БЕССТРАШНЫЙ ПЛОВЕЦ
Ура! Пришла весна! А с ней
Спортсменам стало веселей!
Река манит к себе пловцов,
Плыть чемпион всегда готов!
Прочитал Костя Бобков помещённые в новом номере дружинной стенгазеты спортивные стихи и нахмурился. Чемпион школы по плаванию Гена Новиков был его постоянный соперник. Прошлым летом он обогнал Костю перед самым финишем. И Косте всё время хотелось хоть в чём‑то превзойти его. Но в чём и как? И вдруг лицо его просияло.
– А ведь ещё неизвестно, кто именно готов плыть, чемпион или… – загадочно произнёс сам себе Костя и, не договорив, побежал в пионерскую комнату к физоргу Толе.
Вместе с физоргом там были редактор дружинной стенгазеты Олег Буранов и его верный помощник Яша Пёрышкин.
– Ребята, – сказал им Костя, – в это воскресенье я хочу установить новый рекорд школы в заплыве на сто метров.
– Здорово! – воскликнул редактор Олег. – Такой материал нам очень нужен для праздничного номера.
– Так ведь ещё рано купаться, – перебил физорг Толя, – вода холодная. И потом, как же без тренировок? Рекорд так не ставят.
– Ты что, мой характер не знаешь? – обиделся Костя. – Рывок – и победа!
– Конечно, – поддержал редактор Олег, – заплыв проведём в торжественной обстановке. Предупредим ребят, назначим судью, от газеты будет фотокорреспондент. А заметку я напишу сам. Озаглавим её… «Бесстрашный пловец».
– Почему «бесстрашный»? – спросил Яша.
– А то как же? Ты небось сейчас в воду не полезешь, а Костя сам вызвался… потому и бесстрашный. В общем, договорились.
Воскресенье подошло незаметно. За это время члены совета физкультуры привели в порядок школьную водную станцию, которая находилась на пруду за школой, подремонтировали мостки.
В выходной, около двенадцати дня – время, когда должен был начаться заплыв, – у пруда собрались все приглашённые. Костя явился за несколько секунд до заплыва вместе с Яшей Пёрышкиным. Войдя на мостки, он быстро сбросил школьную форму и, оставшись в трусах, достал из принесённого с собой чемоданчика маленькую бутылочку.
– Вазелиновое масло, двести граммов, – пояснил Костя редактору стенгазеты. – Это для растирания. Чтобы меньше было трение в воде. Натри‑ка мне спину, Яша.
– Разве ты будешь плыть на спине? – удивился Яша.
– Я весь натрусь, так нужно.
Яша, не жалея масла, натёр Костину спину.
– Хорошо, – сказал Костя и принялся растирать маслом грудь, руки, ноги.
– Фу‑у, теперь тебя хоть на сковородку, – засмеялся первоклассник Петя Букашкин. – Блестишь‑то как!
Костя бросил на него уничтожающий взгляд и громко спросил:
– Судья, готов?
– Внимание! – В руках Толи сверкнул секундомер. – Как я крикну «три» – ныряй. Раз… два…
– Постой! – остановил его Костя. – А где же фотограф?
– Тут я, тут, – услышал он за своей спиной чей‑то голос, – ныряй!
– Раз! – снова взмахнул рукой Толя. – Два… три!
Но Костя не двинулся с места.
– Ребята, я изменю позицию ног, – сказал он, – чтоб сильнее оттолкнуться. – Переставив ноги, Костя свесил одну с мостка и попробовал воду. – Ой! Прямо ледяная… Надо бы, ноги пожирнее смазать, да масла не осталось.
– А ты со спины соскреби, – посоветовал Петя Букашкин.
Костя насупился, а редактор Олег подскочил к Пете и стал оттеснять его с мостков.
– А ну, отойди на берег! Только на нервы всем действуешь своими замечаниями.
Петя попятился, но неожиданно поскользнулся и полетел в воду.
– Ой… ой… – заголосил он, барахтаясь в воде.
– Чего ты стоишь, прыгай! – затеребил Костю Яша. – Он же плавать не умеет.
– Я… я… сей‑час… вот я… рывок и… – засуетился Костя.
– Эх ты… «рывок»! – процедил Яша и бросился в воду. Через минуту он вытащил Петю на берег.
– Айда ко мне сушиться! – сказал Яша. – Добежишь?
– До‑бегу – ре‑корд по‑поставлю, – стуча от холода зубами, проговорил Петя.
Все засмеялись и побежали за ним.
– Ребята, а как же я? – заволновался Костя. – Как же мой рекорд?
– Видели мы твой «рекорд», – сердито сказал физорг Толя и тоже побежал за ребятами.
На другой день в школе вывесили новый номер стенгазеты, посвящённый Первому мая.
– Фельетон поместили! – ахнул Костя, увидев заголовок «Бесстрашный пловец».
Но Костя ошибся: это был не фельетон, а заметка о Яше Пёрышкине.
ЩЕДРЫЙ ЧЕЛОВЕК
Девятилетний Гриша и его брат, семиклассник Игорь, летом гостили в деревне у бабушки.
Как‑то проснулся Гриша рано утром. Окна бабушкиной избы были ещё синими, точно чернила для авторучки.
Полежал Гриша, поворочался и вдруг надумал выйти незаметно на улицу и сложить в поленницу дрова, которые мама с бабушкой распилили вчера вечером, а прибрать не успели.
«Вот утром все удивятся, – улыбнулся своей затее Гриша. – Кто же дрова убрал?»
Грише очень нравилось делать что‑нибудь хорошее втайне ото всех. Вчера он тоже так поступил: никем не замеченный, спас соседскую девчонку Нюшку от бабушкиного индюка. Гриша в это время сидел на сеновале, а Нюшка с индюком были во дворе. Индюк увидел Нюшку, рассердился, распушился весь и побежал за ней. Говорят, этого индюка голые пятки раздражают. Нюшка на всех парах домой припустилась. Но всё равно не успела бы, если б не Гриша. Вынул он из кармана печёную картофелину, которую ему бабушка дала, и запустил её в индюка через слуховое окно. Индюк остановился, стал клевать картофелину. Нюшка вбежала на крыльцо, посмотрела на индюка и удивилась: подумала, что это ей случайно так повезло. А Гриша ничего не сказал. Только ходил после да улыбался. Приятно ведь человека из беды выручить, да ещё таким таинственным образом.
Вот и сейчас – сложит он потихоньку дрова, и у него новая тайна будет. Ещё интересней прежней.
Гриша тихо оделся и, осторожно ступая по полу, чтоб не скрипнули половицы, медленно пошёл к двери. Большую, обитую клеёнкой дверь он открывал долго, минут, наверное, пять. Можно было открыть и сразу. Ко вдруг дверь скрипнет? У бабушки сон чуткий, обязательно проснётся – ведь её кровать рядом с дверью. Конечно, бабушка не догадается, зачем Гриша во двор собрался. Может, даже проворчит: «Меньше на ночь чая бы пил». Но утром всё поймёт. Потому и дверь Гриша открывал с такой предосторожностью. В сенях Гриша вытащил засов, которым запиралась наружная дверь, и, впустив в дом кусочек синего рассвета, выскользнул на крыльцо.
Ночь была тёплая. Гриша даже не почувствовал утреннего холодка, хотя натянул на себя только майку. Посмотрел он вокруг и удивился: всё ему незнакомым показалось. Днём дрова были самыми обыкновенными берёзовыми чурками, а сейчас на земле лежали какие‑то огромные безусые жуки. Они смотрели на Гришу вытаращенными глазами, а у некоторых даже были раскрыты рты. Гриша, конечно, понимал, что глаза – это сучки, а рты – зарубки от топора. Но всё равно подивился. Он быстро сложил безусых жуков в поленницу у забора и полюбовался своей работой.
В небе над дровами мигала маленькая серебристая звёздочка. «Наверное, ей холодно, раз так дрожит», – подумал Гриша.
И, точно пожалев звёздочку, над ней вдруг вспыхнула и стала разгораться алая полоса. А звёздочка, чтобы согреться, натянула на себя небольшое одеяло‑облачко и исчезла за ним. Гриша посмотрел на него и подумал: «Облака в небе, как пенки в молоке».
«Пенок» было немного. Но такое удивительное небо Гриша видел впервые. Оно словно раскололось на две части. С одной стало розовым и нежным, а с другой – серым и мрачным. Будто встретились друг с другом Змей Горыныч и Василиса Прекрасная.
Гриша даже не пожалел, что дрова перестали казаться безусыми жуками, а глаза жуков снова превратились в сучки. Он радовался победе Василисы Прекрасной, которая уже отвоевала у Змея Горыныча почти всё небо.
Встретив рассвет, Гриша побежал домой и, никем не замеченный, юркнул под одеяло. Но только он закрылся с головой, чтобы согреться, как услышал сонный голос Игоря:
– Ты почему так долго во дворе был? Вот скажу маме, что по ночам гуляешь, спать не даёшь.
– Не говори, – попросил Гриша. – Я больше не буду.
– Ладно уж, спи, – снисходительно сказал Игорь, и успокоенный Гриша тут же уснул.
К утреннему чаю Гришу будили все: и мама, и бабушка, и брат.
– Проснись, сынок! – тормошила его мама и, обращаясь к бабушке, говорила: – Вот что значит свежий воздух. В городе Гриша никогда так крепко не спал.
– Поднимайся, соня! – стыдил Гришу Игорь, который, впрочем, сам любил поспать и поваляться в постели. Сегодня он почему‑то поднялся раньше обычного.
Проснувшись, Гриша сейчас же посмотрел в окно, а потом на бабушку и маму.
«Неужели ещё не заметили, что дрова убраны? А может, Игорь не утерпел и пожаловался, что я ночью гулял. Но почему тогда мама ничего мне не говорит?»
Бабушка позвала всех к столу и, разливая в чашки подрумяненное в печи молоко, сказала:
– Разоспался ты, внучек, нынче. А Игорь раньше всех встал. Выхожу я утром во двор, а он у поленницы на солнышке отдыхает после трудов праведных.
– После каких трудов? – спросил Гриша.
– Вон, погляди, какую он поленницу выложил, – подойдя к окну, кивнула головой бабушка.
Гриша не поглядел. Он не мог оторвать своего удивлённого взгляда от брата. Почему же Игорь молчит, почему не скажет бабушке, что ничего не делал?
– Ты что… уставился? – пробормотал Игорь и, чуть заметно покраснев, стал торопливо прихлёбывать молоко, уткнувшись лицом в большую чашку.
Гриша промолчал. Ему вдруг стало ужасно жалко брата. Он обманул бабушку с мамой и к тому же не видел глазастых, безусых жуков, не любовался озябшей звёздочкой, которую согрело одеяло‑облачко, не следил за Змеем Горынычем, отступившим перед Василисой Прекрасной.
И полный больших, светлых впечатлений, завладевших им с новой силой, Гриша не стал уличать во лжи и без того пристыжённого брата.
Только когда бабушка, похвалив ещё раз Игоря, назвала его тимуровцем, Гриша, ни к кому не обращаясь, сказал:
– Настоящие тимуровцы никогда не хвастают своими делами, – и остался этим вполне доволен.
ОШИБЛАСЬ…
Всё, что случилось у Веры, просто не укладывалось в голове.
Три дня назад, на утреннике, посвященном окончанию учебного года, её самая лучшая подруга и одноклассница Наташа сказала Вере:
– В воскресенье отмени все дела! Пойдём в Большой театр. Мама взяла нам билеты на «Щелкунчика».
– Это балет такой, я знаю! – обрадовалась Вера и закружила подругу.
Воскресенье пришло скоро. Когда Вера одевалась в театр, к ней неожиданно прибежала Наташа.
– Тебе очень хочется идти на балет? – как‑то нерешительно спросила она подругу.
– Очень, – призналась Вера.
Наташа смутилась ещё больше, но всё же сказала:
– Видишь ли… Вчера к нам приехали родственники из Сибири, всего на два дня. Они ни разу не были в Большом театре, и не известно, когда снова приедут, вот и…
– Вот и отдай им наши билеты, – догадалась Вера. – Мы – москвичи, мы в другой раз в Большой театр сходим.
Наташа поблагодарила подругу и побежала домой.
Вере сразу стало нечего делать. Она вышла погулять и вдруг решила съездить к театру, узнать, когда пойдёт «Щелкунчик» ещё раз. Может быть, до отъезда в лагерь они всё же сумеют посмотреть этот балет. Теперь уж Вера попросит взять билеты свою маму. Вот будет сюрприз для Наташи!
К театру Вера приехала за несколько минут до начала спектакля. Она окинула взглядом пёструю толпу под огромными колоннами театра и тут же поспешно спряталась за одну из них. К театру, оживлённо болтая, шла Наташа вместе с их одноклассником Эдиком Жильцовым. Эдик был одет в свой праздничный тёмно‑синий костюм (в нём он и на школьном утреннике был), а Наташа хотя и была в том же светленьком платье, в каком забегала к Вере, но в руках держала красивую мамину сумочку.
Пройдя мимо колонны, за которой стояла Вера, Наташа вынула из маминой сумочки билеты, и они скрылись в ярко освещённом вестибюле театра.
Вера вышла из‑за колонны и опрометью бросилась к остановке автобуса. На душе у неё было так скверно, точно это она, а не Наташа обманула кого‑то и обман был теперь обнаружен. Даже дома Вера долго не могла освободиться от этого неприятного чувства.
«Теперь между нами всё кончено!» – чуть ли не весь день твердила она.
На следующее утро Вера не пошла к Наташе, как девочки условились раньше. А когда Наташа позвонила ей по телефону, Вера, услышав её голос, молча повесила трубку. Наташа позвонила снова, но Вера опять не стала ей ничего говорить. Сняла трубку, узнала Наташин голос и повесила её. Так повторялось несколько раз. Немного погодя Вера ушла в магазин за хлебом, а когда вернулась, мама сказала:
– Звонила Наташа, просила тебя зайти к ней. Говорит, к нам трудно дозвониться, что‑то с телефоном случилось.
– Не успею я зайти к ней, – сказала Вера, – вещи в лагерь нужно собирать. Через день уезжаем.
Встретились девочки только в день отъезда, у лагерных автобусов. Наташа уже забралась в автобус и, высунувшись из окна, крикнула Вере:
– Иди сюда, я тебе место заняла!
Но Вера сделала вид, что не слышит Наташу, и прошла мимо. Села в другой автобус.
В лагере Наташа тотчас подбежала к ней:
– Я узнала, что здесь драмкружок будет. Давай запишемся!
– У меня нет способностей, – сухо ответила Вера.
Наташа удивилась:
– Ты чего дуешься?
Вера не выдержала и сказала:
– Если ты думаешь, что я ничего не знаю, то ошибаешься!
– Что ты знаешь? – спросила Наташа.
– Не делай удивлённое лицо. У тебя это плохо получается, хотя ты и хочешь записаться в драмкружок, – съязвила Вера и, не желая продолжать разговор, отошла в сторону.
Наташа обиделась.
«Пока сама не объяснит, на что сердится, больше не заговорю с ней», – решила она.
Распаковав рюкзаки, девочки принялись наводить уют в своей спальне.
– Не забудьте цветы полить, – напомнила им воспитательница.
– А где взять воду? – спросила Вера.
– В колонке, возле ваших умывальников.
– Чур, я за водой пойду, – вызвалась Наташа и посмотрела на Веру: пойдёт она или нет? Не идёт, так и ждать не стала.
«Опять пристаёт», – поморщилась Вера и, встретив удивлённый взгляд соседки, сказала:
– Вместе со мной идти хотела. А я вот совсем не пойду теперь. И не помирюсь с ней никогда.
– А из‑за чего вы поссорились? – спросила соседка.
– Так… неприятность одна вышла, – уклончиво ответила Вера и добавила: – Обманщица она, подвести может.
Девочки разговорились. Невысокого роста, с большими тёмными и задумчивыми глазами, Майя Грачёва понравилась рассудительной и доверчивой Вере. В первый же вечер Вера рассказала ей о себе всё, а на следующий день Майя уже знала и о Наташином поступке с билетами.
– Ты обязательно скажи ей, что тебе известно, с кем она была в театре, – посоветовала Майя.
– А зачем? – возразила Вера. – Всё равно дружить по‑прежнему я теперь с ней не могу.
– Это верно, – согласилась мечтательная Майя.
В лагере начали готовиться к открытию. Дел у всех было хоть отбавляй. Но особенно сильно были заняты драмкружковцы: они готовили большой концерт.
Наташа и Майя участвовали в концерте – читали весёлые стихи.
И вот после первой репетиции возбуждённая чем‑то Майя отыскала Веру и сказала ей:
– Мне с тобой надо срочно посоветоваться. Очень‑очень надо! – И, присев на скамейку, зашептала: – Сейчас на репетиции я читала стихи, и Наташе очень понравилось, как я читаю. Она попросила меня прочитать её стихотворение. Ну, я прочитала, а Наташа и говорит: «Тебе надо и моё читать. У меня всё равно так хорошо не получится».
И как я её ни уговаривала, она затвердила: «Раз у тебя лучше получается, ты и должна читать оба, а я уж не буду». Что ты на это скажешь?
– Конечно, читай, раз у тебя лучше получается, – сказала Вера.
– А вдруг она просто раздумала выступать и нарочно меня хвалит, чтоб я согласилась, – недоверчиво сказала Майя. – Ты же сама говорила, что она…
Вера молча пожала плечами. Кто знает, может быть, Майя и права. Ручаться за Наташу теперь она не решалась.
Тут мимо девочек пробежал Эдик Жильцов и крикнул:
– Завтра всем лагерем идём в соседний колхоз. Клубнику полоть и есть, конечно!
Девочки побежали за ним разузнать всё подробнее.
Проснувшись утром, Вера тотчас затормошила Майю:
– Вставай! Мы же в колхоз идём. Разве забыла?
Майя откинула одеяло и стала медленно одеваться.
– Ты что как варёная? – засмеялась Вера.
– Голова что‑то болит, – ответила Майя и чихнула. – Ничего, разойдусь.
Но пришла Алевтина Васильевна – лагерный врач – и, осмотрев Майю, велела немедленно перейти ей в изолятор.
– Бронхит, – строго сказала она. – Никакого колхоза!
«Это она вчера холодную воду после репетиции разгорячённая пила», – вспомнила Вера и посочувствовала подружке:
– Лежи без нас смирно, не вставай, а я тебе из колхоза ягод принесу.
В колхоз ушли сразу после завтрака. Дорогой Вера по‑прежнему сторонилась Наташи. Ох, как бы она была рада, если бы смогла забыть всё, что произошло у них в городе. Но разве можно такой поступок простить? Передумала идти с ней, так и сказала бы. А она столько всего нагородила. Влюбилась в этого Эдика, что ли?
Верины мысли прервал тот самый злосчастный Эдик Жильцов.
– Ну и повезло же мне тогда! – сказал он.
– Когда тогда? – не поняла Вера.
– А когда я на твой билет в Большой театр ходил. Знаешь, как там Король мышей с принцем Щелкунчиком на шпагах сражался! – И, подняв палку, он стал нападать на невидимого противника. – А ты куда делась‑то?
– Что значит куда? – спросила Вера. – Наташа сама у меня утром была и сказала, что оба билета отдаст родственникам из Сибири.
– Это сначала так было, – сказал Эдик, – а потом родственники идти в театр отказались, – дел у них много было, и она опять за тобой бегала, и не застала. А когда обратно от тебя шла, меня увидела, вот и позвала в театр. – И Эдик опять стал нападать на Короля мышей. А Вера почувствовала, как запылали у неё щёки.
«Что же я наделала? – подумала она. – Выходит, Наташа ни в чём не виновата, а виновата я… Как я могла так поступить? С первого класса Наташу знаю… и вдруг, ни в чём не разобравшись, сразу оттолкнула её. И не только оттолкнула, но и наговорила на неё Майе… Может, и ещё кто нас слышал… Что же мне теперь делать?»
И Вера решила: «В колхозе, конечно, не место для объяснений, а как вернусь в лагерь, тут же извинюсь перед ней. И Майе скажу, что зря так о ней думала».
Весь день – и на прополке клубники, и даже в колхозной столовой, и потом, по дороге в лагерь – Вера думала, как ей подойти к Наташе и начать разговор. Ох как это трудно – признать себя виновной!
Придя в лагерь, Вера даже заколебалась: «Может быть, и не надо затевать этот разговор? Ведь Наташа ничего не знает, значит, я с ней и так могу помириться, без извинения. Разговорюсь как‑нибудь, вот и всё. А Майе, наверное, всё равно, какая Наташа. Ведь не подруга же она ей».
Вера взвесила эти два, как ей показалось, очень убедительных довода и решила промолчать. Но на вечерней линейке, после того как старшая вожатая объявила ребятам благодарность колхоза, её новый план рухнул.
– Завтра у нас будут выборы председателей советов отрядов, – сказала старшая вожатая. – Подумайте, кого вы хотите избрать.
«Наташу», – тотчас решила Вера, но осеклась – как же она предложит выбрать Наташу, когда сама отговаривала Майю дружить с ней?
Теперь уже нельзя было не сознаваться.
Вера прошлась по дорожке возле их домика, вздохнула и решительно направилась в спальню. Присев на краешек кровати, она посмотрела на подруг, обступивших Наташу, и подумала: «Подожду немного. Наговорятся, лягут спать, тогда и скажу».
И вот горнист проиграл отбой. И уставшие за день девочки одна за другой умолкли. В спальне наступила тишина.
«Пора, а то будет поздно, уснёт…» – сказала себе Вера и приподнялась на кровати. Наташа тоже не спала и смотрела в её сторону. Вера тут же уткнулась головой в подушку.
«Что же я не говорю? Говори же! – лихорадочно убеждала себя Вера. – Всего несколько слов, и всё будет в порядке».
Но как, оказывается, трудно иногда произнести эти несколько слов. Вера почувствовала, что решимость покидает её. «Теперь я уже ничего не скажу, – растерянно думала она, – сразу не сказала, а теперь ни за что… Да и спит уже она…»
И чтобы убедить себя в том, что Наташа действительно спит, Вера еле слышно спросила:
– Ты спишь… Наташа?
– Нет ещё, – раздалось в ответ.
– Не спишь?! – испуганно переспросила Вера и услышала, как застучало у неё сердце.
– Ты что? – спросила Наташа уже сонным голосом.
«Уснёт, сейчас уснёт», – заволновалась Вера и умоляюще попросила:
– Не спи, пожалуйста, мне надо сказать тебе очень важное…
– Что? – нетерпеливо спросила Наташа.
Вера перевела дыхание и, словно прыгнув в ледяную воду, проговорила:
– Это я… я во всём виновата… подумала, будто ты обманула меня с билетами… не разобралась и обиделась… даже Майе на тебя наговорила… А сегодня Эдик мне всё рассказал… Я так рада, Наташка, так рада… извини меня… – Вера замолчала и прислонилась к подушке горячей щекой. Но тут же она почувствовала, как вместе с жаром покидает её и тот невидимый груз, который давил её все эти дни.
В спальне стало совсем темно. Вера не смотрела в сторону Наташиной кровати, но она была уверена, что её подружка улыбается. И Вера ответила ей такой же счастливой улыбкой.
НОВАЯ ДОРОЖКА
Этим летом Андрюша не поехал в пионерский лагерь, поселился на даче у папиной сестры – тёти Клавы. Тётина дача стояла в конце посёлка. За ней через дорогу начинался сосновый бор. Лес этот прозвали певчим, потому что в нём никогда не умолкало пение птиц. Словно тысячи маленьких скрипок звучали вместе, и каждая исполняла свою чудесную мелодию.
А в саду тёти Клавы птиц почти не было. Разве что воробьи, которые только и делали, что трещали, точно они были не воробьи, а сороки.
Возвратились как‑то Андрюша и Костик, сын тёти Клавы, с речки домой и видят: сидит на кусте жасмина, который растёт у самой дорожки, воробей, да такой худенький, что даже клюв у него вытянулся и стал похож на нос Буратино.
– Надоели мне эти чирикалки! Сейчас я его прогоню, – сказал Костик и поднял с дорожки комок земли.
Но тут воробей открыл клюв и так удивительно защёлкал, что у Костика от неожиданности комок земли из рук выпал.
– Это же соловей! – прошептал Андрюша.
– Он! – подтвердил Костик.
Соловей оборвал пение и, взмахнув крылышками, исчез.
– В лес полетел, – сказал Костик и вместе с Андрюшей стал выстругивать биту для игры в городки.
Немного погодя Андрюша посмотрел вокруг и толкнул Костика в бок: соловей сидел на том же кусте, только совсем низко, почти у самой земли, и держал в клюве соломинку.
– Никак, гнездо вить собирается! – ахнул Костик.
– Поможем ему, – сказал Андрюша и, собрав несколько пожелтевших травинок, хотел положить их рядом с соловьём.
Но Костик дёрнул его за рукав.
– Рядом нельзя, – сказал он, – спугнёшь только. Клади вон на ту ветку, может заметит.
Соловей не заметил и опять улетел. Но не надолго. Вскоре он вернулся. И не один, а с соловьихой. Они сели на ветку рядом, и соловей, смешно вертя клювом, стал что‑то показывать подруге.
– Наверное, хвалится, какое хорошее место для гнезда выбрал, – засмеялся Костик.
И точно. Строительство гнезда началось. Соловьиха нанесла много сухих листочков, а потом слетала и за пушинкой. Должно быть, захотела сделать гнездо потеплее.
Костик тут же предложил распороть свою подушку и вынуть из неё немного пуху. Подушка не пострадает, а соловьям не придётся летать так далеко. К несчастью, в комнате оказалась тётя Клава, и затея не удалась. Однако и без помощи мальчиков гнездо строилось быстро.
– Теперь не улетят, – радовались они.
Но как раз тут и начались неприятности.
Сначала к тёте Клаве пришла молочница и, прогромыхав почти у самого гнезда бидоном с кружкой, закричала:
– Есть кто дома, а?
После неё явился почтальон. Он прошёл немного по дорожке, а потом как стукнет по соседнему с гнездом дереву палкой и как крикнет:
– Выходите плясать и письмо получать!
Только почтальон ушёл, как в калитку въехал на своём «Орлёнке» сосед Вовка. Его велосипед скрежетал, как немазаная телега, а сам Вовка орал во всё горло:
– Эй вы, идёмте купаться!
Даже Шарик не мог вынести такого шума. Он с громким лаем бросился по дорожке навстречу Вовке.
Соловьи выпорхнули из гнезда и сели на растущую у забора сосну. Увидя это, мальчики выставили Вовку с его «велеком» за калитку и огорчённо вздохнули.
– Не будут они тут жить! – сказал Андрюша.
– Нет, будут! – решительно заявил Костик и зачем‑то потянул Андрюшу в сарай.
Оттуда мальчики вышли с лопатами. А через час от калитки к дому пролегла новая дорожка. Прямо от забора она шла в глубь сада, оставляя куст жасмина в стороне.
– А чтобы по старой не ходили, мы вот что сделаем!
Костик притащил откуда‑то два столбика и доску. Мальчики врыли столбики в землю и прибили к ним доску. Проход был загорожен.
– Всё в порядке, – сказал Костик, заколачивая последний гвоздь.
– А где же соловьи? – вдруг спросил Андрюша, взглянув на куст.
– Должно быть, за кормом улетели, – предположил Костик.
Но наступил вечер, а соловьи всё не возвращались.
– Распугали их соседи! – сердился Костя.
– Мы тоже молотком сильно стучали. Твоя бабушка на что плохо слышит, и то дверь на терраску прикрыла.
– Придёт отец, нам ещё за доску достанется, – сказал Костик. – Давай отобьём её, всё равно теперь ни к чему.
Костик принёс молоток, но вдруг так и замер с поднятой вверх рукой.
«Свирк‑трюль‑дриль», – пронеслось по саду.
– Прилетели! Андрейка, прилетели! – закричал Костик.
– Тише ты, тише! Ведь спугнёшь! – замахал на него руками Андрюша.
Мальчики бесшумно сложили инструменты и под соловьиную трель на цыпочках понесли их в сарай.
НЕСОЗНАТЕЛЬНЫЕ
Гриша и Стасик считали себя в своём дворе известными спортсменами. Потому Гриша и сказал как‑то Стасику:
– У нас есть ребята, которые совсем не занимаются спортом. Тебя это не беспокоит?
– Надо их заинтересовать, – решительно заявил Стасик. – У нас, спортсменов, даже закон такой есть: один плюс два. Каждый должен подготовить двух новичков.
– Что там двух! – разохотился Гриша. – Мы с тобой весь двор чемпионами сделаем! Айда на улицу, чего медлить!
Через несколько секунд приятели уже стояли около первоклассницы Оли и спрашивали её:
– Тебе спорт нравится? Ты хочешь стать чемпионкой?
– Я продавцом буду, – сказала Оля и отвесила невидимому покупателю полный совок песка.
Друзья переглянулись, и Стасик сказал Оле:
– А ты знаешь, что продавец делает в день тысячу движений и не устаёт, потому что физкультурой занимается? Вот и тебе надо спортом заняться.
– Если хочешь, мы будем твоими учителями, – предложил Гриша.
Оля промолчала, и друзья решили, что она согласна.
– Ну‑ка посмотрим, как ты бегаешь, – сказал Стасик и, отобрав у Оли совок, скомандовал: – Беги вон до той лужи! Раз!
Оля нехотя поднялась и побежала.
– А теперь беги обратно, – скомандовал Гриша, – только быстрее!
– А теперь ко мне! – закричал Стасик, отбежав к забору.
Оля пробежала несколько шагов, но вдруг вернулась и села на скамейку.
– Что же ты? – спросил Гриша.
– Я больше не хочу быть продавцом, – переведя дыхание, сказала она. – Лучше кассиршей буду. Кассирши целый день сидят. – И, покрутив воображаемую ручку у своей кассы, Оля выбила первый чек.
Друзья хотели уговорить её продолжать занятия, но тут во двор вышел третьеклассник Вовка Чулков. Гриша и Стасик оставили Олю и направились к Вовке.
– Как дела, спортсмен? – остановил его Гриша.
– Я не спортсмен, а космическая ракета, – объяснил Вовка и, надув губы, принялся трещать и заводить себя.
– А ты знаешь, кто может управлять космической ракетой? – спросил Стасик.
– Кто? – заинтересовался Вовка.
– Самый выносливый человек!
– Хочешь таким быть?
– А я могу? – усомнился Вовка.
– Всё дело в закалке. Будешь тренироваться под нашим руководством. Пошли на турник.
Ребята посадили Вовку на перекладину и отбежали. Стасик подал команду:
– Крутись!
Вовка не двигался. Он лежал животом на перекладине турника.
– Ты что, прилип, что ли? – рассмеялся Гриша. – Тебе же говорят – крутись!
– Я… боюсь, – еле слышно выговорил Вовка. – Снимите меня, пожалуйста.
– В космический рейс собрался, а простое упражнение сделать не может! – засмеялся Гриша.
– Какое там упражнение, слезть с турника и то боится, – добавил Стасик и тоже засмеялся.
Вовка не выдержал и заплакал.
– Ты упражнение выполняй, а не реви! – строго сказал Гриша. – Вот получишь сейчас щелчок, сразу ныть перестанешь.
Вовка заголосил ещё громче. Терпение у тренеров лопнуло, и они направились к Вовке, грозно размахивая руками. Тот дёрнулся и свалился. Не издав ни звука, Вовка мгновенно вскочил и опрометью бросился к своему подъезду. Приятели проводили его дружным хохотом. Потом они оглядели двор в поисках нового ученика и увидели толстяка Геню, их одноклассника.
– Этот не подойдёт, – решил Стасик, – очень неуклюж.
– А почему? Если такого увлечь, совет дружины наверняка благодарность вынесет. – И Гриша поманил Геню: – Тебя ребята толстяком дразнят?
– Не толстяком, а Пончиком, – вздохнул Геня.
– Хочешь, чтобы не дразнили?
Геня торопливо закивал головой.
– Тебе надо стать боксёром, – сказал Гриша. – Сначала мы тебя потренируем, а потом ты в настоящую секцию запишешься. Становись‑ка, я тебе приём с забросом туловища покажу.
Может, Геня и овладел бы забросом туловища противника, но тут над головами его тренеров с шумом распахнулась форточка и показавшийся в ней Вовка на весь двор закричал:
– Пончик, ты им не доверяйся! Они меня тоже выносливым сделать хотели. Хорошо, что я вовремя с турника свалился. Беги от них подальше! И чего они пристают ко всем!
От таких слов Гриша и Стасик просто оцепенели.
– Что же это получается? – спросил после некоторого молчания Гриша. – Мы ещё и виноваты! Ну, ты как хочешь, а я тренировать их больше не буду. Пусть хоть всю жизнь спортом не занимаются.
– Я тоже, – решительно заявил Стасик и развёл руками: – Вот несознательные!
ПОБЕДИТЕЛЬ ФАНТАЗЁРОВ
В день открытия городского лагеря все отряды облетела сногсшибательная весть: старшеклассники организуют клуб фантазёров.
– Нас тоже принимать будут, – сказал третьеклассник Петя Евсиков, – только конкурс надо выдержать.
– Какой конкурс? – спросил Толик Жуков.
– Надо придумать что‑нибудь необыкновенное и рассказать об этом так, будто это с тобой на самом деле случилось. Жюри как отберёт лучших, сразу в фантастическое путешествие отправимся.
– Тебе хорошо, – вздохнул Толик, – ты весь год тренировался. Не выучишь урок – уважительную причину выдумаешь. А я выдумывать не умею. Мне каждый раз попадает.
– Это же очень просто, – убеждал Петя Толика. – Говори что в голову придёт, вот и всё!
Придумали Петя с Толиком, что на конкурсе рассказывать, и на другое утро пошли к старшеклассникам.
Начальником клуба фантазёров оказался председатель совета пионерской дружины Костя Анисимов. Он оглядел собравшихся и строго предупредил:
– В клуб примем только тех, чьи фантазии признаем самыми удачными и остроумными.
Члены жюри в подтверждение Костиных слов закивали головами.
– Астахов Павлик, что ты хочешь нам рассказать? – заглянув в список записавшихся, спросил Костя круглощёкого мальчугана.
– Когда мне было три года, – начал Павлик, – я хорошо знал птичий язык и дружил с филином. Каждую ночь мы ловили с ним рыбу. Филин стоял по пояс в реке и крыльями загонял карасей мне в ведёрко. Потом мы делили добычу. А когда я пошёл в школу, то перестал ловить рыбу с филином, некогда стало. Но на память филину я оставил свою подпись. Вырезал её на дереве рядом с дуплом.
– Зачем же ты зря дерево испортил? Филин‑то неграмотный! – сказал председатель Костя.
Павлику ответить бы: «А я его выучил читать». А он растерялся и замолчал. Этого оказалось достаточно, чтобы его не приняли.
За Павликом жюри вызвало Петю Евсикова. Петя тотчас сделал задумчивое лицо, схватился рукой за лоб, будто вспоминает что‑то, и заговорил:
– В одна тысяча восемьсот семьдесят третьем году на научной конференции я встретился с Эдисоном. Мы изобрели с ним кибернетическую машину. Строить её мы полетели на ковре‑самолёте к нам в город, но мой друг Миша Ионов устроил в физическом кабинете замыкание, и мы не смогли доделать машину.
– Как же это вы такую сложную машину придумали, а исправить замыкание не могли, – ехидно заметил один из членов жюри – мальчик в очках.
Петя смутился. Конечно, он сказал глупость. Обмотать перегоревшую пробку новой проволочкой пара пустяков. А вот остроумно объяснить, почему они не доделали машину, тут надо поломать голову. Петя ничего не придумал, и его тоже не приняли.
– Толик Жуков! – выкрикнул председатель Костя.
Толик подошёл к столу жюри и вдруг ужасно заволновался, даже побледнел. Всё придуманное тотчас вылетело из головы. Он уставился на членов жюри, а те на него. Ждали, что скажет.
Молчание становилось угрожающим. Чтобы совсем не опозориться, Толик раскрыл рот и стал рассказывать о том, как он проводит время до отъезда в загородный лагерь. Ничего более неподходящего придумать он не смог. Но всё равно, только бы не молчать, чтоб на смех не подняли.
– Каждое утро, несмотря на то, что начались летние каникулы, я встаю в семь утра. Делаю зарядку, обливаюсь холодной водой. После завтрака помогаю маме по хозяйству. Мою чашки, убираю комнату, хожу в магазин. Потом гуляю с сестрёнкой, а после помогаю маме готовить обед. Режу зелёный лук, который сам вырастил у нас на подоконнике, поджариваю морковь, раскатываю скалкой лапшу. А после обеда спрашиваю маму и, если надо, что‑нибудь стираю, глажу или штоп…
– Хватит! Хватит! замахали на Толика члены жюри, еле сдерживая улыбки, а председатель Костя торжественно объявил:
– Поздравляю! Ты принят в клуб фантазёров. Музыка, туш!
И по его команде все старшеклассники дружно загудели в честь Толика на расчёсках с папиросной бумагой.