Трагедия: Построение мировоззрения

"Это уничтожило разом все остатки моего ранее дуалистического мировоззрения" - Эрнст Геккель о смерти своей жены в 1864 году.

(1. Robert J. Richards, The Tragic Sense of Life, Ernst Haeckel and the Struggle over Evolutionary Thought (Chicago: University of Chicago Press, 2008), 107.

"Мы потеряли радость семьи и утешение нашей старости" - Чарльз Дарвин о смерти своей десятилетней дочери Энни в 1851 году.

(2. Это цитата из мемориала, написанного Дарвином спустя неделю после смерти его дочери. Его можно найти в интернете: the Darwin Correspondence Project (https://www.darwinproject.ac.uk/death-ofanne-

darwin#memorial), or in Sydney Smith and Frederick Burkhardt, eds., The Correspondence of Charles Darwin, vol. 4 (Cambridge, England: Cambridge University Press, 1989), Appendix II.)

Подумайте о трагических событиях, которые случались с вами. Возможно это была потеря члена семьи или друга. Возможно это была упущенная возможность из-за непредвиденных обстоятельств.

Может быть это было увольнение с работы или такой неудобный момент, который до сих пор вызывает у вас страдание. Трагедии большие и маленькие накапливаются за жизнь и чтобы оставаться в здравом уме, все мы должны разобраться в них. Некоторые учёные верят, что трагические события в личной жизни ранних эволюционистов могли сильно повлиять на развитие их натуралистического мировоззрения. (3. Основная мысль тезиса историка Роберта Ричардса это то, что влияние Эрнста Геккеля на эволюционную теорию от конца девятнадцатого века до текущих атеистических устоев среди современных эволюционных биологов это результат центральной трагедии в его жизни, смерти его возлюбленной жены, Анны, от плеврита (возможно разрыв аппендикса). Ричардс признаёт, так же как и я в этой книге, что атеизм это не заранее известный результат изучения эволюции. Но он верит, что Эрнст Геккель, как наиболее широко уважаемый популяризатор теории Дарвина (он жил до 1913 года, почти на 25 лет дольше, чем Томас Генри Гексли, "Бульдог Дарвина"), был ответственнен за атеистический оттенок современной эволюционной теории, несмотря на его романтический идеализм и монистическую веру, что "Бог и природа едины." Ричардс пишет: "Мой тезис рассматривает определённые несущественные аспекты современной эволюционной теории, а именно её материалистические и анти-религиозные характеристики. Это, я думаю, условные культурные особенности современной теории (эволюции)....Многие ранние сторонники Дарвиновской теории были как спиритуалистами, так же они и принимали нематериалистичную метафизику и они интегрировалисвои научные взгляды с определённой или иногда неопределённой теологией. Asa Gray, William James, and Conwy Lloyd Morgan - просто несколько выдающихся защитников эволюционной теории, кто тем не менее отверг закаменелый, сухой материализм." Эрнст Геккель из-за своей трагедии отказался от ортодоксальной рилигии как от суеверия и продвинул воинствующую монистическую философию, полную романтического идеализма, например архетипы и творческая природа. "Мой тезис ещё более специфичен, а именно: Если бы Геккель не пережил трагические события...его собственная версия Дарвиновской теории потеряла бы свои заметно враждебные характеристики и эти характеристики не были бы показаны перед лицом публики." See Richards, The Tragic Sense of Life, Ernst Haeckel and the Struggle over Evolutionary Thought, 15–16.)

Трагедия несомненно была одним из факторов моего интеллектуального развития. Моя жизнь не была необыкновенно трагичной. Я был избавлен от травм, которые пережили многие мои друзья. Но признание трагедии мотивировало меня поддерживать других и обращаться к другим людям за поддержкой и поступая так, я делился своими трудностями и слушал про трудности других. Трагедия настолько часто встречается в нашей жизни, что я стал думать о ней, как о знакомой теме, затрагивающей всё живое. Все организмы подвержены постоянным травматическим изменениям, что по-человечески, мы интерпретируем как трагедии. И трагическое чувство жизни является неизбежным аккомпанементом натуралистическому мировоззрению.

29 октября 1959 года автомобиль под управлением Эдварда Майкла Церра, известного старейшины в рестоврационной деноминации, известной как Церковь Христа, столкнулся с другим автомобилем в маленьком городке Мартинсвиль, Индиана. Церр получил перелом руки, ноги и перелом нескольких рёбер и на пути в больницу впал в кому. Четыре месяца спустя, в возрасте восемьдесят два года, он умер не приходя в сознание.

Брат Церр был плодовитым писателем, учителем и проповедником. Он писал статьи для религиозных периодик, библейский анализ исторических цитат и два тома библейских вопросов для самообучения. В течение шестидесяти лет он проповедовал более восьми тысяч проповедей от Новой Англии до Калифорнии. Он также написал музыку и текст для нескольких религиозных песен, включая две песни: “The True Riches” и “I Come to Thee”, которые до сих пор поют в Церки Христа.

Но работа, которой Церр наиболее известен это шесть томов комментариев о Библии, опубликованные между 1947 и 1955 годами. (4. комментарии до сих пор доступны на Guardian of Truth Foundation, Bowling Green, Kentucky (https://www.truthbooks.net). Он работал над томами шесть дней в неделю, с шести до восьми утра каждое утро, его поддерживала его церковь. Эти тома - чудо текстового анализа. Абсолютно ясно, что Церр был близко знаком с каждым словом Старого и Нового Завета и мог авторитетно комментировать каждый ньюанс библейского значения. "Моей постоянной целью всегда было избегать спекуляции", написал он в предисловии первого тома. "Я не предлагал никакого объяснения, основанного на простых догадках. Во всех примерах, где я был не уверен, что понял фрагмент, комментарий не был написан. Моей единственной целью было способствование более сложного понимания Священного Писания. Если это будет выполнено, то я буду считать себя полностью вознаграждённым за все затраченные усилия и время."

Э.М.Церр был моим прапрадедом и отцом бабушки моей матери, которая жила с нами в Лос-Анджелесе во время зимних месяцев. Моя мать никогда не была религиозной после моего рождения, но странные следы убеждений дедушки Церра всё ещё держатся в нашей семье. Церковь Христа верит, что музыка должна быть исполнена лишь голосами, без аккомпанимента инструментов. Предписание против инструментов происходит из стихов в Послании к Ефесянам 5:19: "Обращаясь к друг другу с псалмами, славословиями и духовными песнопениями, пойте и воспевайте к Господу всем сердцем вашим." Эти слова были восприняты конфессией моего прапрадеда буквально в том смысле, что никакие инструменты не должны сопровождать чистоту человеческого голоса. (5. Где-то в середине девятнадцатого века Церковь Христа раскололась на многочисленные секты в США. Церковь Церра, например, принадлежала к не-инструменталистам. "Инструменталисты считали, что нормально использовать инструментальную музыку для аккомпанировки поющих голосов. В маленьком городке моей матери были другие Церкви Христа и между ними было буквально пару миль, но они не общались друг с другом. Одна из причин этого - несогласие по поводу исполнения музыки. Другие отличия касались функций священников. Церковь Церра не имела священников. Хотя церковь и имела должностных лиц, называемых старейшинами, которые были наиболее уважаемыми членами церкви, кто-угодно мог проводить службу. Процесс назывался "взаимное назидание". Службы проводились каждое воскресное утро и полдень, а также ночью в среду. Женщины не могли быть старейшинами, но им позволено было вести службы.

Ещё одно отличие секты Церра и других Церквей Христа относится к участию в библейских коллеждах. Некоторые конгрегации считались "институционными", потому что они рекомендовали своей молодёже посещать санкционированный библейский колледж, такой как Университет Боба Джонса. В секте моего прапрадеда не было таких правил. Он верил, что изучение Библии было индивидуальным поиском и не требовало учения в колледжах. И всё же он очевидно поддерживал образование, поскольку его дочь (моя бабушка) и его внучка (моя мать) обе стали учителями и получили университетское образование.) Фактически, всё в Библии воспринималось его конфессией буквально. Церкви Христа были частью Рестоврационизма, который возник из Второго Великого Пробуждения в начале девятнадцатого века. Движение стремилось вернуться к буквальной интерпретации Библии и восстановлению церкви, которую основал Христос.

Э.М. Церр ожидал, что его внуки будет следовать правилам его конфессии, сопровождая своих родителей в церковь, но моей матери и её брату, Стэнли, позволяли играть на пианино и гитаре, когда они росли. Ни один из них не вышел из детства с большой религиозной чувствительностью. Но у них была и до сих пор есть постоянная любовь к музыке.

Другая семейная традиция, которая досталась от интерпретаций библии Церром, это ценность хорошего образования. Моя мать и дядя Стэнли оба продолжили обучение и получили докторскую степень и их ценности связанные с образованием также перешли ко мне, моему брату и кузенам. Академические дискуссии, вместе с музыкальными подпеваниями, были среди ключевых моментов наших больших семейных собраний в доме матери на день благодарения. Обсуждения начинались за завтраком и часто переносилось и на вторую половину дня. Они обычно велись между мамой и дядей Стэнли, но приглашённым друзьям, упрямым подросткам и даже детям никогда не препятствовали вступать в бурное обсуждение. Многие из спокойных осенних утренних часов превращались в горячие дебаты о социальной политике или текущих событиях. Но, неизменно, ранние вечера уже видели восстановленный мир когда дядя Стэнли доставал гитару и банджо. Пение старых песен и гармоний сближало всю семью. (6. Я записал некоторые из этих песен на альбоме 2006 года Cold as the Clay, выпущенном на ANTI, отделение Epitaph Records.) Я никогда не мог продолжать хмурится, когда музыка начинала играть. Невозможно чувствовать ничего, кроме счастья, когда слышишь бренчание ретро мелодий на банджо. Все тяготы мира казались несущественными.

Смерть прапрадеда Церра пришла слишком быстро и слишком резко для моей семьи. Уверен, что он ведел меня бедным, потерянным грешником, но я знаю, что он любил участвовать в наших семейных пениях. Он был здоров и активен на момент аварии. Его смерть всегда была напоминанием для моей семьи, что трагедия может случиться в любой момент.

Любой, кто рос в панк-окружении в Лос-Анджелесе в 1980-х, знает, что насилие может быть быстрым, неожиданным и трагичным. Моих друзей регулярно избивали полицейские во время бунтов на концертах. Гораздо более трагичными были случаи передоза и самоубийства среди моих друзей. Я никогда не употреблял марихуану или другие наркотики. Мой шок от наркокультуры, когда я переехал в Калифорнию, заставил меня поклясться, что я никогда не буду нажираться как ребята в средней школе или старших классах. Но мои друзья включали меня в свои злоупотребления наркотиками на вечеринках по выходным. Мне было неудобно чувствовать себя трезвым сторожевым псом, но я хотел быть частью банды, поэтому я не возражал сначала. Я зашёл так далеко, что иногда делал инъекции героина или амфетаминов своим друзьям. У меня мурашки по спине ползут от осознания того, что могло случиться. Я понятия не имел о дозах. Я легко мог ввести летальную дозу кому-нибудь из них и провести годы в тюрьме за убийство друга.

Когда мне было немного за двадцать, я слышал от своих одногруппников: "Ты слышал? Боб умер вчера от передозировки героином." Затем, буквально пару месяцев спустя, "Том убил себя вчера, когда врезался на машине в припаркованный трейлер." Я знал, что Боб и Том не умерли, если бы не употребляли наркотики. Оба они были беззаботные и весёлые, когда бы были трезвыми. Но когда они употребляли наркотики, они были скрытными и затворническими. Их смерти заставили меня переоценить то, что я делал. Если наркотики смогли изменить личности моих друзей так резко, тогда я не хочу иметь с этим ничего общего. Я не хотел проводить такие эксперименты со своей жизнью. Смерть Боба и Тома и факт того, что у меня не было генетической предрасположенности или психологического принуждения к употреблению наркотиков, заставили меня понять насколько мне повезло.

Я определяю "трагедию" более широко, чем большинство людей. Я вижу это как резкое изменение в том, что мы воспринимаем как должное. Это уничтожает жизни и отношения, которые должны были быть нерушимыми. Трагические события вызывают удивление, непредвиденные потрясения, которые бросают вызов нашему пониманию. Нет победителей в трагедии. Есть только потери, непреклонные и неумолимые.

Общественные отношения являются источником многих личных трагедий. Универсальные законы, которые связывают людей друг с другом эмоционально, служат укреплению наших представлений о наших межличностных отношениях. Мы редко рассматриваем негласные правила любви, например. (7.See Thomas Lewis, Fari Amini, and Richard Lannon, A General Theory of Love (New York: Random House, 2000). Авторы описывают, в научных терминах, биологические причины чувства любви и его важности в формировании нашего эмоционального благополучия.) Но когда любовь умирает или брак заканчивается, или ребёнка отдаляют от родителя, мы чувствуем, что эти законы нарушены и мы ощущаем глубокую трагедию.

У меня была своя доля отношений, которые закончились трагедией, которые я отношу к своей части отсутствия понимания. Как подросток, я полагал, что девушки в нашей компании были равными ребятам во всех отношениях. Нас объединяло желание преодолеть общественное давление. Акцент всегда был на коллективном потрясении нашей группы, а не на индивидуальных вопросах. (Было гораздо больше песен о "нас", "нашем" и "мы", чем о "мне", "моём" и "я".) Мои панковские друзья и я были лучше в практиковании терпимости, чем понимания. К сожалению, это также стало поводом к неудовлетворению различных потребностей и перспектив мужчин и женщин. И по сей день, я весьма терпим к женским потребностям, даже без полного их понимания. Это помешало моей способности быть хорошим мужем. Я имел тенденцию ставить свою музыку, моё образование и мои исследования выше потребностей моей семьи. Распад моего первого брака был источником огромного горя для меня. Это заставило меня впервые осознать всю боль, которую испытали мои родители, когда они разводились. Это также заставило меня поклясться приложить все усилия, чтобы стать лучше, когда вновь появится возможность любви и брака.

Многие люди тратят слишком много эмоциональных усилий и вводят себя в заблуждение, думая, что они ещё не испытывали трагедию. Они боятся признать, что чувствуют печаль, потому что она может быть всепоглощающей и мешать нормальным общественным отношениям. На публике мы должны скрывать нашу печаль. Мы стараемся не плакать или не выражать наши чувства слишком открыто. Это часть грандиозного заговора. Если бы все признавали реальность трагедии, мы бы поняли насколько болезненна жизнь на самом деле.

Я никогда не чувствовал себя комфортно, обманывая себя, думая, что моя боль не такая уж и сильная. Если я чувствую огромную потерю, это не даёт мне утешения, зная, что другие потеряли гораздо больше или с ними случились худшие вещи. Мои чувства - мои собственные и я не могу сравнивать их с чувствами других людей. Моя боль и твоя всегда будут разными. У нас нет способов определить её силу. Но игнорировать её - не более, чем заблуждение.

Некоторые люди считают, что чрезмерная общественная синтементальность мешает другим преодолеть свою собственную печаль. Как если бы мы должны были помочь другим справиться с их хрупкими эмоциями, одновременно игнорируя наше собственное желание к сопереживанию. Это лишь очередной способ отрицания безотлагательности трагедии. Мы должны признать, что нет способа классификации боли, кроме как вездесущая часть жизни, которая должна быть рассмотрена на постоянной основе.

Трагедия также является неотъемлемой частью природы и эволюции. Никто не может быть натуралистом долго, не признавая огромное количество трат, страха и смерти, которые происходят в биологическом мире. Может ли большее понимание трагедий в природном мире помочь нам справиться с трагедиями, которые происходят в нашей собственной жизни? Я часто задавал себе этот вопрос. Изучение окаменелостей, конечно, имеет мало общего с предотвращением будущих трагедий. С другой стороны, изучение истории, сбор данных о прошлых цивилизациях и их взаимодействиях с окружающей средой, может быть очень важным при решении проблем, связанных с текущими экологическими вызовами. (8. See Jared Diamond, Collapse, How Societies Choose to Fail or Succeed (New York: Viking, 2005). Одной из его целей при написании этой книги было утверждение, что изучение истории позволяет нам избежать трагедий в будущем: "Глобализация делает невозможным разрушение современных обществ в изоляции, как это было на Острове Пасхи и у Гренладских норвежцев в прошлом. Любое общество, где царит беспорядок сегодня, не важно насколько отдалено оно, подумайте об Афганистане или Сомали, как о примерах, может вызвать проблемы для процветающих обществ на других континентах и также подпадает под их влияние....Впервые в истории, мы сталкиваемся с риском глобального упадка. Но мы также первые, кто наслаждается возможностью быстрого изучения разработок в обществе по всему миру и того, что происходило в обществе в любой момент в прошлом"(23). Если мы согласны, что экологические ошибки наших предков можно избежать, тогда мы должны сделать вывод, что существует практический компонент исторического знания. Может ли это быть практически распространено глубоко в царство естественной истории? Я не пришёл к полностью удовлетворительному ответу. Но я пытался ответить на него утвердительно. Я изучал историю жизни ради чего-то большего, чем чисто в научных целях. Для меня изучение прошлого жизни имеет также и эмоциональную составляющую.

Когда Чарльз Дарвин и Альфред Рассел Уоллес разрабатывали теории эволюции, они оба были под влиянием очерка, написанного одним из своих соотечественников. В 1798 году преподобный Томас Мальтус написал, что человеческая популяция росла гораздо быстрее, чем ресурсы, необходимые для того, чтобы прокормить её. Неизбежным результатом этого для человеческой популяции были смерть и голод. Мальтус был теистом и верил, что голод, страдание, соперничество и всё другое зло в мире, было послано Богом, чтобы преподать нам урок. Без беспощадной угрозы голода и нищеты, у людей не было бы причины усиленно работать и стараться ради себя и других. Он утверждал, что массовые страдания ради блага немногих были каким-то образом источником человеческой добродетели.

Когда Дарвин и Уоллес прочитали этот очерк, они увидели нечто, отличное от Мальтуса. Они независимо осознали, что несовпадение между популяцией и ресурсами в природе могло обеспечить механизм, который Дарвин назвал естественным отбором. В природе рождается больше организмов, чем может выживать и иметь потомство. Как результат, организмы с наивысшей приспособленностью увековечивают свои черты в будущих поколениях, в то время как неприспособленные организмы голодают, умирают от болезней или съедаются другими. Незначительные различия в способности приобретать необходимые ресурсы приводят некоторые группы населения к выживанию, а других к гибели.

В этом свете теория эволюции становится повествовательным оправданием присутствию столь обширной трагедии в природе. Кажется так Дарвин и рассматривал эволюцию. "Борьба за существование", "выживание наиболее приспособленных" и "конкуренция за ресурсы" все указывают на, возможно, бессознательное усилие, чтобы объяснить, по-крайней мере, часть страданий в мире. Такой взгляд на эволюцию предлагает обоснование трагедии преувеличением роли приспособляемости. Смерть рассматривается как побочный продукт одного из основных эволюционных "механизмов", который являет собой выбор только наиболее приспособленных особей в популяции организмов с разными особенностями.

Но как мы видели, большинство вариаций в жизни ниже порога выбора. Непригодные особенности и поведение также являются общей частью жизни, включая и нашу собственную жизнь.Трагедия не служит высшей цели очистки пути для индивидуумов с большей приспособленностью. Она гораздо более произвольна, бессмысленна и анархична, чем предполагает большинство биологов.

Другое наблюдение лучше подходит для объяснения присутствия смерти. Мир это конечное место. В течение весьма длительных периодов времени биологическая креативность должна быть сбалансирована биологическим разрушением. (9.Аналогичное замечание в контексте видов, а не отдельных индивидуумов появляется в книге David M. Raup, “The Role of Extinction in Evolution,” Proceedings of the National Academy of Sciences, USA 91 (2002), 6758–6763.) Если бы этот баланс не поддерживался, мир захлебнулся бы собственным биологическим изобилием или всё живое быстро бы исчезло. В разные времена, в прошлом силы разрушения преобладали. Но после этих периодов баланс был быстро восстановлен. С эволюционной точки зрения трагедия не требует и не получает никаких оправданий. Смерть это просто необходимое дополнение к жизни.

Летопись окаменелостей представляется как безошибочное свидетельство неизбежного присутствия смерти. Вся история жизни на земле запечатлена моментами смерти, застывшими во времени как окаменелости. Каждая обнаруженная окаменелость представляет собой уникальный остаток в непрерывности биологических событий, со смертью, предоставляющей обзор прошлого для окончательных первооткрывателей.

Неожиданные результаты со смертельными последствиями характерны для биологического анализа на каждом уровне - от клетки к индивидууму, к популяции, к видам, к экологическому сообществу. На самом низком уровне биологической организации - одноклеточные организмы, которые разделяются на две части, чтобы воспроизвестись, они были единственными обитателями земли более, чем два миллиарда лет. Существует непрерывная родословная этих организмов от зарождения жизни до сегодняшнего дня. Одноклеточные организмы существуют почти повсюду на нашей планете: от тёмных углублений наших внутренностей и глубоких, подземных горных пород, которые никогда не увидят дневного света, до ионосферы, высоко над землёй. Они были первыми формами жизни, появившимися на планете и с тех пор постоянно находились на ней. Одноклеточные организмы могут умирать, когда окружающая среда меняется, например, или когда их поедают другие организмы. Но я думаю о них больше как о крошечных метаболических двигателях, которые всегда гудят, иногда вызывают инфекции, чаще делают вещи вне поля зрения и ума, которые принципиально важны для поддержания более узнаваемых форм жизни.

Смерть стала знакомым случаем, казалось бы, нерациональной бессмысленности, несмотря на её биологическую необходимость, когда многоклеточная жизнь эволюционировала. Вместо единичных клеток или небольших колоний клеток, выполняющих свои собственные функции, многоклетоная жизнь приносит с собой сложные ткани и органы, которые функционируют в согласии для видимой пользы весьма сложного организма. Одна из характерных черт многоклеточного организма это "разделение труда" между телом (соматические клетки) и половыми клетками (гаметы). Гаметы переносят генетическую информацию от одного поколения к следующему. После того, как эти клетки инициируют развитие потомства, остальной организм не является более биологически необходимым после рождения потомства. Соматические клетки просто стареют и погибают и организм в конце концов умирает.

Эволюция многоклеточных организмов за последние миллиарды лет сделала возможным развитие нервной системы. Эти сети специализированных клеток обеспечили организмы многими специализированными функциями. Организмы с нервной системой могут ощущать условия окружающей среды с гораздо большей специфичностью и чувствительностью, чем у других организмов. Они могут посылать сигналы от одной части тела к другой на огромных скоростях. Части нервной системы также могут связываться друг с другом, рождая в себе наиболее развитую форму феномена, которую мы называем "мысль".

В дополнение, нервная система может чувствовать и регистрировать боль, когда животное получает травму. Человекообразные животные имеют в разной степени то, что мы называем "сознанием", что означает, вероятно, что они испытывают боль иначе, чем мы. (10. Donald R. Griffin, Animal Minds (Chicago: University of Chicago Press, 1992). Но боль служит для того, чтобы напомнить им избежать опасности в будущем.

Эволюция сложных нервных систем также привела к развитию животных с высоким уровнем социальной организации, таких как люди, шимпанзе, киты, слоны и даже социальные насекомые. Эти организмы имеют разные способности рассматривать себя по отношению к другим. Например, когда происходит смерть и эти животные теряют потомство, близкого родственника или компаньона, они переживают потерю по-разному. На газелей и других копытных животных постоянно охотятся хищники, такие как львы и волки. Когда члены их семьи или другие члены стада убиты, они показывают очень небольшое изменение в поведении. В отличии от них, другие млекопитающие, такие как шимпанзе или слоны могут быть так охвачены потерей кого-то близкого им, что они не в состоянии функционировать нормально. Это почти как если бы их жизнь больше не стоила того, чтобы жить. Животные с более высокоразвитой нервной системой и, особенно, те, с большей корой головного мозга, похоже воспринимают трагедию более глубоко.

Люди, с нашей высокоразвитой корой головного мозга, похоже единственные животные способные иметь представление о неизбежности смерти (хотя, конечно, мы не знаем, что именно думают другие животные с высокоразвитой корой мозга). Эта возможность накладывает на нас уникальные формы страдания. Мы осознаём, что всё вокруг нас должно исчезнуть. Однако, это осознание не даёт нам утешения и когда трагедия происходит, наша боль не ослабевает.

Страдание это неизбежное последствие эволюции. Натуралисты видят трагедию как результат естественных процессов, которые происходили в многоклеточных организмах на протяжении всей истории: бактериальный паразитизм, младенческая смертность, инфекции, голод, катастрофы, вымирание видов. Разве все эти страдания служат какой-либо цели, кроме напоминания нам о том, чтобы избежать страданий в будущем? Возможно, это слишком сложный вопрос для любого мировоззрения, не важно, основанного на натурализме или религии, чтобы дать окончательный ответ на вопрос трагедии.

Каждый раз, время от времени, мы вынуждены сталкиваться с дурманящей необъятностью вселенной. Летними ночами в Висконсине, во время моего детства и юности, мы с братом иногда убегали от духоты отцовского дома, который был на расстоянии полумили от озера Мичиган и достаточно далеко от городских огней Милуоки и Чикаго, чтобы раскрыть перед нами чёрное небо. Иногда мы ложились на лужайке перед домом и, одолжив бинокль отца, пристально смотрели вверх на звёзды. Мы знали крайне мало о том, что наблюдаем, но смотрели достаточно Карла Сагана, чтобы знать, что огням, которые мы наблюдаем, требуется, возможно, тысячи лет, чтобы достичь нас, даже несмотря на то, что свет проходит шесть триллионов миль в год. И чем больше мы лежали, тем больше звёзд мы видели, простирающихся от нас в бесконечную черноту. Я помню, как спросил брата: "Как долго существует космос?" Он ответил: "Он всегда существовал." Этот ответ был достаточно хорошим для меня, как для любопытного подростка, хотя сейчас у меня есть более полный и научный ответ.

Мои опыты на газоне отца сделали для меня проще серьёзное изучение эволюционной биологии и позволили мне примириться с чем-то, что большинству людей трудно концептуализировать: невероятную бесконечность времени. Люди склонны думать в терминах дней, месяцев или, возможно, десятилетий, в лучшем случае. Это естественно, потому что это те временные рамки человеческих событий, которые имеют личную значимость. Но это всё равно, что думать о космических расстояниях с точки зрения дорог, по которым мы путешествуем каждый день. Время тянется за нами так бесконечно, как и чёрная пустота пространства.

Большинство из нас могут проследить историю своей семьи на несколько поколений назад. Но если мы возьмём двадцать пять лет, как среднюю длину одного человеческого поколения, тогда восемьдесят поколений отделяют нас от времён Христа. Это восемьдесят циклов рождений и смертей, восемьдесят переходов ДНК от одного поколения к другому, восемьдесят возможностей для вымирания линии, ведущей от наших предков до нас.

Более того, 80 поколений это вообще не время, с эволюционной точки зрения. Около 8000 человеческих поколений отделяют нас от происхождения анатомически современных людей, которые жили в Восточной Африке 200000 лет назад. И 8000 поколений это крохотное число, по сравнению с 250000 человеческих поколений, которые отделяют нас от нашего общего предка с шимпанзе, или 2,5 миллиона поколений, отделяющих нас от вымирания динозавров, или 140 миллионов человеческих поколений, которые отделяют нас от возникновения жизни на земле.

У нас даже нет хорошего способа понимания таких огромных чисел. Может быть мы можем попробовать с тысячей, считать до одной тысячи занимает около двенадцати минут. Но даже один миллион это число очень сложное для понимания, несмотря на то, что мы читаем о миллионах в газетах каждый день. Однажды, в поездке на концерт от Лос-Анджелеса до города Беркли, Бретт и я ехали в его машине и думали о том, как скоротать время. Мы начали в шутку петь зажигательные стихи, "Миллион бутылок пива на столе, миллион бутылок пива на столе...И что если одна из них упадёт? [долгая пауза]...девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять бутылок на столе! [стих второй] девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять бутылок на столе, девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять бутылок пива...И что если одна из них упадёт? [долгая пауза]...девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто ВОСЕМЬ бутылок пива на столе!" После пяти минут этого наши подруги на заднем сиденье не выдержали и попросили нас прекратить, пожалуйста. "Но мы дошли только до 999,992!" - мы запротестовали. Однако их просьба заставила нас задуматься как долго это займёт, чтобы досчитать до миллиона. Поэтому я начал считать в течение пяти минут, а Брэтт засёк время. Затем я вновь начал считать, только в обратном порядке. К этому времени наши пассажирки стали недовольны нашей занудной игрой и начали разговаривать между собой. (Эти девушки не долго пробыли с нами после той поездки.)

Мы закончили свои подсчёты на том, что если двоё людей не будут ничего делать, кроме непрерывного счёта в течение восьми рабочих часов (без перерыва на обед, но с двумя выходными), им потребуется приблизительно двадцать недель из их жизней, чтобы досчитать до миллиона. Это на пять недель больше университетского семестра.

Научные исследования дали нам замечательную возможность оценить, когда определённые события происходили в истории вселенной, солнечной системы и земли. Радиоактивные атомы распадаются на другие типы атомов при точных показателях. Зная, сколько изотопов присутствовало на более раннем времени и сколько сегодня, учёные пришли к довольно чётким цифрам возраста Луны, Земли и первых ископаемых жизни. (11.G. Brent Dalrymple, Ancient Earth, Ancient Skies: The Age of the Earth and Its Cosmic Surroundings (Stanford, California: Stanford University Press, 2004). Эти данные не могут быть вычислены с абсолютной точностью, поэтому геологи говорят о таких данных как: "1,65 миллиардов лет назад, плюс-минус 82,5 миллионов лет" и я уверен, что фактические сроки укладываются в этот диапазон. Например, на основе нескольких независимых источников доказательств, возраст Земли оценивается в 4,54 млрд лет, плюс-минус 45 миллионов лет. Это довольно удивительная оценка, учитывая огромное количество времени, которое прошло с тех пор, как это случилось.

Самое древнее доказательство жизни на земле происходит от ископаемых, которым 3,4 млрд лет, плюс-минус 100 миллионов лет. (12. J. William Schopf and Bonnie M. Packer, “Early Archean (3.3-billion to 3.5-billion-year-old) Microfossils from Warrawoona Group, Australia,” Science 237 (1987), 70–73. See also Martin D. Brasier et al., “Questioning the Evidence for Earth’s Oldest Fossils,” Nature 416 (2002),

76–81, and J. William Schopf et al., “Laser Raman Imagery of Earth’s Earliest Fossils,”Nature 416 (2002), 73–76.) Неисчислимая цепочка органических событий ведёт с древнейших ископаемых до каждого из нас, поэтому каждый из нас относится к этому процессу. "Конечные, но неисчислимые" - так я описываю последовательности событий в эволюции.

Прошлое полно чуждых существ, странных атмосферных явлений и удалённых пейзажей, таких же неизвестных для нас, как космическое и геологическое время для нашего человеческого понимания. Например, если бы вы отправились назад во времени и пошли купаться в прибрежные рифы раннего Кембрийского периода, примерно 540 миллионов лет назад, вам бы понравилась вода - температура была примерно такой же, как в тропических рифах архипелага Флорида-Кис, Большой Барьерный Риф в Австралии, Канкун, Мексика. Но если бы на вас была трубка и маска и вы бы посмотрели на организмы в мелководных рифах под вами, то всё, что вы бы увидели сильно отличалось от всего, что есть в современных океанах. Сегодня рифы состоят преимущественно из организмов, принадлежащих к животному типу Книдарии. Эти животные часть огромной группы, которая включает в себя рыб-желе, морских актиний и крошечных колониеобразующих, чашеобразных организмов, которые составляют известковую основу рифов в современных океанах. В раннем Кембрии рифы были составлены из организмов, называющихся археоциаты, которые сейчас вымерли. Эти существа были близки к губкам в своей анатомии и классификации. Они были настолько же отличны от рыб-желе и морских актиний, составляющих рифы сегодня, насколько отличаются люди от моллюсков. Несколько видов книдарий населяли кембрийские рифы, но все они исчезли.

Если бы вы в своей машине времени погрузились в рифы Мезозойской эры, приблизительно 84 миллиона лет назад, вы бы увидели ещё одно странное зрелище. Где археоциаты? Какого вида эти книдарии? На этот раз организмы, составляющие рифы не имеют никакого сходства с губкообразными существами или современными кораллами. Рифы позднего Мелового периода состояли из двустворчатых моллюсков, называемых рудистиды. Эти животные имели конические оболочки, приблизительно восемь дюймов в высоту; они собирались в колонии и удерживались на месте вертикально благодаря богатым известью, прибрежным морским донным отложениям. Никаких следов рудистидов нельзя найти ни в одном из рифов, предшествующих середине Мезозойской эры. До Юрского периода, примерно 200 миллионов лет назад, они ещё не появились. Не удивительно, что вы не узнали их от вашего предыдущего опыта в начале Кембрийского периода.

Рифы сегодня состоят в основном из видов, которые относятся к группе книдарий, которые называются склерактиниевые кораллы. Склерактинии составляют очень малую часть рифов в конце Мелового периода. Но 65 миллионов лет назад, во время массового вымирания, которое также уничтожило динозавров, рудистиды полностью вымерли. Как на суше так и в море, вымирание больших групп организмов подготовило почву для новой эры эволюции.

Массовые вымирания это загадочные явления, которые уже не раз бывали в истории жизни. Они известны уже более 150 лет. В 1860 году геолог нарисовал иллюстрацию, изображающую, как он считал, график общего числа животных в течение геологического времени, как своё руководство, с использованием ископаемых Англии. (13. Геологом был Джон Филлипс (1800-1874), профессор (чтец) в Университете Оксфорда и президент Геологического Общества Лондона с 1856 до 1860. See

John Phillips, Life on the Earth: Its Origin and Succession (Cambridge, England: Macmillan and Co., 1860). Он не имел понятия об абсолютном времени, потому что там не было радиометреческих "часов" в то время (радиоактивность даже не была ещё открыта). И всё-таки он сумел показать очень ясно, что два события в прошлом были ответственны за уничтожение значительной части всех видов, которых он изучал. (14. Эффект массового вымирания на одноклеточные организмы не достаточно понят. Необходимо собирать больше данных.)