Снова вверх. Новые казармы, новые классные комнаты.
Сколько же народу живет в казармах? Станция была куда больше, чем ожидал Боб.
Прозвучал негромкий звонок. Сразу же открылось несколько дверей, из которых тут же выскочили старшие ребята. Видимо, время занятий.
Сначала Боб почувствовал себя среди этих ребят в безопасности, так как надеялся затеряться в их толпе, как он всегда делал это в Роттердаме. Но здесь безотказный прием не сработал. Это была не толпа, где каждый человек сам по себе и спешит куда‑то по собственным делам. Тут были хотя и дети, но военные. Они знали, где должен быть каждый из них, а Боб в своем комбинезоне новичка был тут явно не на месте.
Тут же его ухватили двое ребят.
– Ты не с нашей палубы, – сказал один. Возле них уже столпилось несколько любопытных, чтобы поглядеть на Боба.
Как будто он был каким‑то странным предметом, вынесенным на улицу ливневым потоком.
– Нет, ты только глянь, какой маленький!
– Бедняжка обречен всю жизнь обнюхивать чужие задницы, а?
– Эй! Ты заблудился что ли, новичок?
Боб молчал. Он только внимательно всматривался в каждого говорившего.
– Какие у тебя цвета? – спросила какая‑то девочка.
Боб опять промолчал. Извинением ему могло служить то, что цветов он не знает, а потому и назвать не может.
– Он такой малыш, что может пройти у меня между ног, даже не достав до моих…
– Заткнись, Динк, ты уже говорил это же, когда Эндер…
– Ага, насчет Эндера это точно!
– А ты не думаешь, что это та самая малявка, о которой говорят…
– А что, Эндер был такой же маленький, когда попал сюда?
– …что он новый Эндер?
– Верно, он тот самый, о котором говорят, что он ракетой взлетит на командные высоты.
– Эндер не виноват, что Бонзо запретил ему стрелять из пистолета!
– Это была ошибка, о чем я и говорю.
– Неужели это тот самый, о котором идет столько трепа?
Второй Эндер! Все наивысшие баллы!
– Давайте отведем его на палубу новичков.
– Пойдем‑ка со мной, – сказала какая‑то девочка, крепко ухватив Боба за руку.
Боб пошел без сопротивления.
– Меня зовут Петра Арканян, – заговорила она.
Боб ничего не ответил.
– Слушай, брось это! Ты, конечно, маленький и боишься, но тебя не взяли бы сюда, будь ты немым или идиотом.
Боб пожал плечами.
– Сейчас же скажи мне свое имя, иначе я начну ломать твои маленькие толстые пальчики.
– Боб, – ответил он.
– Это не имя, а просто плохой завтрак.
Он снова промолчал.
– Ты меня не обманешь, – продолжала девочка. – Ты только притворяешься дурачком. Ты заявился сюда с тайной целью.
Он продолжал молчать, хотя ему стало неприятно, что она так быстро расколола его.
– Ребят для этой школы отбирают потому, что они умны и инициативны. Так что ты сюда пришел на разведку. Но они этого ожидают. Они, вероятно, уже знают, где ты находишься и что делаешь. Поэтому смысла запираться нет. Да и что они с тобой могут сделать? Разве что дадут несколько скверных «поросячьих» баллов?
Вот, значит, что думают старшие ребята об этом «поросячьем списке»?
– Послушай, твое упорное молчание только оттолкнет От тебя людей. Я бы на твоем месте от него отказалась. Может, с папочкой и мамочкой оно бы и сработало, но здесь ты смотришься упрямым и смешным дурачком. Ведь все, что нужно, ты все равно скажешь. Так почему бы не начать сейчас?
– О'кей, – ответил Боб.
Теперь, когда он сдался, девочка не стала его высмеивать.
Ее слова сработали, так что на этом лекции и конец пришел.
– Цвета? – спросила она.
– Зеленый‑коричневый‑зеленый.
– Эти цвета новичков похожи на то, что можно найти на полу грязных сортиров, тебе не кажется?
Итак, она тоже из числа дураков, способных только смеяться над новичками.
– Похоже, учителя делают все возможное, чтобы заставить старших ребят издеваться над малышами?
А может, и не такая. Может, она просто разговорчивая.
Болтушка. На улицах города такие редко попадаются. Во всяком случае, среди детей. А вот среди взрослых пьяниц – таких пруд пруди.
– Система, которая нас окружает, чрезвычайно хитроумна. Похоже, они тут хотят нас всех заставить действовать так, будто мы еще маленькие. Тебя это не должно беспокоить, ты ведь не даром разыгрывал свою сценку – глупый‑крохотный‑заблудившийся‑новичок.
– Но не сейчас, – сказал Боб.
– Тогда учти вот что. Что бы ты ни делал – учителям все известно, и они, надо думать, уже соорудили какую‑нибудь идиотскую гипотезу насчет того, что это говорит о твоей личности. Они всегда находят способ использовать это против тебя, если им понадобится, так что ты и не старайся особо. В твое дело уже записано, что ты отправился в свой маленький вояж вместо того, чтобы, понимаешь ли, сопеть в две дырочки во время мертвого часа. А это, надо полагать, говорит им, что ты подчиняешься импульсам и ищешь одиночества, дабы определить границы твоей новой среды обитания. – Последнюю фразу она произнесла нарочито неприятным голосом.
Возможно, у нее есть в запасе еще и другие голоса и полутона, но Боб не собирался торчать тут без конца, чтобы выяснить это. Бесспорно, эта девица из тех, кто любит покомандовать, а объектов для поучений у нее не было до тех пор, пока на сцене не появился Боб. А он в ее проекте вовсе не расположен принимать участие. Быть проектом сестры Карлотты было неплохо, так как она забрала его с улицы и могла направить в Боевую школу. А что хорошего может предложить ему эта Петра Арканян?
Замешкавшись у ближайшего люка, Боб скользнул по шесту на следующий этаж, оказался в коридоре, кинулся к находившемуся поблизости трапу, взлетел на две палубы вверх, очутился в новом коридоре, по которому и побежал изо всех сил. Вполне возможно, что Петра была права во всем, что она говорила, но одно Боб знал твердо: он не собирался разрешать ей держать себя за ручку на всем пути к казарме зелено‑коричнево‑зеленых. Для того, кто решил быть в этой школе самим собой и независимой личностью, появление в собственной казарме в сопровождении старшей по возрасту девчонки, которая держит тебя за ручку, было бы полным крахом всех надежд.
Теперь Боб находился на палубе, которая была на четыре уровня выше той, где жили новички и была столовая и где ему полагалось быть в данный момент. Здесь оказалось немало ребят, но все же меньше, чем палубой ниже. На большинстве дверей никаких указателей он не заметил, но некоторые стояли открытыми, включая арочную дверь в Игровую.
Бобу приходилось видеть игровые автоматы в барах Роттердама, но только издали, сквозь двери и ноги мужчин и женщин, входивших и выходивших из баров в вечных поисках забвения. И никогда он не видел ребятишек, играющих в компьютерные игры. Разве что на видео в витринах магазинов.
Здесь же на настоящих автоматах играли ребята. В одиночку или группами – класс на класс, так что шум стоял сильный. Четверо разыгрывали пространственную игру, пользуясь голографическим дисплеем. Боб встал достаточно далеко, чтобы не мешать им и даже не попадать в их поле зрения. Наблюдал он долго. Каждый из играющих обладал флотом из четырех маленьких боевых кораблей, а цель игры состояла в уничтожении кораблей противников или в захвате неповрежденных медлительных кораблей‑маток. Боб понял правила игры и терминологию из разговоров и восклицаний четырех противников.
Сражение кончилось победой одного, но не из‑за его ловкости и ума, а лишь потому, что он оказался чуть менее тупым флотоводцем, чем остальные. Боб с интересом наблюдал, как они расставляют свои силы для нового тура игры. Никто не опускал никаких монеток. Игра была бесплатная.
Боб решил посмотреть и второй тур. Игра шла так же быстро, как и первая, так как каждый игрок командовал своими силами крайне глупо, почти не обращая внимания на того, кто действовал наименее активно. Похоже, все они рассматривали свой флот как состоящий из одной действующей единицы и трех резервных.
Так, может быть, у этой игры такие ограничения, которые не позволяют изменить тактику боя? Боб подошел ближе. Нет.
Вполне допустимо задать одному кораблю курс, тут же вернуться к оставшимся, отправить в бой другой, вернуться к первому, дать новый приказ, меняя курс в соответствии с изменившейся обстановкой, и так далее.
Но тогда как могли попасть в Боевую школу эти ребята, способные лишь на самые примитивные тактические решения?
Боб раньше не играл в компьютерные игры, но он понимал, что опытный игрок, если бы он тут оказался, завершил бы эту игру в несколько минут.
– Эй, гномик, играть хочешь?
Один из игроков все же заметил его. Может, и остальные тоже.
– Хочу, – ответил Боб.
– Да ты наверняка жукер, – засмеялся тот, который начал разговор. – Ты кем себя воображаешь? Эндером Виггином, что ли?
Все расхохотались и вышли из Игровой, направляясь в свою классную комнату. Игровая опустела. Время классных занятий.
Эндер Виггин. Ребята в коридоре тоже говорили о нем.
Что– то вроде того, будто Боб чем‑то напомнил им этого Виггина. Некоторые говорили с восхищением, другие с неприязнью. Этот Виггин, надо полагать, победил многих ребят в компьютерных играх или еще в чем‑нибудь подобном.
А еще кто‑то сказал, что у Эндера очень высокий рейтинг, Рейтинг в чем?
Те ребята в одинаковой форме, маршировавшие, как единая команда, направлявшаяся в бой… Они, безусловно, фокус здешней жизни. Это самая главная Игра, в которую вовлечена вся Боевая школа. Ребята живут в казармах, образуя команды. Роль и место каждого члена команды определены заранее и известны всем. И какова бы ни была Игра, заправляют ею взрослые.
Вот, значит, как организована здесь жизнь! И тот Эндер Виггин, он стоит в Игре на самой вершине, имея в ней наиболее высокий рейтинг!
А Боб чем‑то напоминает этим ребятам Эндера.
Он ощутил нечто похожее на гордость, но одновременно пришло и раздражение. Лучше оставаться незамеченным. А поскольку какой‑то мальчик справился со своими делами блестяще и все, кто видел Боба, сразу вспоминают об Эндере, то это выделяет Боба из рядов остальных детей и заставляет их помнить о нем. Такая ситуация может значительно осложнить положение Боба. Лишает его возможности исчезнуть из виду, подобно тому, как он скрывался в толпе на улицах Роттердама.
Ладно, черт с ними! Никто из них не способен причинить ему настоящий вред. Что бы там ни случилось, но пока он в Боевой школе, Боб никогда не будет голодать. У него всегда будет крыша над головой, да и крыша эта находится не где‑нибудь – в небесах! А все что требуется от него, это выполнять определенный минимум заданий, необходимый, чтобы не быть отправленным слишком скоро обратно на Землю. Так стоит ли беспокоиться по поводу того, замечают его другие люди или нет? Да какая разница! Пусть их лучше беспокоит собственный рейтинг в Игре. Боб уже выиграл свою битву за выживание, а если говорить по правде, то все остальное в сравнении с этим гроша ломаного не стоит.
Но даже в ту минуту, когда Боб думал так, он уже понимал, что не прав. Потому что ему было дело до всего этого.
Выжить – это еще не все. И так было всегда. Где‑то, еще глубже, чем страстное желание насытить физический голод, лежало желание порядка, желание знать, как и что организовано, желание понять, как устроен мир, в котором он живет.
Когда Боб подыхал от голода, то, конечно, все свои знания он употреблял на то, чтобы, скажем, внедриться в кодло Недотепы, сделать так, чтобы они получили больше еды и чтобы какие‑то капли этого изобилия просочились к нему, к Бобу, находящемуся на самом дне общественной иерархии. Но даже когда Ахилл объединил их в «семью» и у них стало ежедневно больше еды, Боб продолжал оставаться настороже, стараясь постигнуть характер этих изменений и динамику группы. Даже живя у сестры Карлотты, он тратил много сил, чтобы уяснить, как и почему она обладает властью и силой делать для него то, что она делала, и почему она выбрала именно его – Боба? Он должен был знать. Он обязан был иметь в уме четкую картину всего, что происходило вокруг него.
Вот и здесь то же самое. Он мог вернуться в свою казарму и хорошенько выспаться. А вместо этого он, рискуя нарваться на серьезные неприятности, вынюхивает вещи, которые, вообще‑то говоря, без труда узнает в процессе обучения.
Ну зачем я сюда залез? Чего я ищу?
Ключ. Мир полон запертых дверей, и он хочет иметь в кармане ключи ко всем запертым дверям!
Боб остановился и прислушался. Комната была пуста. Тишина. Почти тишина, ибо откуда‑то доносился слабый шум – тихое отдаленное шипение и легкое постукивание. Эти звуки Боб слышал только здесь, в других помещениях их не было.
Он зажмурился и по слуху определил местонахождение источника этих звуков, этого тихого шелеста. Потом раскрыл глаза и пошел в том направлении. Зарешеченное вентиляционное отверстие. Через него в комнату поступает слегка согретый воздух, который ощущается как слабенький ветерок. Но звук – шипение – создается не воздушным потоком, проходящим через решетку, это гораздо более отдаленный, гораздо более громкий шум машин, которые снабжают воздухом всю Боевую школу.
Сестра Карлотта говорила ему, что в космосе воздуха нет.
Поэтому там, где живут люди, они держат свои корабли и станции герметически закрытыми, чтобы удержать каждый глоток воздуха, который есть внутри кораблей и станций. И им приходится все время производить обновление этого воздуха, так как кислород, говорила она, потребляется человеком, и его запас в воздухе приходится все время пополнять. Вот почему нужна система воздухообеспечения. На корабле она должна быть всюду.
Боб уселся на полу перед вентиляционной решеткой и ощупал ее края. Ни винтов, ни гвоздей, крепящих ее к стене, он не обнаружил. Ему вскоре удалось поддеть ногтями край решетки и даже просунуть туда самые кончики пальцев. Он начал расшатывать решетку, чуть‑чуть, а потом все сильнее тащить ее на себя. Теперь его пальцы еще крепче вцепились в выдвинутые металлические края. Рывок. Решетка вываливается наружу, а сам Боб летит кувырком.
Он тут же вскочил. Отставил в сторону решетку и попытался заглянуть в вентиляционное отверстие. Его глубина составляла всего лишь около пятнадцати сантиметров. Потолок и задняя стенка – глухие, а дно отсутствовало – там был вход в вентиляционную систему.
Боб рассматривал начало вентиляционного хода так же, как несколькими годами раньше он изучал, стоя на унитазе, непонятное устройство сливного бачка, решая проблему: сможет ли он поместиться в этом бачке. И его заключение было таким же, как и в первом случае: там будет тесно, там будет больно, но поместиться там он все же сумеет.
Боб просунул руку вниз. До дна он не достал. Впрочем, ничего удивительного в этом не было – рука была очень короткая. Взглядом определить направление воздуховода тоже не представлялось возможным. Тогда Боб представил себе воздуховод, идущий прямо под полом, но ему почему‑то такой вариант показался маловероятным. Сестра Карлотта говорила, что каждый кусок строительных материалов доставляется на станцию либо с Земли, либо с заводов, построенных на Луне.
Поэтому вряд ли промежутки между полом одной палубы и потолком другой могут быть столь значительными. Кроме того, это привело бы к большому расходу воздуха на заполнение пустот, в которых нет никого, кто бы мог его потреблять. Нет, воздуховоды должны располагаться на внутренней стороне внешних стен станции, и они вряд ли имеют диаметр больше пятнадцати сантиметров.
Боб снова зажмурился и постарался представить себе систему воздухоснабжения. Машины, которые производят теплый воздух и закачивают его в узкие трубопроводы, которые разносят по всем помещениям станции пригодный для дыхания воздух.
Нет, не получается. Такая система не сработает. Должно быть устройство, которое закачивает свежий воздух и выкачивает «отработанный». И если закачивание воздуха в помещения происходит по трубам, идущим по внешним стенкам станции, то система его откачки должна находиться?… В коридорах!
Боб вскочил и подбежал к дверям Игровой. Точно! Потолок в коридоре был по меньшей мере сантиметров на двадцать ниже, чем в Игровой. Но вентиляционных отверстий не видно. Только светильники.
Он вернулся в Игровую и опять посмотрел вверх. Вдоль верхнего края стены, смежной с коридором, шла узкая вентиляционная решетка, которая смотрелась скорее как декорация, нежели как деталь системы воздухоснабжения. Ширина решетки всего три сантиметра. Даже Боб через такую не пролезет.
Боб вернулся к снятой решетке и сбросил ботинки. Нет смысла зависать в трубе только потому, что его ступни больше, чем хотелось бы.
Боб еще раз осмотрел отверстие и с большим трудом ввел туда ступни ног. Всячески извиваясь, умудрился просунуть вниз и ноги, тогда как ягодицы оказались на краю передней камеры. И все равно ступни до дна не достигали. Плохой знак. Что, если он рухнет вниз прямо на установленные там машины?
Извиваясь, он выбрался наружу, но тут же попытался снова проникнуть в вентиляционный ход, несколько изменив положение тела. Так было труднее и куда болезненнее, но зато руки приносили больше пользы, давая возможность Бобу крепче ухватиться за край пола, тогда как сам он уже по грудь опустился в глубину.
Ступни коснулись дна!
Пользуясь большими пальцами ног, Боб ощупал его. Да, труба и в самом деле тянулась вправо и влево вдоль внешней стены комнаты. Отверстие оказалось достаточным, чтобы он мог полностью соскользнуть вниз, а потом ползком, на боку, проникнуть из комнаты в комнату.
На сегодня – хватит. Он подпрыгнул и раскинул руки, рассчитывая, что сила трения поможет ему преодолеть подъем.
Однако он опять соскользнул вниз.
Ладно. Кто‑нибудь придет же его искать. А может быть, его обнаружит следующая группа ребят, которая зайдет в Игровую поиграть, хотя он совсем не желал, чтобы именно они нашли его. Важно другое – воздуховоды дают ему лишь альтернативный путь из комнаты в комнату через всю станцию, но и то только в том случае, если он сумеет открывать решетки вентиляционных отверстий. Он представил себе, как кто‑то открывает такую решетку и обнаруживает там череп, который таращит пустые глазницы. Тело Боба, конечно, высохнет в потоках теплого воздуха, там, где он умрет от голода или жажды, тщетно пытаясь покинуть вентиляционную систему станции.
Но сейчас, уж ежели он тут стоит, так не попытаться ли ему поставить эту решетку на место изнутри?
Боб с трудом вытянул руку, зацепил кончиком пальца решетку и медленно подтащил к себе. Когда это удалось, он крепко ухватил ее всеми пятью пальцами и без особого труда поставил так, как хотел. Он даже сумел втащить ее в углубление в стене, чтобы случайный человек не смог заметить разницу в сравнении с другими вентиляционными решетками на другой стене комнаты. Теперь, когда решетка стояла на месте, Бобу приходилось держать голову набок. Пространства, чтобы повернуть ее, не оставалось. Итак, попав в систему воздуховодов, он обречен ходить со свернутой набок головой. Шикарно, не правда ли!
Он снова высадил решетку, но осторожно, чтобы она не упала на пол с шумом. Пришло время предпринять серьезную попытку покинуть вентиляцию. После нескольких неудач Боб наконец понял, что решетка – это именно то орудие, в котором он нуждается. Положив ее на пол перед вентиляционным отверстием, Боб подсунул согнутые крючком пальцы под ее дальний край. Теперь она могла служить ему рычагом, с помощью которого он сможет продвинуть свое тело далеко вперед и навалиться грудью на порог вентиляционного отверстия. Было очень больно, когда он повис на острой кромке, но зато теперь он мог приподняться на локтях, а потом и на руках и вытянуть себя на пол комнаты.
Боб припомнил, какова была очередность, с которой он приводил в действие мышцы своего тела, а затем ему на память пришло спортивное оборудование. Да, ему придется обратить особое внимание на развитие этих групп мышц.
Затем он поставил на место решетку. Потом поднял подол рубашки и осмотрел красные полосы там, где острое ребро отверстия безжалостно оцарапало ему кожу. Кое‑где даже кровь выступила. Интересно, как он объяснит, если его спросят о происхождении этих царапин? Надо посмотреть, не удастся ли ему повредить то же самое место, возясь среди коек в казарме?
Боб выскочил из Игровой и бегом добежал до первого же шеста. Наконец‑то он добрался до уровня столовой. Все это время он гадал, что именно побудило его предпринять путешествие в вентиляционную систему станции. Может быть, что‑то, что он делал в прошлом, о чем никогда не вспоминал, не придавал значения, а может быть, тут действовало чувство опасности, которую он ощутил подсознательно, хотя на уровне сознания она никак не сформулировалась? Но какая опасность могла угрожать ему здесь?
И тут он все понял. В Роттердаме, на его улицах он всегда узнавал о существующих альтернативных путях отхода, знал все боковые тропки, которые могли доставить его из одного места в другое. Если он убегал от кого‑то, то никогда не пользовался тупичками, в которых можно было найти убежище, за исключением тех случаев, когда ему был известен запасный выход из этого тупика. Если по правде, то он никогда не прятался.
Он всегда исчезал, прибегая к запасным ходам. Всегда. Как бы ни была страшна грозившая ему опасность, он не мог пережидать ее, прячась. В этом случае он чувствовал себя в западне. И мучился.
Он страдал от воды, от холода, от голода, от нехватки воздуха, люди приходили и уходили, и если бы хоть один поднял крышку водяного бачка, то его нашли бы. В этом случае Боб не смог бы убежать от них. Он просто сидел там и ждал, что они уйдут, уйдут и не заметят. Если эти люди пользовались унитазом, спускали воду, то оборудование срабатывало плохо, ибо тело Боба давило на рычаги. К тому же наверняка, когда он залезал в бачок, много воды проливалось на пол.
Люди могли обратить на это внимание, могли поднять крышку, и тогда Боб оказался бы в западне.
Это был самый ужасный период в его жизни, и сама мысль снова пережить такое была для Боба чудовищно неприемлема.
Его пугала не теснота, не вода, не голод, не одиночество.
Ему претило, что тут был только один путь отхода, и этот единственный путь вел прямо в руки врагов.
Сейчас, когда он понял это, когда узнал себя лучше, Боб мог расслабиться. Он нашел сеть воздухоснабжения не потому, что ему угрожала опасность, которую его сознание еще не, успело обнаружить. Он нашел воздухопроводы потому, что его подсознание напомнило ему, как ужасно было прятаться в туалетном бачке, когда он был еще совсем‑совсем маленьким.
Значит, если тут его и поджидают опасности, то их он пока не чувствует. Просто к нему вернулись воспоминания детства – всплыли на поверхность. Сестра Карлотта говорила ему, что многое в поведении человека объясняется его реакцией на опасности, пережитые в далеком детстве. Тогда Боб еще не понимал ее, но и не спорил, а теперь увидел, насколько сестра Карлотта была права.
Откуда ему знать, что этот тесный рискованный путь через вентиляционную систему в конце концов не окажется дорогой, которая спасет ему жизнь?
Боб ни разу не притронулся ладонью к стене коридора, чтобы найти дорогу в казарму, вызвав зелено‑коричнево‑зеленые полоски. Он и так знал, где она находится. А как же иначе? Раз он уже там побывал, то он даже знал, сколько шагов отделяют казарму от других мест, где он был сегодня.
И когда он вернулся, то выяснилось, что Даймек с теми ребятишками, которые так долго ели, еще не вернулся. Путешествие Боба заняло всего двадцать минут, включая сюда разговор с Петрой и наблюдение за двумя блицтурнирами в Игровой во время переменки.
Боб неуклюже взобрался с нижней койки на верхнюю. Какое‑то время он висел, болтая ногами и опираясь грудью о край койки. Достаточно долго, чтобы снова ощутить боль в уже пораненном месте, пострадавшем от путешествия по вентиляционным ходам.
– Что ты там делаешь? – спросил его один из соседей‑новичков.
Не опасаясь проверки, Боб ответил правдиво:
– Поцарапал грудь.
– А я пытаюсь уснуть, – ответил тот же голос. – Тебе бы тоже не помешало.
– Мертвый час! – вмешался третий. – Мне кажется, я снова глупое четырехлетнее дитя.
Боб в глубине души подумал: а как же были устроены жизни у этих ребят, если сон днем напоминает им, как они вели себя, когда им было четыре года?
Сестра Карлотта стояла рядом с Пабло де Ночесом, глядя на туалетный бачок.
– Старый образец, – сказал Пабло. – Североамериканский. В свое время был довольно моден, особенно когда Голландия наконец стала Интернациональной Зоной.
Сестра подняла крышку бачка. Легкая. Пластмассовая.
Когда они вышли из офиса, женщина‑менеджер, которая их сопровождала, с любопытством посмотрела на сестру Карлотту.
– Разве есть опасности, которые связаны с пользованием туалетами? – спросила она.
– Нет, – ответила сестра Карлотта. – Мне просто надо было кое‑что посмотреть. Вот и все. Но я попросила бы вас не Распространяться на эту тему в разговорах.
Конечно, такой ответ почти гарантирует, что менеджер теперь ни о чем другом, кроме этого визита, и говорить не станет. Но сестра Карлотта рассчитывала именно на это – пусть звучит как пошлая сплетня.
Тот, кто руководил фирмой по производству детских органов для пересадки, не хочет быть обнаруженным, да и вообще в это дело вложены большие деньги. Именно так дьявол вознаграждает своих клевретов: уйма денег, а потом наступает момент, когда он предает их и они оказываются осужденными в одиночестве агонизировать в аду.
Выйдя из здания, она снова заговорила с Пабло.
– Неужели он действительно там прятался?
– Он был такой крошечный, – ответил Пабло де Ночес. – Когда я его нашел, он просто полз. И был весь пропитан водой – до груди, до плеч. И вот тут, тут и тут – красные пятна от механизма, что в бачке.
– Но он говорил? – спросила сестра.
– Немного. Несколько слов. Такой крошка. Я не поверил, что такой кроха мог говорить.
– И сколько он тут пробыл?
Пабло пожал плечами.
– Кожа у него была вся в морщинах, как у старухи. Вся.
И холодный. Я думал, умрет. Это ж не согретая вода бассейнов. Холодная. Всю ночь дрожал.
– Не могу понять, как он не умер, – сказала сестра Карлотта.
Пабло усмехнулся.
– No hay nada que Dios no puede hacer «Ничего не происходит помимо воли Божьей (исп.).».
– Верно. Но это не объясняет ни как Бог творит свои чудеса, ни почему он это делает.
Пабло пожал плечами.
– Бог творит, что творит. Я тоже делаю свое дело и живу, а лучше стать мне не дано.
Она сжала его руку.
– Ты взял этого ребенка и спас его от людей, которые хотели его убить. Бог направил тебя, и он тебя любит.
Пабло ничего не сказал, но сестра Карлотта знала, о чем он думает сейчас: сколько в точности грехов смыл он этим добрым делом и достаточно ли этого, чтобы спасти его от ада.
– Добрые дела не смывают грехов, – сказала сестра Карлотта. – Solo el redentor puede limpiar su alma «Только Спаситель может очистить твой душу (исп.).».
Пабло снова пожал плечами. В теологии он был не силен.
– Ты творишь добрые дела не ради себя, – сказала сестра Карлотта. – Ты творишь их потому, что в этот момент Бог в тебе и ты – его руки, его ноги, его глаза и его губы.
– А я думал, Бог – дитя. Иисус ведь говорит: сотворите добро ребенку, и вы сотворите его мне.
Сестра Карлотта засмеялась.
– Бог сам взвесит твои грехи, когда придет время. Достаточно и того, что мы по мере сил служим ему.
– Он был такой крохотный, – сказал Пабло. – Но в нем был Бог.
Она пожелала ему доброго пути, когда он выходил из такси перед своим домом.
Ну зачем мне надо было увидеть этот туалет собственными глазами? Мои дела с Бобом окончены. Вчера он улетел на шаттле. Почему же я не могу оторвать себя от него?
Потому, что он должен был умереть. Вот почему. И после голодовки на улицах Роттердама в течение нескольких лет – он должен был, даже если бы выжил в той фирме, стать полуидиотом. Да, он должен был стать невменяемым, человеком с поврежденной психикой.
Вот почему она не может не попытаться выяснить происхождение Боба. Ибо не исключено, что он выродок, не человек. Неужели же он так умен, что даже после потери половины интеллекта продолжает оставаться почти гениальным? Она подумала об апостоле Матфее, который так тщательно излагает историю детских лет Иисуса, и о том, как свято хранила воспоминания об этом в сердце своем Его мать. Но Боб – не Христос, а я – не Пресвятая Дева. И все же он – ребенок, и я полюбила его как сына. И то, что делает он, ни один ребенок того же возраста повторить не может.
Ни один ребенок, еще не достигший года, еще не умеющий ходить, не мог иметь столь четкое представление об опасности, не мог совершить все те действия, которые совершил Боб. Дети в таком возрасте нередко покидают свои кроватки, но они не проводят долгие часы, скрывшись в туалетном бачке. Они не выходят оттуда живыми и не просят о помощи. Я могу назвать чудом все, что захочу, но я должна понять его.
На этих фирмах по производству органов для пересадки используются отбросы человечества. Боб обладает такими удивительными качествами, что мог родиться только у необыкновенных родителей.
И тем не менее все ее поиски в течение тех месяцев, которые Боб прожил здесь, не обнаружили ни единого случая кражи детей, который мог бы иметь отношение к Бобу. Никаких похищений. Никаких инцидентов, во время которых можно было бы подобрать выжившего младенца, чье тело по этой причине не было обнаружено. Конечно, это не доказательство.