Ситуация предшествующая насилию.
Семейная динамика
В исследованиях K.A.Kendall-Tackett et al. (1993 г.) обнаружено, что внутрисемейное и внесемейное насилие по-разному влияют на жертву. Поэтому мы обращали пристальное внимание на семейную ситуацию, как на фактор риска или фактор защиты в ситуации насилия.
Условия воспитания респонденток.
Проведя интерьюирование респонденток, мы выявили, что только часть русских и чеченских женщин выросли и воспитывались в полных семьях (см. табл. 11). Данный факт свидетельствует о том, что у данных респонденток присутствовала определенная модель гендерных отношений. В то же время 15.2% русских и 6.3% чеченских женщин воспитывались в неполных семьях, с преобладанием женского воспитания. Кроме того, в обследуемой группе были женщины - сироты, воспитывающиеся без родителей: либо в учреждениях социальной защиты (интернаты, детские дома) - 1.6 % русских и 4.5% чеченских женщин, либо находящиеся под опекунством (как правило, в семьях ближайших родственников) - 1.6% русские и 3.6% чеченские женщины. Интересен тот факт, что 39.2% русских и 45% чеченок отказались говорить о своей семье, утверждая, что в их сознании таковой не существует. Это свидетельствует о насильственной ситуации в семье и механизмах психологической защиты у травмированной личности жертвы. Подобное «вытеснение» и «смерть» членов семьи в сознании жертвы облегчает состояние респондентов.
Таблица 11. Условия воспитания респондентов
| Отрицание семьи | Полные семьи | Неполные семьи | Сироты | ||
| Учреждения соцзащиты | Опекунство (ближайший родственник) | ||||
| русские | 49 (39.2%) | 53 (42.4%) | 19 (15.2%) | 2 (1.6.%) | 2 (1.6%) |
| чеченки | 50 (45%) | 45 (40.5%) | 7 (6.3%) | 5 (4.5%) | 4 (3.6%) |
Семейный статус респондентов
Вданном случае оценивался семейный статус женщин на момент интервьюирования (без учета родительской семьи).
Таблица 12 Семейный статус респондентов
| Беспорядочная половая жизнь* | Имеют постоянного сожителя* | В стабиль-ном браке | В браке, находящ. на грани распада | Незамуж-ние | Разведены | вдовы | |
| Русские | 14 (11.2%) | 18 (14.4%) | 17 (13.6%) | 16 (12.8%) | 73 (58.4%) | 18 (14.4%) | 1 (0.8%) |
| Чеченки | 3 (2.7%) | 5 (4.5%) | 37 (33.3%) | 9 (8.1%) | 51 (45.9%) | 2 (1.8%) | 12 (10.8%) |
* данные по женщинам, не состоящим в официальном браке
Преимущественное большинство женщин (73% - русских и 51% -чеченок), принявших участие в обследовании, не состояли в официальном браке. Из них часть респонденток отметили, что ведут беспорядочную половую жизнь (11.2% - русских и 3% - чеченок), имеют постоянного сожителя/живут в «гражданском браке» (18% - русских и 5% - чеченок), разведены (18% русских и 2% чеченок). Более низкие показатели в чеченской выборке обусловлены культуральными особенностями отношения к браку и семье.
Замужние респонденты определяли свой семейный статус по критерию удовлетворенности семейной жизнью. Так 17% русских и 37% чеченок продемонстрировали удовлетворенность семейной жизнью, стабильными, прочными отношениями с супругом. Тогда как, 16% русских и 9% чеченок заявили о том, что их брак находится на грани распада в силу дисфункциональности семейных отношений. Следует отметить, что более высокие показатели степени удовлетворенности семейной жизнью в (и более низкие – по степени неудовлетворенности) в чеченской выборке также обусловлены культуральными особенностями. В частности, женщина «обречена» на счастливый брак в исламской семье.[43]
Однако 0.8% русских женщин и 10.8% чеченских определили свой семейный статус, как - вдова. Следует отметить, так же характер потери супруга. Русские респонденты связывали гибель супруга с несчастным случаем (автомобильная катастрофа), в то время как у чеченских женщин большинство мужей погибло в военных действиях (восприятие смерти супруга, как насильственная потеря).
Функциональность семьи
Как показали дальнейшие исследования, структура семьи и характер семейного воспитания во многом определяли отношение к ситуации собственного насилия, а также связана с типом насилия и его переживанием. Поэтому, помимо структуры семьи, мы оценивали ее функциональность (см. табл.13). Наличие взаимопомощи и поддержки, доверительных отношений, восприятие семьи как «открытой системы» характеризовало семью, как функциональную, здоровую. Под дисфункциональной семьей мы понимали «закрытую» систему, в которой преобладали конфликтные отношения, равнодушие к членам семьи, различные формы зависимостей и созависимостей, отсутствовало взаимопонимание, доверительные отношения, искренность в отношениях.
Таблица 13. Функциональность семьи респондентов
| Функциональные семьи | Дисфункциональные семьи | |
| Русские | 20 чел (16%) | 105 чел (84%) |
| Чеченки | 34 чел (30.6%) | 77 чел (69.3%) |
Так, 182 респондента: 84% русских и 69.3% чеченских женщин подтверждали, что в их семьях отсутствует доверие и взаимопонимание, родственники употребляют психоактивные вещества (ПАВ), присутствуют факты домашнего насилия – физического, психологического, сексуального; тем самым, подтверждая дисфункциональность своих семей. И лишь 54 человека: 16% и 30.6% женщины свидетельствовали о функциональности семьи: наличии поддержки, понимания, взаимопомощи, открытых и искренних отношений.
Инцест
Отдельного, пристального внимания, заслуживает такая разновидность насилия, как инцест[44], характеризующий тяжелейшую дисфункциональность семьи.
Нами были выявлены факты инцеста, имеющие или имевшие место в жизни респонденток. Респонденты русской выборки достоверно чаще отмечали наличие инцестных отношений по отношению к ним, перенесенных в детском или младшем подростковом возрасте (8-13 лет). В то время как чеченские женщины достоверно часто свидетельствовали о наличие инцестных отношений вплоть до 24 лет (см. рис. 4).
В русской выборке инцестное поведение достоверно чаще (p≤0.05) характерно для семей, основными чертами которых были финансовые проблемы, выраженная материальная зависимость жертв от насильника (в обследуемой группе, наблюдается высокая частота насилия по отношению к женщинам со стороны отчима, брата или дяди, или выросших под опекой), алкоголизация членов семьи. Данные семьи отличались некой «внутрисемейной общностью», отражающей страх перед внешним миром и запрещающей выход за пределы семейной группы. В русской выборке наиболее часто встречается «алкогольный» инцест - 4 случая (постоянно пьющий и буйствующий отец жестоким обращением заставляет вступать в интимную связь свою дочь) и «житейский» инцест - 5 случаев (инцест, происходящий в обычной жизни без каких-либо чрезвычайных ситуаций).
Рисунок 4 Респонденты, пережившие инцест
У русских жертв инцеста наблюдается положительная корреляция между возрастом и суицидальным поведением (r=0.21*): чем старше жертвы инцеста, тем выше частота суицидальных попыток, в т.ч. самоповреждения.
Рис 5. Корреляционная плеяда 1. Русские женщины, пережившие инцест
Некоторые респонденты мотивировали самоповреждающие действия тем, что они надеялись таким образом снизить свою привлекательность в глазах насильника. Достоверно чаще (р=0.04) жертвы инцеста впоследствии меняли сексуальную ориентацию, и становились проститутками (на уровне тенденции р=0.08). (См. рис 5.)
В чеченской выборке инцест между старшими мужчинами и дочерьми достоверно чаще (p=0.04) встречался в случаях, когда мужчины играли доминирующую роль в семье и, следовательно, подчиняли себе детей, принуждая их к кровосмесительному сожительству.
Кроме того, проявления симптомов посттравматического стресса у чеченских жертв инцеста наблюдались на уровне тенденции (р= 0.09), т.к. женщины не оценивают факт насилия родственником (муж, отец, дядя, старший брат, свекор) как таковой. Это обусловлено культурологическими особенностями (например, до сих пор в ряде населенных пунктов Чечечно-Ингушской республики жив ритуал права первой брачной ночи старшего мужчины семьи с невестой. Джихад женщины – исполнение супружеских обязанностей наилучшим образом, соблюдение верности семье и удовлетворение желания мужчины, и в этом случае факт насилия оценивался как инициирующий ритуал посвящения в женщину). Кроме этого, в данной культуре достаточно распространено было воровство девушек, которые в последствии были вынуждены выходить замуж за насильника.
Рис 6. Корреляционная плеяда 2. Чеченские женщины, пережившие инцест
*p=0.09 (на уровне тенденции)
Опыт сексуального насилия ранее (до 14 лет)
Наличие сексуального насилия ранее (см. табл.14) является фактором, отягощающим развитие посттравматического стрессового расстройства. 26.4% русских и 27.9% подтвердили факт наличия сексуального насилия в своей истории жизни.
Таблица 14. Наличие опыта раннего насилия у респондентов
| Не ответили на вопрос | Наличие насилия | Отвергают факт насилия | |
| Русские | 2 чел (1.6%) | 33 чел (26.4%) | 90 чел (72%) |
| Чеченки | 7 чел (6.3%) | 31 чел (27.9%) | 73 чел (65.7%) |
Раннее насилие достоверно часто (p≤0.01) как в русской, так и (p=0.03) в чеченской выборках было совершено по отношению к женщинам, выросших в дисфункциональных семьях. Достаточно большой процент женщин отвергало факт предыдущего насилия, что не всегда свидетельствует о его отсутствии.
Таблица 15. Соотношение среднегрупповых показателей по факту перенесенного ранее насилия и достоверность их различий у русских и чеченских женщин
| M | SD | SE | P | |
| Русские | 0.26 | 0.05 | 0.01 | p≤0.01 |
| Чеченские | 0.28 | 0.18 | 0.03 | p=0.03 |
В ряде случаев, вследствие «вытеснения» данный факт не осознавался или в силу диссоциативных расстройств осознавался, как насилие перенесенное «кем-то другим». Отмечались случаи сокрытия самого факта насилия, особенно, в ситуациях семейного насилия или насилия близкими.
Семейные стереотипы и мифы о насилии
Кроме того, мы исследовали семейные стереотипы и мифы в отношении насилия, и как это влияло на отношение к собственному насилию у респонденток.
Женщины, выросшие в неполных семьях с преобладанием женского воспитания (матери-одиночки, бабушки и т.п.) достоверно чаще (p=0.03) подтверждали феминистскую теорию изнасилования, утверждая, что насилие по отношению к ним является способом утверждения власти, господства над мужчиной. Воспитанные в страхе, ненависти по отношению к мужчинам, не имея перед глазами адекватной модели гендерных взаимоотношений, данная категория респондентов так или иначе стремились к установлению межполовых отношений. 18% респонденток (обеих этнических групп) свидетельствовали о том, что сознательно или бессознательно стремились к сексуальному контакту, даже через акт насилия. Следует отметить, что именно у данной категории респонденток начало сексуальной жизни началось с насилия (7 русских и 6 чеченок), либо было инициировано самим респондентом (8 русских и 4 чеченки). Достоверно чаще (p≤0.05) данная категория женщин пережила насилие в кругу близких или знакомых ей людей.
Также следует отметить, что респонденты (независимо от национальной принадлежности), выросшие в дисфункциональных семьях, с насильственными отношениями достоверно чаще (p≤0.05) отмечали, что насилие является «нормой» отношений. Находясь постоянно в психотравмирующих условиях, у них искажалась картина мира, когда в восприятии жертвы ненормальные насильственные условия естественными, «такими, как у всех».[45]
Особого анализа заслуживают респонденты, выросшие в семьях с глубокими религиозными устоями и традициями (6.4% русских и 74.7%чеченок). Данная категория достоверно чаще (p≤0.05) оценивала насилие как возмездие за греховную жизнь, наказание (кара Божья) или мученичество. Чеченские женщины цитировали посланника Аллаха: «Та, что повинуется своему мужу (отцу, дяде, брату), коль он повелит, и радует его, коль он (на нее) посмотрит. Но мужчину никогда не будет радовать женщина, если она строптива, упряма, непокорна, а не смиренна» и «Абу Аль-Асуад Ад Дууали как-то раз сказал женщине своей: “Коль увидишь, что я злюсь, то угоди мне. Коль увидишь, что возжелал тебя – угоди мне...”».
Респонденты выросшие в функциональных, здоровых семьях, получающие поддержку близких достоверно чаще (p≤0.05) оценивают насилие как зло, преступление против личности.
Семейная поддержка
Одним из основных ресурсов и факторов выхода из травматической ситуации – является семейная поддержка. J. Waterman et. al. (1993 г.) отмечал, что немногие жертвы, имели психопатологическую симптоматику, вследствие сексуального насилия через пять лет после злоупотребления, если получали поддерживающих близких, а их семьи отличались меньшей конфликтностью, редкостью открытых проявлений агрессии и гнева. В нашем обследовании были выявлены следующие различия (см. табл 16.). Как видно из таблицы, в большинстве случаев в обеих группах жертвы насилия не получали значимой поддержки в травматический для себя период времени.
Таблица 16. Наличие семейной поддержки у респондентов
| Наличие поддержки | Отсутствие поддержки | Отсутствие ответа | |
| Русские | 49 (39.2%) | 64 (51.2%) | 12 (9.6%) |
| Чеченки | 41 (36.9%) | 44 (39.6%) | 26 (23.4%) |
Основными реакциями близких на насилие выделены следующие реакции (см. табл.17).
Для дисфункциональных семей русской выборки достоверно чаще (р≤0.05) было характерно проявление равнодушия и пренебрежения со стороны близких, кроме того респонденты говорили о том, что скрывают факт своего изнасилования, опасаясь наказания или повторного насилия в доме. Реакции обвинения, угрозы по отношению к жертве достоверно чаще (р≤0.05) характерны для респондентов из русских дисфункциональных семей. Важно отметить, что, как правило, обвинения исходили со стороны матерей, которые сами неоднократно подвергались насилию, что подтверждает факт существования замкнутого «круга насилия».
Таблица 17. Основные реакции на насилие со стороны ближайшего кружения респондентов
| Реакции обвинения и угрозы по отношению к жертве | Сопереживания жалость | Оказание реальной помощи | Равнодушие, отсутствие знаний о факте насилия, пренебрежение | |
| Русские | 48 (38.4%) | 13 (10.4%) | 26 (20.8%) | 38 (30.4%) |
| чеченки | 39 (35.1%) | 24 (21.6%) | 19 (17.1%) | 29 (26.1%) |
У русских женщин показатели, связанные с оказанием реальной помощи, превышают аналогичные показатели у чеченок.
Кроме того, отмечается и разница в видах оказываемой помощи. Так у русских, родственники вместе с жертвой насилия обращаются за помощью в медицинские, правоохранительные, социальные и психологические службы. Решение проблемы в Чечено-ингушской республике ограничивалось оказанием медицинской помощи (в случае необходимости), и наказанием насильника членами семьи или диаспоры.
Ситуация насилия.
Во многих исследованиях (J. Waterman et al., J. Goodwin) установлено, что тяжесть последствий травмы детерминирована не тем, является ли насильник членом семьи или нет, а степенью близости отношений жертвы и насильника.
При описании насильника мы выявили следующее распределение (см. табл. 18):
Таблица 18. Описание насильника респондентами
| Родственник | Знакомый | незнакомый | Другой ответ | |
| Русские | 29 (23.2%) | 16 (12.8%) | 68 (54.4%) | 12 (10.8%) |
| Чеченки | 3 (2.7%) | 9 (8.1%) | 72 (64.8%) | 27 (24.3%) |
Как видно из данных таблицы 18, преимущественное большинство респонденток в обеих выборках свидетельствовали о том, что претерпели насилие от незнакомого человека. Однако следует заметить, что эти данные не являются абсолютно достоверными, т.к. жертвы не ощущали себя в безопасности, проживая или находясь в ближайшем социальном окружении с насильником. Но возможны и другие случаи, вследствие которых, жертва не идентифицировала насильника. Известно, что в травматических ситуациях наблюдается ухудшение психических и когнитивных функций: расстройства внимания, сбора информации, доступа к релевантным воспоминаниям, которые связывают важный смысл происходящего с восприятием, суждением. Иными словами, нарушается обычный, свойственный индивиду упорядоченный процесс направленного вовне инструментального функционирования Эго. Это происходит как раз тогда, когда для индивида важно действовать с максимальной активностью, чтобы он смог, если не справиться, то хотя бы осознать свою проблему. Поэтому можно предположить, что респонденты в момент насилия могли «не узнать» своего насильника.
В ситуации изнасилования знакомым человеком дополнительным травмирующим фактором является разрушение доверия, которое насильник, возможно, использовал для манипуляции жертвой. Поскольку общение с насильником, в том числе и приведшее к надругательству, более тесно вплетено в жизнь жертвы, чем в случае внезапного нападения незнакомца, пострадавшие чаще испытывают чувство вины в происшедшем, потерю самоуважения. У русских жертв изнасилования знакомым значимо (p<0.05) выше показатель по шкале депрессивности по сравнению с пережившими насилие незнакомцем. У русских изнасилованных знакомыми достоверно чаще (p≤0.05) уровень депрессии (по шкале BDI) оценивался как явно выраженная депрессия и уровень тревожности (по шкале MTAS) - как очень высокий. Наиболее высокие показатели по этим шкалам были характерны для женщин 14-21 лет.
Диаметрально противоположная ситуация характерна для чеченских женщин. Чеченские женщины, изнасилованные незнакомыми людьми достоверно чаще (p≤0.01) демонстрировали симптомы явно выраженной депрессии, и высокие показатели по шкале вторжения IES-R. В то время, как изнасилованные проявляют высокие показатели по шкалам депрессии и тревожности знакомыми лишь на уровне тенденции (р=0.07).
Респонденты, вошедшие в категорию «дали другой ответ», как правило, описывали насильника на метафорическом уровне, преимущественно - «Дьявол», «Сатана», «Монстр», «Животное» (как правило, характеризовались хищными животными). Кроме того, свои описания они подтверждали рисунками этих существ. Невыносимые страдания, причиненные травматической ситуацией, которую пережили респонденты во время насилия, приводит к некой диссоциации психики, вследствие чего нарушаются интегрированные в норме «функции сознания, осознания подлинности своего Эго или моторного поведения, в результате которого определенная часть этих функций утрачивается»». В связи с тем, что состояние аффекта (гнев, страх, обида) очень велико и жертва не всегда способна вынести чувство ненависти к насильнику, происходит расщепление сознания, образ насильника воспринимается на символическом уровне, посредством которого происходит дальнейшая идентификация с агрессором и принятие его во внутреннем мире, перенося агрессию на себя. Стоит отметить тот факт, что респонденты обеих групп достоверно чаще (p≤0.05) демонстрировали самоповреждающие действия и поведение, саморазрушающие и самообвиняющие мысли, чувство вины. Отмечается положительная корреляция (r=0.32*) между восприятием насильника на символическом уровне и подобными диссоциативными проявлениями, характеризующие симптомами вторжения.
Между тем, респонденты обеих выборок, обращаясь за психологической помощью, пострадавшие от насилия знакомыми часто ищут возможность более общих, диспозиционных изменений, в то время, как жертвы надругательства незнакомым человеком чаще нуждаются в конкретной, ситуативной поддержке, связанной с научением справляться с последствиями травмы.
«Типичная» ситуация насилия
При описании «типичной» ситуации насилия (см. табл. 19) респонденты отмечали пенетрацию, принудительные ласки, оральный контакт и дополнительные способы, среди которых выделяли насильственную мастурбацию, видео- и фотосъемки с последующим насилием. Показатели описания «типичной» ситуации насилия не продемонстрировали значимых различий ни по одному из показателей, что может свидетельствовать об отсутствии принципиальной разницы в виде насилия для жертвы.
Таблица19. Описание «типичной» ситуации насилия
| Принудительные ласки | Пенетрация | Оральный контакт | Дополнительные способы | |
| Русские | 29 (23.2%) | 49 (39.2%) | 27 (21.6%) | 20 (16%) |
| Чеченки | 32 (28.8%) | 61 (54.9%) | 24 (21.6%) | 12 (10.8%) |
Последствия насилия
1. Физические повреждения после ситуации насилия
Таблица 20. Физические последствия респондентов после ситуации насилия
| Отметили факт физических повреждений | Отрицали повреждения | Умолчали данный факт | |
| Русские | 71 (56.8%) | 35 (28%) | 19 (15.2%) |
| Чеченки | 54 (48.6%) | 49 (44.1%) | 8 (7.2%) |
Русские женщины в возрасте 21-35 лет, подвергающиеся насилию в семье достоверно часто (р=0.03) отмечали факт физических повреждений. Респонденты подтверждали факты физического насилия (избиения, мучения, пытки). Достоверно чаще (р≤0.05) жертвы были из дисфункциональных семей.
В чеченской выборке достоверно чаще (р≤0.05) отмечались факты физических повреждений в ситуациях изнасилования незнакомцами (преимущественно русскими, в т.ч. военными) и лишь на уровне тенденции (р=0.08) –в ситуациях насилия знакомыми. Интересен тот факт, что лишь девушки 14-16 лет подтверждали физические повреждения в ситуациях изнасилования знакомым.
Среди русских достоверно часто респонденты 14-21 лет, подвергающиеся насилию (в т.ч. психологическому, физическому и инцестам) в домашних условиях со стороны близких, отрицали повреждения во время насилия (p≤0.05). В то время как, факт отрицания повреждений в чеченской выборке, отмечали женщины, изнасилованные родственниками или знакомыми (достоверность p=0.04).
15.2% русских и 8% чеченских женщин просто умолчали данную ситуацию.
2. Эмоциональные проявления после насилия
Таблица 21. Эмоциональные проявления респондентов после ситуации насилия
| Страх | гнев, злость, ненависть | Апатия, нежела-ние жить дальше | Чувство вины | Не помню | Ничего не ощущаю | Грусть, печаль | |
| Русские | 23 (18.4%) | 18 (14.4%) | 46 (36.8%) | 30 (24%) | 31 (24.8%) | 18 (14.4%) | 8 (6.4%) |
| чеченки | 17 (15.3%) | 19 (17.1%) | 28 (25.2%) | 41 (36.9%) | 25 (22.5%) | 21 (18.9%) | 6 (5.4%) |
Респонденты обеих выборок, оценивающие свои чувства как «страх» отмечали, преимущественно страх оценки окружающих (я- не чиста, я спровоцировала насилие, я –проститутка), страх наказания (со стороны семьи, особенно отца или неинициированной матери), страх будущего (страх беременности, болезни, личной неустроенности, расплаты, наказания). Достоверны различия (р= 0.03) в реакциях на чувство страха в чеченской и русской выборках. Так русские женщины, свидетельствующие о чувстве страха после насилия демонстрировали высокие показатели по шкале тревожности, в то время как чеченские женщины – средние с тенденцией к высоким по той же шкале.
Респонденты, указывающие на наличие злости, ненависти, выражали желание мстить насильнику. Особенно данный факт характерен для чеченских женщин.
Лица с ярко выраженной симптоматикой психогенной амнезии (неспособность вспомнить о важных аспектах травмы), отмечали свои чувства как «не помню». Наиболее характерна данная реакция для женщин 32-35 лет русской выборки и 14-16 лет – чеченской.
Симптоматика numbing (блокировка эмоциональных реакций, оцепенения), которая не наблюдалась до ситуации насилия, характерна для 14.4% русских и 18.9% чеченских женщин.
У женщин 14-16 лет обеих выборок, перенесших насилие, часто наблюдается сужение или отсутствие жизненных перспектив (отсутствие ожиданий по поводу своего будущего, женитьбы, рождения детей). Это обусловлено тем, что у данной категории сформировалось ПТСР, в связи с тем, что данная возрастная группа является наиболее уязвимой для травматического воздействия.
3. Проявления симптоматики посттравматического стресса и травматического стресса изнасилования.
Изменения психики, возникающие под воздействием травматического стресса, в т.ч. травматического стресса изнасилования, которое характеризуется развитием у респондентов трех основных симптомокомплексов:
1) повторное переживание травмы (навязчивые образы, мысли, ощущения, ночные кошмары) – симптомы вторжения;
2) избегание стимулов, связанных с травмой (попытки избежать мыслей, ощущений, действий, связанных с травмой, частичная или полная амнезия важных аспектов травмы, эмоциональное онемение (numbing), отчужденность от окружающих) – симптомы избегания;
3) устойчивые проявления повышенного возбуждения (нарушение сна, трудности концентрации внимания, раздражительность, сверхнастороженность, усиленные реакции испуга) – симптомы физиологической возбудимости. Однако многие люди, пережившие насилие в той или иной степени тяжести демонстрировали стертую посттравматическую симптоматику и /или так называемые вторичные симптомы посттравматического стрессового расстройства – повышенную тревожность, депрессию, склонность к зависимому поведения, психосоматические расстройства, поведенческие расстройства.
А. Симптомы вторжения.
Оценку проявления симптомов вторжения мы производили с помощью шкалы Оценки травматического события IES-R субшкалы вторжения. Полученные в результате этого обследования данные приведены в таблице 23. Мы сравнили средние показатели респондентов, обследованных IES-R в нашем исследовании с данными, полученными при обследовании лиц с посттравматическим стрессовым расстройством.
До проведения терапевтической процедуры, оценивая свое состояние после насилия, респонденты продемонстрировали следующие показатели:
Таблица 22 Средние значения по шкале вторжения методики IES-R
| Обследованные группы | M | SD | n |
| Русские женщины, пережившие насилие | 28.64 | 4.77 | |
| Чеченские женщины, пережившие насилие | 27.94 | 4.30 | |
| Беженцы, ПТСР | 27.43 | 6.00 | |
| Ликвидаторы, ПТСР | 24.33 | 9.07 |
M - средние, SD – стандартное отклонение, n – количество обследованных в группе.
Средние значения в первом срезе свидетельствуют о высоких показателях по данной шкале, явной выраженной симптоматики вторжения (M=24.33 и М= 27.43 – нормативные показатели различных групп переживающих ПТСР, обследованных при стандартизации методики).
Следует отметить возрастные различия в проявлении симптомов вторжения в русской и чеченской выборках. Достоверно часто (p≤0.05) симптомы вторжения проявляются тем сильнее, чем младше пострадавшая в русской выборке. И обратная тенденция наблюдается у чеченских женщин (p≤0.05), у которых симптомы вторжения выражены тем сильнее, чем старше респондент.
В качестве наиболее стрессогенных проявлений симптомов вторжения женщины отмечали страх возвращения травматического состояния и его ожидание. Эмоциональные проявления в данном случае воспринимаются, как завесы травмы (trauma screens), отсюда и страх своих эмоций и ухудшение переносимости аффектов. Наблюдается положительная корреляция (r=0.72) между проявлением симптомов вторжения и избегания у женщин 26-35 лет: чем тяжелее проявления симптомов вторжения, тем выше показатели проявления симптомов избегания. Одним из способов избегания симптомов вторжения является общая ангедония[46], которая впоследствии сочетается с различными мазохистскими проблемами.
Б. Симптомы избегания
Оценивая проявления симптоматики избегания после насилия, мы получили следующие результаты (см. табл.24).
Очевидно, что показатели по данной шкале у женщин, ставших жертвами сексуального насилия, также превышают показатели иных групп с выраженным посттравматическим стрессовым расстройством. Кроме того,
| Последствия сексуального насилия | Факторы, предшествующие насилию | Симптомы ПТСР | ||||||
| инцест | Раннее сексуальное насилие | Семейная поддержка | депрессия | тревога | вторжение | избегание | Физиологическая возбудимость | |
| Русские женщины | ||||||||
| Проституция | 0.41* | 0.82** | 0.73** | 0.60** | ||||
| Смена секс. ориентации | 0.67** | 0.27* | 0.32* | 0.43* | ||||
| Парасуицидальное поведение | 0.68** | 0.32* | 0.42* | |||||
| Чеченские женщины | ||||||||
| Проституция | 0.63** | -0.42* | 0.41* | 0.32* | ||||
| Смена секс. ориентации | 0.65** | 0.45* | 0.27* | 0.34* | 0.72** | |||
| Парасуицидальное поведение | -0.67** | 0.67** | 0.34* | 0.22* |
* р≤0.05
** р≤0.01
Табл.23. Матрица интеркорреляций показателей симптомов ПТСР, факторов предшествующих насилию и последствий насилия в русской и чеченской группах.
показатели по шкале избегания у русских женщин незначительно превышают аналогичные показатели у чеченских женщин.
В качестве проявлений симптомов избегания следует выделить numbing (блокировка эмоциональных реакций). Достоверно часто (р=0.04) данную симптоматику демонстрировали женщины 32-35 лет в обеих группах по сравнению с женщинами 14-31 лет.
Таблица 24. Средние значения по шкале избегание методики IES-R
| Обследованные группы | M | SD | N |
| Русские женщины, пережившие насилие | 27.51 | 5.19 | |
| Чеченские женщины, пережившие насилие | 26.49 | 4.88 | |
| Беженцы, ПТСР[47] | 27.43 | 5.91 | |
| Ликвидаторы, ПТСР | 20.67 | 5.03 |
Женщины отмечали, что в травматическом состоянии у них имеет место психологических паралич, который начинается с фактически полного блокирования способности ощущать эмоции и боль, а также другие физические ощущения, и усиливает торможение других психических функций. Данное состояние воспринимается женщинами, как облегчение от ранее болезненных аффектов, таких как тревога (обнаружена положительная корреляция (r=0.73) между проявлениями тревожности и симптомов избегания: чем выше тревожность, тем ярче выражена симптоматика избегания). В тоже время они также переживаются ими как первая часть умирания, ибо вместе с аффективной блокировкой происходит блокировка инициативы и всех способствующих сохранению нормальной жизнедеятельности познавательных способностей.
В. Симптомы физиологической возбудимости
Проявленные у русских женщин показатели Физиологической возбудимости значительно превышают показатели у чеченских женщин, отражая высокий уровень физиологической возбудимости у первых и критический (средний с тенденцией к высокому) у вторых.
Таблица 25. Средние значения по шкале физиологическая возбудимость методики IES-R
| Обследованные группы | M | SD | N |
| Русские женщины, пережившие насилие | 29.26 | 4.92 | |
| Чеченские женщины, пережившие насилие | 21.27 | 4.59 | |
| Беженцы, ПТСР[48] | 22.57 | 8.06 | |
| Ликвидаторы, ПТСР | 23.33 | 2.89 |
Г. Симптомы депрессивности
Проведенное исследование на русских и чеченских женщинах показало, что уровень депрессивности по шкале Бека у русских женщин был достоверно выше, чем у чеченских. Кроме того, стоит отметить, что показатели в женских выборках значительно выше, чем аналогичные у мужчин, полученные при стандартизации методики (М = 29.36 – ликвидаторы с ПТСР, М=34.12 - ветераны Афганистана с ПТСР).
Таблица 26. Средние значения по шкале депрессивности Бека (BDI)
| Обследованные группы | M | SD | N |
| Русские женщины, пережившие насилие | 38.54 | 10.06 | |
| Чеченские женщины, пережившие насилие | 35.98 | 9.64 | |
| Ветераны Афганистана, ПТСР[49] | 34.12 | 5.04 | |
| Ликвидаторы, ПТСР | 29.36 | 2.89 |
Депрессия является неотъемлемой частью картины посттравматического стрессового расстройства. Достоверно часто (р=0.04) суицидальное поведение является одним из симптомов проявления депрессии. Попытки самоубийства и неоднократные самоповреждения могут представляться средством прекращения травматического состояния, чувства вины, самообвинения, чувства социальной отчужденности и т.д. Когда наступает психическое оцепенение (проявление депрессивности), индивид осознает и испытывает чувства печали, страх, искаженное представление о своем теле, чувство «омертвелости» и сопровождающие это состояние реакции сужение сознания, деперсонализацию и др.. Это особенно опасно, когда имеет место риск потенциально возможного летального исхода травматического состояния, - попытки самоубийства или самоповреждения, которые могут быть спасительными в том отношении, что посредством их человек утверждает свою власть над ситуацией, прерывая, таким образом, состояние беспомощности и депрессии).
Д. Симптомы тревожности
Также как и в предыдущих параметрах, показатели тревоги у русских женщин достоверно выше, чем аналогичные у чеченок.
Тревожность – достаточно кратковременный, но мощный симптом, свидетельствующий о восприятии предотвратимой опасности.
Таблица 27 Средние значения по шкале тревожности Тейлора
| Обследованные группы | M | SD | N |
| Русские женщины, пережившие насилие | 33.77 | 8.71 | |
| Чеченские женщины, пережившие насилие | 31.84 | 8.31 | |
| Ветераны Афганистана, ПТСР[50] | 27.32 | 3.08 | |
| Ликвидаторы, ПТСР | 29.36 | 5.89 |
Отмечена положительная корреляция (r=0.46*) между уровнем тревожности и симптоматикой избегания у женщин 14-26 лет обеих выборок: беспомощная капитуляция перед осознаванием травмы, полученной вследствие насилия, изменяет аффективное состояние от гипербдительного и гиперактивного отклика (тревога) к состоянию блокировки эмоций (numbing) и прогрессивного торможения. Когда состояние меняется от тревоги к капитуляции и острым реакциям страха, проявленного как numbing, это состояние становится угрозой для функционирования, целостности и даже выживания.
4. Поведенческие изменения
А. Проституция
Различные формы сексуального насилия являются важным этиологическим фактором для формирования целого ряда личностных и поведенческих расстройств. Особенностями личности с травматическим стрессом