшом пятикомнатном бунгало в одной из убогих частей Голливуда. Промышленная площадка располагалась с одной стороны студии, а автостоянка, ведущая к бульвару Голливуд - с другой. Часто сессии звукозаписи приходилось прерывать из-за шума тяжёлых строительных машин, который просачивался в студию. Тем не менее этот небольшой дом неплохо подходил для записи. Каждая комната была звукоизолирована до некоторой степени. Гостиная была местом, где записывались ударные. Передняя прихожая была вокальной камерой. Кухня была своего рода лобби. Усилители могли работать так громко, как было необходимо в одной только спальне. А комнатой управления был холл, соединённый с кухней и гостиной, достаточно просторной, чтобы поместить там 24-х канальный микшерный пульт. Одним из причудливых недостатков студии было полное отсутствие связи между различными музыкантами. Барабанщик не мог никак видеть бассиста, который не мог видеть гитаристов или певца, который был изолирован в холле. Поскольку студия Westbeach располагалась в арендованном доме, Бретт и его партнёр Доннел, никогда не имели полномочий разрушать какую-либо из стен, чтобы установить панельные стёкла, которые типичны для высококлассных студий. Общение осуществлялось только по связи. Всем музыкантам нужно было одевать наушники, чтобы слышать указания из комнаты управления. Сигналы руками были бесполезны. Если кто-то был не готов, когда звукоинженер объявлял команду о готовности, ему нужно было использовать какой-нибудь микрофон или более часто просто пробираться в соседнюю комнату и прыгать вверх и вниз, чтобы осуществить визуальный контакт с барабанщиком. И когда барабанщик переставал играть, все остальные музыканты знали, что нужно остановиться тоже. Тем не менее, у Westbeach была прекрасная атмосфера и электроника, и поскольку Бретт лично имел отношение к обустройству студии, она ощущалась как творческий дом для меня и Bad Religion.
Поскольку Бретт был так сосредоточен на звукозаписи, игра живьём в группе не очень интересовала его. Но в сентябре 1987 года нам поступило предложение играть в одном из клубов Беркли под названием Gilman Street. У Грэга Хэтсона были свои обязательства перед Circle Jerks и поскольку у нас не было другого гитариста, Бретт согласился сыграть на этом концерте.(Это была как раз та поездка, где мы узнавали, сколько уйдёт времени для того, чтобы досчитать до миллиона.) Это был первый случай за более, чем четыре года, когда оригинальный состав вышел на сцену. Концерт прошёл с огромный успехом. Билеты были полностью распроданы и мы не могли поверить тому сумасшедшему приёму, который оказали нам панки Сан-Франциско. По возвращению в Лос-Анджелес мы все решили, что Грэг Хэтсон и Бретт должны быть в группе на постоянной основе и что впредь Bad Religion будет группой из пяти человек.
Бретт и я немедленно приступили к написанию сборника песен. Иногда он приезжал ко мне на квартиру. Всякий раз, когда у нас было свободное время, мы писали песни независимо друг от друга. Когда мы собирались вместе, мы играли друг другу идеи песен, обычно на акустической гитаре и часто прорабатывали гармонии. Мы с Бреттом были фанатами Саймона и Гарфанкела, а также братьев Эверли, поэтому мы имитировали их стиль и создавали панк-гармонии без электроинструментов.
В течение двух месяцев у нас было достаточно песен, чтобы собирать группу на вечерние репетиции. Мы старались практиковаться по крайней мере три раза в неделю, когда Бретт и я могли вырваться с работы. Участники группы были так воодушевлены перспективой записи нового материала, что вкладывали своё сердце и душу в каждую репетицию.
Более оптимистического времени не могло быть тогда для нас. Я был на новом пути - оканчивал школу и я обнаружил, что погружение в область философского осмысления и интеллектуального вызова, значительно усиливает концептуальное качество написания песен. Я хотел, чтобы мои вновь открытые понятия и слова были услышаны, так что я потратил немало сил, чтобы быть более красноречивым и ясным, когда я пел. Я вложил заработанные на салатах деньги в небольшую настольную портастудию и отрабатывал свои вокальные навыки с её помощью. Вот где я действительно довел до совершенства искусство гармонии и аранжировки. Бретт создавал записи в студии с гораздо более высокой квалификацией, чем все наши предыдущие инженеры. Он получил полноценное аудио-техническое образование и был серьёзно настроен на то, чтобы использовать все свои знания, чтобы группа звучала лучше, чем когда-либо прежде в студии. И он тоже был интеллектуально воодушевлён управлением своего нового рекорд лэйбла и своей ненасытной любовью к литературе. Вся группа активизировалась новообретённой интеллектуальной деятельностью. Наш успех в клубе "Gilman Street" заставил нас осознать, что аудитория ждёт своего пробуждения. Мы установили дату записи и по ходу её приближения, наши репетиции стали более частыми и длительными.
Хотя экспедиция в тропические леса была далеко позади меня, глубокие чувства, испытанные в Боливии, не отпускали меня. Я вспоминал долгие дни и ночи, наполненные одиночеством. Убогая тишина тропической жары почти неописуемая для тех, кто привык к сухим ветрам Южной Калифорнии. В джунглях постоянная сырость окружает вас как одеяло. Становится только хуже, когда слой влажности образуется на коже. Но я также чувствовал себя привелегированным, так как работал в одном из последних глухих заповедников, которые остались на планете. Я вспоминаю, как думал о том, что несмотря на страдания, которые я испытал, секреты жизни будут скорее всего расрыты в лесу, чем в бетонных джунглях какого-нибудь мегаполиса.
В одной из своих полевых тетрадей я написал: "Бизнесмен, чей генеральный план контролирует мир каждый день, слеп к обозначениям медленного вымирания своего вида." Я предложил это как текст для нашей песни, которая стала заглавной песней нашего будущего нового альбома. Тон других текстов наших песен показывал наше одновременное разочарование тем, как панк-сцена вымирала последние годы и нашу надежду на более просвещённую перспективу, к которой, как мы чувствовали, жанр был готов. Бретт и я решили, что назовём альбом "Suffer".
На наших репетициях группа играла с такой сплочённостью и свирепостью, что мы перенесли дату записи вперёд на несколько дней, чтобы извлечь выгоду из нашего энтузиазма. Иногда слишком частые репетиции отнимают силы в ущерб выступлениям. Мы хотели записать основные песни, пока они ещё были свежие и сырые. Я никогда не забуду волнение, которое я чувствовал в первый день записи альбома Suffer. Бретт был как никогда осторожен в настройке микрофонов. Его верный студийный партнёр Донелл, часами передвигал микрофоны вперёд к барабанной установке или корпусу акустической системы, в то время как Бретт слушал едва слышимые колебания тембра или тона, до тех пор, пока они не находили идеальное место. Всё это было ново для меня. Я многое узнал об аудиоинженерии, когда смотрел на их работу. И в то же время мне не терпелось начать играть песни.
После нескольких часов утомительного индивидуального прослушивания музыканты начали играть вместе. Я не мог поверить тому, что слышал в наушниках. Ясность инструментов, разделение и пространство, создаваемое стерео визуализацией и, наконец, чёткость моего собственного голоса были непохожи на всё, что я когда-либо слышал раньше. Первая песня, которую мы записали называлась “Land of Competition,” - моя дань возвращению в Лос-Анджелес. Сначала я не мог петь, потому что улыбался и даже смеялся вслух, чисто из-за радости от такого прекрасного звука. Все были изолированны друг от друга, пока мы записывали основные треки, но когда мы пошли в студию управления, чтобы услышать произведения, Бретт и Донелл ухмылялись как сумасшедшие. Ничто не может сравниться с властным чувством удивительности, когда превосходное аудио произведение создано в студии. Это ни с чем не сравнимая радость. Процесс звукозаписи - это частично наука, частично исполнение и частично везение. Мы всё ещё шутим по этому поводу каждый раз, когда заходим в студию: это "запланированная спонтанность".
Процесс записи "Suffer" был абсолютной радостью. Никакие наркотики не были нужны, чтобы поддерживать в нас энергию, мы были полными сил от чистого азарта. Бретт создавал звуки, которые никто из нас никогда не слышал на панк-альбомах, а я создавал гармонии, которые были как нельзя к месту. Каждый член группы играл так, словно открывал что-то новое в самом себе. Это было, как если бы мы освободили все сдерживаемые творческие силы, накопившиеся за годы простоя. Наши сессии проходили всю ночь. Мы спали в течение дня и возобновляли работу около полудня к очередному раунду записи. Это было непрерывное творческое излияние, которое потребовало от всей группы коллективного интеллекта и целеустремлённости. В течение семи дней весь альбом был записан и смикширован - замечательное достижение.
"Suffer" стал известен по всему миру и сформировал цепочку будущих альбомов и туров. Альбому часто приписывают возрождение спящей панк-сцены в Южной Калифорнии. Многие панк-музыканты, которые впоследствии достигли мирового признания, в том числе многие лидеры "гранж" движения в начале 1990-х годов, говорили, что были в значительной мере под влиянием этого альбома и тех, которые последовали за ним. "Suffer" был выбран альбомом года в 1988 году двумя самыми влиятельными панк-журналами того времени - "Flipside" и "Maximum Rock’N’Roll", которые напечатали картину Джерри Махони, изображающую панк-подростка, окружённого пламенем в своём загородном пустыре. Это был огромный творческий и коммерческий успех. Но, как я узнал от изучения эволюции, успех может принести неожиданные ловушки.
Когда я носился взад и вперёд вдоль бульвара Сансет из Калифорнийского университета в Голливуд в те дни, мой разум постоянно дрейфовал. Я стал главным обучающим ассистентом классов сравнительной анатомии, что означало, что в мои обязанности входит обучение многих студентов СБУЭОБ, что понимание эволюции важно даже для врачей. Я наслаждался взаимодействием с моими студентами, потому что им, как правило, не терпелось увидеть, как ткани и органы "низших" животных могут быть актуальны для их любимых животных - человеческих существ. Их любознательность заставила меня порыться в классической эмбриологии и изучить различные виды исторических эволюционных объяснений. Я узнал невероятно много, потому как мой консультант сказал мне: "Ты никогда по-настоящему не изучишь предмет, пока тебе не придётся его преподавать самому".
Неизменно я использовал музыку как бегство от скуки ученых. Всякий раз, когда я становился слишком неугомонным в комнате редких книг, в библиотеке биомеда поздно после обеда, я удирал через повороты и неожиданные светофоры бульвара Сансет, чтобы посетить студию Бретта. После выпуска альбома "Suffer", мы не тратили время зря и записали ещё один альбом, "No Control", и третий альбом после него, названный "Against the Grain". Мы выпустили эти три альбома за два с половиной года и каждый был более изысканный, чем предыдущий. Практически в любой день я мог сбежать из школы и насытиться студийной деятельностью. Иногда другие группы записывались там. Иногда Бретт играл мне новые идеи для песен. Часто у меня были кассеты, записанные на моей портастудии, которые я проигрывал ему. У нас также было репетиционное пространство для всей группы, что доставляло нам огромное удовльствие по вечерам, когда мы работали над новыми песнями. Каждое утро, тем не менее, я снова был в кампусе, ведя свои занятия и выполняя преподавательские обязанности, а также я изучал темы для своей магистерской степени.
Многие люди, которых я знал, бегали по кругу, разрываясь между различными проектами, но при этом не двигались вперёд. Но беготня взад-вперёд между музыкой и обучением прекрасно подходила мне и создавала непрерывность жизни, что я и практикую до сих пор. Когда одна область становится слишком утомительной, я погружаюсь с головой в другую. Если бы я не добился прогресса в обеих областях, то меня легко можно было бы назвать безответственным дилетантом. Но я продолжал поднимать планку своих исследований, а также в музыке, хотя, вероятно, я казался рассеяным и не в состоянии усидеть на месте. В течение трёх лет, когда я получал степень магистра в университете Лос-Анджелеса, я выполнил три года летних полевых работ в горах Колорадо; написал диссертацию об окружающей среде ранних позвоночных; обучил девять классов по сравнительной анатомии, эволюции и палеонтологии; записал три альбома и гастролировал с группой в Соединенных Штатах и в Европе.
Это повлекло за собой неразбериху в моём графике. Университет Лос-Анджелеса имеет четвертную систему, что означает, что обучение не начинается до октября. Я был способен сделать полевые работы за месяц, с конца мая до конца июня и иметь время отправиться в турне с группой в течение лета, перед возобновлением работы в университете. 1988 год был особенно беспокойным. Я помню, как моя будущая свекровь сказала мне во время каникул: "Разве ты не можешь просто посидеть и насладиться этим прекрасным днём?" Я думаю, она пыталась предположить, что я мог бы уделять больше времени и внимания её дочери, но я был слишком невосприимчивым и бесчувственным, чтобы понять это в то время. А всё, о чём я мог думать это поскорей выбраться на улицу и пойти в поход к потрясающим скалам, которые были неподалёку. Моя будущая жена жила в "северном округе" Сан Диего, всего лишь в миле от костеносных Del Mar Mudstone и одной из самых впечатляющих экспозиций песчанника Torrey Sandstone, прямо вдоль берега. Это правда, что я был гораздо более заинтересован в окаменелостях, чем в проведении дня, принимая солнечные ванны после обеда или просто сидеть и болтать. Тем не менее я женился на Грэте летом 1988 года. И в течение месяца Bad Religion отправились в наш первый полноценный тур по США.
Людям, которые вступают в брак с гастрольными музыкантами, надо быть сильными, верными и уверенными в себе. По иронии судьбы, именно этих качеств часто не хватает тем, кто связан с музыкальной индустрией. В то время, как двадцатиоднолетний студент, я не был исключением. Я мог сказать, что моя роль в качестве певца и автора песен начала сталкиваться с моими академическими амбициями и внутренней жизнью, когда наши альбомы стали широко распространены и группе стало поступать всё больше предложений играть концерты в далёких местах. Но я думал, что смогу адаптироваться. По возвращении из третьего европейского тура, я переехал с Грэтой в тихий город Итака, Нью-Йорк, чтобы начать работу над учёной степенью в университете Корнелл. Никто в группе не был расстроен, что я уезжал из Лос-Анджелеса. Я заверил их, что буду постоянно писать песни и вернусь в любой момент, когда нужно будет репетировать или записывать песни. Примерно в это же время, Джей собирался переехать в Ванкувер. Все мы были уверены, что могли преследовать другие интересы и по-прежнему быть привержены Bad Religion. Ведь у большинства групп есть "мёртвые сезоны", как у спортивных команд, где участники живут в разных местах. Но сочетание работы над докторской, преподавание, написание музыки, поездки в Лос-Анджелес на запись и турне с группой, взяло свою плату.
Детали вокруг печально известного панк-бунта в El Portal Theater 29 декабря 1990 года не ясны для меня. Я был, в конце концов, добросовестным эмигрантов из Лос-Анджелеса к тому времени и изо всех сил пытался найти себе место как аспирант в Корнелле. Поэтому мне было одиноко, когда я получил звонок от участников группы, незадолго до рождества, с предложением вернуться в Лос-Анджелес, чтобы отыграть концерт в театре в Северном Голливуде. Основываясь на успехе наших европейских и американских туров на протяжении предыдущих двух лет, я был убеждён, что Bad Religion заслужили право играть на главных рок-площадках. Тем не менее я урезал свои рождественские каникулы и прилетел, чтобы сыграть концерт, решив лететь обратно на Восточное Побережье на следующее утро после концерта, чтобы подготовиться ко второму семестру лабораторного изучения и обучения в аспирантуре.
Как и остальные, я оказался на месте после выступления открывающих концерт групп, Pennywise и NOFX вышли на сцену. Когда я прошёл за сцену (это был простой кинотеатр, арендованный на одну ночь для проведения концерта Bad Religion, поэтому там не было гардеробной или производственной площади), я услышал как один из участников группы Pennywise орал в микрофон. Он говорил что-то о полицейских и о том, что это нечестно прекращать концерт. "Прекращать концерт?" - сказал я себе. "Это означает, что мне не нужно быть здесь!". Я вернулся в свой прокатный автомобиль. Когда я свернул за угол и проехал мимо входа в кинотеатр, я помню, что увидел как некоторые разгневанные панки разбивали окна кассы. "Как неоригинально," - я подумал. Из-за панк-беспорядков, в которые я был вовлечён почти десять лет назад, действия этих панков не очень поразили меня, тем декабрём 1990 года.
Вернувшись в гостинницу, я смотрел местные новости перед сном, когда диктор сказал: "Когда мы вернёмся после рекламы, смотрите, хэви -метал группа Bad Religion принимает участие в бунте в Северном Голливуде...." Моё изумление от упоминания моей группы в новостях быстро сменилось раздражением. "Хэви-метал группа!?" - подумал я. "Мы никогда не играли хэви-метал." Но тогда я досмотрел новостной репортаж и был потрясён, увидев, что то, что начиналось с разбитого окна в кассе, переросло в полномасштабный хаотический мятеж с машинами полиции, арестами и кровавым насилием. Всё-таки я пошёл спать в ту ночь без единого телефонного звонка от друзей или семьи.
Как только я сошёл с самолёта в Итаке на следующий день, я пошёл к телевизору, чтобы увидеть, есть ли обновления новостей. К моему изумлению, бунт Bad Religion стал национальной новостью. Это была история, которую повторяли каждые полчаса весь вечер. "Хэви-метал группа Bad Religion продала слишком много билетов, пожарная охрана отменяет концерт, вызывают полицию, бунт начинается." У нас не было менеджерра в то время, как и пресс-агента для того, чтобы справиться со всем этим вниманием средств массовой информации. Рассказ стал просто жить своей собственной жизнью. Промоутер, который продавал билеты ничего не объяснял, поэтому люди из новостей приподнесли это так, как посчитали нужным. Мы, конечно же, не имели ничего общего с продажей билетов, но наше имя было больше, чем у промоутера или места, так что это стал бунт Bad Religion.
В те дни я редко уделял внимание вопросам бизнеса. Я был доволен сосредоточением на своей научной работе и очень мало знал о коммерции или административных делах. Я был готов, следовательно, к тому, чтобы история с бунтом шла своим чередом, а я должен двигаться дальше с моей докторской диссертацией. Я и представить себе не мог, что наши фанаты были крайне недовольны. Они считали, что мы ободрали их. Так как мы не прокомментировали бунт с заявлением для прессы, они думали, что мы просто взяли деньги от продажи билетов и сбежали с ними. Это могло повредить нашей репутации и нашей карьере, если бы мы позволили этой истории обостриться.
Но Бретт был очень сообразителен. Он был настойчив в том, чтобы промоутер выполнил своё обязательство перед нами и нашими поклонниками. Мы задолжали нашим поклонникам концерт и они держали на руках билеты, которые гарантировали им выступление от нас. Бретт смог увидеть в хаотическом повороте бунта возможность сделать что-то хорошее не только для фанатов, но и для самой группы. Он настаивал, чтобы промоутер выполнил свою часть договора по билетам и чтобы место проведения концерта было перенесено в театр большего размера, в три раза превышающий размер импровизированного El Portal. Промоутер согласился и на следующий день были сделаны объявления по местным радиостанциям, что в течение двух недель Bad Religion выступят в Hollywood Palladium, место проведения концертов всемирно известных музыкантов. (8. Брэтт описал концерт Ramones, который мы посетили в Palladium когда были подростками, в статье Steve Appleford, “Live Nation’s Crown Jewel: Hollywood Palladium Reopens This Week,” L.A. Weekly, October 16, 2008.) Было объявлено, что билеты El Portal будут действительны, а также, что будут доступны ещё билеты.
Объявление этой акции по радио имело глубокое влияние. Все 3500 билетов зала Palladium были распроданы в течение недели. А те, у кого были билеты из El Portal Theater, почувствовали себя привелигированными, а не обманутыми, а остальные 2500 людей ждали с нетерпением, чтобы увидеть из-за чего был весь этот шум. Аншлаговый концерт в Palladium создал общественное восприятие Bad Religion, которое никогда не пропадало. Нас видели как заслуживших выступать в качестве хэдлайнеров, которые имели коммерческий потенциал и могли претендовать на важную роль в растущем музыкальном жанре. До бунта мы никогда не играли на больших сценах, кроме как на разогреве более известных групп, которые гастролировали и давали концерт в Лос-Анджелесе. Мы неоднократно настаивали, что можем продавать достаточно билетов для выступления на больших площадках, но промоутеры не были готовы брать на себя риск. Они видели в нас самонадеянных детей, которые не очень понимали музыкальный бизнес. Нам приходилось довольствоваться малым, в то время, когда другие использовали нас, чтобы открывать их концерты и привлекать нашу большую армию фанатов.
В январе 1991 года это восприятие изменилось и с тех пор было неизменным. Бунт создал короткую цепочку из неожиданных бедствий и Бретт воспользовался хаосом для достижения большого эффекта, созидая позитивные последствия для всех - для музыкантов, фанатов, промоутера. Жизнь полна резких, непредсказуемых, кардинальных изменений, разделённых длительными периодами предсказуемого, комфортного опыта.
Тем не менее, даже в наиболее удачные моменты, трагедия скрывается где-то рядом, ожидая, чтобы напомнить нам о своём присутствии. В 1994 году, после того, как мы зарекомендовали себя как первая панк-<