– Знаешь, где она сейчас?
Тень покачал головой.
– В Австралии. Познакомилась в Интернете с одним мужиком из Хобарта. Когда они встретились во плоти, так сказать, она решила, что он все-таки так себе. А вот Тасмания ей и правда понравилась. Поэтому теперь она живет там в женской коммуне, учит народ расписывать батики и тому подобное. Разве не круто? В ее-то возрасте?
Тень согласился, что да, конечно, и положил себе еще тефтелей. А Сэм тем временем рассказывала, как британцы уничтожали аборигенов Тасмании, и о человеческих цепях, что встали поперек всего острова, но уловили только одного старика и мальчика. Она рассказывала о том, как фермеры, опасаясь за своих овец, убивали сумчатых волков, и как политики вспомнили, что этих редких животных следует охранять, только в тридцатых годах, когда последний сумчатый волк был уже мертв. Она допила второй бокал, налила себе третий.
– Ну, Майк, – внезапно заявила она, щеки у нее раскраснелись, – расскажи нам о своей семье. Каковы из себя Айнсели? – Сэм проказливо улыбнулась.
– По правде сказать, мы люди скучные, – сказал Тень. – Никто из нас до Тасмании не добрался. Так ты учишься в Мэдисоне? Каково там?
– Сам ведь знаешь, – отозвалась Сэм. – Я изучаю историю искусств, женское движение и отливаю статуэтки из бронзы.
– Когда я вырасту, – вмешался Леон, – то стану фокусником. Р-рра-зз. Ты меня научишь, Майк Айнсель?
– Конечно, – ответил Тень. – Если твоя мама разрешит.
– Как поедим, – сказала Сэм, – пока ты укладываешь спать Леона, я попрошу Майка сходить со мной на часок в «Здесь останавливается Бак», если ты, Мэгс, не против.
Маргерит даже не пожала плечами, только слегка подняла бровь.
– Думаю, он интересный, – пояснила Сэм. – И нам о многом надо поговорить.
|
|
Маргерит поглядела на Тень, который поспешно занялся стиранием воображаемой капли соуса с подбородка салфеткой.
– Ну, вы люди взрослые, – сказала она тоном, подразумевающим, что они таковыми далеко не являются, и пусть даже по документам совершеннолетние, на самом деле это далеко не так.
После обеда Тень помог Сэм с мытьем посуды – вытирал, а потом показал Леону фокус с отсчитыванием монеток в ладошку: всякий раз, когда мальчик разжимал кулачок, в нем оказывалось на одну монетку меньше, чем когда он их считал. А когда пришел черед последнего пенни – «Ты его сжимаешь? Крепко?» – когда Леон разжал пальцы, в руке у него оказалась монета в десять центов. Жалостные крики Леона: «Как ты это сделал? Мама, как он это сделал?» слышались даже в коридоре.
Сэм протянула ему пальто.
– Пошли, – сказала она, глаза у нее блестели от выпитого. Снаружи было холодно. Зайдя к себе, Тень бросил «Протоколы заседаний городского совета. 1872–1884» в пластиковый пакет, который прихватил с собой на случай, если Хинцельман окажется в «Баке»: ему хотелось показать старику упоминание о его деде. Бок о бок они спустились к гаражу. Стоило ему открыть дверь, как Сэм расхохоталась.
– Ах Боже ты мой, – выдохнула она при виде «тойоты». – Тачка Пола Гунтера! Ты купил тачку Пола Гунтера. Ах ты Господи!
Тень распахнул перед ней дверцу машины. Потом обошел «тойоту» спереди и сел на место водителя.
– Ты знаешь эту машину?
– Видела, когда приезжала к Мэгс пару лет назад. Это я уговорила Пола выкрасить ее в пурпурный цвет.
|
|
– Ох, – вздохнул Тень, – хорошо, когда знаешь, кого винить.
Он медленно вывел машину на шоссе, потом вышел закрыть дверь гаража. Когда он вернулся, Сэм поглядела на него искоса, словно уверенность начала покидать ее. Он пристегнул ремень.
– Ну ладно, глупо было это делать, да? – сказала она вдруг. – Садиться в машину убийцы-маньяка.
– В прошлый раз я благополучно довез тебя до дому, – ответил Тень.
– Ты убил двух человек, – возразила она. – Тебя разыскивает ФБР. А теперь ты живешь под чужим именем дверь в дверь с моей сестрой. Или, может, Майк Айнсель – твое настоящее имя?
– Нет. – Тень снова вздохнул. – Не настоящее. – Ему не понравилось, как это прозвучало. Словно он расставался с чем-то важным, отрекался от Майка Айнселя, отрицая его существование; будто он покинул старого друга.
– Ты их правда убил?
– Нет.
– Они явились ко мне и сказали, дескать, нас видели вместе. И мужик показал мне твою фотографию. Как же его звали? Мистер Шляпа? Нет, мистер Город. Совсем как в «Беглеце». Я сказала, что в глаза тебя не видела.
– Спасибо.
– Тогда расскажи мне, что происходит. Я сохраню твои секреты, если ты сохранишь мои.
– Я твоих не знаю.
– Ну, к примеру, ты знаешь, что это была моя идея выкрасить тачку пурпурной краской и это из-за меня Пол Гунтер стал объектом насмешек и издевательств по всей округе, так что под конец вынужден был совсем уехать из города. Мы тогда здорово накурились, – призналась она.
– Сомневаюсь, что это такой уж большой секрет, – отозвался Тень. – Все в Приозерье, наверное, знали. Так можно покрасить машину только с укура.
|
|
Тут она очень тихо протараторила:
– Если ты собираешься убить меня, пожалуйста, не делай мне больно. Не надо было мне с тобой ехать. Какая же я идиотка! Я же могу тебя опознать. Господи.
Тень снова вздохнул.
– Никого я не убивал. Честное слово. А сейчас я отвезу тебя в «Бак», – продолжал он, – мы выпьем. Или, только скажи, я разверну машину и отвезу тебя домой. В любом случае мне остается только надеяться, что ты не позовешь копов.
Мост они проехали в молчании.
– Кто убил этих людей? – спросила она.
– Если я тебе скажу, ты не поверишь.
– Уж я-то поверю. – Теперь ее голос звучал сердито. Тень спросил себя, так ли уж разумно было приносить к обеду вино. Жизнь в данную минуту определенно была не каберне.
– В такое непросто поверить.
– Я, – отрезала она, – могу поверить во все, что угодно. Ты понятия не имеешь, во что я могу поверить.
– Правда?
– Я могу поверить в то, что правда, и в то, что неправда, и в то, о чем вообще никто не знает, правда это или нет. Я верю в Санта Клауса и в Пасхального Зайца, и в Мэрилин Монро, и в «Битлз», в Элвиса и в мистера Эда. Послушай, я верю, что люди могут измениться и стать совершенными, что познание бесконечно, что миром управляют тайные банковские картели, что к нам регулярно наведываются инопланетяне, как добрые, похожие на сморщенных лемуров, так и злые, которые увечат скот и желают захватить нашу воду и наших женщин. Я верю, что будущего нет и что оно рок-н-ролл, я верю, что настанет день и вернется Белая Женщина Бизон, чтобы наподдать всем под зад. Я верю, что взрослые мужчины на самом деле мальчишки-переростки с проблемами в общении и что упадок хорошего секса в Америке от штата к штату совпадает с сокращением числа кинотеатров под открытым небом. Я верю, что все политики – беспринципные мошенники, и тем не менее верю, что альтернатива еще хуже. Я верю, что однажды Калифорния с большим «бум» затонет, а Флориду затопят химические отходы, безумие и аллигаторы. Я верю, что антибактериальное мыло уничтожает наш естественный иммунитет к грязи и болезням, и поэтому рано или поздно всех нас прикончит простая простуда, как марсиан в «Войне миров». Я верю, что великими поэтами прошлого века были Эдит Ситуэлл и Дон Маркис, что малахит – это высохшая сперма драконов и что тысячу лет назад в прошлой жизни я была однорукой сибирской шаманкой. Я верю, что будущее человечества лежит среди звезд. Я верю, что леденцы и впрямь были вкуснее, когда я была ребенком, и что майский жук по законам аэродинамики не может летать, что свет – это волна и частица, что где-то есть кошка в коробке, которая одновременно жива и мертва (хотя если они никогда не откроют коробку, чтобы покормить животное, у них рано или поздно будет две по-разному мертвых кошки), что во Вселенной есть звезды на миллиарды лет старше самой Вселенной. Я верю в личного бога, который заботится и тревожится обо мне и присматривает за всем, что я делаю. Я верю в безликого бога, который запустил Вселенную, пошел тусоваться со своей телкой и знать не знает о моем существовании. Я верю в пустую и безбожную Вселенную случайного хаоса, фоновые шумы и слепой случай. Я верю, что всякий, кто говорит, что похвалы сексу преувеличены, просто никогда не имел настоящего секса. Я верю, что всякий, кто утверждает, будто знает, что происходит, солжет и в малом. Я верю в абсолютную честность и в разумную ложь во спасение. Я верю в право женщины выбирать и в праве ребенка на жизнь, что хотя всякая жизнь священна, нет ничего дурного в смертном приговоре, если внутренне доверяешь юридической системе, и что никто, кроме идиота, не станет ей доверять. Я верю, что жизнь – игра, что жизнь – это жестокая шутка, что жизнь – это то, что происходит, пока жив, и что вполне возможно просто ей радоваться.
Тут ей пришлось остановиться, чтобы набрать в грудь воздуху.
Тень едва не снял руки с рулевого колеса, чтобы ей поаплодировать, но сдержался и только сказал:
– Ну ладно. Значит, если я расскажу, что узнал, ты не станешь думать, что я тронулся?
– Может быть, – сказала она. – Попытай счастья.
– Ты мне поверишь, если я скажу, что все боги, кого только напридумывали люди, и сегодня ходят среди нас?
– …может быть.
– И что есть новые боги – боги компьютеров и телефонов и всего такого, – и что все они, похоже, решили, что места в нашем мире для всех не хватит. И, что вполне вероятно, надвигается война.
– Выходит, боги убили этих двоих?
– Нет, их убила моя жена.
– Я думал, ты говорил, она умерла.
– Умерла.
– Так она убила их до того?
– После. Лучше не спрашивай.
Она откинула челку со лба.
Вскоре они уже въехали на главную улицу и затормозили у «Здесь останавливается Бак». На вывеске в витрине удивленный олень стоял на задних ногах с бокалом пива в передней. Взяв пакет с книгой, Тень вышел.
– Зачем им воевать? – спросила Сэм. – Это уж чересчур! Ради чего им сражаться?
– Не знаю, – признался Тень.
– Проще верить в инопланетян, чем в богов. Может, мистер Город и мистер Как-его-там были «люди в черном», только инопланетные?
Они стояли на тротуаре перед баром, Сэм тянула время. Ее дыхание вырывалось на холоде слабым облачком пара.
– Просто скажи мне, что ты из хороших парней.
– Не могу, – отозвался Тень. – С радостью бы, да не могу. Но я делаю, что в моих силах.
Сэм прикусила нижнюю губу, потом кивнула:
– Сойдет. Я тебя не сдам. Можешь купить мне пива.
Тень толкнул перед ней дверь, и с порога в них ударила волна жара и музыки. Они вошли внутрь.
Сэм помахала каким-то знакомым. Тень кивнул дюжине людей, чьи лица – пусть и не имена – он запомнил в тот день, когда принимал участие в поисках Элисон Макговерн или кого по утрам встречал в закусочной Мейбл. У стойки стоял Чад Муллиган, обнимая за плечи хрупкую рыжеволосую женщину – поцелуйную кузину, решил Тень. Интересно, хорошенькая она? Но женщина стояла к нему спиной. Увидев Тень, Чад поднял руку в шутливом салюте. Тень ухмыльнулся и помахал в ответ. Он огляделся по сторонам в поисках Хинцельмана, но старика сегодня здесь как будто не было. Однако Тень заметил свободный столик и двинулся в том направлении.
Кто-то завопил.
Гадкий крик, во все горло, истеричный, как при виде привидения – и все разговоры разом смолкли. Тень огляделся, уверенный, что тут кого-то убивают, а потом сообразил, что все лица в зале поворачиваются к нему. Даже черная кошка, которая обыкновенно спала на подоконнике днем, теперь стояла на музыкальном автомате, задрав хвост трубой и выгнув спину, и во все глаза пялилась на Тень. Время замедлилось.
– Держите его! – кричал женский голос, владелица которого, казалось, вот-вот ударится в истерику. – Во имя Господа, кто-нибудь остановите его! Не дайте ему сбежать! Пожалуйста! – Голос был знакомый.
Никто не двинулся с места. Все смотрели на Тень. А он в ответ тоже только смотрел.
Раздвигая толпу, вперед вышел Чад Муллиган. Хрупкая женщина опасливо шла за ним следом, глаза у нее расширились, словно она вот-вот закричит снова. Тень ее знал. Разумеется, он ее знал.
Чад все еще держал в руках стакан пива, который теперь поставил на ближайший столик.
– Майк.
– Чад, – отозвался Тень.
Одри Бертон дернула Чада за рукав. Лицо у нее было совсем белым, а в глазах стояли слезы.
– Тень, – сказала она. – Какая же ты сволочь. Грязный убийца.
– Ты уверена, что знаешь этого человека, милая? – спросил Чад. Ему явно было не по себе.
Одри Бертон поглядела на него недоверчиво.
– Ты что, с ума сошел? Да он много лет работал у Робби. Его потаскушка-жена была моей лучшей подругой. Его же разыскивают за убийство. Мне пришлось отвечать на вопросы. Он беглый преступник.
Она явно перебарщивала: голос у нее дрожал от едва подавляемой истерики, и она с рыданиями выплевывала слова, будто актриса мыльной оперы, метящая на «Эмили» за дневную программу. «Вот тебе и поцелуйная кузина», – подумал Тень, на которого этот спектакль не произвел особого впечатления.
Никто в баре не произнес ни слова. Чад Муллиган поднял глаза на Тень.
– Вероятно, здесь какая-то ошибка. Уверен, мы во всем разберемся, – рассудительно сказал он, а потом обратился к собравшимся: – Все в порядке. Волноваться не о чем. Мы во всем разберемся. Все в порядке. – Затем снова повернулся к Тени: – Выйдем на минутку, Майк.
Спокойствие и компетентность произвели на Тень должное впечатление.
– Конечно, – согласился он.
Тут он почувствовал, как кто-то трогает его за локоть, и, обернувшись, увидел Сэм. Тень улыбнулся ей, насколько мог, ободрительно.
Сэм же поглядела сначала на Тень, потом на уставившихся на них завсегдатаев бара и сказала Одри Бертон:
– Не знаю, кто ты. Но. Ты. Такая. Сука.
А потом поднялась на цыпочки, притянула к себе Тень и крепко поцеловала его в губы, притиснула свой рот к его – как показалось Тени, на несколько минут, но учитывая, что время, казалось, внезапно замедлилось, это вполне могли быть и несколько секунд.
Странный вышел поцелуй, подумалось Тени, когда ее губы прижались к его: он предназначался не ему. Он предназначался жителям города, так Сэм давала понять, на чьей она стороне. Это было как размахивать флагом. Она еще не успела отстраниться, а Тень уже понял, что он ей даже не нравится – ну, во всяком случае, не настолько.
И все же, давным-давно, еще маленьким мальчиком, он читал одну историю: историю о путнике, который, поскользнувшись, упал в пропасть, на тропе его ждали тигры-людоеды, внизу – острые скалы; но ему удалось уцепиться за выступ и держаться за него изо всех сил. Возле него на выступе рос кустик земляники, а внизу и вверху ждала верная смерть. «Что ему делать теперь?» – спрашивалось в истории.
А ответ был таков: «Есть землянику».
Мальчишкой он не видел смысла в этой байке. А вот сейчас понял. Поэтому он закрыл глаза и стал целоваться, не чувствуя ничего, кроме губ Сэм, сладких, как дикая земляника.
– Пошли, Майк, – твердо сказал Чад Муллиган. – Пожалуйста. Давай разберемся со всем на улице.
Сэм отстранилась. Она облизнула губы и улыбнулась, но эта улыбка так и не коснулась ее глаз.
– Неплохо, – сказала она. – Для парня ты хорошо целуешься. Ладно, идите поиграйте на улице, – тут она повернулась к Одри Бертон, – но ты… Ты все равно сука.
Тень бросил Сэм ключи от машины, которые она поймала одной рукой. Пройдя через бар, он вышел на улицу, а за ним по пятам вышел Чад Муллиган. Пошел снег, крупные снежинки мягко кружились в свете неоновой вывески бара.
– Ну что, поговорим? – спросил Чад. Одри последовала за ними и на тротуар. Вид у нее такой, словно она собирается завопить снова.
– Он убил двоих, Чад, – заявила она. – Ко мне приходили из ФБР. Он психопат. Если хочешь, я пойду с тобой в участок.
– Вы причинили уже достаточно неприятностей, мэм, – сказал Тень, голос у него, даже на его собственный взгляд, звучал устало. – Пожалуйста, уходите.
– Чад? Ты это слышал? Он мне угрожал! – заорала Одри.
– Возвращайся в бар, Одри, – сказал Чад Муллиган. Она как будто собиралась спорить, но потом, сжав губы так, что они побелели, исчезла за дверью «Бака».
– Хочешь добавить что-нибудь к ее словам? – спросил Чад Муллиган.
– Я никого не убивал, – ответил Тень. Чад кивнул:
– Я тебе верю. Уверен, с этими обвинениями мы без труда разберемся. У меня ведь не будет с тобой проблем, а, Майк?
– Никаких, – ответил Тень. – Все это какая-то ошибка.
– Вот именно, – отозвался Чад. – Поэтому, думается, нам лучше поехать в мою контору и там во всем разобраться, что скажешь?
– Я арестован? – спросил Тень.
– Нет. Разве что ты сам хочешь, чтобы я тебя задержал. Думаю, ты пойдешь со мной из чувства гражданского долга, и мы все уладим.
Чад охлопал Тень, но оружия не нашел. Они сели в машину Муллигана. И снова Тень сидел сзади, глядя на мир через металлическую решетку. Он думал: «SOS! На помощь!» Он попытался мысленно подтолкнуть Муллигана, как когда-то подтолкнул копа в Чикаго – «Это твой старый приятель Майк Айнсель. Ты спас ему жизнь. Разве ты не понимаешь, как это глупо? Почему бы тебе не забыть о случившемся в баре?»
– Думаю, неплохо было тебя оттуда увезти, – сказал Чад. – Не хватало еще, чтобы какой-нибудь горлопан возомнил, будто ты убил Элисон Макговерн, и нам пришлось бы утихомиривать толпу линчевателей.
– Один ноль в твою пользу.
Остаток пути до здания полиции Приозерья они молчали, а когда подъехали, Чад сказал, что здание принадлежит департаменту окружного шерифа. Местной полиции выделили там несколько комнатушек. Довольно скоро округ построит им собственное помещение. А пока надо обходиться малым.
Они вошли внутрь.
– Мне надо позвонить адвокату? – спросил Тень.
– Тебя ни в чем не обвиняют, – ответил ему Муллиган. – Тебе решать. – Они прошли через вращающуюся дверь. – Присядь вон там.
Тень сел на деревянный стул с ожогами от затушенных сигарет по боку. Чувствовал он себя глупо и словно впал в оцепенение. Возле таблички «НЕ КУРИТЬ» на доске объявлений висел небольшой плакат: под надписью крупными буквами «ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ» притулилась фотография Элисон Макговерн.
Справа от Тени стоял деревянный стол со старыми номерами «Спортс иллюстрейтед» и «Ньюсуик». Освещение было слабое. Стены были выкрашены желтой краской, хотя та, возможно, была когда-то белой.
Через десять минут Чад Муллиган принес ему чашку жиденького какао из автомата.
– Что у тебя в пакете? – спросил он.
Только тут Тень вспомнил, что в руках у него все еще пластиковый пакет с «Протоколами заседаний городского совета Приозерья. 1872–1884».
– Старая книга. Там есть фотография твоего деда. Или, может, прадеда.
– Да?
Тень полистал книгу, пока не нашел фотографию членов городского совета, и указал на человека по фамилии Муллиган.
– Ну надо же, – хмыкнул Чад.
Шли минуты, часы. Тень прочел два «Спортс иллюстрейтед» и принялся за «Ньюсуик». Время от времени из своего кабинета выглядывал Чад: раз для того, чтобы спросить Тень, не надо ли ему в уборную, раз, чтобы предложить булочку с ветчиной, а еще – чтобы предложить пакетик картофельных чипсов.
– Спасибо, – сказал Тень, беря чипсы. – Так я арестован?
Чад втянул воздух сквозь зубы.
– Ну, пока нет. Похоже, имя Майк Айнсель ты приобрел не совсем легально. С другой стороны, в нашем штате ты можешь зваться как пожелаешь, если делаешь это не с целью мошенничества. Крепись.
– Могу я позвонить?
– Местный звонок?
– По межгороду.
– Звони с моей карточки, так деньги сэкономишь. Иначе тебе придется скормить долларов на десять четвертаков этому чудищу в коридоре.
«Ну да, – подумал Тень. – А так ты будешь знать, какой номер я набирал, и даже, вероятно, сам станешь слушать по второму телефону».
– Было бы неплохо, – ответил он вслух, и они вошли в пустой кабинет. Номер, который назвал Тень Чаду, принадлежал похоронному бюро в Каире, штат Иллинойс. Набрав его, Чад передал трубку Тени.
– Я тебя тут оставлю, – сказал он, уходя.
– «Шакал и Ибис». Чем могу вам помочь?
– Привет. Мистер Ибис, это Майк Айнсель. Я подрабатывал у вас пару дней после Рождества.
Минутная заминка, а потом:
– Ах ну да. Майк. Как поживаете?
– Не слишком хорошо, мистер Ибис. Я вроде как попал в беду. Меня вот-вот арестуют. Я надеялся, вдруг вы увидитесь с моим дядей или передадите ему весточку.
– Разумеется, я могу порасспрашивать. Не кладите трубку, э… Майк. Кое-кто хочет с тобой поговорить.
Трубку передали в другие руки, и хрипловатый женский голос промурлыкал:
– Здравствуй, милый. Я по тебе скучаю.
Тень был уверен, что никогда не слышал этого голоса раньше. Но он же ее знает… Ну конечно, знает…
«Отпусти, – шептал хрипловатый голос в его сне. – Все это отпусти».
– Что это за девчонку ты целовал, милый? Хочешь заставить меня ревновать?
– Мы просто друзья, – ответил Тень. – Думаю, она пыталась расставить точки над «и». А откуда ты знаешь, что она меня поцеловала?
– У меня есть глаза везде, где ходит мой народец, – промурлыкала она. – Будь осторожен, дорогой…
Снова недолгая пауза, а потом в трубке опять раздался голос мистера Ибиса:
– Майк?
– Да.
– С твоим дядей сейчас не так-то просто связаться. Говорят, он связан по рукам и ногам. Но я попытаюсь передать пару слов твоей тете Нанси. Удачи.
В трубке послышались короткие гудки.
Тень сел дожидаться возвращения Чада. Он сидел в пустом кабинете, жалея, что ему нечем отвлечься. С неохотой он снова достал из пакета «Протоколы заседаний», открыл на середине и принялся читать.
Предписание, воспрещающее отхаркиваться на тротуарах и на порогах общественных зданий или бросать на них табак в каком-либо виде, было обсуждено и принято восемью голосами против четырех в декабре 1876-го.
Лемми Хаутала было двенадцать лет, и «опасаются, что она ушла гулять и потерялась в приступе помешательства» 13 декабря того же 1876 года. «Незамедлительно были объявлены розыски, но спасателям воспрепятствовали снежные заносы и сугробы, все увеличивающиеся вследствие метели». Совет единодушно проголосовал послать семье Хаутала соболезнования.
Пожар в арендованной конюшне Ольсенов на следующей неделе был погашен без увечий и потери жизней – как человеческих, так и лошадей.
А затем, повинуясь чему-то, что было лишь отчасти прихотью, Тень перелистнул станицы вперед к зиме 1877 года. И обнаружил, что читает отступление в протоколе январского заседания: Джесси Ловат, возраст не указан, «негритянское дитя», исчезла ночью 28 декабря. Считалось, что ее могли «похитить так называемые странствующие торговцы». Семье Ловат соболезнований не посылали.
Тень как раз просматривал протоколы за зиму 1878 года, когда, постучав, вошел Чад Муллиган. Вид у него был пристыженный, как у мальчишки, принесшего домой из школы запись в дневнике о плохом поведении.
– Мистер Айнсель, – сказал он. – Майк. Мне правда очень жаль, что так вышло. Лично мне ты очень нравишься. Но это ведь ничего не меняет, да?
Тень сказал, что все прекрасно понимает.
– У меня нет выбора, – продолжал Чад, – кроме как взять тебя под арест за нарушение условий досрочного освобождения.
Тут Чад прочел Тени его права. Заполнил анкеты. Взял у Тени отпечатки пальцев. Он проводил его по коридору до окружной тюрьмы – та находилась на другом конце здания.
Там вдоль одной стены комнаты шла длинная стойка и несколько дверей, а вдоль другой располагались две камеры предварительного заключения, и между ними – дверной проем. Одна из камер была уже занята – на цементном лежаке спал под тонким одеялом мужчина. Другая пустовала.
За стойкой сонного вида женщина в коричневой форме смотрела по маленькому переносному телевизору комедийное шоу Джея Лено. Забрав у Чада бумаги, она расписалась в том, что приняла Тень. Чад поболтался еще минут десять, подписывая бланки. Женщина обошла стойку, обыскала Тень и забрала у него пожитки: бумажник, монеты, ключи от входной двери, книгу, часы – все это она положила на прилавок, а ему взамен дала пластиковый пакет с оранжевой одеждой и велела пойти в пустую камеру переодеться. Из своего ему позволили оставить нижнее белье и носки. Он пошел и переоделся в оранжевое и пластиковые тапки. Воняло в камере отвратительно. На спине оранжевой фуфайки, которую он натянул через голову, черными буквами значилось «ТЮРЬМА ОКРУГА ЛАМБЕР».
Металлический туалет в камере засорился и до краев был полон бурой кашей из жидкого кала и кисловато-пивной мочи.
Выйдя из камеры, Тень отдал женщине свою одежду, которую та убрала в мешок с остальным его имуществом. Прежде чем отдать ей бумажник, он пересчитал банкноты.
– Вы уж его приберегите, – сказал он. – Вся моя жизнь здесь.
Женщина забрала бумажник с заверением, что у них он будет как в сейфе. Даже обратилось с Чаду за подтверждением, и Чад, подняв глаза от последнего формуляра, сказал, что Лиз говорит правду и что у них пока ничего из имущества заключенных не пропадало.
– Как по-вашему, – спросил тогда Тень, – можно мне дочитать книгу?
– Прости, Майк. Правила есть правила, – ответил Чад. Лиз отнесла мешок с пожитками Тени в заднюю комнату. Чад заявил, что оставляет Тень в надежных руках офицера Бьют. Тут зазвонил телефон, и Лиз – офицер Бьют – сняла трубку.
– О'кей, – сказала она в телефон. – О'кей. Нет проблем. О'кей. Нет проблем. О'кей.
Кладя трубку, она скривилась.
– Проблемы? – спросил Тень.
– Нет. Не совсем. Вроде того. Они послали людей из Милуоки вас забрать.
– И что в этом такого?
– Я должна оставить вас здесь у себя на три часа, – сказала она. – А вон та камера, – она указала на каморку со спящим, – занята. Он здесь по подозрению в самоубийстве. Мне не следует сажать вас к нему. Но ради пары часов оформлять прием вас в окружную тюрьму, а затем передачу дальше, слишком много мороки. – Она покачала головой. – И вам едва ли захочется сидеть вон там, – она указала на камеру, в которой он переодевался, – потому что это сущая дыра. Воняет же там, да?
– Да. Ужасающе.
– Такова человеческая природа, вот что я вам скажу. Жду не дождусь, когда нас переведут в новое здание. Женщина, которая там вчера сидела, наверное, спустила тампон в унитаз. Сколько раз я им говорила не делать этого. Для этого есть мусорные баки. Тампоны закупоривают трубы. За каждый тампон, какой задержанная спускает в унитаз, округ платит сотню баксов водопроводчикам. Так вот, я могу оставить вас тут, если надену на вас наручники. Или можете пойти в камеру. Выбор за вами.
– Не слишком они мне по душе, – сказал Тень, – но сейчас я, пожалуй, выберу наручники.
Сняв с пояса наручники, она похлопала по кобуре с полуавтоматическим пистолетом, словно чтобы напомнить ему, что она при оружии.
– Руки за спину.
Наручники едва налезли: запястья у Тени были широкие. Потом она застегнула кандалы у него на коленях и посадила на скамью в дальнем конце стойки спиной к стене.
– А теперь, – сказала она, – не беспокойте меня, и я не стану вас трогать.
Телевизор она развернула так, чтобы и ему тоже было видно экран.
– Спасибо, – сказал Тень.
– Когда у нас будут новые офисы, этой чепухе придет конец.
Закончилась программа «Сегодня». Начался сериал «Вот это здорово!». Тень его не смотрел. Из него он видел, пусть и несколько раз, только одну серию – где дочка тренера приходит в бар. Тень заметил, что из сериала, какой бы вы ни смотрели, вы всегда умудряетесь попасть на одну и ту же серию – в разные годы в разных городах; он подумал, что это, наверное, какой-то вселенский закон.
Офицер Лиз Бьют откинулась на спинку стула. Нельзя было утверждать, будто она задремала, но никто не сказал бы, что она бодрствует, поэтому она и не заметила, когда команда в «Вот это здорово!» перестала болтать и ржать над остротами и, замолкнув, уставилась с экрана на Тень.
Первой заговорила Дайана, блондинка-барменша, мнящая себя интеллектуалкой.
– Тень, – начала она. – Мы так за тебя волнуемся. Ты как сквозь землю провалился. Я так рада снова тебя видеть – пусть и в оранжевом туалете.
– А по моему разумению, – принялся с важным видом вещать местный зануда Клифф, – надо бежать в охотничий сезон, когда все и так без того ходят в оранжевом.
Тень молчал.
– А, понимаю, язык проглотил, – снова вступила Дайана. – Ну и заставил же ты нас побегать, скажу я тебе!
Тень отвел взгляд. Офицер Лиз начала мягко похрапывать. Тут раздраженно рявкнула официанточка Карла:
– Эй ты, ком спермы! Мы прервали передачу, чтобы показать тебе кое-что, да такое, что ты обделаешься. Готов?
Экран мигнул и почернел. В левом его углу замелькали белым слова «ПРЯМАЯ ТРАНСЛЯЦИЯ». Приглушенный женский голос за кадром произнес:
– Разумеется, еще не поздно перейти на сторону победителя. Но, знаешь ли, у тебя еще есть свобода оставаться там, где ты есть. А это значит быть американцем. Вот в чем чудо Америки. Свобода верить означает свободу верить и в правое дело, и неправое. Точно так же, как свобода говорить дает тебе право хранить молчание.
Теперь на экране возникла уличная сценка. Камера дернулась вперед, как это бывает с переносными камерами в документальных фильмах.
В кадре крупным планом возник загорелый мужчина с редеющими волосами. Стоя с видом висельника у стены, он прихлебывал кофе из пластиковой чашки. Повернувшись к камере, он сказал: