– Не номер, а прямо Центральный вокзал какой-то, – сказал Тень. – Ладно уж, давай угадаю. Ты пришел предложить мне свободу Интернета, если я перелезу по вашу сторону забора. Так?
Толстый мальчишка поежился.
– Нет. Ты уже и так мертвечина, – сказал он. – Ты, черт побери, черно-белая рукопись с картинками, шрифт тру-тайп готика. Сколько не пытайся, тебе гипертекстом не стать. А я… Я – синапсис, тогда как ты синопсис…
Тут Тень сообразил, что от мальчишки странно пахнет. Был у них один парень в камере напротив, имени которого Тень так и не узнал. Он среди бела дня снял с себя всю одежду и объявил во всеуслышание, что его послали забрать истинных праведников на серебряном космолете в красивое место. Больше Тень его не видел. От толстого мальчишки пахло, как от того парня.
– Ты зачем пришел?
– Просто поболтать, – проскулил толстый мальчишка. – В моем номере жутковато. Вот и всё. Жутковатое место. Пятьдесят миль до «Макдоналдса». Можешь в такое поверить? Может, я могу у тебя посидеть?
– А как насчет твоих друзей из лимузина? Тех, кто меня бил? Попробуй их попросить, чтобы с тобой посидели.
– Детишки здесь не работают. Мы тут в мертвой зоне.
– До полуночи еще далеко, – сказал Тень, – а до рассвета еще дольше. Думаю, тебе надо выспаться. Я знаю, что мне надо.
Толстый мальчишка помолчал с полминуты, потом кивнул и вышел из комнаты.
Закрыв дверь, Тень повернул в замке ключ. Потом растянулся на матрасе.
Несколько минут спустя раздался шум. Тень не сразу сообразил, в чем дело, после чего отомкнул дверь и вышел в вестибюль. Это был толстый мальчишка, который уже вернулся в свой номер. Судя по звуку, он швырял об стены комнаты что-то огромное. Вероятнее всего, бился о них всем телом.
|
|
– Это всего лишь я сам! – рыдал он. Или, может быть: «Это всего лишь мясо» – Тень не мог в точности разобрать.
– Тихо! – загремел голос Чернобога из комнаты дальше по коридору.
Тень пересек вестибюль и вышел из мотеля. Он устал. Шофер стоял возле «хамви» – темный силуэт в остроконечной шапке.
– Не спится, сэр? – спросил он.
– Нет, – ответил Тень.
– Сигарету, сэр?
– Нет, спасибо.
– Вы не против, если я закурю?
– Курите.
Шофер прикурил от одноразовой зажигалки «бик», и в желтом свете пламени Тень увидел его лицо, впервые действительно увидел его, и начал понимать.
Тень знал это худое лицо. Знал, что под черной шапкой водителя окажутся стриженные под ежик оранжевые волосы. Знал, что при улыбке губы этого человека встопорщатся рубцами старых шрамов.
– Хорошо выглядишь, верзила, – сказал шофер.
– Ло'кий? – Тень настороженно поглядел на бывшего сокамерника.
Тюремные друзья – хорошая вещь: они помогут пройти через дурные места, пережить черные времена. Но тюремная дружба заканчивается у ворот тюрьмы, тюремный друг, возникающий в твоей жизни – это едва ли подарок судьбы.
– Господи. Ло'кий Злокозны, – сказал Тень, а потом услышал звук собственных слов и понял – Локи Злокозненный.
– А ты тормоз, – сказал Локи, – но рано или поздно все же въезжаешь. – И губы его скривились улыбкой в шрамах, и в запавших глазах заплясало оранжевое пламя.
Они сидели в номере Тени в заброшенном мотеле, на одной кровати, но на разных концах матраса. Звуки из комнаты толстого мальчишки почти стихли.
– Тебе повезло, когда мы вместе сидели, – сказал Локи. – Без меня ты бы в первый год не выжил.
|
|
– Разве ты не мог выйти, если бы захотел?
– Проще отсидеть. – Локи помедлил. – Ты пойми, что такое бог. Магии в этом нет никакой. Ты – это просто ты, но такой, в какого люди верят. Это как быть концентрированной, увеличенной сущностью тебя самого. Это как стать громом, или мощью бегущего коня, или мудростью. Ты вбираешь в себя всю веру и становишься выше, круче, становишься чем-то большим, чем человек. Ты кристаллизуешься. – Он снова помолчал. – А потом приходит день, и о тебе забывают, в тебя больше не верят, не приносят тебе жертв, им теперь плевать, и вот ты уже играешь в наперстки на углу Бродвея и Сорок третьей.
– Почему ты оказался в моей камере?
– Случайность. Чистой воды случайность.
– А теперь ты возишь оппозицию.
– Можешь так их называть. Все зависит от того, на чьей ты стороне. На мой взгляд, я вожу команду победителей.
– Но вы со Средой – одного народа, вы оба…
– Из скандинавского пантеона. Ты это хотел сказать?
– Ага.
– Ну и что?
Теперь помялся Тень.
– Вы, наверное, были друзьями. Когда-то.
– Нет. Друзьями мы никогда не были. Мне не жаль, что он мертв. Он тащил нас назад в прошлое. А теперь, когда его нет, остальным придется взглянуть фактам в лицо: надо измениться или умереть, развиваться или сгинуть. Он мертв, война окончена.
– Не настолько уж ты глуп. – Тень недоуменно поглядел на Локи. – Ты же всегда был хитер. Смерть Среды ничему не положит конец. Она только столкнула с насестов тех, кто желал отсидеться в сторонке.
– Опять путаешь метафоры, Тень. Дурная привычка.
|
|
– Как скажешь. И все-таки это правда. Господи, да его смерть за пару минут сделала то, чего он добивался последние несколько месяцев. Она их объединила. Дала им во что верить.
– Может и так. – Локи пожал плечами. – Насколько я понимаю ход мыслей здешних воротил: уберите зачинщика, и хлопоты исчезнут сами собой. Впрочем, это не мое дело. Я просто кручу баранку.
– Скажи, а почему все из-за меня всполошились? Они так себя ведут, словно я важная птица. Какое имеет значение, что я делаю?
– Понятия не имею. Ты был важен для нас потому, что был важен для Среды. А вот почему… Пожалуй, вот тебе еще одна из мелких загадок природы…
– Устал я от загадок.
– Да? А по мне, так они придают миру пикантность. Как соль подливе.
– Выходит, ты шофер. Ты всех их возишь?
– Тех, кого нужно, – сказал Локи. – Тоже заработок.
Подняв к самому лицу наручные часы, он нажал на кнопку: циферблат замерцал бледно-голубым, подсветил снизу его лицо, придав ему что-то высокомерное и загнанное одновременно.
– Без пяти полночь. Пора, – сказал Локи. – Идешь?
Тень сделал глубокий вдох.
– Иду.
Они прошли по темному коридору мотеля до номера пятого. Локи вынул из кармана коробок спичек, зажег одну, чиркнув о ноготь большого пальца. Мгновенная вспышка обожгла зрачки Тени. Мигнул, потом загорелся ровно фитиль свечи. За ним – второй. Локи зажег еще одну спичку и отошел к окну – поджигать все новые и новые огарки, расставленные по подоконникам, в изголовье кровати и на рукомойнике в углу.
Кровать вытащили от стены на середину комнаты, так что со всех сторон до стен оставалось пустое пространство в несколько футов. Матрас был накрыт простынями, дешевыми и старыми гостиничными простынями, изношенными и испещренными пятнами. Поверх простыней неподвижно лежал Среда.
Одет он был в тот самый светлый костюм, который был на нем, когда его застрелили. Правая сторона его лица была нетронутой, целой и не испачканной кровью. Левая превратилась в кровавое месиво, и левое плечо и левый лацкан были усеяны темными пятнышками. Руки лежали по бокам тела. Выражение на развороченном лице было далеко не мирное: Среда выглядел обиженным – до глубины души, по-настоящему обиженным, исполненным ненависти, гнева и подлинного безумия. А подо всем этим притаилось удовлетворение.
Тень вообразил себе, как умелые руки мистера Шакала разглаживают ненависть и боль, восстанавливая лицо Среды воском и гримом гробовщика, одаривая его последним покоем и достоинством, в которых отказала ему даже смерть. Но даже в смерти Среда не казался меньше. И от него по-прежнему слабо пахло «Джеком дэниэлсом».
По равнине гулял ветер: Тень слышал, как он завывает вокруг старого мотеля в воображаемом центре Америки. Оплывая, мерцали свечи на подоконнике.
В коридоре раздались шага. Стук в дверь, голос: «Пора, поспешите», шарканье шагов. Входя в номер, все склоняли головы.
Первым вошел Город, за ним последовала Медия, а затем появились мистер Нанси и Чернобог. Последним пришел толстый мальчишка: на лице у него красовались свежие синяки, а губы все время шевелились, словно он самому себе повторял какую-то мантру, но не издавал при этом ни звука. Тень вдруг понял, что жалеет его.
Без церемоний и без единого слова все выстроились вокруг тела – каждый на расстоянии вытянутой руки от соседа. Меж собравшимися в комнате, зародившись, стало нарастать напряжение, сам воздух словно исполнился благоговения: ничего подобного Тень никогда не испытывал раньше. Тишина, ни звука, только потрескивание свечей и завывание ветра.
– Мы собрались в этом безбожном месте, – заговорил Локи, – чтобы передать тело этой особы тем, кто похоронит его по обычаю, исполнив все ритуалы. Если кто-то желает высказаться, пусть возьмет слово сейчас.
– Только не я, – подал голос Город. – Я и не знал его хорошо. И от всего этого мне не по себе.
– Эти действия не останутся без последствий, – веско проговорил Чернобог. – И знаете что? Это только начало.
Толстый мальчишка захихикал, пустив петуха, подавился высоким девчоночьим смешком.
– Ладно-ладно, – выдохнул он. – Усек. – А потом вдруг монотонно продекламировал:
Кружа и кружа все расширяющимися кольцами спирали,
Сокол соколятника не слышит;
Все распадается, проседает центр…
Тут он прервался и нахмурил брови:
– Черт, а ведь раньше я помнил все до конца. – Он потер виски, сморщился и умолк.
И тогда собравшиеся уставились на Тень. Ветер теперь визжал за окном. А Тень не знал, что сказать.
– Все это выглядит жалко, – произнес он наконец. – Вы убили его или приложили руку к его смерти. А теперь вы отдаете нам его тело. Прекрасно. Он был вспыльчивый шельма, но я пил его мед, и я все еще работаю на него. Это все.
– В мире, где каждый день умирают десятки людей, – взяла слово Медия, – нам нужно помнить, что на каждое мгновение горя, когда из этой жизни уходит человек, приходится мгновение радости, когда на свет рождается дитя. И его первый крик… это волшебство, ведь так? Может, я скажу жестокую вещь, но горе и радость – это как молоко и печенье. Не бывает горя без радости, как не бывает молока без печенья. Думаю, в это мгновение нам следует задуматься над этим.
А мистер Нанси, прочистив горло, сказал:
– Что же, тогда придется мне, раз никто больше этого не скажет. Мы в самом центре страны, у которой нет времени для богов, и в этом центре для нас меньше времени, чем где-либо еще. Это – ничейная земля, место перемирия, и здесь мы исполняем его законы. У нас нет выбора. Так вот. Вы отдаете нам тело нашего друга. Мы его принимаем. Вы за это заплатите, убийство за убийство, кровь за кровь.
– Как скажешь, – снова подал голос Город. – Лучше бы вам поберечь время и силы: поезжайте домой и застрелитесь. Так мы обойдемся без посредников.
– А пошел ты! – взорвался Чернобог. – Имел я тебя и твою мать, и твою сраную лошадь, на которой ты, придурок, приехал. Ни один воин не отведает твоей крови. Ни один живой не возьмет твою жизнь. Ты умрешь мягкой, жалкой смертью. Ты умрешь с поцелуем на губах и ложью в сердце.
– Брось, старик, – сказал Город.
– «Кровавый прилив на подходе», – вставил толстый мальчишка. – Кажется, так там дальше.
Взвыл ветер.
– Ладно, – прервал молчание Локи. – Он ваш. Мы свое сделали. Забирайте старого говнюка.
Он щелкнул пальцами, и Город, Медия и толстый мальчишка вышли из комнаты, а потом улыбнулся Тени:
– Никого не зови счастливым, а, дружок?
С этим он тоже ушел.
– Что же будет теперь? – спросил Тень.
– Мы его завернем, – сказал Ананси, – и увезем отсюда.
Среду они завернули в гостиничные простыни, в импровизированный саван на скорую руку, так что вскоре и самого тела не стало видно. Два старика взялись было за сверток с обеих концов, но Тень остановил их:
– Дайте-ка попробую.
Согнув колени, он подсунул руку под закутанную в белое фигуру, потом распрямился, взваливая ее себе на плечо. Постоял на полусогнутых, стараясь обрести равновесие.
– Хорошо, – сказал он. – Я его держу. Давайте положим его в машину.
Чернобог как будто собрался спорить, но потом закрыл рот. Поплевав на пальцы, он начал большим и указательным тушить свечи. Выходя из погружавшейся во тьму комнаты, Тень слышал их слабое шипение.
Среда был тяжелым, но Тень справлялся, только вот идти приходилось неспешно, но и без остановок. У него не было выбора. С каждым шагом, который он делал по коридору, слова Среды эхом отдавались у него в голове, а на языке он чувствовал кисло-сладкий вкус меда. «Ты меня защищаешь. Ты возишь меня с места на место. Ты выполняешь поручения. В случае необходимости, и только в этом случае, ты пускаешь в ход силу, когда нужно кое-кого приструнить. И в маловероятном случае моей смерти ты будешь бдеть у моего тела…»
Мистер Нанси открыл перед ним дверь вестибюля, потом, обежав его кругом, – заднюю дверцу мини-вэна. Четверо новых богов уже стояли возле своего «хамви» и наблюдали за процессией с таким видом, будто им не терпелось уехать. Локи снова надел шоферскую шапку. Ветер раз за разом ударял в Тень, тянул и дергал за края простыней.
Как можно мягче он опустил Среду на пол мини-вэна.
Кто-то тронул его за плечо. Он повернулся. Перед ним, протягивая руку, стоял Город.
– Вот возьми, – сказал мистер Город. – Мистер Среда просил, чтобы это тебе передали.
На раскрытой ладони лежал стеклянный глаз. Через самую его середину бежала тоненькая трещинка, и крохотный осколок радужки откололся.
– Мы нашли его в Масоник-холл, когда прибирались. Возьми на счастье. Господь знает, оно тебе понадобится.
Тень зажал глаз в кулаке. Ему очень хотелось найти остроумный и язвительный ответ, но Город уже вернулся к «хамви» и забирался в машину – а Тень все еще так и не придумал ничего умного.
Они ехали быстро. К рассвету они были уже в Принстоне, штат Миссури. Тень еще так и не сомкнул глаз.
– Где тебя высадить? – спросил Нанси. – На твоем месте я бы раздобыл себе документы и двинул в Канаду. Или в Мексику.
– Я с вами, ребята, – ответил Тень. – Среда бы этого хотел.
– Ты больше на него не работаешь. Он мертв. Как только сбросим его тело, иди на все четыре стороны.
– И что мне делать?
– Залечь, пока война не кончится, – сказал Нанси, мигнул левым поворотником и свернул.
– Спрячься ненадолго, – внес свою лепту Чернобог. – А потом, когда все будет позади, возвращайся ко мне, и я тебя прикончу.
– Куда мы везем тело? – спросил Тень.
– В Виргинию. Там есть одно дерево, – отозвался Нанси.
– Мировое древо, – с мрачным удовлетворением пояснил Чернобог. – В наших краях тоже такое было. Но наше росло под землей, а не на ней.
– Мы положим его у корней дерева, – продолжал Нанси. – Оставим его там. Отпустим тебя. Поедем на юг. Там будет битва. Прольется кровь. Многие умрут. Мир меняется, пусть и понемногу.
– Вы не хотите, чтобы я участвовал в вашей битве? Я не слабак. От меня есть толк в драке.
Повернувшись к Тени, Нанси широко улыбнулся – это была первая настоящая улыбка, какую видел Тень на лице старика с тех пор, как он вытащил его из окружной тюрьмы Ламбер.
– По большей части эта битва разыграется там, куда ты не сможешь пойти, чего ты не сможешь коснуться.
– В умах и сердцах людей, – объяснил Чернобог. – Помнишь, большую вертушку?
– Карусель, – добавил мистер Нанси.
– А, за сценой. Понял. Как на той равнине с костями.
Мистер Нанси поднял голову.
– Всякий раз, когда я решаю, что у тебя не хватит здравого смысла, чтобы хоть на что-то сгодиться, ты меня удивляешь. Да, именно там и произойдет настоящая битва. Все остальное – просто вспышки и гром.
– Расскажите мне о бдении, – сказал Тень.
– Кто-то должен остаться с телом. Такова традиция. Мы найдем кого-нибудь.
– Он хотел, чтобы это сделал я.
– Нет, – отрезал Чернобог. – Это тебя убьет. Неудачная идея, очень неудачная.
– Да? Меня это убьет? То, что я побуду с телом?
– Лично я такого на моих похоронах не хотел бы, – сказал мистер Нанси. – Когда я умру, пусть меня просто закопают в теплом месте. А когда хорошенькие телки будут ходить по моей могиле, я стану хватать их за коленки, как в том фильме.
– Никогда его не видел, – отозвался Чернобог.
– Ну конечно, видел. Это в самом конце. Киношка про студентов. Все ребятишки идут на школьный бал.
– Фильм называется «Кэрри», мистер Чернобог, – сказал Тень. – А теперь пусть один из вас расскажет мне про бдение.
– Ты рассказывай, – заявил Чернобогу мистер Нанси. – Я машину веду.
– Никогда не слышал о фильме под названием «Кэрри». Сам рассказывай.
– Того, кто остается с телом, привязывают к дереву. Так, как когда-то привязали Среду. А потом он висит там девять дней и девять ночей. Ни еды, ни воды. Совсем один. Под конец обрезают веревки и его снимают, и если он остается жив… ну, такое случается. Так Среда получит свое бдение.
– Может, Алвисс сможет нам послать кого-нибудь из своих, – сказал Чернобог. – Гному под силу такое пережить.
– Я это сделаю, – сказал Тень.
– Нет, – покачал головой мистер Нанси.
– Да, – сказал Тень.
Два старика помолчали. Потом мистер Нанси спросил:
– Почему?
– Потому что только живой может сделать такое, – ответил Тень.
– Ты рехнулся, – сказал Чернобог.
– Может быть. Но я собираюсь бдеть над телом Среды.
Когда они остановились заправиться, Чернобог объявил, что его тошнит и что он желает ехать впереди. Тень был не против перебраться назад – там можно было хоть как-то вытянуться и поспать.
Они ехали в молчании. Тень чувствовал, что принял решение, что сейчас свершается нечто большое и невероятное.
– Слушай, Чернобог, – сказал некоторое время спустя мистер Нанси. – Ты проверил техномальчика в мотеле? Счастливым он не выглядел. Он залез во что-то, что залезло прямо в него. В том-то и беда с этими новыми детишками: они уверены, будто все знают, и по-хорошему учиться не способны, только по-плохому.
– Хорошо, – хмыкнул Чернобог.
Тень вытянулся на заднем сиденье во весь рост. Ему казалось, он раздваивался или даже растраивался. Один Тень испытывал душевный подъем, сознавая, что сделал свой ход. Это бы не имело значения, если бы он не хотел больше жить, но он хотел жить, вот в этом и заключалась разница. Он надеялся пережить предстоящее испытание, но готов был умереть, если именно это требовалось, чтобы чувствовать себя живым. А пока ему казалось, что все это смешно и забавно, самая смешная вещь на свете; и он спросил себя, понравилась бы шутка Лоре? Другой Тень, или, возможно, это был Майк Айнсель, исчезнувший без следа с нажатием пары кнопок в полицейском участке Приозерья, все еще пытался во всем разобраться, увидеть всю картину.
– Спрятавшиеся индейцы, – сказал Тень вслух.
– Что? – раздраженно прохрипел с переднего сиденья Чернобог.
– Картинки-раскраски для детей. «Сможете ли вы найти на этой картинке спрятавшегося индейца? На картинке десять индейцев, сможете отыскать их всех?» Сначала вам кажется, вы видите только водопад, скалы и деревья, потом понимаете, что, если развернуть картинку под определенным углом, увидите тень индейца… – Тень зевнул.
– Спи, – посоветовал Чернобог.
– Но вся картина в целом… – пробормотал Тень и заснул, и снились ему спрятанные индейцы.
Дерево стояло в Виргинии. Далеко от всего, на задах заброшенной фермы. Чтобы добраться на ферму, они почти час колесили на юг от Блэксбурга по дорогам с названиями вроде «Ветка Барвинка» или «Петушья Шпора». Они дважды сбились с дороги, и мистер Нанси и Чернобог оба вышли из себя, накричав на Тень и друг на друга.
Они остановились, чтобы узнать дорогу, возле крохотного магазинчика у подножия холма, там, где дорога раздваивалась. Из задней комнаты вышел старик и подслеповато на них уставился: одет он был в джинсовый комбинезон, и ничего больше, даже ботинок на нем не было. Выбрав из жестянки на прилавке копченую свиную ногу, Чернобог ушел есть ее на веранду, пока старик в джинсе рисовал мистеру Нанси карту на салфетке, указывая повороты и ориентиры на местности.
На сей раз за руль сел мистер Нанси, и не прошло и десяти минут, как они уже были на месте. На табличке на воротах было написано «ЯСЕНЬ».
Выбравшись из мини-вэна, Тень отворил створки ворот, «Фольксваген» проехал, подпрыгивая на луговых кочках. Тень закрыл ворота. Он прошелся вслед за мини-вэном, разминая ноги, даже перешел на бег, чтобы догнать машину, наслаждаясь ощущением легкости во всем теле.
По дороге из Канзаса он совсем потерял чувство времени. Они ехали два дня? Три? Он не знал.
Тело в мини-вэне словно и не гнило. Он чувствовал его запах – слабый аромат «джека дэниэлса» с привкусом чего-то, напоминавшего кислый мед. Но запах не был неприятным. Время от времени он рассматривал стеклянный глаз, вынимая его из кармана: в глубине его притаилась трещина, наверное, от удара пули, но, если не считать отвалившегося осколка возле радужки, поверхность глаза осталась гладкой. Тень вертел его в руках, перекатывал на ладони, прятал в кулак, подталкивал пальцами. Жутковатый сувенир, но почему-то утешительный. Тень решил, что Среда немало бы повеселился, узнав, что его глаз в конце концов оказался в кармане у него.
Фермерский дом был темным и запертым. Луга вокруг заросли и казались заброшенными. Крыша дома у задней стены просела и обваливалась, была залатана листами черной пластмассы. Листы сходились у конька, за которым Тень увидел дерево.
Оно было серебристо-серым и возвышалось над домом. Это было самое красивое дерево, какое только доводилось видеть Тени: призрачное и при этом совершенно реальное и совершенно симметричное. А кроме того, оно выглядело знакомым, Тени даже подумалось, не видел ли он его во сне, но потом он сообразил, что много раз рассматривал его прежде, и притом наяву. Это было дерево с серебряной булавки Среды.
«Фольксваген» дребезжал и подпрыгивал на рытвинах и наконец остановился футах в двадцати от ствола.
Тут Тень увидел троих женщин. Поначалу он решил, что они Зори, но нет, этих троих он не знал. Выглядели они усталыми и заскучавшими, словно давным-давно там стояли. Каждая держала по деревянной лестнице. А у самой крупной в руках был еще и бурый мешок. Они походили на русских матрешек: самая большая была ростом с Тень или даже выше, средняя – ему по плечо, и еще одна, такая маленькая и сгорбленная, что Тень сначала решил, что перед ним ребенок. Лица их были настолько похожи, что любой бы согласился, что они сестры.
Маленькая, когда подъехал мини-вэн, присела в реверансе. Остальные две только смотрели перед собой, передавая друг другу сигарету, которую докурили до самого фильтра, прежде чем средняя затушила окурок о корень.
Чернобог распахнул заднюю дверь мини-вэна, старшая протиснулась мимо него и легко, будто это был куль с мукой, подняла тело Среды и перенесла под дерево. Она положила его у корней, футах в десяти от ствола. Три сестры развернули Среду. В дневном свете он выглядел много хуже, чем при свете свечей в номере мотеля, Тени хватило одного мимолетного взгляда, чтобы поспешно отвернуться. Женщины поправили на нем одежду, одернули пиджак, потом выложили на край простыни и снова завернули. Потом подошли к Тени.
– Ты тот самый? – спросила большая.
– Ты тот, кто пришел оплакать Всеотца? – спросила средняя.
– Ты решил претерпеть бдение? – спросила маленькая.
Тень кивнул. Впоследствии он не мог с точностью сказать, слышал ли он и в самом деле их голоса. Возможно, он просто понял смысл их речей по выражению лиц и глаз.
Появился мистер Нанси, ходивший в дом в уборную. Он курил сигариллу, вид у него был задумчивый.
– Тень, – окликнул он. – Тебе правда не обязательно это делать. Мы можем найти кого-нибудь, более подходящего.
– Я это сделаю, – просто ответил Тень.
– А если ты умрешь? – спросил мистер Нанси. – Если это тебя убьет?
– Значит, так тому и быть.
Мистер Нанси сердито бросил сигариллу в траву.
– Говорил я тебе, что у тебя дерьмо на месте мозгов, и снова это повторю. Разве ты не видишь, когда тебе дают возможность улизнуть?
– Извини, – только и сказал Тень.
Мистер Нанси ушел назад к мини-вэну.
Следующим к Тени подошел Чернобог, который явно был недоволен.
– Ты должен выжить, – заявил он. – Должен остаться цел и невредим. Ради меня.
А потом он несильно стукнул Тень костяшкой пальца по лбу и сказал «Бам!». Он сжал плечо Тени и, похлопав на прощание его по руке, присоединился к мистеру Нанси.
Старшая, чье имя звучало как Урта или Урдер – Тени никак не удавалось произнести его так, чтобы удовлетворить хозяйку, – жестами приказала ему снять одежду.
– Всю?
Старшая пожала плечами. Тень разделся до трусов и футболки. Женщины прислонили к стволу лестницы. Одна была от руки расписана мелкими цветами и листьями, змеившимися по перекладинам, и ему приказали подняться по ней.
Тень взобрался на девять ступеней. Потом, по знаку женщин, ступил на низкую ветку.
Средняя и младшая вывалили на траву содержимое мешка. Наземь упал моток спутанных тонких веревок, бурых от старости и грязи, и женщины принялись сортировать их по длине, аккуратно раскладывая вдоль тела Среды.
Вот они вскарабкались на лестницы и начали опутывать Тень веревками, завязывая их сложными и изящными узлами, – сначала на стволе, потом на теле Тени. Нисколько не смущаясь, словно повитухи или няньки или те, кто обмывает покойников, они сняли с него футболку и трусы, связали его, неплотно, но крепко и бесповоротно. Он даже удивился, насколько удобно распределился его вес по узлам и веревкам. Петли прошли у него под мышками, между ногами, вокруг талии, коленок, груди, надежно привязывая к стволу.
Последняя петля неплотно легла вокруг шеи. Поначалу это причиняло ему неудобство, но вес был распределен разумно, и ни одна из веревок не врезалась в кожу.
Его ноги оказались в пяти футах над землей. На дереве не было ни единого листка, ветви чернели на фоне серого неба, в утреннем свете серебрилась гладкая кора.
Женщины убрали лестницы. На мгновение Тень охватила паника: он всем телом обмяк на веревках и даже провис на несколько дюймов. И все же он не издал ни звука.
Завернутое в гостиничный саван тело женщины положили у корней дерева, а потом ушли.
Тень остался один.
Глава пятнадцатая
Повесь меня, о повесь меня, и умру и исчезну я.
Повесь меня, о повесь меня, и умру и исчезну я.
Нет дела мне до веревки, – былое давно прошло,
Давным-давно в могиле лежит, давно травой поросло.
Старая песня
Первый день, что Тень висел на дереве, он испытывал только небольшое неудобство, которое понемногу переросло в боль и страх и странное ощущение, отчасти скуку, отчасти апатию: серое смирение, ожидание.
Он висел.
Ветер унялся.
Через несколько часов мимолетные вспышки света стали взрываться у него в глазах, расцвечивая поле зрения багряными и золотыми соцветьями, которые трепетали и пульсировали собственной жизнью.
Понемногу боль в руках и ногах становилась нестерпимой. Если он расслаблял конечности, давая телу обмякнуть, или если он повисал ничком, то натягивалась петля у него на шее, так что перед глазами все плыло и мерцало. Поэтому он снова откидывался к стволу дерева. Он слышал, как у него в груди трудится сердце, выбивая тамтам аритмии, разгоняя по телу кровь…
Изумруды, сапфиры и рубины выкристаллизовывались и взрывались, заслоняя собой мироздание. Неглубокие вдохи хрипели в горле. Кора дерева за спиной была шероховатой. Он поежился, покрывшись гусиной кожей, когда его обнаженное тело обдало вечерним холодком.
«Это просто, – сказал кто-то у него в голове, – в этом вся соль. Или сделай, или помри».
Эта мысль ему понравилась, и он повторял ее снова и снова на задворках сознания, как мантру или детскую считалку, которая стала подстраиваться, дребезжа, под барабанный стук сердца.
«Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри.
Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри.
Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри.
Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри.
Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри».
Время шло. Песенка текла. Он ее слышал. Кто-то повторял слова и замолчал лишь тогда, когда у Тени пересохло во рту, а язык превратился в кусок кожистой тряпки. Уперев ноги в ствол, он подтолкнул тело вверх, стараясь так держать его, чтобы в легкие попадало побольше воздуха.
Он дышал столько, сколько мог так держаться, а потом снова расслабился в путах и повис на дереве.
Когда началось стрекотание – рассерженный и насмешливый шум, – он сжал зубы, испугавшись, что это он его издает, но звуки никак не смолкали. «Выходит, это мир надо мной смеется», – подумал Тень. Его голова скатилась на плечо. Что-то пробежало по дереву неподалеку, остановилось возле его головы и чирикнуло ему на ухо одно слово, прозвучавшее как «рататоск». Тень попытался повторить это слово, но его язык прилип к небу и не двигался. Медленно повернув голову, он уставился в серо-бурую мордочку с острыми беличьими ушками.
С близкого расстояния белка, оказывается, вовсе не такая симпатичная, какой представляется издалека. Тварь походила на крысу и была явно опасным хищником, а вовсе не доброй очаровашкой. И зубы у нее были преострые. Тень понадеялся, что зверушка не увидит в нем угрозу или источник пищи. Он не считал белок плотоядными… впрочем, многие, кого он не считал хищниками, на поверку обернулись ими…