Настоящий терновый венец долго носить нельзя – тернии обламываются.
Станислав Ежи Лец
История примитивно‑теократическая, в которой Старейший Князь знакомит профессора Снейпа с основами диалектики на примере отдельно взятого феникса, а профессор Снейп в очередной раз знакомит Старейшего Князя с изгибами собственного мировоззрения. Без примеров.
Все настолько закономерно и предсказуемо, что давно пора привыкнуть. И, кажется, я даже привык. Сейчас мне так погано, как не было, наверное, никогда в жизни. Нетрудно догадаться, где я при этом нахожусь. Разумеется, на Тревесе.
Сижу, развалившись на диване, и думаю о том, что хорошо бы выпить. Но не решаюсь. Хватит с меня и тех закономерностей, которые уже есть.
Может быть, следовало уйти к себе и пережить эту ночь там. Но здесь мне… спокойнее?
Да, наверное, спокойнее.
Это во‑первых.
А во‑вторых, я жду Кеса.
В конце концов, почему бы ни признаться себе честно: несмотря ни на что, только он может сказать мне сейчас, какие это все пустяки. Я разозлюсь, конечно. Меня всегда злит его безразличие ко всему, кроме дел Семьи. Зато поможет.
Всегда помогает.
И я жду его.
А его нет.
Так я и сижу с закрытыми глазами, откинувшись на спинку дивана, пока мне на лоб не ложится холодная ладонь.
‑ Ужинать хочешь?
‑ Нет.
‑ А придется.
Я и так знаю, что спорить бессмысленно. Но при мыслях об ужине внутри все скручивается от дикой тоски и несправедливости. Почему, ну почему это все происходит именно со мной?!
‑ Что случилось‑то? – как ни в чем не бывало спрашивает он, и я, прекрасно зная, кажется, уже все его выходки, открываю глаза и смотрю на него ошарашенно.
Вот ведь опять выгляжу идиотом. Ему смешно? Наверное, смешно. Во всяком случае, он очень доволен.
|
|
И не скрывает этого.
‑ Ничего не случилось, ‑ отвечаю я, стараясь взять себя в руки. – Но ужинать почему‑то не хочется.
Он не удивляется. Хотя больше всего я старался его удивить, он совсем не удивляется, а улыбается мне и говорит:
‑ Вот и отлично. Всего лишь очередной непростой и очень длинный день. Верно, Севочка?
‑ Верно.
Глупо не согласиться. День действительно был непростой. И действительно очень длинный.
‑ Пойдем, ‑ он настойчиво потащил меня к столу. ‑ Умерев с голоду, ты все равно Альбе уже ничем не поможешь.
Тоже мне. Шутник.
Стол оказался накрыт, и мне ничего не оставалось, кроме как сесть и начать бессмысленно ковырять вилкой в тарелке, которую Кес, как всегда в подобных случаях, наполнил взмахом руки, совсем не считаясь с моими желаниями.
‑ Не изображай мне процесс, а займись им, ‑ сказал он после того, как, устроившись напротив, понаблюдал за мной пару минут. ‑ А я пока расскажу тебе одну историю.
‑ Про что?
Мне было все равно.
Интересно, чем он сейчас занят, после электричества. Я так закрутился в последний год, что и не знаю. Есть повод послушать.
‑ Про Альбу.
Я выпустил вилку, и глухой звон эхом разошелся по пустому и темному Тревесу.
‑ Теперь‑то уже что? – я неловко попытался исправить свою ‑ такую неправильную ‑ реакцию.
‑ Самое время. Поверь мне.
Он не сможет сделать хуже, чем есть. Что бы ни рассказал сейчас. Да и вряд ли ему это нужно. Зачем? Может быть, напротив, его рассказ как‑то примирит меня со случившимся?
|
|
Это вдохновляло.
Я снова схватил вилку, решив побыстрее покончить с ненавистным ужином.
‑ Давай рассказывай.
‑ Давным‑давно, Севочка, так давно, что я уже и не помню когда, Альбус Дамблдор был весьма молодым человеком.
‑ Насколько молодым? – Я решил не упускать ни одной мелочи. А то опять не пойму, что он на самом деле хотел сказать.
‑ Заканчивал школу.
‑ Какую?
Теоретически я знал, что директор был гриффиндорцем.
Но мало ли.
‑ Хогвартс, полагаю. Для нашей истории это несущественно. Я могу продолжать?
‑ Да, извини.
‑ Он считался крайне талантливым студентом, и ему пророчили выдающуюся карьеру.
Напророчили на мою голову. Да и не только на мою.
‑ Настолько выдающуюся, насколько он казался талантливым. – Кес налил мне вина и замолчал, дожидаясь, пока я его выпью. ‑ Таланты у него, безусловно, были. Но как это часто бывает в таком возрасте и при больших талантах ‑ совсем не было ума.
‑ Как это?.. – Я поставил бокал на стол и отодвинул тарелку. В жизни не поверю, что у Дамблдора не хватало мозгов. Пускай и в детстве.
‑ Вот так. Талант был, а ума не было.
Не верю.
‑ И еще он был дальтоником.
А это вообще глупость какая‑то.
‑ Дальтонизм ‑ болезнь маггловская. У нас она прекрасно лечится. С конца семнадцатого века, кажется.
‑ К сожалению, Севочка, наш с тобой молодой человек был не обычным дальтоником, что, безусловно, быстро бы вылечили, а волшебным.
Я достаточно знал Кеса, чтобы это меня рассмешило. Он же вовсе не болезнь имеет сейчас в виду.
‑ Волшебным дальтоником?
|
|
‑ Да. Он не мог отличить черное от белого и золотое от… бурого. Что наложило на всю его дальнейшую жизнь трагический отпечаток.
Как живописно. Хорошо, что на столе уже ничего не осталось.
‑ Ко всему прочему, при некотором отсутствии ума и врожденном дальтонизме у него было очень богатое воображение. А это, знаешь ли, чревато.
Знаю.
Даже слишком хорошо.
И в это точно верю.
Воображение у нашего директора до самой последней минуты било через край.
‑ Альба прекрасно понимал, что он гениален и нечеловечески прекрасен. Так великолепен, что с юных лет обречен на полное интеллектуальное одиночество.
Кого‑то мне все это напоминает. Жалко, зеркала нет. Хотя мне оно уже не поможет.
После сегодняшнего дня точно не поможет.
‑ И тут случилось невозможное. Он встретил человека, равного себе во всех отношениях. И даже в кое‑чем превосходящего.
‑ Тебя, что ли?
‑ Не хами. У меня, знаешь ли, тоже терпение не безгранично.
Понятное дело, себя мы так не высмеиваем.
‑ И кого он встретил?
‑ Он встретил своего ровесника. Молодого человека, обладавшего не меньшими талантами, чем он сам, но не обладавшего настолько же серьезным подходом к реальности.
Тогда это история про меня и Фэйта. Учитывая, что без моралите Кес никогда не обходится, придется ждать, пока выяснится, что он все‑таки пытается мне тут вбить в голову на самом деле. Спорить могу, что закончится все опять Наследством.
‑ Так или иначе, Альба обзавелся другом. Другом, разделявшим его интересы и чаяния.
‑ И как скоро он лишился этого друга? – Я все пытался свести эту историю к какому‑нибудь наиболее стандартному варианту и пойти спать. Не дожидаясь разговора о Наследстве.
‑ Ты задаешь невероятно сложный вопрос, Севочка.
‑ Я сейчас усну.
‑ Не уснешь. Нового друга Альбуса Дамблдора звали Геллерт Гриндельвальд.
Я до сих пор не понимаю, как я умудрился не свалиться со стула.
‑ Как?!
‑ Вот так.
‑ Это что… ты серьезно?
‑ Дальше рассказывать?
‑ Конечно!
‑ Но ты собирался пойти отдохнуть. Можем продолжить позже.
‑ Не смешно.
‑ Хорошо. Около двух месяцев они жили душа в душу, строили планы захвата мира проводили вместе длинные летние дни, а расставаясь по ночам, писали друг другу письма.
‑ Альбус не мог разделять его идей.
‑ Отчего же? Он считал себя вполне достойным править миром.
‑ Однако осуществлял свои планы Гриндельвальд в одиночку. Альбус в этом не участвовал. Он как раз был тем, кто остановил этот кошмар.
Нет, мне точно сегодня не спать. Я вообще все это осмыслить не могу. Тупо спрашиваю. Тупо слушаю. А осмыслить не могу.
‑ Ты поэтому так дико его прозвал? Поэтому, да? И он поэтому злился? Да?
Бедный Дамблдор…
‑ В целом они проводили время очень приятно.
‑ Обсуждая планы захвата мира?
‑ Не только. В область их интересов попало, например, и так любимое тобою бессмертие.
Я ненавижу бессмертие. И Кес наверняка это знает.
‑ Каким же образом?
‑ Геллерт Гриндельвальд очень любил своего друга. И в знак вечной любви и дружбы подарил ему феникса.
‑ Очередной аналог бессмертия, ‑ презрительно фыркнул я и тут же испугался, что Кес снова рассердится, ведь я опять перебил его.
Но ничего такого не случилось. Кес посмотрел на меня очень внимательно и, кивнув, сказал:
‑ Именно.
‑ Знаешь, я видел уже столько этих аналогов, что от бессмертия меня тошнит.
‑ Думаю, Альба испытывал похожие чувства. Более того, я полагаю, что и Гриндельвальд с вами солидарен.
‑ В смысле?
‑ Это я так. Не бери в голову.
Если я хоть чуть‑чуть знаю Кеса, то он сказал мне сейчас…
‑ Гриндевальд все еще жив?
‑ Да.
‑ А феникс ‑ это Фоукс?
‑ Да, ‑ просто ответил Кес.
Ну и подарочек.
От Гриндельвальда. Который до сих пор жив. Хотя о его смерти я тоже никогда не слышал. Только о том, что Дамблдор победил его, избавив мир от самого страшного чародея. Строго говоря, нашему Лорду до Гриндельвальда далеко. Их даже сравнивать нельзя. Друзья. Еще один «старый приятель»? Господи, когда же это кончится! Кто еще у них в приятелях?! Дьявола, случаем, нет?
Я зло глянул на Кеса, собираясь спросить об этом, и даже открыл было рот, но вспомнил, как Кес отзывался о Геллерте Гриндельвальде. Нет, Кесу он точно не «старый приятель». Кес его не выносил. Практически ненавидел. Сильно. Без своего обычного равнодушного спокойствия. Мне всегда было любопытно ‑ за что. И сейчас самое время это выяснить. К Лорду‑то Кес относится весьма снисходительно. Я никогда не мог этого понять, но факт. Очень снисходительно.
‑ Он тоже подсылал к тебе убийц?
‑ Кто? – удивился Кес.
‑ Гриндельвальд.
‑ Откуда такие мысли?
‑ А ответить?
‑ Вовсе нет.
Может, потому и ненавидит? За то, что Гриндельвальд не обращал на него внимания.
Я усмехнулся и, посмотрев на Кеса, увидел, что он тоже смеется.
‑ Такие пустяки, Севочка. Дело совсем не в убийцах.
‑ Просто это довольно забавно. Один постоянно пытался тебя убить, а другой никогда не пытался. И терпеть не можешь ты при этом именно того, который тебя игнорировал.
‑ Его деятельность не входила в область моих интересов.
‑ А твоя ‑ в его.
‑ Возможно.
‑ Чем наш Лорд так сильно отличается от Гриндельвальда, что ты…
‑ Всем.
‑ Подробнее, ‑ аккуратно попросил я, затаив дыхание.
‑ Томми никогда не обманывался относительно себя, своих методов, своих идей и своих целей. Он не обманывал ни себя, ни других. Он не хотел облагодетельствовать человечество. Он хотел властвовать.
‑ Так в чем разница? Нет, нет, ‑ я увидел, что меня сейчас обвинят в глухоте и идиотизме, ‑ я прекрасно тебя слышал и понял. Но ведь ты сам учил меня смотреть в суть вещей. По сути разницы нет.
‑ Есть.
‑ В чем?
‑ В одном человеке. Разница всего в одном человеке, Севочка. Видишь, как мало.
Мало?..
Он не может так думать. Если только и мало и много одновременно.
Мерлин мой, как все сложно…
‑ Ты имеешь в виду его самого, да?
‑ Нет. В данном случае нет. Я имею в виду Альбу.
‑ Дамблдор не мог разделять его идей, ‑ как мантру повторил я.
‑ Сложно сказать, Севочка. Вот ты. Ты разделял идеи Томми?
‑ Нет.
‑ Разве?
‑ Он только убивает.
‑ Это его идея?
‑ Это…
‑ Я жду.
‑ Это методы.
‑ А идеи?
‑ Дамблдор разделял его идеи, но ему не понравились методы? Строго говоря, как только их идеи стали осуществляться на практике, директор отступился. Ты это хочешь сказать?
‑ Нет. Это ты отступился. С тех пор и мечешься между двух огней.
Если бы! Если бы тех огней у меня было только два!
Да я был бы счастлив.
‑ Они интересовались разными формами бессмертия. Гриндельвальда тоже очень привлекла идея хоркраксов.
‑ Ты же говорил, что это чушь, неправда.
‑ Что именно? Сам факт и техника их изготовления – правда. Но души людей разные, и невозможно вывести никаких общих закономерностей. Каждый случай строго индивидуален. Мы всегда говорили исключительно о Томми. Нет сведений, что до него кто‑то делал больше одного хоркракса. В этом он превзошел всех.
‑ Дамблдор сделал это? – окончательно ошалев от всего услышанного, спросил я. – Тогда, в молодости? Вместе с Гриндельвальдом?
‑ Нет. Они только обсуждали такую возможность.
Описать не могу, какое я почувствовал облегчение.
‑ Но тогда получается, что Альбус ничего не сделал. Ведь у него всего лишь было намерение.
‑ В некоторых случаях, Севочка, намерения более чем достаточно. Я могу продолжать?
Кажется, я опять извинился.
‑ Намерение было, и было оно вполне серьезным. Ведь именно для этого Гриндельвальд и подарил Альбе феникса.
Он замолчал, как делал всегда, когда желал дать мне время подумать.
Я подумал.
‑ Кес, это гениально. Птица – не бездушный предмет, и она… ее же практически невозможно уничтожить!
‑ Уничтожить, разумеется, можно все что угодно. Но в случае с фениксом это действительно представляет некоторую сложность. Не только техническую, но и этическую. К фениксам отношение примерно такое же, как к единорогам. На такую птицу мало у кого рука поднимется.
‑ Гриндельвальд подарил Дамблдору феникса, чтобы директор поместил в него часть своей души?
‑ Да.
‑ А свою он куда предполагал засунуть?
‑ Туда же.
‑ Как это?
‑ Я же тебе говорю, каждый случай индивидуален. Они были очень молоды и по глупости решили, что настолько близкие души должны быть вместе навсегда.
‑ То есть они даже не о бессмертии думали, а хотели навсегда остаться вместе?
‑ Сложно сказать, Севочка. Полагаю, они сами не знали, чего хотели. Когда вдруг открывается такое обилие возможностей, люди часто теряются и очень редко выбирают то, что им действительно нужно. У них был широкий круг интересов.
‑ Альбус тоже хотел править людьми?
‑ Он допускал такую возможность.
Тогда допускал. Тогда! Когда школу закончил. Потом‑то уже не допускал! Он же не один раз отказался от поста Министра магии.
‑ Гриндельвальд пришел к власти под лозунгом о всеобщем благе. Это они тогда придумали?
‑ Весьма вероятно.
Чушь какая‑то. Хотя вот это как раз очень на Альбуса похоже. Он вполне мог мечтать сделать всех счастливыми. Особенно если ему казалось, что он знает как. Но невозможно добиться всеобщего счастья. Что хорошо для одного ‑ кошмар для другого. Благо. Кто может знать о моем благе? Кто может сделать меня счастливым? Да никто! Я сам не знаю, что сделает меня счастливым. Ничто не сделает. Такого вообще нет.
‑ Ерунда, ‑ раздраженно сказал я. – Люди не знают, в чем их благо.
‑ Продолжай. ‑ Кес явно был огорчен.
Но ведь это правда.
Я, например, не знаю.
И Фэйт не знает.
Никто не знает.
Чего бы хотел Фэйт?
Сидеть с конфетами у камина? Вот и благо. Только сопьется быстро. Или шоколадом обожрется.
И сдохнет.
Кроме того, стремись Фэйт к сидению у камина, связался бы он с нашим Лордом?
Да никогда.
И где искать благо?
‑ Никто не знает, ‑ сказал я Кесу. – Ни черта мы не знаем. Даже о своем благе. Не то что о чужом.
‑ Хорошо. Видишь ли, Севочка, первое твое утверждение приходит в голову почти всем. Всем, кто вообще об этом думает. А вот второе… до второго доходят немногие и путем многолетних проб и ошибок.
‑ То, что люди не знают, в чем их польза и стремления, многим приходит в голову?
‑ Да.
‑ А какое второе?
‑ А второе ‑ что ты тоже этого не знаешь.
Я?..
Я‑то тут при чем?
‑ Не понимаю.
‑ Когда к людям, особенно молодым, желающим облагодетельствовать сразу всех, приходит понимание того, что человечество ничего о собственном благе не знает, сразу за этим пониманием приходит уверенность в собственной гениальности и абсолютном всезнании.
‑ То есть они полагают… Кес, это же ерунда!
‑ Ерунда. Но встречается довольно часто. И если многие вполне нормальные люди, переболев в юности этой чумой, навсегда о ней забывают, то изредка попадаются особо одаренные различными талантами экземпляры, которые начинают свои фантазии реализовывать.
‑ Вроде нашего Лорда, да? ‑ усмехнулся я.
‑ Нет. Томми никогда не воображал, что, истребляя людей, сделает их счастливыми. Он всегда точно знал, что он делает, почему и зачем.
‑ Это говорит только о том, что Дамблдор лучше него.
‑ Это говорит о том, что Альба не умел думать.
‑ Неправда. Просто он был хорошим человеком.
Кес молчал.
‑ Ведь он был хорошим человеком? – настойчиво спросил я.
‑ Лучше многих.
‑ А Лорд…
‑ У Томми хватило ума не потащить никого за собой. Иногда от эгоистов меньше проблем.
‑ Он как раз очень многих потащил за собой.
‑ Я не это имел в виду.
‑ А что?
‑ Гриндельвальд собирался облагодетельствовать человечество. Что он позже и попытался сделать. Но так как все человечество – это очень много, и за пять минут его не облагодетельствуешь, первым под раздачу попал любимый друг.
‑ Он что‑то сделал Дамблдору? Что?
‑ Облагодетельствовал, ‑ засмеялся Кес.
‑ Ты нормально можешь сказать?
‑ Могу. Он сделал его бессмертным.
У меня внутри все оборвалось.
Слишком хорошо я представлял, как это может быть.
Кажется, я знал уже все возможные варианты. Или Гриндельвальд придумал что‑то, о чем я пока не слыхал?
‑ Без его согласия? – не знаю, насколько равнодушно прозвучал мой вопрос, но я очень старался. Мне было холодно и страшно. Одинаково страшно услышать и «да», и «нет».
‑ Альба колебался. Так долго колебался, что у его нетерпеливого друга не было иного выхода, кроме как заставить его.
‑ Как можно заставить человека пойти на такое?
‑ Все можно. Было бы желание.
‑ Гриндельвальд ему угрожал? – кажется, я догадался. – Угрожал… убить кого‑нибудь из близких? Или еще чем‑нибудь в этом роде?
‑ Нет, ‑ очень мягко сказал Кес. – Какие угрозы могут быть между друзьями.
Что я делаю, если мне нужно заставить Фэйта?
И что делает он, если хочет добиться чего‑то от меня?
Давим?
Обманываем?
Да, именно так.
‑ Гриндельвальд обманул директора?
‑ В какой‑то степени. Он решил, что если для изготовления хоркракса убить не просто какого‑то человека, а кого‑то, кого Альба любит, то его согласия не потребуется.
‑ И… и что?
‑ У Альбы была сестра. Гриндельвальд затеял ссору, слово за слово началась дуэль, девочка оказалась рядом и погибла практически случайно. Дело было сделано.
‑ Так просто… ‑ вырвалось у меня.
‑ И быстро, ‑ спокойно ответил он.
‑ И Дамблдор после этого… остался его другом? Или как раз после этого он…
‑ Дело серьезно осложняется тем, Севочка, что они не знают кто из них в действительности убил девочку. Но она погибла. Гриндельвальд сбежал, скорее всего, сам поначалу испугавшись того, что они натворили, ‑ а феникс остался у Альбы.
Как же так…
Нет, я тоже не хотел оставаться один и почти серьезно думал предложить Фэйту составить мне компанию. И если быть совсем откровенным, хотя бы с самим собой, то собирался я Фэйта при этом обмануть.
Даже не обмануть, а просто не рассказывать лишнего.
Чтобы не напугать.
Потом ведь все равно назад не повернешь.
И как‑то мне в голову не приходило до сегодняшнего дня, что в этом есть что‑то плохое. Какая ему разница? Ему вообще все равно.
Во всяком случае, я так думал.
До этого разговора.
Гриндельвальд ведь тоже хотел, чтобы Альбус не боялся. И он, наверное, любил его. Очень любил, раз решился взять на себя такое. За двоих.
Если Кес так плохо относится к нему только из‑за этого, так он не прав. Он просто никогда не любил никого, вот и злится. И друзей у него нет. Откуда им взяться? Он даже Фламеля называет «мой старый приятель».
‑ Кес, ты знаешь, ты… Ты сейчас делаешь то, от чего всегда предостерегал меня. Ты смотришь на мелочи и почему‑то не берешь в расчет сути.
‑ И где ты нашел суть?
‑ У меня нет друзей, которые сделали бы для меня такое.
‑ Тебе повезло.
‑ Альбус дал ему повод считать себя согласным! – с жаром воскликнул я. ‑ Раз они придумали все это вместе, то он был согласен. Просто испугался в последний момент. Гриндельвальд пытался ему помочь. Помочь справиться с этим страхом.
‑ Помог?
‑ Дамблдор получил что хотел.
‑ Он получил, что заслужил, а не что хотел. Вряд ли в его планы входило провести всю оставшуюся жизнь в сожалениях и поисках способов исправить случившееся. Думаю, хотел он совсем не этого.
‑ Он предатель.
Кес молча смотрел на меня, и я точно знал: мне лучше остановиться.
Но не мог.
‑ Он предатель! Ведь он сохранил феникса. Почему он не уничтожил птицу, если провел всю жизнь в сожалениях? Что ему мешало?
‑ Очевидно, отвращение к убийству.
‑ Да что ты говоришь! Птицу ему жалко. А нашего Лорда не жалко.
‑ Найди пять отличий, ‑ пробормотал Кес.
‑ Что?
‑ Ничего. Продолжай.
Нет, это просто невыносимо!
Я вскочил и принялся бессмысленно метаться по Тревесу, натыкаясь на стулья.
Как же так можно! Ведь Гриндельвальд любил его. Они были друзьями. Да еще какими! Так любил, что души хотел соединить. И Альбус согласился. Ведь согласился!
‑ А что сделал Дамблдор? – я остановился и посмотрел на Кеса. – Что сделал он для своего друга? Ведь создающий хоркракс жертвует своей душой. А чем пожертвовал для него Дамблдор?
‑ Дамблдор за него умер, ‑ как будто между прочим сообщил Кес.
‑ Что?.. Когда?
‑ Часа три назад, насколько мне известно. Ведь ты сам убил его, Севочка.
Я?..
Ну да. Я. Чего я так удивляюсь. Сам и убил. Часа три назад. Но ведь он…
‑ Он сам просил. И ты сказал, что я обязательно должен сделать это. И… и при чем тут Гриндельвальд?
‑ Если ты немного размялся, то присаживайся, ‑ он указал на стул, с которого я так глупо вскочил.
‑ При чем тут Гриндельвальд? – повторил я, усевшись на место и изо всех сил стараясь успокоиться.
‑ Ты ведь любишь арифметику, Севочка. Вот и посчитай. Один глупый мальчишка, погубив себя, сделал один хоркракс. Так?
‑ Да. Но ведь там…
‑ Именно. При том, что мальчишка был один и хоркракс он сделал один, души он разорвал две.
‑ И? – я понятия не имел, что из этого может следовать.
‑ Когда Альба рассказывал тебе о том, как создаются эти милые предметы, он ничего не говорил о способах вернуть душу в исходное состояние?
‑ Говорил. Ты сказал как‑то, что все манипуляции с душой обратимы по определению. Я тогда его спрашивал.
‑ Так что он сказал тебе?
‑ Кажется, необходимо искреннее глубокое раскаяние.
‑ Все?
‑ Еще он говорил, что это очень больно.
‑ Терпимо. Все?
‑ Ну да.
‑ Хорошо. А теперь скажи мне, в чем должен раскаяться обладатель хоркракса?
Как решать подобные задачки, я знал. На этом он меня ловил столько раз, что я давно выучил. Раскаиваться надо не в целях или средствах, а в мотивах. В нашем случае ‑ не в убийстве невинного человека, потому что это средство, и не в желании силы или власти, потому что это цель, а в стремлении перехитрить смерть. Раскаяться… в страхе смерти?
Но это невозможно…
‑ Как следует раскаиваться в страхе смерти? – спросил я, уже точно зная ответ.
‑ Умереть.
‑ Альбус вернул часть души… умерев? Он поэтому просил меня?
‑ Да.
‑ И… и не только себе, да?
‑ По нашим с Альбой расчетам, в их конкретном случае, видимо, да. Они оба всю жизнь сожалели о содеянном. Но точно это станет известно после смерти Гриндельвальда.
‑ Он так… так испугался, когда заподозрил, что я не смогу его убить. Он…
Я просто пытался пожаловаться. Хотел, чтобы Кес понял, как мне сейчас тяжело. И как было тяжело там, на башне.
Но он опять заставил меня вспомнить, что никакого сочувствия я никогда в нем не найду, в ответ на мои слова попросту рассмеявшись.
‑ Альба попал бы в очень неприятную ситуацию, Севочка, если бы ты его не убил. У него были все причины желать закончить свои дела поскорее.
Надо взять себя в руки и успокоиться. В конце концов, я все сделал правильно, раз эта смерть была так нужна. Да еще и не одному, а сразу двоим людям.
‑ Кес, я пойду к себе?
Вместо ответа он медленно провел кончиком языка по верхней губе. Я ненавижу, когда он так делает. У него при этом становится такой вид, что сразу ясно – сейчас произойдет какая‑нибудь феерическая пакость.
‑ Я бы на твоем месте не очень торопился, Севочка.
Да я и не уйду теперь. Неужели он еще не все новости мне сообщил?
‑ Что‑то еще? – невинно поинтересовался я, подумав, что меня сегодня уже точно ничем не удивить.
‑ Ты понял все, о чем мы тут с тобой толковали?
Нет. Мне еще думать об этом и думать.
‑ Фактическую часть – да.
‑ Хорошо. Именно фактическая часть меня сейчас и интересует.
Что‑то не так.
‑ Кес, я упустил какую‑то деталь?
‑ Боюсь, что да. И весьма существенную.
‑ Ты мне скажешь? – устало спросил я, с тоской понимая, что отдохнуть и спокойно все обдумать он мне, видимо, не даст.
‑ Так и быть, ‑ засмеялся он. – Ты точно осознал, что Альба соединил свою душу только после смерти?
‑ Ну да.
‑ Нет, Севочка, пожалуйста, будь внимательнее.
Боже мой… Сначала умер. Добровольно, раскаявшись, прошел через смерть. И только после этого соединил. Он не мог умереть, пока часть его души была в фениксе, значит…
‑ Изволь успокоиться, пока у нас тут опять сугробов не намело. Или еще чего‑нибудь похуже.
Он сказал это очень кстати. Потому что когда я все понял… понял, как они оба меня опять подставили… ничего не сказали, не объяснили…
Почему?!
Почему надо так поступать со мной?!
Но я не мог как следует разозлиться. Если то, что пришло мне в голову, правда... Плевать, что не сказали. Они никогда ничего не говорят. Может быть, Лорда боялись, может, еще чего‑нибудь. Мало ли. У них никогда ничего не поймешь.
‑ Альбус жив, да?
Скажи «да».
Скажи «да»!
И я прощу тебе все издевательства и обманы.
И тебе, и ему.
Только скажи «да».
‑ Возможно.
‑ Ну что ты за человек, а?!
Хотя как раз в такие вот моменты я и вспоминаю, что он не человек.
‑ Альба немного неудачно упал с башни. И отравился тоже довольно серьезно.
Вот только не надо мне тут рассказывать про то, как кто‑то отравился, а ты не смог с этим справиться. О чем угодно можешь рассказать. Но не об этом.
В это не поверю.
Никогда.
‑ Кроме того, его возраст не очень способствует подобным… приключениям.
‑ Он здесь?
‑ В школе.
‑ Тогда откуда ты знаешь, что он жив?
‑ Разве я говорил, что он жив?
Как же он меня измучил! Они. Они оба.
‑ Тогда это надо выяснить. И побыстрее. – Я вскочил на ноги.
‑ Ты вряд ли сможешь ему помочь.
‑ Я хочу его увидеть.
‑ Боюсь, в Хогвартсе ты сейчас не очень популярен, Севочка.
Да не то слово.
‑ А Гриндельвальд?
‑ Что именно тебя интересует?
‑ Он ведь тоже должен умереть? Чтобы соединить обе части?
‑ Видимо, да.
‑ И… а кто же ему… поможет?
‑ Желаешь предложить свои услуги? – засмеялся Кес.
Вот как так можно, а?!
‑ Я бы тебе не советовал, Севочка, даже близко подходить к этому мерзавцу. Никогда.
Я не считаю его мерзавцем. И никогда теперь не буду считать.
Но мне надо все хорошенько обдумать. А на это нужно время.
Много времени.